|
06.04.12 г.
МЯГКИЙ, КАК СВИНЕЦ
(Окончание)
Продолжение
Начало
Алчут гибели моей страны, плюются, скрежещут зубами, гадают на картах таро и у карты мира о её сроках, не спят ночами и с тоской выглядывают в окно: когда же кирдык этой ненавистной неправильной империи? Распадалась, бессчётно обгрызали с краёв, а она всё не загибается. Неоперабельные дегенераты, уснувшие люди, не желающие просыпаться, помесь носорогов с саранчой. Хапки и жадёбы: захватили половину мира и ладу не дадут. Лезут с голым задом всех любить, а спросили бы - хотят ли вашей любви?
Не учите нас злу! Мы в нём искушены. Нужно бояться русского зла. Когда оно между своими происходит, - вырывали ноздри и ссылали на каторгу. Или строили шеренгами и расстреливали, припоминая, что свинец-то мягкий, но - свинец. И в глубине души предчувствуем, что это может повториться.
А разве нужно по-другому? Дать злу овладеть нами? И разве другие способны с такой силой со злом бороться?
Вот ещё блоковское вспомнилось:
...Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжёт, и губит!
***
...Мы любим плоть - и вкус её, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжёлых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжёлые крестцы
И усмирять рабынь строптивых...
...Пора признать - мы хотим всё освоить . Хотя бы всё в мире этому сопротивлялось. Русский хочет всё приблизить к своему сердцу и утеплить. Своё - то родное, пластичное, от чего не ждёшь подлости и подвоха. Это те, кто испытывает так же, как и мы, «отвращение ко всему хаотичному и сумрачному», кто не режет живым людям шеи тупыми ножами, не продаёт в рабство ближних своих, не угоняет скот, машины, не тырит кошельки и барсетки. Нравится ли это кому, или нет, но мы рано или поздно наведём такой порядок, когда ничего этого не станет...
...Но оно, это сердце, никому почти и не нужно. Будто не было десятков челобитных с мольбой взять под руку, оборонить и защитить. Многие находят прок в том, чтобы, попользовавшись благодушием этого сердца, испытать откольнический интерес, а потом и пуститься в самостоятельное плавание. Чтобы запоздало взыскать границ, досадить друг другу земельными претензиями и отстоять обиды за воображаемые ущемления прав - а это произойдёт.
Так от кого обороняли, от какого злого духа освобождали? Разве не обездолила Россия внутренние волости, чтобы подсадить окраины, помочь им? До восьмидесятых годов, помнится, стояла в моей деревне ещё чья-то хилая изба, крытая соломой. Но не удивительно ли, что окраины, присоединённые к империи по разным причинам, хотели не любви, не братства и не взаимопомощи - а независимости!
И не наказать ли всех - дать полную свободу?..
Но не хочу, чтобы они, новые орды «сумрачных», пришли под стогны ныне духом немощной Москвы с мольбами и попрёками. Не хочу, чтобы вновь повеяло людоедским духом и чтобы на кольях моего забора повисли человеческие черепа.
...Ещё не исчерпан моторесурс и не выбит весь свинцовый боекомплект.
А меня «будить» не нужно: я сплю только до обеда и встаю сам.
Две мысли в круговороте идей: «отпустить» или «встать наравне»? «Отпустить» - не только подсадить окраины, дозревшие до собственных конституций и парламентов, но и признать их политическую самостоятельность, выделить, как анклав, из своего тела, вывести за руку в мир и дать три рубля на дорогу. Дескать, в том и заключался бы смысл империи и совместного жития. Высидеть цыплят и дунуть им под крыло, когда подрастут.
Но это означает конец империи. Останется одна провисшая свинцовая рама без цветных витражных стёкол, каждое из них придавало раме ещё и дополнительную жёсткость. И разве интерес русских был - раствориться не в братстве, а в «идее» инкубатора? В кооперативной республике под названием «Россия»?
Да не будет!
И другое.
Юридическими процедурами привести статус русских, как народа, в соответствие с Конституцией. Расшатывание рамы начинается с отказа от общего закона и языка. Восстановить правовое поле означает перевести разнообразие в единство .
Константин Леонтьев где-то то ли в шутку, то ли всерьёз написал, что русская национальная идея заключается в консерватизме. Тогда понятно: если что у нас устоялось положительного, нужно это подморозить, дабы не стало хуже.
Да, русские сопротивляются цивилизации. Цивилизация - огражданивание жизни с опорой на открытия науки и с использованием технических достижений. Цивилизация - это унитаз через тонкую стенку от образов в домашнем иконостасе. Нельзя...
Если надо, русский и быт свой устроит лучшим образом и туалет вынесет за сарай, где ему и место. И опять же всё законсервирует не из-за боязни, что завтра может быть хуже, а потому, что завтра вообще может не быть. Каждый раз заторможенность внешнего развития, чем и является цивилизация, преодолевалась не модернизациями, как сложилось в иных странах, а революциями, сломом того образа жизни, который русский вморозил в зыбкую вечность. В этом отличие нашей империи от других, чем, конечно, гордиться не можем.
Перерождаемся каждую эпоху. Спустя 60-80 лет на просторах России будет новый народ. У него, тем не менее, остаются неизменные, въевшиеся в плоть и почву, отношения к миру и людям. Они определены давно и не колеблются вместе с эпохами.
Но трудно нам стать гражданами, потому что мы, русские, движимая собственность империи . Наш начальник - сержант, наш владыка - царь. Кто бы ни встал во главе страны, какие бы злодейства ни совершал, рябой, кривой ли, горбатый, но, если он начинал работать на империю, то получал прощение. Когда власть становилась не собственником, а распорядителем, от этого происходили беды.
Но ныне не движимость является опорой империи, а государственность приспосабливается под нужды гражданина. Гражданин имеет не обязанности, а права. Переворачивание государственной пирамиды - новое для нас состояние и требует другой мысли. Но тогда государство отменяет империю? Этому мы и сопротивляемся.
Русские не национальность, а собрание верных. Верных «владычному языку» (Гоголь), русской речи и русской культуре, идеям жертвенности и служения. Рядовой верный служивый получал гергиевский крест и пожизненный пенсион, верный служивый из дворян - недвижимость и деревню с сотней душ. Верные, независимо от национальности, становились русской аристократией: и полу-татарин царь Иван, и грузинский князь Багратион, и министр имперских финансов Витте из голландских евреев.
Иван Александрович Гончаров во «Фрегате «Паллада»» вспоминает об отставном матросе Сорокине, осевшем в глубинах «выдуманной» Сибири на реке Мае. Взял кредит, нанял тунгусов, засеял пшеницей четыре десятины земли. Оказался с барышом. Двор кишит породистым скотом, в доме достаток. И вдруг отдаёт землю и хозяйство церкви и думает перебраться в другое место, где, может быть, сделает то же самое. «Это тоже герой в своем роде, маленький титан. А сколько их явится вслед за ним!», - замечает Гончаров и добавляет: «Никто о Сорокине не кричит, хотя все его знают далеко кругом и все находят, что он делает только, «как надо»».
Как объяснить этот поступок отставного матроса Сорокина иначе, чем служением? Из которого складывался «химически-исторический процесс» «выдумывания» не Сибири, но целой империи меж трёх океанов - от субтропиков до тундр, от Востока до Запада...
Отныне верность и служение не будут награждаться георгиевским крестом или Почётной грамотой, а станут «монетизироваться», оплачиваться чеком?
Да не будет!
...Наконец, вопрос о крови. Не отрицаем родство по крови: кровь была и остаётся путём наследования обычаев и памяти, того, что в полном объёме можем назвать культурой. Где, как не внутри рода, заключаются способы его самосохранения и развития и знания о этом? Но не в крови начало народа, а в человеке. Именно он отвечает за свои грехи, - человеку невозможно спрятаться в род или клан, избегая воздаяния.
...Вот спланированная агрессия против моей церкви и её предстоятеля. За них вступается еврей, известный телеведущий Владимир Соловьёв. В то же время комментарии к сообщениям о кощунствах в храме Христа Спасителя (на том же всеядном Ньюсленде) переполнены желчью и ненавистью вполне себе русских людей, безбожников и язычников, к церкви и её предстоятелю. Выходит, ортодоксальный иудей, в миросознании которого неразрешимые теологические противоречия с моим - мне ближе, чем, возможно, даже мой брат по крови, грозящий моей церкви погромом и карами, не терпящий и намёка на вразумление.
Даже больше сказать... Эфиоп из племени Хама, стенающий, что он, черномазый, недостоин даже и взглянуть на небо, как преподобный Моисей, причисленный впоследствии к лику святых - он ближе, поскольку никогда не воровал дров у вдовы и жил праведно. Он брат.
Так! По духу, а не по крови...
Кто будет держать раму? Кому доверить свинцовый боекомплект? Им ли, редкозубым кочановским обитателям, потомкам Иафета, осевшим на дне бывшего моря - Вите Гамазе, Кольке Михину, братьям Саше и Сергею Посметьеву, пиляющим трухлявые шпалы на дрова для вдовы? Здесь раньше водилось много народу, было «тесно», а теперь - «жить некому». Но осталось, кроме умения держать топор и автомат, ещё и то, что кажется больше каждого из них и больше их всех - и что осталось в сердце как воспоминание о грозной силе, к которой они имели причастность.
Так кому доверить? Васе Грищенко, а может, и Вите Дроздику? И аз, прошедшему мимо? Когда-то и мне довелось стоять на гиперборейском краю, обогревать собой ледяную окраину империи, светить с маяка кораблям и самолётам, чтобы не сбились с верного пути.
Нам тоже.
Но много явится и вслед новых, молодых, исполненных очарования империей, сковавших себя рамками внутреннего самоограничения - вопреки безумным идеям о расцвете потребления и прелестях комфорта. Они сознательно отказываются от привычной нам, снедающей высокие побуждения, мелкой греховности. Ведут здоровый образ жизни, качаются на тренажёрах, ходят в храм и чистят по утрам ботинки. Их не нужно учить патриотизму, они читают умные книги и вступаются на улицах за детей, стариков и девушек. И вы их видели, их знаете.
Ждём обратно и сына архиерея из Тамбовской губернии - довольно уж он расширил свой кругозор. Друзья-каннибалы сохранят о нём самые лучшие воспоминания. Ждём и красноармейца Сухова, штабс-капитана Максима Максимыча, отставного матроса Сорокина. Что они вынесут из своих странствий? Боевые шрамы, толковую книжку английского автора о якорях и талях, материнскую ладонку на груди? Одно можно сказать с уверенностью: они не растворились в Хаосе, а, испытав удивление перед Простором, сохранили главное - душу.
Если загудит гудок, ударит колокол, зазвенит гонг, засвиристит свисток и грянет клич - встанут все, в каком бы месте и состоянии ни находился. Потому что империя наполняет жизнь новым, поутраченным в последние годы смыслом созидания . Империя - не «отживший строй», не «тюрьма народов», не «государство-нация», а всегда новый призыв обратать зло.
И в себе и в мире.
...Затлело утро. Выглянул в окно, а на подтаявшем за ночь сугробе - пусто. Грифы погадили, оставили на снегу клетчатые отпечатки нерешительных лап и улетели. Видно, спугнул их петушиный крик.
В нашей деревне по утрам петухи ещё поют...
Конец.
ЗАПИСИ 1976-2012
ПОТУСТОРОННЕЕ
Ночью лёг поздно, дописывал главу повести. Долго не мог уснуть, и на грани сна и бодрствования стали видеться образы настолько яркие, чувственные, что это сперва встревожило. Но одновременно обнаружилось, что могу и управлять видениями. Я желал то одного, то другого и это волшебным образом исполнялось. Так правдоподобно было сбывшееся, с такими отчётливыми деталями, в цвете, что я в упоении отдался этой игре. Чудно!..
Потом всё стало сереть, терять очертания. Утром встал бледный, тяжёлый.
И спустя много лет сообразил, что впал тогда в состояние прелести . И что грозно-запредельная действительность находится совсем рядом с твоей головой.
*
Залезли в города, семьи живут в одной квартире, в другой - все чужие. Нет общего дела.
В деревенском доме в детстве мой старший брат «отвечал за печку»: дров нарубить, развести огонь, золу вынести. А я воду таскал из-под горы по два ведра на коромысле. Три-четыре раза.
Без огня и воды нельзя, это мы понимали, - и это объединяло.
*
Хотят обустроить Россию. Но где нам тогда жить?
*
В вагоне поезда Курск-Льгов проводницы сидят в уголке, о чём-то беседуют, время от времени заливаясь смехом - даже слёзы утирают. Мужик в телогрейке сидел рядом со мной, смотрел-смотрел, потом сказал полушёпотом очень убеждённо: «Льговские бабы... Очень хорошие!»
*
Гриня Ш. человек хозяйственный. Выпил с дружком в хлеву, а пустую бутылку забыл в яслях на сене. Жена нашла. Гриня: «Да может, к нашей корове соседский бычок приходил».
МОДА
У матери сорок лет в сундуке хранились босоножки довоенной поры. Верила, что мода на такие фасоны вернётся.
Она угадала!
КАМЧАТСКОЕ...
1. БЕЗ ЛЮБВИ
На Камчатке, в Быстринском национальном районе, в посёлках и оленеводческих стойбищах среди эвенов участились убийства и самоубийства. В год около десятка случаев. Со следователями поехали и учёные. Оказалось вот что.
С малого возраста детей эвенов по закону от 1936 года забирали в районные школы-интернаты, разлучая не только с родителями, но и с привычным укладом жизни. В интернатах они получали навыки социализации и некоторую сумму знаний, но в нравственном отношении начинали дичать вследствие безлюбой обстановки казённого дома.
И вот второе поколение этих детей не могло найти выхода из простых жизненных коллизий и стало выбирать насилие и смерть.
2. ПРОФЕССИОНАЛ
Знаменитый фотомастер Г. прилетел на вертолёте с ассистенткой, девицей 22-23лет. Захотел снять для нового видового альбома вулканы, обрывы, речки, ягоды… Он про Париж, про Вестминстер, про Бродвей – девица ему в рот смотрит. Долго разговаривал с ней на берегу Кирганика, притоке реки Камчатки, потом обнажился до пояса и на глазах восхищенной ассистентки растерся холодной речной водой. Тело старчески сухое, поджарое, на животе и боках кожа собирается в тонкие лепёшечки. Потом семнадцать километров с беседами шёл пешком по пыльной обочине дороги от Кирганика до посёлка Мильково и ни разу не попросил нас передохнуть.
У него сморщенное личико, он спокойно-вежлив, отвечает на все вопросы, взгляд цепучий, быстрый. Персональный пенсионер, ребёнком помнил события Октябрьской революции, много путешествует, снимает за рубежами. Дядька его заведует издательством в ФРГ, печатает Г. роскошные фотоальбомы на мелованной бумаге.
Большую японскую камеру он носит на подушке в плетёном из ивы удобном лёгком рюкзачке, там же - сменные объективы и фильтры. Снимает молниеносно, будто комара прихлопывает… Присмотрится, а сам, скосив глаза на аппарат, вручную незаметно по шкале наводит объектив на резкость, потом одной рукой вскидывает камеру на уровень лица и, не глядя, клюёт ногтем кнопку спуска. Готово! Было в его профессиональной повадке что-то настораживающее: против воли чувствуешь себя не «объектом» съёмки, за которым подсматривает чужой человек, а предметом, которым манипулирует фокусник. Ведь ещё неизвестно, в каком виде и ракурсе он тебя отпечатает и продаст .
Из его неспешных рассказов сделал я вывод, что Г. обладает феноменальным чутьём на «последнее». После его уезда с северов, где он, по его выражению, долго снимал всякие «деревяшки» – вологодские и архангельские бревенчатые храмы, угасающие деревни и остальной остывший русский скарб – всё начинало сыпаться и исчезать.
Полгода жил у зоны затопления водохранилища, снимал, как под водой исчезают сперва крыши деревенских домов, ждал, когда скроется в воде большой каменный храм. Доснимался до центрального купола, а когда уезжал, там осталась стоять одна печальная колокольня – воды не хватило… Цикл этих фотографий на международной фотовыставке был отмечен премией.
Вспомнилась почему-то история, когда французские фотожурналисты перестали подавать руки репортёру, который во время голода в Эфиопии снимал, как грифы расклёвывали ещё живого ребенка. Он-де не помог измождённому от голода ребёнку и, ради ложно понимаемого правдободобия и мнимой достоверности, стал выжидать, когда всё завершится естественным путём.
Должно быть, те французские репортёры были заурядными фотолюбителями, а вот он-то – как раз профессионал…
3. ОТЧАЯННЫЕ
Известно, что на Камчатке не водятся ни змеи, ни лягушки, ни воробьи. Ребятишки бегали в Петропавловский грузовой порт смотреть на редких воробьёв. Они приплывали на разведку из Владивостока в трюмах зерновозов. Судно разгрузится, они – юрк в глубину трюма – и обратно путешествуют. Некоторые оставались.
Эти оставшиеся отчаянные воробьи скоро обжили всю Камчатку.
4. В ГОСТИНИЦЕ
В огромном номере камчатской гостиницы двадцать человек ждут погоды. Спят на койках, на матрасах на полу. Моряк-подводник возвращается из отпуска на службу, будит всех среди ночи: «Вставай, мне поговорить не с кем». Кто посылает к черту, кто лягается. Добрался до меня. Пришлось два часа слушать о жизни, о службе, о семье. Потом поблагодарил: «Спасибо, друг, выручил. Так было плохо, хоть вешайся».
Утром уехал в Вилючинск, на «ту» сторону, где ждала его родная подлодка и новый дальний поход.
ГОЛЫЙ, КАК КОМСОМОЛЕЦ
В Советскую Армию меня призывал в ноябре 1968 года Тимирязевский райвоенкомат в Москве.Он, как помнится, располагался на Дмитровском шоссе в месте примыкания к нему улицы Руставели. В октябре, перед отправкой в части, призывники обязаны были пройти медицинскую комиссию. Нужно представить себе две сотни голых молодых парней, зажимающих в жмене причинное место, в просторном фойе, между длинными рядами столов, за которыми сидели люди в белых халатах - и мужчины и женщины. Столько сразу голых людей и врачей в одном месте с той поры больше нигде не встречается.
Шеренга передвигалась от стола к столу, призывники разевали рот «ухо-горло-носу», щурили глаз у окулиста, раздвигали ягодицы напротив инфекциониста. Парни заметно стеснялись женщин в белых халатах, краснели в ответ на их безобидный вопрос: «Не страдал ли ты венерическими заболеваниями?»
Как я заметил, часть отсмотренных призывников в конце очереди огибала отдельно стоящий стол и выходила в коридор, по которому возвращалась в раздевалку. Другая, меньшая часть направлялась в угол, к столу, на котором голые люди подписывали какие-то бумаги. Это странное разделение человеческого ручья на два рукава скоро объяснилось. За отдельным столом у меня спросили фамилию и заглянули в списки: «Не комсомолец? Иди, пиши заявление».
Впоследствии я догадался, зачем воинской части потребовались дополнительные комсомольцы. Служба в стратегических ракетных войсках считалась в то время почётной, и личный состав должен был быть по этой причине поголовно комсомольским.
Это противоречило моему нежеланию ходить в стаде. При том, что я понимал тогда и теперь считаю, что социализацию молодёжи и взращивание гражданина нужно осуществлять с самого раннего возраста. Комсомол в этом отношении делал много полезного.
Но в своей короткой жизни я замечал, как членство в комсомоле делало одних молодых людей неискренними, а других необычно честолюбивыми. Страшной показалась мне расправа над девушкой-старшеклассницей, то ли выбросившей членский билет, то ли потерявшей. Я увидел в возбуждённых, таких знакомых лицах товарищей, осуждающих её, незнакомое дотоле выражение стайной правоты. Чего она только не наслушалась! Они готовы были растерзать или раздавить несчастную девчонку по причине, как они думали, пренебрежения к святыне, каковой считался членский билет. И этот случай навсегда отвратил меня от комсомола...
...Некуда было скрыться. Я встал у стены в очередь и, озираясь, стал продвигаться к столу, за которым, как тогда чувствовалось, должно было состояться моё личностное падение. И оказался у неприметной двери, крашеной в цвет стены. Толкнул её легонько, она оказалась незапертой. Мгновением замешкался и - выскользнул на улицу.
День был яркий, солнечный. По Дмитровскому шоссе и по путепроводу над шоссе непрерывными потоками неслись машины. По тротуару мимо, полуотвернувшись и посмеиваясь в воротники, двигались пешеходы. Должно быть, голый человек, столбом вставший у глухой стены здания, казался прохожим, водителям и пассажирам машин некоей загадкой. Да и мне такое положение почудилось несколько натянутым, неуклюжим. С одной стороны, не хотелось суетиться и показывать растерянность, с другой - я понимал неуместность своего появления голышом на улице. Даже если притвориться загорающим, для октября месяца загар вышел бы неубедительным. Изобразить неземную отрешённость тоже как-то не получалось. Возвращаться к зловещему столу, за которым могло свершиться нравственное насилие, не хотелось ни за какие коврижки. Но ведь нужно было как-то привести себя в порядок.
Прикрываясь ладонями, бочком-бочком переступил к углу здания посмотреть, что там делается. Стена казалась бесконечной. За углом обнаружилось, что группа курящих, уже одетых призывников, стоит как раз напротив нужного мне входа. Меня приветствовали радостными возгласами, - я же опрометью бросился в раздевалку...
P. S. На втором году моей службы командир стартовой группы майор В., до того терпеливо намекавший мне о необходимости вступить в ряды комсомола, сделал это, наконец, в приказном порядке. Должно быть, моё бесхозное положение его беспокоило, да и цифры идеологического благополучия из-за меня не вполне сходились. Я обещал подумать.
Однако вскоре мне объявили пять суток ареста за нарушение устава караульной службы. Помимо боевой учёбы в части мы несли ещё и наряды по охране гарнизона. А я спрятал автомат в копне сена и отправился в летний солдатский кинотеатр смотреть долго ожидаемый фильм «Гамлет» с Иннокентием Смоктуновским в главной роли.
После возвращения с гауптвахты до конца службы никто уже не предлагал мне вступить в комсомол...
ТРУПНЫЕ МУХИ
...Они появляются незаметно, причём время года не имеет значения. Ползают по лицу дорогого покойника, лениво перелетают на связанные бинтом, воскового цвета руки. И неизвестно, где были раньше, почему заводятся...
На нынешнем телевидении каждая катастрофа, случившаяся в Отечестве или мире, смерть каждого мало-мальски известного актёра или общественного деятеля - повод устроить обсуждение или шоу. С привлечением знакомых и родственников покойного, прямых или косвенных свидетелей, политологов, журналистов, дамских писателей, актёров, известных и малоизвестных музыкантов, депутатов, представителей органов охраны правопорядка, космонавтов, адвокатов, служителей культа, правозащитников, революционеров, прорицателей, шаманов и колдунов. Особо в чести самоубийства или странные смерти - тут анонсы передач просто рыдают: «Тайна смерти N!», «Неожиданная кончина», «Загадочное самоубийство», - всё это ради того, чтобы организовать развлечение на несчастьи.
«Шок!», «Я в шоке!», «Потрясающие чувства!», «Меня поразила эта смерть!», - наперебой делятся впечатлениями с ведущим родственники и некогда знакомые умершего. Самые тайные их мысли и предположения, их глубокие догадки становятся достоянием миллионов телезрителей. Ведущий с постной миной на лице заботливо направляет их, куда надо, - по сценарию всеобщего развлечения. Каждый зритель вольно или невольно становится и соучастником этого действа.
Иногда думаешь, что если бы на день прекратилось то, «чему надлежит быть» - войны, глады, моры и землетрясения по местам, если бы не гибли и не умирали люди, - ведущие картонных развлечений на телевидении должны былы бы это организовать или содействовать этому. Иначе останутся без работы...
Трупные мухи... |
|
