- …Всё это не стихи – сырьё!
И затевать тут спор нелепо.
- Так, значит, выдашь за своё
То, что тебе шептало Небо?…
- Выходит – вор я! Но прочти! –
Ведь каждый стих здесь надо править:
Брать, как руду, дробить и плавить,
Чтоб форму смог он обрести,
И чтоб звенеть его заставить!
- Опять в глаза пускаешь дым!
- Но ведь позволено другим:
Любой, кто сердцем песнь расслышит –
Её запишет и подпишет,
Подпишет именем своим.
- Пиши! Пиши, но помни всё ж:
Уж обо всём когда-то спето.
- Пусть так, но есть завет поэта,
И не нарушу я завета:
«Пиши – как дышишь, как живёшь!» –
Ты ценишь только новизну,
Ты ищешь лишь её одну
И превозносишь бесконечно…
- А что ж искать? Скажи-ка. Ну!
- Известно что: «Ищи – что вечно!»
- И всё равно – под Божий суд
Ты угодишь: ни стих, ни повесть
Красу земную не спасут
И не разбудят в людях совесть.
Пускай прошёл ты крым и рым –
Слова твои всё бесполезней:
Не оправдался б ты пред Ним
И даже гениальной песней…
- За что оправдываться мне?
Иль покарает, как за ересь,
За то, что жил я на земле
На одного себя надеясь?
Но я – подобие Его:
Кусая локти и ликуя,
Из слов – почти из ничего –
Свою вселенную творю я!
Среди невзгод и кутерьмы
Творю и радугу, и розы…
- Но в песнях уйма тьмы и прозы.
- А Свет, Свет Белый,  что – без тьмы?..

Он подошёл к окну, в окне
Опять увидел, как во сне,
Что палисадники и крыши
Осыпал лунный свет, как снег,
Что в форточку стучит и дышит
Сирени радостный побег.
И стал невыносимым плен
Уюта, мебели и стен,
И, настежь растворив окно,
Как в юности, – давным-давно –
Через окно он взял и вышел
В густой туман цветущих вишен…
А ночь пьянила, как вино.

Он посмотрел на небеса,
А небеса во все глаза
Смотрели на него.
«О, Небо!
Ты не бездушно! Ты не слепо!
Ты мыслишь!» –
Грезил он и вновь
В виски стучала жарко кровь,
И чудилось ему: он слышит
Не шелест белоснежных вишен,
А шёпот неба – шёпот Свыше…

2
Он спал, как мёртвый.
Только вдруг –
Стук в дверь!
Настырный громкий стук.
«Кого там носит спозаранку?» –
Открыл и увидал цыганку:
Свисали косы, вроде змей,
У ног вертелся, как чертёнок,
Давно немытый цыганёнок.
- На хлеб-то дай! Ты слышишь? Эй!

В ответ им что-то рыкнул он,
Но, приостыв, сказал:
- Минутку…
Взял куклу старую – Мишутку,
Достал из хлебницы батон.
И вспомнил вдруг:
В родной глуши
Дед, в нём не чаявший души,
Солил, помаслив, хлеба скибку
И, пряча в бороду улыбку,
Так говорил ему: «Держи!
Держи скорее, воробей,
Да только ногу не отбей!»…

И снова двери он открыл
И шутку деда повторил:
- Держи, малец, держи скорей!
Да только ногу не отбей! –
И неожиданно увидел,
Что хлебом он гостей обидел.
Цыганка – круть! Пацан – за ней!
Как чёрт от ладана, рванулись,
А косы, словно пара змей,
К лицу, к глазам его метнулись.
И он услышал:
-  Сатана!
И – словно не бывало сна.

А на Земле была весна!
Царила праведно она.
И снова чудилось ему,
Что утро – сотворенье мира!
Что Солнце – Бог! И потому
На свет, на Свет, а не на тьму
Уже настраивалась лира.

3
Вновь утонул он с головой
В воспоминаньях, как в тумане:
Вон там, за речкой голубой,
Палатки ставили цыгане.

Прошло лет тридцать с той поры,
Но не забыл, как во дворы
Они вечернею порою
Толпой входили огневою.

И принимались сразу петь:
Светлели пасмурные люди,
И звонисто плясала медь
На пущенном по кругу блюде…

Потом все расходились спать,
А он, восторженный и юный,
Всё слышал смолкнувшие струны
И сочинял под них опять…

«Снится сон мне: у шатра
Лошадь мордой машет,
Рыжий малый у костра
И поёт, и пляшет.

- Эй, давай, бойчей играй!
Иль грустить позвали?
Не пойти ль из края в край
Мне, цыгане, с вами?

Я весёлый, с голосом,
Ем любую кашу.
Коль не вышел волосом –
Мигом перекрашу!..

Топ да топ, – как во хмелю…
А к рассвету ближе
Присмотрелся – узнаю:
Это ж я – тот,  рыжий.

Я на лошади примчал,
И, что было духу,
Я с цыганкою плясал
Нашу «Рассыпуху».

4
И вспомнил он в тени вишнёвой
Стихи волшебника Рубцова:
«Смотрю угрюмо на калеку,
Соображаю, как же так –
Я дать в не в силах человеку
Ему положенный пятак?..»

И думал он:
«Идёт грызня, –
Грызутся новые князья,
Как будто Белый Свет стал тесен –
И многим стало не до песен.
Цыгане даже не поют
И во дворах уже не пляшут:
Обходят часто местность нашу,
Ведь землякам за тяжкий труд,
За то, что сеют, жнут и пашут,
Копейки сущие дают.

И в городах теперь, и в сёлах,
Людей всё больше невесёлых:
Ведь от цунами жутких цен
Не спрячешься за спины стен»…

Присел на лавочку и снова
Услышал тихого Рубцова:
«И так раздумаешься вдруг,
И так всему придашь значение,
Что вместо радости – испуг,
А вместо отдыха – мучение»…

Потом, взвалив вязанку дум,
Туда-сюда её таскал он
И сам с собою, как колдун,
О том же самом спорить стал он:

- … Ты прав:
Про деньги спел я зря,
Их в песне поминать нелепо;
Ты прав: я не Эмиль Золя,
Но – реже песни шепчет Небо,
Но – чаще их кричит Земля:
Власть наезжает, наезжает,
Людей сшибает тут и там.
Всех безработица стращает, –
Быть может, лишь гробовщикам
Она теперь не угрожает,
И я пишу о том…
- Он – пишет!
А кто тебя, скажи мне, слышит?
Быть может, – лишь довольный критик
Следит за песнями, чтоб крыть их,
Чтоб обозвать прилюдно: «Нытик!»
И рыкнуть – хватит, мол, слезливости, –
На всех, кто жаждет справедливости…

5
Он уморился от тоски:
Как будто тяжкие мешки
Таскал он напролёт все сутки.
И в страшный сон, как в полынью,
Вновь провалился:

«Мать твою!»… –
Усевшись на собачьей будке,
Ругался дьявол и на дудке
Опять играл,
А земляки –
Девчата, дети, мужики –
Топтали грязь и незабудки
И падали с лица Земли,
Как слёзы тихие…

- Не зли! –
Рычал тот дудочник и – жуткий –
Всё звал его к собачьей будке:
- Кому сказал?! – Бери рубли! –
Хорош тебе глазеть на небо!
Слетай за зельем поскорей,
Загрызть возьми буханку хлеба,
Да только ногу не отбей!
И загыгыкал лиходей,
И сотрясалась вся планета,
Опять лишая сна поэта…

А на Земле была весна!
Царила праведно она.
И снова чудилось ему,
Что утро – сотворенье мира!
Что Солнце – Бог! И потому
На свет, на Свет, а не на тьму
Уже настраивалась лира.
2000 г.

ШКОЛЬНОЕ
...Я помню
Как невидимый  волшебник
Весной наш город в сказку превращал:
И реже я заглядывал в учебник,
И чаще на уроках я мечтал.

Однажды
Политическую карту
Учитель развернул.
А я опять,
Облокотился, присмирев, на  парту,
И в облаках стал радостно витать.

Преподаватель обводил указкой
Те страны, от которых – жди беды,
А я, весь мир раскрасив светлой краской,
Повсюду видел солнце и цветы…

На землю опустился я печальный:
Ведь знал –
Меня здесь вовсе не ждала
Та, что была такой необычайной,
Та, что такой особенной была.

И весь я извертелся-искрутился,
Чтоб посмотреть, одолевая страх,
На ту, из-за которой приземлился,
С которой целовался в небесах.

И вдруг сказал мне педагог весёлый:
- Нет ничего страшнее красоты!
Вот шею себе вывихнешь, Асмолов,
И никому не нужен будешь ты…

Смеялся класс! –
Всё зданье сотрясалось.
Как горек был, как долог был тот смех!
К тому ж я видел –
И она смеялась:
Та, что цвела,
Цвела  чудесней всех.

О этот смех! –
Он в душу мне ударил,
Я обмер от печали и тоски…
А ныне – я за всё ей благодарен:
За ту печаль, за эти вот стихи.

Всё, всё, что было –
Поглотила пропасть.
Но я зачем-то воскрешаю вновь
Отчаянье,
              Очарованье,
                                  Робость,
Нечаянную чёрствость и любовь.

Наверно, и теперь,
Вдали от мая,
Хотя встречалось всякое в пути,
Она цветёт:
Ведь красота такая
В короткий срок не может отцвести;

Ведь россиянки –
Ненаглядки наши –
Родные сёстры полевых цветов:
Им тоже первый снег не очень страшен –
Они цветут до самых холодов.

ПРО НОВУЮ МЕТЛУ
(Предвыборное)
1
Долго холод стоял, но не выстоял –
Отступил под напором тепла,
И запела жена: «Мусор вытаял,
А у нас истрепалась метла.
Не сходил бы ты в рощу – за новой?
Там, в берёзовой белой тиши,
Подыши синевой родниковой,
О весне что-нибудь напиши».

2
Слушал я свою лисоньку милую
И дивился опять и опять:
Как легко моей вспыльчивой силою
Может нежность её управлять.
И хотелось грустить и смеяться,
Оттого, что вчера, разбитной,
Я в берёзы ходил целоваться,
А сегодня иду за метлой...

3
Я дышал синевой родниковой,
Я проведал медвежьи углы,
Наготовил я веток для новой,
Для бедовой ершистой  метлы...
Возвращался. – Лучистою далью
Чаровали меня небеса,
А поля обдавали печалью –
Запустенье бросалось в глаза.

4
Лишь услышу я, сын захолустья,
Слово светло-пресветлое – «Русь»,
Не случайно и чувствую грусть я,
Не случайно и слышу я – «грусть»...
Ну и пусть тут не рай – и за осень,
За мятежный февраль и за май
Не смогу разлюбить я и бросить
Мой родной, мой заброшенный край...

5
Я вернулся, пропахший берёзами,
И шутила жена надо мной:
«Не вчера ли являлся ты с розами?
А сегодня явился с метлой».
Я смеялся: зато, мол, путёвая
Есть метла у тебя, не грусти…
Но к чему-то подумалось: «Новая, –
Вдруг как старая будет мести»...
2000 г.

Вверх