Нас – двое
Нас – лишь двое на целой планете…
А запястья мои за спиной
Да душа в жажде корки ржаной
Крепко связаны дланью плебейской…
И с тобой в ослепительном свете,
Создавая сюжеты, холсты,
Мы бредём по колючкам пустынь
В завидневшийся ужас библейский…
А Земля нам была колыбелью.
У зажжённых наследных огней
Мы качались с тобой вместе с ней,
Глядя в сумрак – больной и растленный.
Где восходы, звеня птичьей трелью,
Опускались в разнузданный пир.
Где среди окровавленных лир
Трепыхались знамёна вселенной…
И нам общим стал путь обречённый,
Где мы прячем виновно глаза,
Где, своё отгорев, небеса
В ноги кинулись белой луною...
И в пустынной глуши изощрённой
Ты, укутавшись в складки плаща,
Под нетленным венцом палача –
Водрузишь древний крест предо мною…
Письмо украинцу
Мы вместе родились с тобой, мой брат…
И на родном притопленном причале
В пространство мироздания кричали:
«Нет, никогда тебя я не предам!!»
И птицы голосящие вразлад
На ветвях древ свивали свои гнёзда.
И мы, оберегая наши вёрсты,
Слагали гимны вехам и годам.
И плиты под крестами на земле
Чуть слышно говорили нам с тобою,
Что небо безупречно голубое
Святым благословением звезды
Рождается для нас в рассветной мгле…
И с каждым веком было всё виднее,
Что я любил тебя себя больнее,
И вечные ажурные мосты
Без устали для нас сооружал…
И в череде неспешных серых буден
Я помнил твой Днипро, и тих, и чуден,
И чистый плеск его седой волны
С волнением себе воображал…
И руки всё протягивал в объятья,
Когда мы умирали вместе – братья –
На белых крыльях западной войны…
Архангел предал нас! Безумный рок
Смешался с нежной песней лебединой…
Я вижу взгляд твой мутный и звериный,
И огненный распахнутый оскал…
Как грязью облачён красивый слог –
Наш общий русский слог… А мы ведь братья…
И я, прибит гвоздями на распятье,
Шепчу: как долго я тебя искал…
***
«Всё смешалось» к полуночи «в доме Облонских» –
Кавардак, запустенье – семейный финал.
Пропылённый донельзя – рояль их заморский,
На холсте – в паутине две нежных берёзки,
Да в углу на паркете – осколки зеркал.
Что их дом? У тебя он – куда как страшнее.
Слышишь музыку? Демон – скрипач-виртуоз.
Бьют куранты. Продажно блистают камеи,
Извиваются лентами сытые змеи –
Меж стволами дрожащих от страха берёз.
Вон скамейка. Присядешь, откинувши ворот.
Ветер лист на деревьях терзает и рвёт.
Вдруг поймёшь – и умён, и отчаянно молод, –
Как Москва – покорённый монголами город –
В колокольных разливах – им оды поёт.
И ты боле не знаешь – куда тебе деться.
Под ногами – дымящийся пепел моста.
Где-то близко совсем, где-то в огненном сердце –
Звук рояля – Шопена скорбящее скерцо.
Да за мокрой спиною – безмолвье креста…
И всё это тебе под звездой одинокой –
В изнуряющей жажде покорно нести –
На смертельную схватку – дорогой далёкой –
С обнажённым клыком воцарённого рока…
Но услышит ли Родина это: «Прости»?..
Моё Захолустье
Что ты знаешь, скажи, о возвышенной грусти,
О смятенной душе, охладевшей, пустой,
О старинной иконе над свечкой святой
И о времени этом – в обличии монстра?
Неужель ты не видишь, моё Захолустье,
На ветвях молчаливых берёзовых крон –
Эту белую-белую стаю ворон?
Не ордынское ли золотое потомство?..
И не ты ль эту землю, не зная гордыни,
Сохранишь для свистящих имперских ветров –
Вдоль обочин, долин, молчаливых бугров
Да безмолвных крестов – от истока до устья?..
И, в грязи утопающей робкой святыней,
Под цветными личинами блудных свобод,
Пьёшь зелёную воду из мёртвых болот,
Чуть вздыхая ещё – ты, моё Захолустье…
***
Времена, времена, времена…
Вдруг молитвенно что-то вскричали.
Обернёшься, а там – тишина.
Да твоя же слепая вина
Держит свечку во храме печали.
Ты однажды воздашь ей отчёт
По какой-то неведомой воле.
Ощутишь, как безудержно лжёт,
Как проливом сквозь душу течёт
Это время на царском престоле.
О, как ярок вечерний закат
Над пронзительным этим безмолвьем!
Ты идёшь вслед за ним наугад,
Возвращаешься где невпопад,
Словно зверь, потерявший зимовье.
А в затылок – дыханье времён –
Белым жемчугом – волчьим оскалом.
Да горит огнецветием клён,
Что подобно тебе изумлён
Их красивым духовным вокалом…
***
Тихий зов зараставшей тропы –
Вдоль покорно склонённой лещины…
Всё, что было юдолью судьбы,
Ты сложил мне на плечи, мужчина.
Обернувшись на миг, помолчал.
Зоркий ветер посвистывал следом.
Ты искал… Да… «Начало начал».
Ощущал, как Всевышним был предан.
Чью-то свечку в грязи – с алтаря,
Ветви кроны роскошного клёна
И осколки стекла фонаря
На земле находил изумлённо.
И стихи как безумный слагал.
И блуждал по чужим городищам.
И себе неосознанно лгал
Среди вервий змеиного днища.
Слышал крик золотого грача
Средь осинок в серебряных шалях.
И искал лишь – «Начало начал»
На гранитных библейских скрижалях.
Ветер тихо каменья катил –
Словно пух, и легко, и упорно.
Ну, а ты свою цель находил –
Каждым нервом души непокорной.
Ты не знал, что «Начало начал» –
От него тебе некуда деться, –
Всякий миг на себе ощущал
Каждым вздохом мятежного сердца.
И, ступая сквозь пепел костров –
В робкий шёпот берёзовых листьев,
Всё искал вдоль дорог и крестов
След распятых божественных истин.
Ты им бредил… «Начало начал!»…
Наклонился за яблоком спелым…
А с небес кто-то плача кричал:
«Оглянись!
Видишь? Родина в белом…»
Олигарху
Во взгляде, под окном – каскад берёзовых ветвей.
В лощёных пальцах – звёзд пленённых робкое мерцанье.
И ты – под живописной маской божьего созданья
О чём-то мыслишь, слушая симфонии щегла.
А время – да, твоё! Твоё! Под сводами церквей,
В отеческих объятьях европейского монгола,
Стремясь в века, играет оды русскому престолу –
Под вскинутыми крыльями двуглавого орла.
И ты уже не помнишь, как стоял перед судьбой
Рыдая на коленях и сжимал в горсти дрожащей
Блестящую железку под верстою близлежащей,
Стараясь обойти узоры ползающих змей.
Не ты ли, небожитель, перед агнецкой толпой,
Стоящей по колено в замерзающей грязище,
С улыбкой ей рукою машешь из-за пепелища
Растерзанной страны родной? Единственной.
Моей…
Голос предка
Ты впервые так бледен, мой отрок. И взгляд отрешён.
Ты уже ощутил, как непросто под небом живётся.
А недавно беспечно смеялся, играя с ножом,
И не знал, что в груди что-то есть и вот-вот встрепенётся.
Сердце предано будет тебе! А твой начатый путь
Преграждает окутанный подлым огнём перекрёсток.
И поверь мне, он ляжет безжалостной дланью на грудь
И облепит лицо твоё россыпью пляшущих блёсток.
Я не знаю, сумеешь ли ты мне когда-то простить
То, что волком взъярённым карабкался на баррикады.
Я столетье о них размышлял! Я страдал! Отпусти
Ты меня, молодой мой потомок, из этого ада!
В революции вся моя кровь! Пред тобою ж – вина,
Что средь горных вершин блещет влага живого истока,
Где лишь боги живут, где пируют твои времена.
И вослед тебе пляшут и скалясь хохочут жестоко…
***
Всё, как было. Ничто никуда не пропало.
И живые, и мёртвые рядом стоят,
Отрешённо и молча куда-то глядят.
Это племя эпохе иной завещалось…
Там бездомный архангел трубил ей опалу,
Увязая в кровавой грязи площадей.
Там дорожные вёрсты с глазами людей
Растворялись в ветрах. А планета вращалась…
И немереной ширью пространство горело.
И голодные псы погружались во хлам –
Вдоль дорог и по тёмным укромным углам.
И вещали с трибун речи собственных сборищ…
И не понял никто, что ж с востока пестрело:
То ль пожаром вселенная в белом дыму,
То ли солнечный луч, раздвигающий тьму
Над несметными свалками русских сокровищ…
***
Я – лишь спутник. Луна… Это мой вечный иней,
Проступивший во льдах первозданных камней,
Опускается в тьму мельтешащих теней -
Словно пятен на тверди зелёной планеты…
Это мой белый луч на земные пустыни
Дышит в страхе среди их пленённых сердец…
Не гляди на неё, свою Землю, Творец,
Зажигая лампаду восточного света!
Не гляди на меня… Дай мгновенье. Вскружиться
Лишь единственный раз на крутом вираже,
Чтобы где-то – в пространстве чужих рубежей –
Возгореться чистейшим огнём Антимира…
Где прекрасного Леля напевы как птицы.
И где нет канонады славянской войны…
Где в тяжёлых объятьях бессмертной вины
Вздрогнет вечность картиной кровавого пира…
***
Да, я – страшен, я знаю! Я – Демон и бог!
Всемогущий властитель всех ваших вселенных –
Из гранитных пещер и умишек презренных –
Средь безмолвья нагих задымлённых ветвей.
Что пред вами? Кровавые оттиски ног –
Тех, которые гладили и целовали,
Со свечами в молитвах века поминали
Под кантаты архангелов в стенах церквей…
Так и было издревле! Так есть и сейчас.
В ослепительном блеске курантов блудливых
Я гляжу на упавшие луны брезгливо –
В обезумевший пляс первобытных костров…
Мой вселенский, ужасный, всевидящий глаз...
Этот дикий простор, сладость крови познавший…
Распродажный алтарь… Откуп совести павшей…
И безбрежность полей цепенящих крестов…
Холст. Призрак апокалипсиса
Уползающий в небыль неузнанный день…
Над землёй – возгоревшийся окрик безбрежный.
В хлопьях снега, в углу – лёгкий росчерк поспешный,
Несомненною данью грядущим векам…
Чьей-то длани корявой застывшую тень
Бросил месяц взошедший, печальный и бледный.
И откуда-то гибкий дымок чуть заметный…
Тянет «крылышки» к небу – к незримым богам…
Вдалеке – воспарившую юную лань –
Над заросшей речушкой, закованной льдами,
Поджидает волчица, таясь за холмами,
Созерцавшими сны по крутым берегам.
Старый храм. Тьмы и света кричащая грань.
Нежный свет от свечей под десятком иконок…
В окровавленной белой накидке – ребёнок …
Тянет пальчики к небу – к незримым богам…
За птицей, в путь последний устремлённой
***
Там, вдали, в алой мгле, трепетало Мгновенье!
Белой птицей качалось, плыло под окном.
И в пространстве твоём – в мирозданье ином
Удивительно жарко о чём-то шептало.
Как ничтожен был миг, не познавший сомненья!..
Как предательски скрылся от глаз без следа…
А Мгновенье, сверкая крупинками льда,
На плечах безмятежно твоих засыпало…
Оглянулась, а там – листик, в ноги летевший.
Молчаливая роща озябших осин.
Губы шепчут о чём-то… Проси, не проси…
К облакам – нежной змейкой дымок над кострищем.
Да фонарь у дороги внезапно ослепший
Уплывал в чисто поле заветренной мглой…
А Мгновенье твоё, покружившись юлой,
Хохотало визгливо юродивым нищим…
Время
Я не вижу, не чувствую, не ощущаю
Ни объятий твоих, ни дыханья в лицо.
Ну, и кто же, как принц под светящим венцом,
Увлекает меня сквозь пространство куда-то?
Я бессильна пред ликом твоим! И прощаю,
Как младенцу рождённому только что – крик,
Мой – незримо мелькнувший единственный миг,
Унесённый беспечно в безбрежье заката…
Ты – моё! Так отдай же мне дань искупленья,
Коль ступаешь на мой задымившийся мост, –
И преступных грехов, и украденных звёзд,
И всего, что дышало твоею лишь властью.
Ну, а я в обезумевшем крике мгновенья, –
Среди ужаса вьющихся лентами змей,
Наслаждаюсь заснеженной бездной твоей –
И берёзовых прядей, и лживого счастья…
***
Ах, что же это, словно дань судьбе,
Обочиной встревожено мерцает?
То вспыхнет огоньком, то угасает,
Бесследно растворяясь в недрах мглы.
Каким-то странным призраком тебе
В глаза глядит и грустно, и жестоко
Пронзительно прищурившимся оком
Закрученной в спираль стальной иглы…
Вскружился и воскликнул что-то миг.
Ещё не знаешь ты, что в нём таилось –
То ль скорби торжество, то ль божья милость,
Что ощутить ты так и не смогла…
Ещё не видишь ты… Как белый лик –
Звезды твоей – единственной и нежной
Летит к ногам – светло и безмятежно
Сверкавшими осколками стекла…
***
Что тебе фонари в темноте подворотни,
Гармоничные звуки взволнованных строк?
Что тебе их вспаривший успех прошлогодний,
И сургучные письма из почты господней,
И недавний, с самим же собой, диалог?
Что тебе птичий клин в поднебесье кричащий,
И печаль отражений осколков зеркал?
Что тебе эти сосенки ликом щемящим,
Оркестровый аккорд вдалеке цепенящий,
Многоликого времени волчий оскал?
Что тебе заострённый клинок блудной черни,
За плечами – безмолвье в воздушной суме,
Если с каждой минутой твоей – всё смятенней
Льётся свет – упоительно жуткий – вечерний?..
Ни вернуть, ни объять… Растворяясь во тьме...
 В.И. Беляева. За вереницей фонарей. Поэзия. — Москва: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2016. – 176 с.
|
Ангел-хранитель
Я помню, безусловно, о тебе.
И знаю, как нелёгок свод небесный,
Что виснет вечным дивом безызвестным –
В душе больной истерзанной твоей.
Как прежде – я один в твоей судьбе.
Невидим, справедлив и строг порою,
Крылом своим распахнутым укрою,
И станет взгляд твой чуточку светлей.
Ты видела? Метнулся, вспыхнул миг…
И что-то прокричал, тебе лишь предан.
Тебе, его единственному кредо,
Его неодолимая тоска.
Взгляни! Безумным белым вальсом лик –
Звезды твоей, недавно лишь рождённой,
Кружится над землёй непринуждённо
Метелью отбелённого песка…
Но вечны над тобою небеса…
И я тебя люблю, поверь, безмерно,
К тебе спешу взволнованно и нервно –
Я здесь уже, на этом берегу.
Ты слышишь ли меня? Открой глаза!
Вон, с крыши вдруг сорвался старый ворон –
С кровавым клювом, словно уголь чёрен.
И с яростью купается в снегу…
***
За окном – алый блеск… С каждым мигом всё выше!
Золотыми дождями твой сад оросит.
И ты слышишь, как птичий оркестр голосит,
Как трещит огонёк в очаге, разгоревшись.
И поют облака, воздух вечностью дышит.
У резного крыльца – в струнку вытянут клён…
И ты, жадно бессмертьем своим упоён,
Вдруг заплачешь, в восточное небо вглядевшись…
Как недолог рассвет! Вот уж небо мутнее.
Завихрившийся ветер – впервые в судьбе
Прокричит о ничтожестве мига тебе…
И ты, вздрогнув от страха, увидишь, наверно,
Как фонарь над дорогой склонился бледнея,
Полыхают в безмолвье поленья костра.
И, ступив на качнувшийся призрак моста,
Вдруг на запад посмотришь с усмешкою нервной…
***
Он мне молвит разумные речи…
Безупречной молчит тишиной.
Чуть вздохнёт незабытой виной,
Чтоб восточным пожаром зардеться…
Он расставит вечерние свечи,
Кинет свет подворотней к ногам.
И с мольбой к седовласым богам
Тихо тронет застывшее сердце.
Он играет на арфе…Украдкой
Провожает по скользкой тропе.
И незыблемой вехой в судьбе
Желтоглазой кантатой прольётся…
Он отдаст мне себя без остатка.
И не сможет сдержать горький крик…
Тот безумно единственный миг,
Что бессмертьем моим отзовётся…
***
Ах, этот закат, этот свет неразменный!
Жестокой алтарной свечой – тишина.
Накинув серебряный плащик, Луна, –
Из уст падших ангелов, – я это знаю!, –
Мне шепчет о чём-то с улыбкой презренной…
Я вижу тебя в запределье земном,
Где, залита белым игристым вином,
Кружит твоё сердце – орбита иная…
Я вскину в озябшее утро ладони –
Туда, где безмолвием брызжет восток.
Ты крик мой услышишь на стыке дорог,
От жажды глотая лишь облачный иней…
И, вздрогнув от счастья, в холщовом хитоне,
Оглянешься… Чтоб не вернуться туда,
Где лживое небо – из снега и льда.
Где я оставалась твоею богиней…
***
Сердце замерло… И встрепенулось
Остриём серебристой иглы.
Свежим снегом предутренней мглы
Крыла ночь её хрупкие плечи.
А она, обессилев, качнулась
И, сверкнув голубым огоньком,
Чуть вздыхая, волнуясь, тайком
Мне бросала зажжённые свечи…
И, забывшись в мольбе исповедной,
Рассыпаясь в алмазную пыль,
Уплывала в бессмертную быль.
И, страдая жестокой виною,
Тихо плакала в час предрассветный
У перил неземного моста…
И просила прощенья… Звезда,
Что однажды зажглась надо мною…
***
Неуютно и зябко в сыром октябре.
За окном – проржавевший горох на рябине
Да узорчатый мох на вишнёвой коре.
Что-то вспомнишь об этой унылой поре,
Тупо глядя на пепел в застывшем камине.
Что-то вспомнишь… Возьмёшь невзначай кочергу.
Глубь времён зимней сказкой всплывёт изумлённо.
Ты увидишь себя на крутом берегу,
Как бежал, искупавшись в жемчужном снегу,
И кричал в белый свет: «Я с тобою, Алёна!!!»
Что-то вспомнишь… Резной деревянный буфет.
На диване – дыра от забытой цигарки.
Абажур из стекляшек, мерцающий свет.
В день рожденья мешок шоколадных конфет!
Дед Мороз... Вальс «На сопках Манчжурии» в парке…
Что-то вспомнишь ещё… А, как в прорубь скользнул.
Как, на лыжах летя с завихрившейся горки,
Незнакомую девочку палкой толкнул.
И округой звенел заразительный гул,
И, виляя хвостом, лаял пёсик в восторге.
И невольно крадётся: но ты не один:
За окошком – оранжевый листик от клёна.
И опять задымится остывший камин.
И вернётся с чужих островов птичий клин...
И ты шепчешь всё тише и тише: Алёна…
Колыбельная
То ль свет уполз во тьму немой украдкой,
То ль тьма, сжимая солнце мёртвой хваткой,
Вальяжной хмарью медленно вплыла.
Спи до утра, младенец мой прекрасный,
Проснёшься и поймёшь, что не напрасно
Ночь долгою и тёмною была.
Увидишь первозданное светило,
Как блеск его лучей в окошке милом
Вокруг себя разбрызгивает клён.
Ещё не знаешь ты, чем обернётся
Вот этот свет, что к небу вознесётся
И в миг какой рассыплется углём…
То ль свет уполз во тьму, сжимаясь в страхе,
То ль тьма в своей обугленной рубахе
Вздымает меч рождающихся смут.
Поспи пока, младенец мой, спокойно.
Ещё не знаешь ты, что чьи-то войны
Тебя нетерпеливо где-то ждут.
Поспи пока, малыш… Настанут сроки –
Расстелются овраги и дороги,
Достанется и света, и огня.
Всё будет… Только солнце неизменно,
Вступая в схватку с тьмою, непременно
Прошепчет тихо: «Ты прости меня…»
***
Беспределье небес… Задымлённый мираж…
Затихающий отзвук сирены.
И, едва уловим, нестареющий «Марш» –
С нежным сердцем поляка Шопена.
И ты в дерзких раздумьях никак не поймёшь:
Что таит его миг обожжённый –
То ль дыхание скорби, то ль древнюю ложь,
То ль бессмертье души обнажённой…
И плывут вереницей куда-то столбы.
И блистают сквозь годы камеи…
И ты, вдруг ощущая мгновенье судьбы,
Постоишь, что-то вспомнив бледнея.
Что-то молвишь себе, не заметивши грязь
В невесомом былье перекатном.
С мимолётной небрежностью перекрестясь,
Развернёшься угрюмо обратно.
А вокруг… Вечных истин печальная фальшь…
Облаков белоснежная пена…
И мелодия гимна – классический «Марш» –
С нежным сердцем поляка Шопена…
***
Строка моя… Тебя я умоляю, будь моей…
Не дай своей настырной и недремлющей ладони
Меж рёбрами гнезда за мнимой славою в погоне
По веточке, по листику сорвавшемуся свить.
Да, помню, поэтесса я! На папертях церквей
Шепчу молитву тайно венценосному пороку,
В объятиях которого под стенами острога
Мне волею твоей у Бога милости просить.
Строка моя! Ты горечью негаданных потерь
Коснёшься рук, обнимешь за согнувшиеся плечи,
Покличешь строгих судей, созовёшь на площадь вече
Под жаркий перекрёстный гул трибунного огня.
А мы ведь близнецы! Но я распахиваю дверь
В безбрежность вожделенного тобой святого днища.
Иди, не возвращайся!.. И глазами пепелища
Увидишь дрожь в руках, толкавших в полымя меня…
Memento mori*
Латынь ли, русский ли, санскрит –
Над бездной ли, безбрежьем взгорья...
А небо плавится, горит,
И мне как будто говорит
И катит вдаль – memento mori.
Ещё полным-полно огня.
Что ж сердце так безумно бьётся?
Как будто в чём кого виня, –
То ли, безжалостно, меня,
То ли – безудержное солнце.
Ужели думает оно,
Что свет меня покинет скоро?
И, залит розовым вином,
Запустит мглу однажды в дом
И уползёт куда-то в горы?
И, как ключами от тюрьмы,
Седым лучом играет море.
И, уползая за холмы,
Мне эхо из вселенской тьмы
Кричит вослед – memento mori…
____________
*Помни о смерти (лат.)
***
Она молчала долго, безучастно,
Не веря ничему, – моя душа.
Она ли, встрепенувшись, не дыша,
Мгновением мелькнувшим изумлённой,
Забудет тотчас, как была несчастной?
Её ли оживлённый дерзкий взор
Вспарит туда – в немыслимый простор –
За птицей, в путь последний устремлённой?
Но что же ты найдёшь там, кроме снега –
В размытых отражениях зеркал –
На склонах ледяных отвесных скал –
Да чьих-то глаз в воинствующем ранге?
И через миг – их «Альфа и омега»
Оставит для тебя воздушный мост,
Откуда ты – дождём из млечных звёзд –
Прошепчешь вдруг: «Ты где, мой нежный ангел?..»
Чёрно-белая птица
– Я открою окно. Странно… Сумрак густится.
С неба камнем летит чёрно-белая птица…
И в стекло безоглядно и яростно бьёт.
Что ей нужно от нас? Отчего мне тревожно?
Что же душу мою так внезапно, безбожно –
Цепкой дланью какой – и терзает, и рвёт?
Почему ты молчишь? Ты куда-то уходишь?
Ты мне снился. Как будто один тихо бродишь
Среди залитых солнцем заснеженных скал.
Подойди же к окну. Видишь? В трещинах клёны,
Словно с древней холстины глядят изумлённо,
Как вспаривший листок невесомый – упал.
Подойди же ко мне. Видишь? Небо светлеет.
Птица бьётся в стекло… Почему-то белеют
Смолянистые перья распахнутых крыл.
И мне жаль… Что ж, безумная птица, ты хочешь?
Неужель неотвратное что-то пророчишь,
И что значит – твой этот безудержный пыл?
Ах, не надо о ней… И не надо о боли.
Но в глазах, как в тумане, – все наши юдоли
Средь жемчужных долин задымлённых планет…
А ты всё же уходишь? И мне улыбнёшься?
Непременно, я знаю. Но скоро ль вернёшься?
– Нет, родная. Прости меня.
Нет…
***
Я – женщина.
– Да? Что же взгляд возбуждённый –
В бессменной тревоге и в темень, и в свет?
Что ждёшь ты, ступая за временем вслед,
В летящем как птица с востока мгновенье?
Постой, не его ль это луч изощрённый,
В мученьях рождён для тебя лишь одной,
Играет и брызжет полночной луной?
Не ты ли в тот миг же бледнеешь в смятенье?
Я – женщина!
– А не твоё ль это сердце
Трепещет и рвётся, – лишь тень у крыльца?
И сумрак вечерний тотчас у лица
Блеснёт изумрудной звездой одинокой –
В горячечной жажде её – отогреться
У вспыхнувших дров твоего очага…
И тут же уплыть на чужие брега.
И в темень вспарить белой птицей жестокой…
***
«Женщины, которых разлюбил,
Мне порою грезятся ночами,
С робкими и верными очами –
Женщины, которых разлюбил.»
А. Аврутин
Всё же я смогла сказать себе:
Да, прекрасна, но одна из многих.
Вон, звезда дымится на дороге –
Мёртвая. И первая в судьбе.
«Женщины, которых разлюбил»…
Их порой нелепые наряды.
Нежных глаз волнующие взгляды.
О, с какою жаждой ты их пил!
«Женщины, которых разлюбил»…
Жизнь твою смущённо украшали.
И великодушно всё прощали,
Лишь бы океаны бороздил.
«Ты их всех оставил…» Без вины –
Их сердец тобою обожжённых,
И своей души опустошённой –
Всё ещё искрящейся струны.
«Женщины, которых разлюбил…»
Нет, они тебя не забывали.
Памяти своей печальной лгали,
Зная, кем – один – для них ты был.
Но… Ты будешь вечно слышать крик
В небе птиц из рук их утончённых.
Помнить и светло, и обречённо –
Что лишь тем и жив. Хотя бы миг…
***
«О, женщина! Я вечный пленник твой,
Хоть ты всерьёз твердишь, что повелитель.
Пока ты есть, светла моя обитель,
Хоть чёрный ангел вьётся над трубой.»
А. Аврутин
Я – женщина! Я – пленница твоя из тьмы веков.
И взгляд непокорённый мой – и чувствен, и бесправен.
И оттого ты – витязем столетьями восславлен –
Среди моих берёз и желтоглазых берегов.
О, эти беззащитные родные берега!
Вздыхающий восточными хребтами луч рассвета –
Над склонами холмов в цветущих гроздьях бересклета
Вдоль тропки, убегающей к поленьям очага…
Ты шёл по ней, поэт угрюмый, угольной луной,
Скользя по льду, в заснеженной грязи как одержимый.
В забрызганном хитоне, словно бог непогрешимый,
Молчал недвижно и печально – вечность предо мной…
Я – женщина. И каждый миг мой – здесь, на вираже:
С Венеры – в облачённое туманом городище.
Гранитным изваянием на дымном пепелище,
Себя же презирая, лгу истерзанной душе.
Я – женщина! Мне свыше было велено страдать.
Нести в руках свой крест под угасающей лучиной.
И преданой однажды быть воителем-мужчиной.
И вновь, одолевая время, Женщиною стать.
Но этот крик безумных строк из снега и огня!
Ожоги жадных губ и кровь горячечных ладоней –
Каскадами взрывающихся диких звёзд симфоний
Жестоко и беспечно вдруг оставили меня…
Но ты – непревзойдён пока ещё никем – поэт!
Затем и одинок! Блуждал заветренной пустыней.
И как седой апостол – помнил истины простые,
И чувствовал, что крыльев за плечами больше нет…
Но «чёрный ангел» знал – он верен был твоей судьбе –
Что ты вернёшься – нежный, изощрённый мой мучитель.
Вернёшься, чтоб увидеть, как «светла твоя обитель».
И плакать безутешно так, прижав меня к себе… |
