Валентина БЕЛЯЕВА (Воронеж)

ОСЕННИЙ ШОРОХ

Этот лиственный шорох… У ног. В подреберье.
Он близнец мне и тень, отраженье моё –
Криком таявших птиц и иссохшим быльём,
Чем стал ныне мой хлебный склонившийся колос.
Этот шорох неспешный, бесстрастный – в преддверье
За окном блудных вьюг, восхищённых собой.
Я ступаю в его разноцветный, живой,
Соскользнувший с деревьев мерцающий голос…

Я ступаю в его своевольный и грешный,
Никому не подвластный восторг торжества.
Оглянусь невзначай. Пишет ноты листва –
Мою тихую повесть из лет обожжённых –
Восходящим лучом на обочине снежной,
И свечными огнями седых алтарей,
И осколками стёкол слепых фонарей –
И святых, и уже никогда не прощённых…

Шорох листьев моих, грациозных, летящих…
Он застенчив и пылок, незрячим щенком
Лижет влагу подземных моих родников
И невинно качается яркой кувшинкой.
Этот шорох – в распахнутых крыльях гагачьих,
Осенённый лучами надменных Венер,
Это он в жутком свете космических сфер –
Во мгновенье сольётся с изящной снежинкой…

О, блажная предвестница шалых метелей!
Что таишь ты в себе, кроме снега, ещё?
Чтоб не видеть тебя, я укроюсь плащом,
Схоронюсь в перелеске за старой осиной.
Будет храмом моим свод раздумчивых елей
Из небесных светил и густой тишины.
Лишь не выла б волчица на ярость луны
И клыками не щёлкала тёмной низиной.

Но горит ночь глазами уродца-пигмея,
В отрешённом безмолвье застыл чёрный лес.
Прижимаю к груди чей-то крошечный крест, –
Что подбросил однажды мне лиственный ворох.
И становится мгла и синей, и бледнее,
Ветер гулко резвясь набирает разбег,
Шелестит накрахмаленной скатертью снег,
И не слышен горчаще божественный шорох…

Это горькая явь или бред лихорадки?
Знайте, сны ненавистные, вас я кляну!
И твой трепет, снежинка моя, и вину,
Что в невидимый тлен обратит эти листья.
Эти листья у плеч, что кружат без оглядки,
Их глаза и ладони, их огненный пляс…
О, нет-нет, я не плачу. Но, глядя на вас,
Вижу тайну печально магических истин.

Что там – в ваших лукаво вихрящихся думах?
Не они ль нас бросают на стыках дорог?
«Выбирай, дорогая! Увидит лишь Бог
Твою хрупкую тень под луною вспенённой –
И в заброшенном парке средь клёнов угрюмых,
И в предместье глухом на фонарном столбе,
И вдоль кромки ущелья на узкой тропе,
И в змеистом дымке за рекой отдалённой…»

Что за истины тут! Что за умные речи!
Как легко льётся их искушённая ложь!
Но признаться должна: я умру не за грош,
Если благословлю этих листьев вращенье.
Ах, прозренье моё вольнодумной предтечи
Апельсиново-красного полымя их!
Этих жгуче безжалостных листьев моих,
Что скользят по щекам без вины и смущенья…

Я подняться хочу выше вас – изощрённых!
Вон Луна безотрывно, чуть смеркнет, – за мной.
Но что я ей – средь полчища листьев стеной,
Мельтешащих у глаз искромётной лезгинкой,
Порыжевших и скрюченных, и развращённых.
Пусть услышат: я крикну в глаза им – я есть!
Я не стану вникать в вашу подлую весть –
На ресницы присевшей прелестной снежинкой.

Но оставьте, могучее племя, мне шорох –
Этот зов, этот звук, ведь не вечен и он,
Как и где-то бесследно растаявший звон
С колокольни безвестной в рассвет возбуждённый.
Что за осень стоит! Видно, вьюгам не скоро
Ручку ветхой шарманки уныло вертеть.
Пусть покружит ещё эта хрупкая медь –
Жёлтых листьев и нежности их утончённой.

Этой нежности жил, сладко кровью сочащей,
Я отдам и что есть, и что будет потом –
Запах сосенки юной на спуске крутом,
И свеченье берёзки покорным безмолвьем –
Заблудившимся счастьем за просекой в чаще,
Где прижмётся ромашка к ладони моей,
Где закат угасая склонится над ней
И опустится аист над старым гнездовьем…

Этой нежности жил моих сморщенных листьев –
В облаках на стекле замерзающих луж
Я отдам в искупленье дыхание стуж
И очаг ледяной, белым инеем ставший.
Я отдам и сиянье малиновой кисти
Засыпавшей рябины за старым плетнём,
Где горит-полыхает свинцовым огнём
Шорох листьев меня на рассвете предавший…

Но откуда он здесь – клик небесного праха –
Обжигающе сладкий, немыслимый звук?..
Я кормлю голубиное племя из рук,
Содрогаясь от ужаса музыки этой.
О, костёр из аккордов симфонии Баха!
Не отбросит ли он, его блеск, его стон
Моё время назад – из ажурных мостов
Этот реквием – насквозь, навылет, отпетый?..

Но зачем эта ложь... Ах, мой шорох! Оставь же
Мне её бесконечность и всё, что – моё!
Беломраморный крест над чугунной скамьёй
И бессмертие музыки этой нетленной.
Я – жива! А тебе, откровением ставший,
Всё отдам – и строку, благодарно скорбя.
Больше некому… Я обожаю тебя,
Властелин беспощадный мой и вдохновенный…

Я отдам всё тебе! Но вдруг – отзвук хрустящий,
От камней отражённый апрельским дождём!
И чуть слышно у плеч: «Мы его переждём.
Он недолог, поверь, этот дерзостный танец…»
Закрываю глаза. Что за странное счастье –
Что за вздох за спиной – из вселенских кровей.
Я узнала тебя, мой прекрасный Орфей!
Твой пьяняще жестокий, твой трепетный глянец…

Шорох листьев моих, на глазах умиравших,
В жалком вальсе приникших к нагому холму…
Я ступаю на ржавое горло ему,
Я прикинусь оглохшею, лживо и гордо.
Но проносится ветер беспечно игравший
На простужённых струнах озяблых ветвей.
И взорвавшийся шорох в сплетенье аллей –
Бьётся нервом моей рассечённой аорты…

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную