|
* * *
Я жив твоей любовью, Дагестан,
Но с дрожью на тебя теперь взираю.
Тебя Аллах создал подобным Раю,
А ты забыл язык, что Богом дан.
Что делать?.. Даже солнечный Хунзах –
Он языка аварского столица, –
На языке твоем устал молиться,
Да и вершит молитву впопыхах.
Неужто мы – теперь уже не мы,
И рабский дух сильнее жажды счастья?
Так солнце превращается в ненастье,
Так горы превращаются в холмы.
Неужто горский дух совсем зачах,
И кровь уже не буйствует под кожей?
Без языка на горцев не похожи.
Те люди, что рождаются в горах,
Мой Дагестан… И сам ты был орлом,
Когда орлов пускал в полет над кручей.
Казался языков других живуче
Родной… Аварский… В свете золотом.
Не зря ты был землею Шамиля,
Чей дух и в нас присутствует незримо.
Его высоким именем хранима
До сей поры родимая земля.
Мой Дагестан!.. Я вечный пленник твой.
Но мне печаль взрывает подреберье.
Век двадцать первый нам принес безверье…
И душит, вызывая волчий вой.
Поломаны надгробья…И пусты
В родных аулах брошенные сакли.
И никуда не денешься, не так ли,
От этой бесконечной пустоты.
Мой Дагестан!.. Всевышнего молю,
Чтоб воротил он звук родимой речи,
Которая от всех страданий лечит,
В любимый край, на Родину мою.
Ну а пока – не слово, а слеза,
Не отчий дом, а рухнувшие стены.
И я стою, невзгодами согбенный,
И горечь застилает мне глаза.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ НАРОВЧАТОВА
Я прожил двадцатое лето…
В один из октябрьских дней
Меня, молодого поэта,
К Есенину на юбилей
Поехать позвал Наровчатов…
– Меня?.. В Константиново? –Да! –
Ответил он, в память впечатав
События те навсегда…
О, как я робел, выступая!
Дрожал со стихами листок.
И капельки пота, вскипая,
Текли на неопытность строк…
Как быстро года промелькнули!
Но чудится, что до сих пор
Стихи мои в розовом гуле
В есенинский скачут простор.
Туда, где поэзия свята,
Где слову поэта верны,
Где рядом со мной – Наровчатов,
Пришедший со страшной войны.
Где юность… Где ветры тугие,
Где зёрнышка ищет скворец…
А нынче поэты другие –
Без боли… Любви… И сердец…
СЕЛЬСКИЕ БЕРЕЗЫ
Письма Родины – листья берёз…
В Гонода моём листья кружатся …
Я к берёзе душой прислоняться
Не устал – ни в жару, ни в мороз.
Странно смотритесь вы среди скал –
С белоствольной пронзительной дрожью.
Всякий раз, подходя к раздорожью,
Я березовый шепот встречал.
Мне казалось, что выросли вы
Из любви и больших расстояний.
Я встречал вас в Гунибе, в Рязани,
И в Москве, и вдали от Москвы…
Всех дороже мне те, что в горах,
Что стоят, как зеленые свечи,
И роняют листву мне на плечи,
Чтоб мой стих до поры не зачах.
БУКЕТ
Когда-то на рассвете, чтоб роса
Еще сияла в утренних соцветьях,
Я рвал цветы под птичьи голоса…
Я рвал цветы… С любовью… На рассвете…
Шептали губы что-то невпопад
Шального сердца радостному стуку,
А птицы щебетали: «Саният…» –
В том щебете ни трели про разлуку.
Я твердо знал – судьбе не прекословь!
Судьба дарила горестей немало,
Но поздняя, осенняя любовь
Меня от бед и холода спасала.
Прошло с тех пор немало трудных зим,
Мы вместе пережили эти зимы,
Всё так же тот букет неповторим,
Да и глаза твои неповторимы…
ВОСПОМИНАНИЕ
Женщина в халате у окна
Будто выплывает из тумана.
Женщина… Задумчива… Одна…
Как всё это памятно и странно!
Было время –счастья не тая,
Я глядел при меркнущем закате,
Как стояла женщина моя
У окна в заштопанном халате.
Где теперь моя страна любви?
Растоптали всё, что в сердце было.
Ничего обратно не зови –
Женщина ушла…Окно закрыла.
Утром вскочишь – только тишина.
Но упорно видится сквозь дали:
Женщина… В халате… У окна…
На скрещенье муки и печали.
***
Дождь памяти идет в душе моей,
И в каждой капле – прожитые годы:
Всё памятное, все мои невзгоды,
Вся нежность, все отлёты журавлей…
Там женщина меня все годы ждёт,
Дождинки в снег привычно обращая,
На хрупкость плеч согласно принимая
Литую тяжесть тех моих невзгод.
Забылось имя, смазались черты...
Одни глаза… Слезиночка стекает.
А, может быть, как женщина, рыдает,
Моя судьба у жизненной черты?
Дождь памяти в душе моей идёт,
И женщина под ним всё ждёт и ждёт.
ПТИЦЫ
Как сладостно услышать голос птиц
В рассветное счастливое мгновенье,
Когда в сиянье розовых зарниц
Они вплетают утреннее пенье.
Я вас люблю – крылатых звонких нот
Парящую над миром быстрокрылость.
Вы в небесах свершаете полёт,
А на земле всё светом озарилось.
Я слышу в вашем пении ответ
На все свои извечные вопросы.
Есть лишь любовь, а ненависти нет
В порханье птиц, что так разноголосы.
И ласточки, несущие весну,
И жаворонков пение в июле,
Мне подарили радость не одну,
Воспоминаньем душу полоснули.
Здесь голуби на крышах про любовь
Мечтательно воркуют голубицам…
А воробьи… Аульских воробьев
Не встретишь и зимой по заграницам.
Я слышу журавлиное «Кур-лы…»,
Им вслед прощально руку поднимаю,
Но помню, что могучие орлы
Кружатся дома, ветры подминая.
Конечно, я не птица… Ну и что ж?
Пою сквозь боль о встрече и разлуке.
Ведь если ты, как птица, не поешь,
Напрасны все страдания и муки.
ЧАСОВОЙ
Есть часовые сердца и весны,
И времени… И долга часовые.
Они хранить святое рождены
В тревожные минуты роковые.
Они стоят у дружбы на часах,
Бессонно наблюдая ночью звёздной,
Чтобы родник душевный не зачах,
Чтоб ложью не пропах родимый воздух.
Когда заденут Родину и честь,
Когда изменник целится в поэта,
То часовые отчеканят: «Есть!»
И встанут рядом с воинами света.
Я – часовой… Я тоже в свой черёд,
Всегда готовый к горечи и драке,
Стою в ночи и грозно: «Кто идет?»
Кричу себе, бредущему во мраке.
Который год стою я на часах,
Держу ружьё, старея понемногу.
И с голубых небес глядит Аллах,
Прощая мне и горечь, и тревогу.
ВИНА
Виновен!.. Признаю, что я виновен!
Прости, Аллах, мне тяжкие грехи!
Был в этой жизни каждый час неровен,
Неровны были строчки и стихи.
Ушла пора, когда, совсем безгрешен,
Я был ребенком… Детство… Гонода*.
В двадцатом веке я душой замешан
И там остался духом навсегда.
Но годы шли, грехов мне добавляя,
И делая безрадостным простор.
И понял я, что жизнь пошла иная.
Хотя всё то же солнце между гор.
Меня друзья внезапно предавали,
Темнел в глазах улыбчивый рассвет.
Когда, смеясь, враги торжествовали,
Я был строкой любимою согрет.
И зависть окружала… Вместе с лестью
Они точили души и сердца.
Но всё стою с Поэзию вместе –,
Над пропастью… Упорно… До конца…
Её одну я в горе не покину,
Хотя кулак с годами ослабел.
Мне Родина не раз стреляла спину –
Ей наводили бездари прицел.
Греховен я, что выжил средь наветов,
Что всё еще гляжу на этот свет…
В любой беде всегда винят поэтов,
А не виновен – значит, не поэт.
___________________
*Гонода – родной аул поэта
***
Куда идти? Порой не знаю сам.
Хвале и похвале давно не верю.
На утоляет жажды мне замзам, *
И сытость я не финиками мерю.
Вот дверь в мечеть… Себе шепчу: «Замри!»
Гадаю, воли Бога не нарушив:
Толкни туда – окажешься внутри,
Толкни сюда – окажешься снаружи…
Куда идти, коль дьявол в головах
У той толпы, что мечется, не зная –
Коль позабудут люди Божий страх,
Не будет им прощения и Рая?
Стою, толпе и Родине чужой,
Стою, судьбой и горестями выжат,
На сквозняке… С измученной душой…
Шепча строку, которую не слышат.
___________________
*Замзам – вода из святого для мусульман источника
***
С годами всё темнее белый свет,
Всё меньше и надежд, и ожиданий.
Из сундука давно минувших лет
Неспешно вьётся цепь воспоминаний.
Добро и зло, воюя меж собой,
Всё не сойдут с губительного круга,
Где друг на друга все идут войной –
И день на день, и давний друг на друга.
Добро, почти задушенное злом,
Потоки зла держало под прицелом.
Порою смерть мне чудилась добром,
И черный смерч казался снегом белым.
Земля отцов всё делалась черней,
Изнемогая в бедах год от года.
И не осталось Родины на ней,
И не осталось Родине народа.
Гляжу на солнце, солнцем не согрет,
Не находя мучительных ответов:
Какой же я без Родины поэт?
Какая же Отчизна без поэтов?
МОЛИТВА
О, дай, Господь, покоя хоть в конце
Того пути, что я одолеваю.
Даруй мне хадж… С улыбкой на лице
Осилю я тогда дорогу к Раю.
Еще, Всевышний, дух мой укрепи,
Чтоб строчки не поникли прежде срока.
Нет у меня богатств… Не торопи
Умолкнуть стих, что плачет одиноко.
Слабеет зренье… Скоро я уйду…
Погаснет жизни яркая зарница.
Вели, Господь, земную красоту
В зрачки вобрав, ей снова удивиться…
Пока ж, Всевышний, я тобой храним,
Горит очаг и сердце тянет к дому,
Не дай мне стать обузою родным,
Не дай исчезнуть языку родному.
Когда же вознесусь я навсегда,
Покинув мир всё с тем чувством долга,
Пускай померкнут звёзды и вода.
Но только на мгновенье… Не надолго…
Из цикла «СТО СТРОФ»
***
Измучился? Но мукой не делись
С тем, в ком всего превыше равнодушье.
Расскажешь о любви – любовь задушит…
Гони его… И пред тобою высь.
***
Читает ночь на лунном языке
Стихи горам… И вздрагивают горы,
И всё стремятся смысл понять, который
В той искорке, что гаснет вдалеке.
***
Почти никто не помнит наизусть
Теперь стихов… Пуста моя дорога.
Но звезды шепчут: «Подожди немного…
Стихи вернутся… И разгонят грусть…»
***
Устало сердце… В нём шипы без роз.
И нету веры в наше безвременье.
Но явится строка… В одно мгновенье
Почувствуешь, что жив для новых грёз.
***
Живя вдали от Родины родной,
Пусть поздно, но поймешь, что там чужбина.
Придя в родной аул, заплачь, мужчина…
А не заплачешь – значит ты чужой.
***
Чем дальше дом, тем ночь твоя темней,
Чем ближе к дому, тем светлее ночи.
Здесь угли золотистых многоточий
Дарит очаг… И нет его родней.
***
Азан звучит, даёт тебе наказ –
Не опоздай к Аллаху на намаз.
К Всевышнему потянешься душой –
Свет вспыхнет в сердце, яркий и большой!
***
Все спрятались – родные и друзья.
Мне некуда идти в свой час печальный.
Тебя пленили, Родина моя,
Твои же дети… Слышен звон кандальный.
***
Был сильным, но с годами ослабел,
Остался бит, хоть слыл непобедимым…
Но горский дух сквозь странствия и зимы
Несу… Пусть голос слаб и волос бел…
***
Среди цветов ты вырастешь цветком,
Среди колючек вырастешь колючим!
«Я Родиною этому научен!» –
Шепчу и в бездну падаю ничком.
|
УСТАЗ ИЗ ЧИРКЕЯ
Поэма
1
Молюсь и вспоминаю… Вновь молюсь.
Устаз,* годами жизни нас учивший,
Ты в мир загробный взял безмерный груз
Забот о нас – живущих и почивших!
Дышу… И привкус горечи в груди,
Шепчу слова молитвы в час намаза.
Ты умер, но ты весь не мог уйти –
О, баракат** великого устаза!
Твое святое имя на устах,
И сам устаз с небес взирает строго,
Как я шепчу: «Ля иляха илялях» –
Да-да, устаз, нет Бога кроме Бога!
2
– В Чиркей, в Чиркей, – не вспомнив о делах,
Спешу туда, спешу к тебе скорее.
А сердце всё стучит: «Аллах, Аллах…»,
Спешу к тебе, великий сын Чиркея!
Саид-Афанди… Горсточку земли,
С могилы подержу в своей ладони.
Стихи к тебе когда-то привели,
Стихи остались – жизнь моя на склоне.
–В Чиркей, в Чиркей, – чирикают в душе
Небесных птиц таинственные тени.
Саид-Афенди молвлю… И уже
Уголья звезд мне брызжут на колени.
____________________
*Устаз» – духовный учитель у мусульман
**Баракат – благословение
Слезой омыто слово… И Аллах
Привел сюда в вечерний час намаза.
А звезды что-то шепчут о делах
И о поступках мудрого устаза.
3
Мир обветшал… Нам враг принес беду.
Твое лицо сквозь время вижу чётко!
Тебя убили… Плачу, на ходу
Перебирая старенькие чётки.
Мне от тебя они остались, брат,
Простые чётки мудрого устаза.
Кровавый век… И пули всё летят,
Тебя и Дагестан сражая сразу.
Твоя улыбка…Светлое лицо,
Дарящее другим потоки света.
Ты защищал нас всех от подлецов,
И мысль была улыбкою согрета.
Я говорил почтенно: «Кудияв»*,
И уходили горькие печали,
И был простор широк и величав,
И золотились солнечные дали…
________________
*Кудияв (большой) – почтительное обращение к устазу на аварском языке
Убийцы расстрелять их не смогли –
Те чётки, что в тиши перебираю.
И глыбы гор туманятся вдали,
И тень устаза движется по краю…
4
Начало помню… Сын мне позвонил,
Растерян, незадолго до намаза.
И в трубку прокричал, что было сил:
«Отец… А это правда?.. Про устаза?..»
А дальше – будто в памяти провал…
Не помню, как от горечи немея,
Я в твой Чиркей немедленно помчал…
Не помню, как добрался до Чиркея…
И всё не верил – как могли убить
Того, кто послан мудростью и Богом,
Кто светлой нитью смог соединить
Всех нас, по разным скачущих дорогам?
А люди шли и шли к тому, кто свят,
Чью святость подтвердила сила злая,
Безмолвно, как идут на Арафат –
Идут в слезах, убийства не прощая…
А дальше – тьма… Как будто божий свет
Погас с тех пор… Я Богу не перечу,
Я помню, хоть тому уж много лет,
Последнюю с тобой, мудрейший, встречу.
Со мною были дети и жена –
Большое счастье встретиться в Чиркее!
Была беседа радости полна,
Мы слушали тебя, благоговея.
Сказал устаз: «Одно по силам мне –
Молитву вознося, просить Аллаха,
Чтоб было мирно в этой стороне,
Чтоб на бинты не резалась рубаха…»
Стою один… Быть юным – не судьба,
Всю жизнь бреду, обманутый, по краю.
Мне помнится, устаз, твоя мольба,
И я твою молитву повторяю.
Гляжу на фото, будто в первый раз,
Шепчу слова, терзаясь и немея:
«Ушел на небо мудрый наш устаз,
Смогли убить Саида из Чиркея…»
Таких как он, здесь не было и нет!
Не говоря речей пустопорожних,
Он был один такой на целый свет,
Все остальные – мельче и ничтожней.
Он благодатней был, чем благодать,
Он видел цель, когда не видно цели…
Ничье другое сердце так стучать,
Ничьи глаза так видеть не умели.
И я молю: «Всевышний, тем, кто свят,
Зачем при жизни золото и слава?
Оставь же Дагестану баракат,
А мне – мольбу и мудрость Кудиява!»
5
«Цветок небесный, видный только мне,
Но недоступный пальцам и дыханью,
Склонись, мечту дарящий, в тишине,
Коснись меня, Аллах, своею дланью!» –
Так Кудияв в ночи заговорил,
В ночи больной, обугленной и черной.
И понял я – моих не хватит сил
Покорным быть пред силой непокорной.
Ведь где-то там, где времени сорняк
Пропалывает гордость человечью,
Мне голос Кудиява подал знак,
Что небеса земле летят навстречу.
Мне этот голос слышен из-под плит,
И в эти Богом данные мгновенья
Глаза сияют, озеро штормит,
И все в природе жаждет обновленья…
6
Я, как младенец по лесу, блуждал,
И сердце зря с натугою стучало.
Я много видел, но так мало знал,
Хотя считал, что знаю, и немало.
И, может быть, не встал я на крыло,
Дитя простого горного аула,
Но сердце к Кудияву привело,
И что-то в жизни будто полыхнуло.
Он объяснил, улыбчив, но суров,
И понял я, мальчишка, очень скоро
Великий смысл родных аварских слов,
Орлиный клёкот горного простора.
С ним дюжим становился, кто не дюж,
И мы взлетали выше раз за разом.
Он был устазом неокрепших душ,
А крепким душам тоже был устазом.
Он сердце мог, как дерево трясти,
Грехи с него безгрешно отрясая.
И чувства научил держать в горсти,
Чтоб ими не владела сила злая.
А что теперь?.. Летает, кто бескрыл,
Крылом цепляя черные березы.
Устаза нет…Он комнату сменил…
И в жилах у меня – не кровь, а слёзы…
7
Я повторял, конечно же, не раз,
Что по ночам, худой и черноокий,
Является ко мне живой устаз,
Велит прочесть написанные строки.
И я читаю, путаясь, о том,
Что дух его витает, не старея,
Что думаю о нем, как о живом –
Саид-Афанди родом из Чиркея.
Неправду прочь от истины гоня,
Вот он стоит, смеясь, на горном склоне.
Живой устаз… Он смотрит на меня.
И четки мне врезаются в ладони…
8
Считает сердце, прав я иль не прав,
Мои года без всяческих гарантий,
Мгновенья отбивая: «Ку-ди-яв…»,
Молитвенно стучит: «Саид-Афанди…»
Я для молитвы выберу слова,
Чтоб небеса услышали тревогу.
Мне «Ахульго» – послышалось сперва,
Ушел устазгероям на подмогу.
Его здесь нет… Но он теперь везде.
И мне порою чудится, поверьте,
Что он погиб шахидом в Ухуде,
Но вновь пошел сражаться после смерти.
А может просто смертью смерть поправ,
Он вдаль бредет, на Родину похожий…
И губы с дрожью шепчут: «Кудияв…»
И ужас по спине от этой дрожи.
9
Нет Кудиява…Будто бы росой
Его слова мне душу окропляли.
Всё вижу –он ко мне спешит, босой,
Росой смывая беды и печали.
Он был устазом… Починял сердца,
Лампады звёзд с ним вспыхивали разом,
Мог научить и сына, и отца…
Он был поэтом… Значит, был устазом.
Святую суть дарил он, не тая,
Всем – даже тем, чья суть прениже пыли.
Рыдается?.. Рыдай, земля моя,
Он был святым… За это и убили.
10
Ты чётки мне оставил, Кудияв,
А сам вспорхнул, открыв ворота Рая.
Я, понимая, как же был ты прав,
Несу свой посох, их перебирая.
Живу свою осеннюю пору,
Прошу прощенья, людям всё прощаю…
Я этих чёток ввысь не заберу,
Я эти чётки людям завещаю.
Пусть их перебирают целый век,
Пусть век тот породнится с новым веком,
Чтоб знали – их оставил человек,
Который смог остаться человеком.
Его припомню… Скатится слеза.
В нелегкий миг слеза ко мне явилась.
Когда устаз закрыл свои глаза,
Тогда и время, кажется, закрылось.
11
И снова сердце плачет: «Кудияв» …
Как тускло жить теперь без Кудиява!
Бреду, вопросов всех не разгадав,
Потерян мир… Во всем одна отрава.
Он – в Райских кущах, нам же– Судный день…
Он – там, где Бог, для нас – земля и черви.
Он там, где правда… Здесь – обман и лень,
Сплошная ложь в давно убитом нерве.
Но чётки есть… Дыханием своим
Он им придал небесное свеченье,
Небесною Каабою** храним,
Он нам дарит и радость, и прозренье.
12
Мудрее мудрых был ты, Кудияв,
Таких, как ты, земля рождает редко.
За клевету, за вздор, за дерзкий нрав
Небесный Суд нам выставит отметки.
Нас Кудияв по нравам не делил,
Хоть правду знал и знал, где слов отрава.
Но Бога он за каждого просил –
Как дети были мы для Кудиява.
В той комнате, где он давал нам вирд,***
Где тень его, всевластная, сияла,
Взрыв прогремел…Взорвался целый мир,
И Кудиява нашего не стало.
______________________
*Ахырзаман – светопреставление
**Кааба – одна из мусульманских святынь<
*** Вирд – чтение молитв по определенному заданию
Как будто в дом пробрался сатана
И разлучил устаза с белым светом…
А он всё знал – и то, что жизнь страшна,
И что убьют… Обмолвился об этом:
«Для всех открыт всегда мой будет дом,
Я встречу всех с любовью, не со страхом.
Пусть даже враг придет сюда с мечом,
Впущу… Убьет – ответит пред Аллахом!»
13
Я шел к нему… Всего лишь помолчать,
Когда душа терзалась от печали.
Умел он на вопросы отвечать,
Которые еще не задавали.
И всякий раз я спрашивал его,
Как дальше жить? Всё злей невзгоды эти.
Он отвечал: «Не слушай никого…
Страдай… Молись… Аллах за нас в ответе…
Бессильны мы… Здесь дьявола печать.
Когда ты плачешь, дьявол лишь смеется.
Враги придут и будут убивать,
Нам хоронить убитых остаётся…»
…О, как же мне прожить сейчас, устаз,
Без твоего божественного лика,
Без мудрости твоих печальных глаз,
Что мудрости веков равновелика?
Пусть грешен я…Давно угас мой пыл.
Но все-таки я был твоим мюридом,
И в стынущей душе я сохранил
Уменье не потворствовать обидам.
Ушел устаз, не знавший слова «месть»,
Ушел навек по солнечному краю.
А от него на память чётки есть –
Я, словно годы, их перебираю. |
