Вахтенный журнал Бориса Агеева
<<< Ранее        Далее>>>

29.12.2015 г.

1. ДЕРЕВЕНСКИЕ ДНЕВНИКИ

Односельчанин Александр Семёнов из Запорожья сообщает, что его мать в оккупированном окраинскими войсками Стаханове вспоминает деревню, ждёт продолжения Деревенских дневников. И передаёт обещанные сканы фотографий кочановских жителей.

Александр пишет о том, что творится в Луганске,  в его записке звучат нотки разочарования и даже отчаяния. Мне трудно убедить его в том, что проблема Донбасса и Новороссии в целом не оставлена, а отложена. Этому есть причины. Всё ещё впереди — и неизбежное распыление окраины на регионы, и признание Новороссии, и включение её в состав Русского мира. Но никто в России не думает, что кровь и страдания русских на окраине напрасны.

Трудно убедить и потому, что его сосед по деревне, живущий ныне в Киеве, уже из русского превратился в окраинца, и, навещая родную улицу, цедит сквозь зубы об уголовниках с Донбасса и наглых российских войсках, вторгшихся в незалежную европейскую страну. Трудно потому, что на окраине раскол между русскими прошёл по одной улице.

 Александр добавляет о фотографиях: «Многих вы помните. На первой слева Толик Пушкин, моя бабушка Лидия Васильевна. Девочка-брюнетка — это Тоня Германова... На второй — бабушка Нюся (мама дяди Виталия Германова) с Ниной Ермаковой на руках. Моя бабушка Лида со мной... Остальных помню только в лицо. Одно точно — СВОИ!»

А я вспоминаю, что на заднем плане — дом однофамильцев Семёновых, дом, в минуту съёмки полный жизни и детских голосов. В одну из сестёр Семёновых случилась в детстве влюблённость, а в юношестве с нею созрел полный драматизма роман.

Фотографии бесценны.

 

*

Остановленные памятью мгновения осени...

С огородом управились в один день. Набежали всемером, выкопали лопатами картошку, перебрали, часть её свезли в Курск. Огород под распашку прибирал позже. Алексей Куроедов заехал на тракторе с плугом, вспахал, когда ему было удобно...

А мне вспоминалась почтовая лошадь, силой которой деревенские огороды прежде и пахали, и засеивали картошкой, и выпахивали её. Нашёл в архивах фотографию одной из лошадей. Может быть, это была последняя почтовая лошадь, на которой пахали огороды. Вот её портрет.

Кроме трудов и забот в деревне случались и празднества. Одно было посвящено шестидесятилетию Глиницкой сельской библиотеки, ныне располагающейся в здании сельского клуба. Эти очаги сельской советской культуры, «Спутники», по типовым проектам возводили в конце шестидесятых - начале семидесятых годов на летних каникулах строительные студенческие отряды. Включали в себя кинозал на сотню мест с концертной сценой и аппаратной, библиотеку, небольшую котельную. В стороне от сцены стоит израненный бильярд, у жерл звуковых колонок по бокам сцены после кино устраивались танцы. Вот тогдашняя атмосфера: под оглушительную музыку, кто посмелей, танцуют, остальные на них смотрят с составленных у стен рядов кресел — и самые робкие, и те, кто своё оттанцевал. Кто-то с независимым видом продолжает долбить несчастные бильярдные шары, задевая кием танцующих. У этих ещё не окончена партия. Кто-то выходит на крыльцо нервно покурить. Сколько вокруг танцевального пятачка клубится страстишек, соблазнов, разочарований и надежд! Как знать, может, кому-то покажется спасительной фраза, озвученная в динамиках в конце деревенского бала громовым гласом ведущего: «А теперь дамы приглашают кавалеров!..»

   

...Собрались с двух деревень читатели, с поздравлениями приехали В.В. Вертиков, глава сельской администрации при селекционной станции, к которой приписаны Глиница и Кочановка, библиотекари Льговской районной библиотеки. Пригласили поделиться воспоминаниями первого глиницкого библиотекаря Александру Васильевну Мякшину.

Кому Александра Васильевна, а мне она Шура, жена, а ныне вдова двоюродного брата Виктора. Виктор, недавно демобилизованный с флота, познакомился с выпускницей Обоянского библиотечного техникума, направленной на работу в Глиницкую библиотеку. Помнится их свадьба то ли поздней осенью, то ли зимой. Детишки с тёмной улицы никли к замороженному окну, по очереди плющили носы о стекло, пытаясь сквозь запотевшую проталину во внутренней раме разглядеть праздничные столы с деревенскими яствами, услышать глухие звуки гармошки. Молодые сидели во главе стола красные — в хате было натоплено и жарко от множества народа. Жених в белой рубашке, в расстегнутом вороте которой виднелись голубые полосы матросской тельняшки, невеста в чём-то белом на голове: то ли фате, то ли шляпке. И то и дело они целовались под крики «Горько!».

У них родились сын и дочь. Сын Гена умер молодым. В лихую годину перемен работал на стройке, сорвался с лесов, но сумел извернуться в падении, приземлиться на ноги. Видно, в ту секунду и надорвал сердце, спустя несколько лет остановившееся... Дочь Марина преподаёт в начальных классах в Шерекино, пригородной станции Льгова, каждый день ездит ранним поездом на работу вместе с сыном Виталей, который мне, если не ошибусь в степенях родства, приходится внучатым племянником. И о нём как-нибудь вспомним...

...Так вот о Глиницкой библиотеке.

  
Её сперва открыли в одной из комнат кирпичного дома, доставшегося селу от уехавшей за границу в 1917 году княгини Гагариной. Пожалуй, это самое старое здание по двум нашим деревням, ему не меньше ста пятидесяти лет. Раньше в нём располагалась и начальная школа. В последние годы находился магазин сельпо с продуктовым и мануфактурным товаром, ныне закрытый по рыночной нерентабельности.  Теперь он удручающе пуст.

В библиотеку вели два входа. Один из школьного коридора, другой  с улицы, со стороны барского сада, где в двадцати метрах от дома располагался и флигель для прислуги (в нём в советское время был оборудован медицинский пункт, в котором фельдшером-акушером работала моя мать). Зимним вечером я приходил менять книжку, открывал тяжёлую дверь, впуская в натопленное грубкой-«голландкой» помещение клуб морозного воздуха. Сидящая под светом керосиновой лампы Шура поворачивала ко мне голову: «Прочитал? Что выбирать будешь?» А я шёл вдоль скудно освещённых стеллажей к заветной полке, на которой должна была появиться сданная более, чем я, расторопным читателем, книга Майн Рида «Всадник без головы». В те годы косяками в библиотеки пошла переводная приключенческая литература для массового читателя...

Александру Васильевну поздравили и теперешняя заведующая Глиницкой библиотекой Галина Агеева (моя однофамилица), и льговские библиотекари. А потом был концерт местных художественных сил, на котором выступил и молодой музыкант с селекционной станции Семён Зайцев, отличившийся неожиданно глубоким, обдуманным репертуаром и приличным соло на гитаре, чем помирил меня даже с хлюстом Макаревичем, чью песню он исполнил.

 

Закончилось празднество за столом в библиотеке, за которым о многом было воспомянуто уже без отношения собственно к книгам. Я прошёлся по стеллажам, убеждаясь в очередной раз в одном удивительном обстоятельстве. Фактически каждая книга, пускай даже изданная в прошлые десятилетия, в глиницкой библиотеке читалась, что подтверждают следы их общей поношенности, — и даже в собраниях сочинений Ленина кто-то оставлял на страницах пометки!

Вот что делает с людьми отсутствие интернета...

Ещё одно неожиданное событие догнало уже в Курске. «Газпром» профинансировал отвод от газовой магистрали до Глиницы и Кочановки, почти к каждому жилому дому была прикопана труба подводки. Первоначальный взнос на проектирование газоотвода и подключение составил 24 тысячи, многие стали закупать котлы и счётчики, и впервые у селян появилась надежда на избавление от опостылевших дровяных и угольных печей. То, что не было сделано за семьдесят лет «народной» советской власти, новая буржуазная Россия осуществляет в считанные месяцы.

Меня эта возможность озадачила и однобоко обнадёжила. Вот если удастся собрать средства на внутридомовый проект, котёл и отопительную систему — то можно же жить в родительском доме и зимою? Решать придётся, а пока сдал первый взнос за торчащую у дворовых ворот трубу с краном праздничного, ярко-оранжевого цвета, на её конце.

Газовики своей тяжёлой техникой разворотили уличную дорогу и не ясно, приведут ли они её в порядок по окончании работ. На фото видно, что  грузовик вдалеке стоит на обочине оборванной в том месте асфальтовой дороги, которая ещё ждёт своего продолжения. Есть и другая надежда, что — будет.

И сожаление: случись история с асфальтом и газом лет сорок назад, деревни бы наши так не опустынились...

При возвращении в Курск заехал в лесок у дороги и обнаружил, что зимние опята существуют в реальности, а подмороженные трутовики дымчатые мало пригодны в употребление.

Подтверждаю: снимок сделан 26 декабря 2015 года...

И последнее, далеко не новогоднее событие, всколыхнувшее деревню. Ночью после ремонта водопроводной колонки и последующей попойки в доме у брата Сергея, Саша Посметьев в своей хате зарубил топором Колю Михина. Утром понял, что натворил, сходил на стан к Алексею Куроедову, позвонил с его телефона в полицию и сдался. Во всяком случае, так это событие выглядит в рассказах его брата и других участников попойки.

Я съездил в деревню и во Льгов к следователю, который, конечно, не имел права ничего сообщать и свидания не разрешил. КПЗ теперь находится в Рыльске, а следственное управление в Курске, куда Сашу, в конце концов, и перевели. Написал ему письмо. В деревню съездил ещё и для того, чтобы на месте осмотреться, потом заколотил хату Саши, двери сарая, в котором были сложены дрова — он накануне выписал машину дров и радовался, что избавился от ручных дровяных заготовок.

Женщины в деревне за него переживают, собрали ему что-то по-мелочи — кому помогал по огороду или хозяйству. Человек он исполнительный, внутренне порядочный, — со своими, конечно, заворочками. Читатели Деревенских дневников из эпизодов с Сашей могли приметить и его едкость суждений и его чувствительную независимость. Слишком он обособлялся в своей самости, оберегал собственное пространство — даже в хату никого не приглашал. И что туда среди ночи повело Николая, понять невозможно.

Но пить Саше нельзя...

В Курском СИЗО в тюремной лавке подкупил Саше немного продуктов, необходимого в камере скарба. А дома вынул из почтового ящика от него ответное письмо, в котором он с извинениями просит помочь с одёжкой и куревом. Собрали с женой ему назавтра передачу. И ещё собираюсь сходить к начальнику СИЗО по режиму, чтобы полюбопытствовать о Сашиной статье, о его адвокате. Надеюсь почему-то, что Саша взял на себя лишнее...

Тело Коли забрала в Курск его сестра Наталья. Она сама, как сообщили в деревне, находится на последней стадии онкологии. Как-то неуютно думать, не по себе становится, когда выкладываешь перед внутренним взглядом, будто фотографии, судьбы детей фронтовика Михина...

А событие произошло на второй Сашиной пенсии...

 

2. МИНИАТЮРЫ

МЕСТА СИЛЫ

1. ДЕРЕВЕНСКАЯ  ЛАВОЧКА

О местах силы я услышал от одной из своих синеглазых племянниц. Будто бы есть такие мистико-энергетические точки на планете, в которых природа достигла совершенства. В них соединяются внутреннее и внешнее, мирское и священное, небо и земля. И якобы в них происходят изменения в природе и психике человека. Мачу Пикчу, пирамиды, даже каменные лабиринты в Кандалакше. И услышал я это от неё перед тем, когда она с кочановской лавочки ушла бродить по окрестностям.

Ах, лавочка у палисадника деревенского дома...

Она со временем обновлялась и сдвигалась вместе с перестроенным палисадником. Но не менялись ни её значение, ни точка зрения с неё, ни угол обзора...

Полвека назад отец, закончив обустройство нового кочановского дома, куда семья переехала из Глиницы, насадил, наконец, вокруг усадьбы берёзу, каштан, тополя и ракиты, огородил штакетником палисадник перед домом и постановил у огороды лавочку. Вкопал два столбика, прибил к ним толстую дубовую доску. Без этого окончательного «штриха» новая усадьба не могла считаться полноценной «картиной». В своём явлении лавочку можно было бы так же посчитать особым местом — вокруг неё сходились простота и рациональность человеческой обители, красота облегающей дом природы, в среду которой человек помещён...

Лавочка претерпевала изменения. Через десять-двенадцать лет доска от жары, непогоды и морозов ветшала, лущилась и выкрашивалась. Доску ночью на Петровки могла по обычаю выкорчевать, забросить на крышу или утащить неизвестно куда панкующая молодёжь. Отец искал в сарае новую доску и, косясь на подозрительную улицу, прибивал её намертво к столбикам блестящими толстыми гвоздями.

Сиживали на ней и мать отца, бабушка Арина, и мать матери — бабушка Лукерья. В разные годы они по очереди жили в доме, присматривали за хозяйством, когда родители уходили на работу, нянчили нас, внуков. Помню сценку из детства: бабушка Лукерья сыплет яичное крошево крохотным жёлтым цыплятам, толкущимся у лавочки. Квочка кококает,   важно переминается у бабушкиных ног, чуть ли не подталкивает к корму выводок писклят, будто ладошками, кончиками полуопущенных крыльев...

 

Кто-то из сельчан подсаживался к бабушкам, заговаривал о жизни, делился с ними деревенскими новостями. Должно быть, вечерние посиделки на лавочке оставались их единственным способом социальной коммуникации. Придавали полноту их долгому бытию, клонящемуся к закату. Скрашивали их деньки созерцанием привычного ландшафта, согревали ослабевший взор осенним светом. Ещё различались  в дымке и лесок Жёрновец на скате Чёртова бугра, поднимающаяся из тела плотины в логу ракитовая поросль, защипанная гусями трава за дорогой напротив дома...

Мать любила лавочку... В жару это место накрывали тенью сперва ракита и буйный куст одичавшей смородины с названием «Тимирязевская», потом берёза напротив дворовых ворот. Во второй половине дня — высокий тополь, а вечером, когда солнце вот-вот должно было скрыться за крышу летней кухни — и широкие листья развесистого каштана в палисаднике. (*)

Летом съезжались дети, внуки, правнуки. О каждом она хотела знать, кто куда собрался, чем занят в эту секунду. По вечерам беседует беседы, всех критикует, поучает. Иногда хочется сбежать от её опёки, скрыться без вести, но понимаешь, что иначе она не может. Она старшая в роду. Ответственна за каждого. Для неё детский сход вокруг лавочки — весь мир.

Ответственна до тех пор, пока в ней нуждаются дети, внуки, потом правнуки. А как они уезжают, устремляются в даль, начинают жить самостоятельно и потребность их в нужде слабеет, они постепенно, год за годом, отходят и от её сердца. Сперва её дети, потом дети их детей, и в конце всего — дети детей её детей. Она остаётся на лавочке одна... .

   
Смотрит, как в последний раз, на Чёртов бугор, на Жёрновец. К ней подсаживается кто-нибудь из прохожих, рассказывает последние деревенские новости. Иногда и она что-нибудь рассказывает. О раскулаченном детстве, о минувшей большой войне, когда она в составе победившей советской армии побывала в австрийских местах, тех самых, где в годы Первой Мировой войны в плену побывал её отец. И до скончания дней испытает все те переживания и чувства, которые испытывала на лавочке её мать. Эта лавочка  проводит её и в последний путь...

...Отцу рассиживаться было некогда. Лишь редкими вечерами, вернувшись с машинного табора и подвыпивши свежего бураковского самогончику, он заседал на лавочку и, бывало, заводил заунывные «Вниз по Во-олге-ге-реке», или «Ты не вейся надо мною, чё-го-горный во-орон — я не твой...» Или вот «Шумел камыш».

Я сидел рядом с ним, большим и сильным, пропахшим потом и соляром, и мне было жутковато. Никакого ворона над нами, конечно, не виднелось, но невольная-таки ощущалась гордость за то, что отец не поддастся ему, чёрному, — и даже отрицает его. Взрослым я нашёл слова тех песен, слушал «Вниз по Волге» в исполнении великой Обуховой. Они, как большинство русских народных песен, были о любви...

В опустившихся на деревню сумерках отец спросил: «Ты к чему-нибудь стремишься, псюган?» И добавил, повесив хмельную головушку: «Надо стремиться...»

Было тогда загадкой, почему, сидя на лавочке, нужно было к чему-нибудь, а то и куда-то стремиться. Имелась ли в виду под словом «стремиться» извечная деревенская мечта стать приметным в этой жизни, обрести видное положение, занять значимое место в обществе? Достичь высот в науке, искусстве, политической деятельности? Но, должно быть, лавочка обладала ещё и каким-то начальным импульсом, источала своим существованием непонятную силу, пробуждающую в сидящем на ней человеке неодолимые порывы к неизвестному.

Незнакомые ранее посещали мечтания о будущем, неизвестными по ощущениям были и первые осторожные поцелуи с девушкой с другого края деревни, первые горячечно-испытующие объятия... Лавочка обладала тайной, её влияние на молодых людей до сих пор не исследовано.

Виделась с неё и туманно-мечтательная траектория исхода, что в поздней жизни умозрительно отлилось в правила бегства, первое из которых гласило — возвращаться нельзя. Траектория возникала в человеке независимо от шатучих веяний века или следовала из хозяйственной или военной необходимости государства. Каин бегал по миру из страха перед Богом. От чего бежит нынешний человек? От трудностей, от скуки, или, наоборот, от пресыщенности? Почему он ищет повода изменить текущее, часто вполне устойчивое существование, на неопределимое в своём качестве и неопределённое в своих размерениях будущее?.. Нет ответа.

Перед тем, как построить своё место силы, деревенскую лавочку, отец тоже вернулся из долголетних устремлений. Ходил на торговых судах в Америку за лендлизом, после войны завершил кругосветку по Северному морскому ледовитому пути из Мурманска во Владивосток. Рассказывал, как в редком тумане проходил проливом Дежнёва, как в беринговоморских потёмках узрел очертания Карагинского острова. Но он-то вернулся... А его траектория безотчётного бегства, будто свёрнутая в пружину, продолжала производить будоражущий импульс.

Он не подействовал на самого младшего его сына, Володю. Пропустил ли он зов, исходящий от лавочки, или нарочито не обратил на него внимания? Как бы ни было, он до сих пор живёт неподалеку от лавочки, случается — и присядет на неё...

Но импульс взбудоражил старшего сына Юрия. Того притянуло море, ходил радистом на землечерпалке по Чёрному морю, посещал Болгарию и Румынию, а потом навсегда заманила его вятская тайга. Деревья за калиткой его дачи — выше небес, стволы корабельных сосен оплели змеистые лианы, человек в сумрачном низу ощущает робость, жадно выискивая глазами редкий солнечный луч.

Старшая дочь Ольга осела на окраине страны в Одессе, в противоположность младшей сестре Антонине. Её, как повара-кулинара, привлёк Дальний Восток. Пекла хлеб в тихоокеанском посёлке Тетюхе, ныне Дальнегорск, известным тем, что в нём некогда родился Юл Бриннер, голливудская звезда из фильма «Великолепная семёрка». Импульс для неё иссяк в Москве.

Более всего качнуло меня, второго его сына. Морем заплыл дальше Дальнего Востока, запоздало подсветил отцу маяком с камчатского острова Карагинского, как бы помечая сверкающей точкой траекторию вечного бегства.

А теперь и его внуки беспокоятся. Когда я пишу эти строки, на сухогрузе бывшего Черноморского пароходства, ныне принадлежащем турецкому владельцу, один из отцовых внуков, механик холодильного оборудования, двадцатый раз огибает каменистый африканский мыс Доброй Надежды. Проще перечислить места, где он не бывал.

Моя синеглазая племянница, которая сошла с деревенской лавочки несколько лет назад, в байкерских поисках места силы оказалась в Таиланде, вышла замуж за тайца и родила дочь Агату. Их навещает тайская бабушка-колдунья, которая жуёт бетель и непрерывно беседует с духами. Обезьян там в специальных школах учат срывать с пальм кокосы, слоны запросто бродят по дорогам, в год снимается по шесть урожаев картошки, а люди не умирают, но перевоплощаются.

Нет, не посидит, вероятно, Агата на кочановской лавочке. Да и невелика потеря: с её лавочки виден не надсадный Чёртов бугор, а синий океан и горячий песок на берегу. Агата посасывает грудь и смородинками чёрных нерусских глаз смотрит на мать. Они обе находятся на месте своей силы...

Однако на кочановскую лавочку возвращаются мои дети, стали заседать на ней мои внуки.

Неизвестно, какой импульс они наследуют на ней. Импульсом трудно управлять. Мне, сломавшему правила бегства тем обстоятельством, что я вернулся, подобно отцу, на место силы, желательно знать: будут ли мои внуки наследовать эти правила, или же они лишь поддадутся безликой и безучастной к человеку траектории? Исключения из правил бегства позволяют спеть на лавочке «Шумел камыш», траектория — неизвестно.

...Весной нужно будет сменить доску на кочановской лавочке. Прежняя едва держится на столбиках, потрескалась, её края обкрошились. Подходящая доска как раз нашлась в сарае.

Её должно хватить на десять-двенадцать лет...

 

ДВЕРЬ

С. рассказывал о двери в охотничьей избушке. Обита телогрейками, по косякам оторочка инея, — в сумерках она кажется входом в иной, запредельный мир.

Однажды задремал на нарах и вдруг навскидку из ружья просадил её дуплетом. Кошка с ним жила — заметалась, как безумная. С. показалось, что в дверь вошёл кто-то незнакомый, с простым лицом, но с таким невыносимо лютым выражением глаз, что всё произошло стихийно: рывок стволов, грохот выстрелов, визг ошалелой кошки.

Оказалось — просто переутомился на охоте.

 

3. ЗАПИСИ (1976 2015)

В дворянской литературе прошлого все хотели работать... Страдали от безделья. Один появился активист — и тот вырубал вишнёвые сады.

И вот, наконец, все работают. Мужчины — с утра дотемна на производстве, прокладывают БАМ, пашут целину, женщины ворочают шпалы... дети брошены или на бабушек, или на ясли и детсад...

Семья превратилась в кочевников.

А счастья по-прежнему мало.

*

Ванга. Полное имя Евангелия. Сросшиеся пальцы рук — печать дьявола. Ослепла, попав в воронку смерча. Её посетил всадник в светлых латах и сказал: «Я научу тебя, что говорить». Она разговаривала чужим голосом, люди обратили внимание на её пустые глазницы и странное свечение лица, — потом обрела ясновидение. Болела, находилась при смерти. Посещали видения, люцидные сны, часто входила в общение с царством мёртвых.

Дом её на месте древнего города, поглоченного лавой вулкана. Там же стояло языческое капище. Когда она уехала в другое место, ясновидение покинуло её и вновь появилось, когда Ванга вернулась на капище.

Первая книга о ней на русском языке вышла в Минске в издательстве «Литература» в 1998 году. На обложке — фотография вечера с тёмными облаками, за которыми спряталось солнце, безглазая голова то ли сивиллы, то ли пифии. На обороте обложки лабиринт в форме вопросительного знака, заключённый в букву «Д». То есть, издание анонимное. Название: «Практические советы великой Ванги». Великая — чем и перед  кем? В религиозном сознании — святая? Но это слово в книге не встречается.

Более того, Вангу начинало корчить, когда её посещали священники. Храм, построенный Вангой рядом с домом, Болгарская православная церковь отказалась освящать. Построен был с отступлениями от канонов, расписан мирским художником совсем не в христианском духе, а рядом с алтарём он поместил изображение самой Ванги. Это свидетельство гордыни.

Первый муж спился и рано умер. Приёмный ребёнок бессчастный. Любила деньги. Прятала, рассовывала приношения.

Как всегда в случаях с псевдоцелителями, нет позднейшей статистики: что и когда случилось с «исцелёнными». А вот феномен ясновидения с различными оговорками, за нею признают. Во всяком случае, угадками за 60%, от которых волосы дыбом, её дар не объяснить. Люди признают ведунов, не отдавая себе отчёта, от кого дар ведовства, откуда редкие способности виденья будущего и настоящего.

А «дар» от тёмных сил. Ясновидение — от общения с бесами, являющимися даже в образе ангелов светлых, угадки — силой демонов, обладающих чрезвычайной скоростью передвижения и всеведением зла.

 

РАСШИРЕНИЕ

Сотни и тысячи компьютерных файлов имеют собственное расширение, по которому их распознаёт и открывает компьютер. Национальности в России имеют «расширение» рус. Имеется в виду не гражданство.Каждая национальность, кроме самоназвания, таким образом, приписывает себя к более просторному русскому имени.

У русских нет «расширения», поскольку вся Россия — оно, расширение, и есть.

*

Барахтаешься у берега на мелком месте среди пены и щепок, поднимаешь донную муть. А в это время самое нужное, самое тяжёлое проплывает вдалеке по стремнине течения.

 

КРИПТОЗАВРЫ

Начитался о рептилоидах, о дальнем родстве нынешних мироправителей с заоблачными «администраторами», — и задумался.

Может ли милейшая Валентина Матвиенко оказаться далёкой родственницей какой-нибудь месопотамской царицы? По признаку близости к управлению, к которому прибиваются люди определённого типа и склада, словно подчиняясь таинственным законам наследования власти? И никакие выборы, комсомольское или партийное прошлое, ничьи демократические процедуры тому не служат препятствием. Снова возникает Нарышкин, откуда-то из непостижимых глубин истории выплывает Шувалов. Можно ожидать в скором времени Бенкендорфов или Милюковых, Керенских или Андроповых. И не находятся ли они в родстве с Мазепой или Малютой Скуратовым? Которые, в свою очередь, окажутся в дальнем родстве с незапамятными фараонами или, чего доброго, китайскими мандаринами? Которые, в свою очередь, вовсе не люди, а отпавшие от небесного воинства, переродившиеся аггелы, которых привычнее называть богами? А ведь замечено, что нами правит князь мира сего, лукавый, кой перевоплощался в змия подколодного ещё в Эдеме. От него и пошла наследная ветвь змиеподобных людей, везде овладевающих рычагами управления. Назовём их криптозаврами. 

Павел эфесянам писал: «…Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной». Христиане способны распознавать мироправителей тьмы и духов злобы, потому гонимы.

Не каждого из упомянутых выше можно причислить к мироправителям тьмы и духам злобы, однако духовное начало в происхождении власти и в её наследовании приходится признать. Присмотрелся к французскому кандидату в президенты Саркози. Этот венгерский еврей, мигрант во втором поколении, второй раз катит во власть в чужом государстве. Не наследует ли он по линии Навуходоносора?

Мне одному показалось, что на криптозавра он совсем не похож?

*

Декабристы. Наглотались в европах вольтерьянской отравы и, бездельники, задумали «между лафитом и клико» в России конституцию устроить. Монархию под нож даже детей вырезать! море крови, откат в тёмные века. При расследовании заговора кто-то покончил с собой, бунтари суетились, предавали друг друга, клеветали, изворачивались. Пять казнённых (раскрытие Порохового заговора Гая Фокса в Лондоне повлекло за собой десятки казней, преступников вешали, потом потрошили и четвертовали, в честь чего британцы отмечают этот день как праздник резаными на кусочки куриными шашлыками), а стон на два столетия… И ещё, дескать, если бы император их всех помиловал, они стали бы выдающимися государственными мужами.

И до сих пор трубят о благородстве предавших, о непомерной жестокости наказаний для этих отверженных рода людского всё им не впрок.

Кого жалеть, так только двенадцать несчастных жён этих отверженных отвержён. Поехали за ними в глушь вымаливать их души.

Им памятники ставить…

*

Премия советской документалистке Алексиевич. Послушал её паскудную речь, почитал её неумные интервью… Что могло конкретно принудить нобелевское жюри, где ведь и головастые люди сидят, отслюнявить ей эту премию? Не одними же страхом перед Россией и нелюбовью к русским продиктовано решение нобелевского комитета. Такими, как они изображены у Алексиевич, они хотят видеть Россию и русских? Когда непотребную Россию нужно держать под подозрением, морить санкциями, а потом, если бы она не обладала ядерными клыками, собраться опять толпой в сотню народов, да пойти её топтать и грабить, как в прошлые века?

Вот где голимые комплексы.

*

Из новогоднего — рецепт старого русского салата «оливье», отысканного на просторах интернета, и миниатюра «Два поздравления» от Пожирателя крапивы.

В свою очередь всех поздравляю с Новым годом и Рождеством Христовым.

Не забудем, что крещёные люди презирают модный ныне восточный бестиарий, и никакие огненные обезьяны не могут их смутить.

 

РЕЦЕПТ СТАРОГО РУССКОГО САЛАТА «ОЛИВЬЕ»

Мясо с двух рябчиков и одного телячьего языка, фунт паюсной икры, пол-фунта свежего салата, 25 штук отварных раков или одна банка омаров, половина банки пикулей, полбанки сои кабуль, два свежих огурца, фунт каперсов, 5 крутых яиц. Приправить соусом провансальским, который готовился на французском уксусе из двух яиц и фунта прованского масла (соль по вкусу).

Примечания вахтенного кока (повара):

Каперсы — цветочные бутоны растения семейства каперсовых (Capparis spinosa). Каперсник — стелющийся кустарник. Его родиной считается Северная Африка и Южная Европа. Растёт в Средиземноморье, в Азии, Индии, Северной Африке и Северной Америке. Некоторые виды каперсников растут на Кавказе и в Крымских скалах. Каперсы — низкокалорийный диетический продукт с пикантным, островатым, слегка терпким, кисловатым, немного горчичным вкусом. В сыром виде несъедобны. Каперсы употребляют в пищу маринованными или консервированными в уксусе с солью, иногда вымочив их или ошпарив, чтобы удалить избыток соли.

Пикули — смесь мелких овощей: лук, чеснок, огурчики, помидорчики, молодые стручки гороховые и фасолевые, красный перец, морковь, баклажаны, цветная капуста.

Русский фунт соответствует 409,512 граммам.

Особо о «сое кабуль». Родом из столицы Афганистана Кабула. Рецепт заимствован англичанами, позже — русскими поварами. Последнее правильное  упоминание соуса — «Соя-кабуль» — отмечено в «Книге о вкусной и здоровой пище», издание Наркомпищепрома, 1939 г..

По Словарю Даля, «соей» в России называли «пряную приправу, подливу к яствам», то есть острую подливу, а вовсе не сою или соевый соус, как можно было бы подумать. Отсюда встречающиеся в старых кулинарных книгах «соя грибная», «соя анчоусная», «соя рыбная» и «соя кабуль» — острый пикантный соус. Его повар Люсьен Оливье добавлял в оригинальный рецепт своей знаменитой закуски.

Рецепт сои Кабуль: 1 л мясного бульона, 750 г томата-пюре, 250 г моркови, 125 г репчатого лука, 2 шт. красного стручкового перца, 4 горошины душистого перца, 4 шт. гвоздики, 1 л 6%-ного уксуса.

Все компоненты сложить в кастрюлю и кипятить до тех пор, пока овощи не станут мягкими. Время от времени прибавлять кипятка. Затем массу протереть через мелкое сито, вновь кипятить до получения сиропообразной жидкости. Соус перелить в бутылки, которые закупорить пробками и завязать бечевками. Бутылки поставить в глубокую кастрюлю, обложить соломой, залить холодной водой так, чтобы горлышки не покрывались водой. Нагреть воду на плите и кипятить 15 минут, после чего бутылки вынуть и охладить. Пробки залить бутылочной смолой. Хранить в холодном месте.

Пока собирал данные и составлял запись, истёк слюной. С «соусом провансальским» ещё можно помириться, его ныне заменили майонезом в лучшем случае с использованием перепелиных яиц и оливкового масла. Но «соя кабуль»! Из бутылей, закупоренных смолой! Сразило навылет. При том, что так и не расшифровал единицы измерения: «банки» омаров, например. На пять фунтов тянула банка? На три?

Чтобы сочинить такой салат в наше время, необходимы усилия нескольких человек, много времени и, конечно, средств. Гонцы собирали бы по рынкам и по спецзаказу нужные ингредиенты, другие варили бы сою кабуль, строгали мясо и перемешивали пикули в большой ёмкости. Приблизительный расчёт показывает: готовился салат в двадцатилитровом тазу.

После окончания Рождественского поста самое  вкусное семейное блюдо...

 

4. «ПОДВАЛ» ПОЖИРАТЕЛЯ КРАПИВЫ

ДВА ПОЗДРАВЛЕНИЯ
(Быль)

Наверняка капитан судна знал о часовых поясах. Их ему приходилось пересекать неоднократно. Но не всегда это приводило к столь знаменательным последствиям, как в случае, о котором пойдёт речь...

Из Петропавловска-Камчатского торговое судно вышло во Владивосток таким образом, что к линии перемены дат 31 декабря приблизилось к 24 часам камчатского времени. В кают-компании накрыт праздничный стол, стоят бутылки с шампанским. Даже разрешили курить.

Ровно в ноль-ноль часов, после бибиканья по радиотрансляции сигналов времени, капитан встал, произнёс короткий спич, поздравил экипаж с Новым, 1972 годом. Кто-то сбегал на верхний мостик и на-радостях запустил оттуда в сторону Курильских островов из ракетницы длинный жёлтый салют.

Под оживлённые разговоры и тосты незаметно прошёл час. Едва в динамиках пропищали сигналы,  капитан встал, произнёс короткий спич, и поздравил всех с Новым, 1972 годом. Экипаж воспрял духом и снова налил бокалы во ознаменование нового отсчёта — уже владивостокского времени... Кто-то побежал на верхний мостик и запустил в сторону появившегося в сверкающих снежными искрами потёмках Сахалина ещё более длинный жёлтый салют...

Покоя мне не будет до тех пор, покуда не смогу всё повторить. Повторить — и проверить, что это действует в прямом и настоящем времени, а не только по прихоти капитана.

Хотя, говорят, времени не существует, и его изобретение, а потом и деление на отрезки — лишь очередные происки вконец охамевших, с горы съехатых ядерных физиков...

 

ПО ТЕЛЕВИЗОРУ ВИДЕЛИ

Евреи считают, что правду говорят только шуты. Оно, может, и безопасней.

Наш президент поздравил известного еврейского шута с его семидесятилетием (за этим шутом признают выражение еврейской мысли и воли). Тот в ответку попытался надеть на президента копию имперской короны, вынутую из чёрного мешка. Должно быть, намекая председателю нашего государства, что видит его насквозь.

Превратить это в глум, дозволенный шуту, президент не позволил. В ёрнической атмосфере шутовства нельзя сводить всё в шутку. Согласия народа на имперскую форму правления не было, Патриарх всея Руси на царство его в храме не венчал.

И воодрузил корону на голову шута. Давая тем самым понять, кто есть кто в эту торжественную минуту.

Корона задержалась на его голове несколько секунд. Любой спортивный судья зафиксировал бы событие, как свершившееся

И еврейский шут сунул копию короны обратно в чёрный мешок.

 


Комментариев:

Вернуться на главную