Юрий АСМОЛОВ (Курск)

ДУШИ СВОЕЙ ХОДАТАЙ ПЕРЕД БОГОМ

(О книге Н. Зиновьева «Я – РУССКИЙ» Кубань, 2008 г.)

 

Обычно – следы путников, шагающих, бредущих или уже прошедших по земле, надёжно заметает вьюга времени. Но с настоящими поэтами, с их стихами дело обстоит не так.

Он садится и пишет.
Смерть уже позади.

 
Это – Николай Зиновьев о Лермонтове. Но – невольно – и о себе. Как ни богата на имена русская поэзия, но, думаю, ей не хватало этого имени.

Меня учили: Люди – братья,
И ты им верь всегда, везде.
Я вскинул руки для объятья
И оказался на кресте.
Но я с тех пор об этом чуде
Стараюсь всё-таки забыть.
Ведь как ни злы, ни лживы люди,
Мне больше некого любить.

Такие стихи не напишет тот, кто только числится поэтом. Их мог выдохнуть лишь тот, у кого:

Вослед прошедшей нищенке любой
Болит душа, как рана ножевая

Эти две строки – половина большого стихотворения. Вот его концовка:

Но как отрадно сквозь тоску и боль
Подумать о душе своей: Живая.

Поэту не присуще словесное мотовство, он скуп на слова, как, наверное, и те герои его стихотворения, которые были осуждены за своё трудолюбие и которые вдруг привиделись ему в морозном стекле:

И не сказочных рой облаков
На оконном стекле серебрится, –
То замёрзших в степи мужиков
Бородатые белые лица.

Читаешь и понимаешь: слова сами по себе – ещё хаос. Но появляется тот, кто пытается упорядочить его, подчиняясь своему сердцу, памяти, разуму и, если это ему удаётся, слова обретают огромную силу. Стихотворец становится творцом: творцом своей вселенной. Наверное, так обстоит дело и в политике: один творит разброд и шатание; другой умеет поднять людей на большие, а то и на великие дела. Эта параллель не случайна: поэт Зиновьев мучительно думает о благоустройстве нашей Отчизны, об её укреплении и опасностях, подстерегающих её. Всё это в традиции настоящих русских поэтов. Ему совершенно не всё равно, что творится на родной земле:

О, дни лукавства! Злобы лета!
Лжи и предательства стезя.
Отрадней в дуло пистолета
Взглянуть, чем ближнему в глаза.
Тут даже мало быть поэтом,
Здесь только Богом надо быть,
Чтобы людей за всё за это
Не ненавидеть, а любить.

Жизнь трудна. Мало что меняется к лучшему. Впору отчаяться и махнуть на всё рукой. Но ещё раньше поэт навсегда одёрнул себя, грустно и мудро сказав себе и нам:

Но как же мне потом молиться
Рукой, махнувшей на людей?..

…Я много цитирую: и потому что – хочется, и потому что книга  вышла всего лишь тысячным тиражом. И это – на всю страну! А впрочем, удивляться уже не приходится: много лет третьесортные поделки заполоняют книжные полки, много лет настоящим поэтам не дозволяют серьёзно потолковать со своим народом. Боятся, что ли?

Может, – и боятся. А вдруг народ и вправду поймёт, что он – Народ! И что власть должна служить своему Народу. Вдруг вспомнит, что миссия искусства выходит за пределы эстетического развлечения. А ещё, чего доброго, меньше станет пить, а читать больше: читать своих настоящих писателей, например Д. Балашова, который сказал, как отрезал, припечатав тех, кто: «Алчет тех сокровищ, что червь точит и тать крадёт! И на сём, на тленном,  задумали строить вечное». Или вдруг откроет Николая Зиновьева. Прочтём его стихотворение «Железный занавес».

Рухнул занавес. И что же?
И решили господа:
Пропадать ему негоже.
Эй, подать его сюда!
Протащили по болотам,
Тяжеленный, паразит…
Между властью и народом
Он теперь у нас висит.

… Вот опять запудривают нам мозги «приблудными словами» (так замечательный поэт В.Котов ещё в семидесятых годах назвал чужие, необязательные в нашем языке, замусорившие его, слова, которые, впрочем, всё-таки не сами пришли к нам – их нарочно притаскивают…). Долдонят: «бизнес»! «бизнес»! Будто у нас никогда не было слова «дело»; и снова – так и сыпят: реструктуризация, дефолт... Очуметь можно от этих «приблуд». Но, слава Богу, в России есть не только политики. В ней живут поэты, которые пишут стихи на русском языке. Прочитаем стихотворение «Ласточки»:

Живут без отчества, без имени,
Но по приказу не поют,
Не мечут бисер перед свиньями.
И на чужбине гнёзд не вьют.

А вот ещё – читаем:

Стихает свист синиц и коноплянок,
Натруженного дня стихает гуд,
Когда сожженных солнцем баб с делянок
Домой в прицепе тракторном везут.
Они при комиссарах и буржуях
Все с той же шелухою на губе.
Гляжу на них… Когда на них гляжу я,
Мне как-то стыдно думать о себе.

Настоящие стихи похожи на лучистый янтарь: он часто попадается с вкраплением воздуха – это воздух эпохи: той, в которую он зарождался. Так вот: читая эти стихи, и будущий читатель, который, конечно, обеспечен автору, легко догадается, не заглядывая ни в какие справочники, что созданы они на рубеже тысячелетий, что их автор – лирик по своей сути. И что лишь катастрофические события в Отчизне, свидетелем которых он оказался, а вернее – участником (да, не все были за штурвалом, но пассажирами-то были все) сделали некоторую правку в его талант: лирика стала окрашиваться в политические тона. Но не перестала быть лирикой, умеющей говорить по душам.

У карты бывшего Союза,
С обвальным грохотом в груди,
Стою. Не плачу, не молюсь я,
А просто нету сил уйти.
Я глажу горы, глажу реки
Касаюсь пальцами морей.
Как будто закрываю веки
Несчастной Родине моей…

И сегодня далеко не каждый, прочтёт это стихотворение без слёз…

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную