Тебе с нами в жизни
Вовеки не спеться:
Про город беседа или про село –
Мы речь поднимаем до уровня сердца,
 А ты – до желудка…
И то тяжело…

Речь, поднятая до уровня сердца – это стихи, стихи, которые очень похожи на своего создателя – поэта Шитикова. Читаешь – и слышишь его голос, читаешь – и чувствуешь его взгляд:

«Пой о нейтральном…
Будет сон спокойный…» –
Благодарю тебя, мой доброхот!..
Поэзия – пустая колокольня,
Когда она на вече не зовёт…
Когда в ней нет ни доброго, ни злого
Любви – для друга,
Молний – для врага,
Когда её накрашенное слово
Не трудится – валяет дурака…

У Шитикова каждое стихотворение работает, а многие даже воюют на стороне добра. И стреляют – не холостыми словами:
 
Хохочи Россия, хохочи,
Сотрясаясь ликом и плечами.
Голубых экранов хохмачи
Веселят тебя, а ты в печали…

Таких, вечносмеющихся, ещё Горький пригвоздил, назвав «жизнерадостными эмбрионами»…А их складные до округлости и сладкие до приторности строчки другой настоящий художник назвал «поэзией дешёвого жизнелюбия»…

В рассказе К.Д. Воробьёва «Гуси-лебеди» редактор говорит с начинающим автором:

- А вы забудьте, будто книгу пишете для журнала.

- А для кого же писать?

- А для нас, голубчик, для людей.

Так вот: не знаю, встретил ли на своём пути Алексей Шитиков такого мудрого редактора или пришёл к этому интуитивно, а может, расслышал такой совет, читая наших великих творцов,  но пишет он всегда «для нас». И я рад, что он мой земляк, что курская земля – малая родина большого поэта. В его стихах, как в озёрах, отражаются «раскатные дороги, высотки, перелески, перелоги – и поля, поля, поля». Родная земля – вот где живые корни его поэзии:

Говорят: стихи идут от неба.
Может быть, к кому-то и пришли.
А по мне они – дыханье хлеба,
Радость и печаль родной земли.

Давным-давно доказано и временем, и талантливыми певцами родного края, что стихи, как и цветы, оторванные от земли, живут недолго, чахнут. А такие вот – будут жить:

Меня в солдаты провожала
Мать – и в тряпичный узелок
Щепоть землицы завязала:
«Храни – и он тебя, сынок,
Хранить повсюду будет»…
На узелок гляжу: как сир
Он в серой выцветшей тряпице.
И в нём всего – щепоть землицы,
А перевесила весь мир!

Казалось бы, те, кто пробился в «вершители судеб» много делают и даже усердствуют, чтобы наша нелюбовь к ним распространилась и на Отчизну. Однако зрячие, честные сердца резко проводят межу, разделяя: это вот – они, а это – Родина. Разве она может провиниться перед нами? Разве мы не виноваты перед ней?..

Алексей Шитиков рос безотцовщиной: война. «Они убили моего отца», – крикнул он, мальчик, когда пленных фрицев гнали через его деревню Становое. «Они убили» – разве это можно забыть? Простить? И уже через несколько лет, «схлестнувшись с рифмой», тема войны становится одной из ключевых в поэзии поэта.

И до сих пор, и до сих пор
Дрожат у нас сердца,
Когда заводит разговор
Мать с пиджаком отца…

А тот крик мы ещё раз услышим в одном из его лучших стихотворений. Читаем – и понимаем, что «они» – зверьё – готовы были убить ещё много миллионов людей, если бы на их пути не встали русские Иваны, Василии, Григории, Федоты, Федосы…Забудешь ли?

А самолёты..
Вот снова ревут над селом,
Задребезжали и дужки на вёдрах и банки,
Мама дрожливым меня прикрывает крылом,
Сыплется пыль и ошкурье с наката землянки.

Попробуй, забудь!

Почти полвека минуло с тех пор,
Уж тот фашист, поди в могилу сходит,
А я всё вижу: смотрит он  в упор
И автоматом так зловеще водит…

Память не даёт покоя. «Ах, память, память…». К тому же поэт живёт среди простого народа, тоже хлебнувшего горя полной мерой. Вот Матрёна – осиротевшая женщина – показывает поэту фотографии мужа и сына, погибших в лихолетье, и он понимает, что:

Мне им ответить надо,
Как будет жить вдова.

Поэт мучается: он не знает, что им ответить. А что сказать Филимону? – Война отшумела

А этот пахарь сорок лет
Висит на костылях

…Да, живём абы как. Но не пора ли прекратить сваливать всю вину за наши беды на тех, кто не может ответить – на умерших? Даже слепому видно, а глухому слышно, что будущее наводит на наши земли страшные пушки. А по сердцам и душам давно лупят прямой наводкой – промахнуться трудно…

Сегодня, когда вера порушена, надежды на вождей мало, а герои молчат, – куда идти? Кого слушать?... Послушайте стихи Шитикова:

За водоёмы дождь – ответчик,
Но всё же, как он не хлещи,
А ширь и глубь озёр и речек
Хранят лишь донные ключи.
И пусть поверхностному глазу
Они приметны не всегда,
Но лишь не станет их – и сразу
Придёт великая беда.
… Творят своё земное дело
Всё так же – летом и зимой –
Как им природа повелела,
Как предначертано судьбой.

Разве это сказано только о речках? Здесь и о творчестве: его не может питать чужое, наносное. Ещё Конфуций говорил: «чем больше народ ценит чужую музыку, тем ближе он к исчезновению». Здесь слово музыка означает не столько мелодию, как таковую. Нет: здесь ближайшим синонимом слова «музыка», как мне представляется, является выражение – «чужие сладкие речи». А до сладкого всегда было немало охотников.

Так где же наши донные ключи? Как вызволить их из плена ила и грязи? Не знаю. Не даёт ответа и наш поэт. Но «не решать вопросы призвана литература, а лишь ставить их», – сказал Чехов. Хотя, по большому счёту, очень невесело оттого, что вот уже несколько веков русских людей мучают-терзают одни и те же вопросы: о земле, о справедливости, о непатриотичности правителей…И этот, измучивший многих вопрос: «Что делать?». Они и дальше будут мучить и терзать, потому что ни один из них не решён…

«Не могу Родину любить с закрытыми глазами», – сказал Чаадаев. И наш поэт не закрывает глаза: смотрит, хотя это очень больно – видеть разброд и шатание, нищету и горе:

Жила деревня,
А теперь
К ней заколодило дорогу…
Сарая брошенного дверь,
Как будто жалуется Богу, –
Всё плачет, плачет…
И душа
Готова тоже разрыдаться:
Земля как после грабежа…

Такие стихи не напишутся от нечего делать. Это стихи с колокольным, а не колокольчиковым звоном. Но многие раздражены: они угрелись, они дремлют, а их заставляют думать о завтрашнем. А поэт настойчив, он тормошит, объясняет и даже где-то переходит на крик. Оно – и правда: медлить нельзя. Ведь мороз жизни всё сильней. И во многих стихах так и слышится: «Не спи, русич, замёрзнешь!»…

Но жизнь, даже в «грозливые года» – это не только кровь и слёзы. Это и вёсны, которые дарят надежды, и соловьиные трели, это – любовь со своими восторгами и высокой грустью. Прочитайте стихи «Сиреневая музыка», «Пусть», «Случайное сияние», «Благодарю тебя, любимая», «Прощайте, плачущие чайки», «И я – иной, и ты – иная»… Или:

Перебираю пряди золотые –
И так мила мне эта мысль опять:
Когда жена прекрасна, как Россия,
Глаза не станут Францию искать!..

Жизнь – это и встречи с книгами. И – с людьми: следуя велению сердца, поэт пишет о многих из них. О ком? – Названия стихов говорят сами за себя: «Тимофей-пастух», «Вдовец», «Матрёна», «Филимон», «Железная», «Кузьмич»…Это не портретная галерея. Это – живые люди. Читая стихи, мы и видим, и слышим их. Читаешь – будто идёшь с поэтом по его родному селу: к тому заглянули на огонёк, с другим – покурили у калитки. А вот – Прохор Басов:

…хитрый человек:
Угостил всего лишь квасом,
А запомнился навек.

А теперь – навстречу нам едет Афанасий Лобов. Ездил свататься. – Отказала.

Тихо едет Афанасий Лобов.
Быстро б ехал – кони не бегут.

    Теперь, конечно, многих, о ком писал поэт, нет на земле, но они ещё долго-долго будут жить в стихах и в памяти читателей, потому что «святая память» у их талантливого земляка. Сердцебиение его строк созвучно сердцебиению большинства современников. Услышано ли оно? Конечно. Хотя правда и то, что в нынешних сумерках на многих напала куриная слепота. И это – тоже правда: кто-то, разглядев поэта-патриота, изо всех сил старается его не увидеть. Но «Дети войны взрослеют раньше». Что можно добавить к прозорливым словам Карамзина? Может быть, то, что дети войны, как обстрелянные солдаты, не так страшатся миномётного огня жизни, что они не очень-то обращают внимания на винтовочную трескотню недоброй критики. К тому же поэт Шитиков уже давным-давно знает:

Вверх