К этим стихам требуется небольшое пояснение, потому, что сам я не был участником войны, так как родился в 45-м. Но мои сверстники настолько пропитаны тем – самым великим и самым трагическим событием в жизни страны, что в каждом из нас война продолжает жить отдельно, в каком бы возрасте мы ни были. И происходит это потому, что почти ещё десятилетие после 45-го фронтовики продолжали возвращаться домой. Кто из плена, кто из других стран, куда им удавалось бежать из плена, а кто и из наших лагерей, куда тоже попадали бежавшие из плена. Поскольку таков был приказ Главнокомандующего – вне зависимости от того, как человек оказывался в плену, он был виноват, что туда попадал.

Но ведь « солдат – всегда солдат », какое бы воинское звание он ни носил, и в каких бы обстоятельствах ни побывал. Поэтому рассказы о войне шли постоянно, и почти все мальчишки моего поколения формировались под влиянием этих людей, а также, книг и фильмов о них. Мы хотели в армию, чтобы стать такими же защитниками страны, какими были наши кумиры-победители.

Кроме этого, о тех событиях – и первых днях войны, и «войны из окопов» рассказывали мне и мои родители, которые были на фронте, и их боевые товарищи, часто приходившие к нам. А позже многое узнал и от отца моей жены Валентина Николаевича Шапошникова, закончившего войну в Вене в 45-м четырежды орденоносным боевым офицером. О нём у меня есть отдельная повесть «Ветеран» и очерк «Перебирая наши даты…». Так что в прозе публикации о войне у меня были. И не только те, которые приведены, но и в нескольких других повестях и рассказах о военных действиях, буднях и послевоенных судьбах тех, кто « сохранил нашу русскую речь » тоже написано.

И вот, когда писал о людях, кому мы обязаны тем, что ходим по этой земле, и каждый, из 15-ти бывших республик, может говорить на своём языке, иной раз случались стихи, которые вкладывал в уста человека, прошедшего ту войну. Случались они всегда неожиданно. И мне казалось, что стихотворение немножко дополняет образ фронтовика, о котором идёт речь, и ту обстановку, в какую он попадал в военное и послевоенное время. Но каждое из них – именно о том, о чём мне рассказывали и продолжают рассказывать те, к сожалению, уже немногие кумиры моего поколения – победители той войны. Поэтому в этих стихах нет ничего придуманного и воображаемого, а только поведанные ими факты. Ну и, конечно же, личное отношение к тем событиям и людям.

А обнародовать этот цикл отдельно мне захотелось по двум причинам. Во-первых, поклониться тем, кто из них ещё жив и тем, кто ушёл уже в вечность. И, во-вторых, напомнить желающим в бывших республиках, вытеснить русский язык из своего лексикона, что, если бы ни эти люди, кто «в сорок первом шли в солдаты », о своём языке они, скорее всего, вообще бы забыли, а учили бы немецкий, чтобы выполнять приказания господ.

Ну и, кроме того, мы ведь уже третье десятилетие ищем национальную идею, которую, увлёкшись набиванием карманов, вмиг утратили. Какое-то время эту утрату не замечали, и уповали, что с переходом на «новые рельсы» всё образуется. Но когда обнаружили, что эти «рельсы» ведут в никуда, поскольку без духовной идеи заводят в тупик, стали усиленно её искать. Но пока безрезультатно.

И вот подумалось: а как же те, кто, несмотря на все злодеяния «кожаных курток», бывших до октября 17-го «ничем», а потом ставших «всем», и, несмотря, на такую подготовку к войне, когда в её первые недели « нас били как слепых котят », принесли нам весну 45-го. И мы стали единственной страной , которая « повернула немецкий сапог», ступивший в неё однажды. Ведь такое могло случиться лишь при невероятной силе духа. Так, куда всё это выкинули нынешние «идеологи». На одну лишь сегодняшнюю армию посмотреть – не хватит печали.

Вот и хотелось сказать тем, кто в « сороковые, роковые » стал гордостью страны, что гордостью они и остались. И нашей национальной идеей, думаю, останутся. А ещё извиниться за тех, кто лишь раз в году вспоминает о ветеранах, кому мы обязаны возможностью ходить по этой земле. И добавить, что, несмотря на нынешнее наше состояние, когда из защищённого ими в войне и преумноженного и в мирной жизни « всё расхищено, предано, продано », не все о них забыли.

И низко им поклониться.

Не дают забыть себя «трофеи»,
Что солдат принёс домой с войны –
Трудно повернуть бывает шею,
И зияют шрамы вдоль спины.

Но и это тоже бы терпимо,
Жаль вот только – нету той страны,
А какая есть – проходит мимо.
Здесь мы, видно, больше не нужны.

***
Гул танков, и вжалась пехота.
Расчёт – артиллерия бьёт.
Война – это та же работа,
Но там, где душа не поёт,

Поскольку душа не приемлет
Такой поворот бытия.
И стоном уходим мы в землю,
Чтоб дать ей еще одно «я».

Уходим мы в память, и в этом,
Наверное, будни войны,
Закаты уходят в рассветы,
И холод бежит вдоль спины.

А там, где и любят, и ждут нас,
Где нам и уют, и тепло,
Пусть весточкой станет попутной
Хоть кто-то, кому повезло.

***
Война пришла к нему с изнанки,
Где, в добавленье всех невзгод,
В его петлицы лейтенанта
Вмешался сорок первый год.

А лейтенант хотел в то лето
Узнать лишь – кто тому виной,
Что с ТОГО раннего рассвета
Платить пришлось такой ценой.

Ведь нам внушали – если завтра
Враг нападёт, он будет бит…
Но разворочена казарма,
И командир уже хрипит…

А лейтенант, лишённый взвода,
Отправлен рядовым в штрафбат.
Но и от этого исхода
Не смог понять – кто виноват.

Так и узнал войну с изнанки,
Где, в добавленье всех невзгод,
В его петлицы лейтенанта
Вмешался сорок первый год.

***
Поговорили ни о чём,
И помолчали о заветном.
Потом взлетели две ракеты,
И стало сразу горячо –

В дыму рассеивает взгляд –
Свои, чужие, крик и скрежет
Без промежутков, только между
Воронками гудит земля…

И вдруг всё стихло – бой угас.
И мир уже не так был тесен –
Вокруг ни слов, ни слёз, ни песен.
Ни сил… Ни большинства из нас.

***
В военных буднях всё первично,
И потому в письме домой
Пишу о том, что здесь отлично,
А я сегодня выходной.

И это к истине так близко,
Поскольку тихо третий час…
Вот только в танке возле Минска
Лишь двое выжили из нас,

И потом пропитались спички.
Но, всё равно, в письме домой
Кто выжил, сообщит: «Отлично,
И я сегодня выходной».

***
Нам только выполнить приказ
И за высотку зацепиться,
А пулемёты косят нас
И вниз укладывают лица.

Всё это будто бы во сне –
И васильки, и стон, и лица,
Но есть приказ, и нужно мне
За этот выступ зацепиться.

И хоть осталась горстка нас,
Ещё чуть-чуть, и мы осилим.
Но там ведь тоже дан приказ,
И на кону лишь «или-или».

Потом – такая тишина,
И в ней мотивом колыбельным
Высотку чувствует спина…
И выдох входит в мир отдельный.

***
На войне не бывает измен –
Только встречи и только разлуки,
Потому что сплетённые руки
Так легко превращаются в тлен.

Оттого нет любовных интриг,
А приходит туда только данность,
Переходит она в благодарность –
Будто в вечность уносит тот миг.

АЛЕКСАНДРУ ПЕТРОВИЧУ МЕЖИРОВУ

Мы живём на повышенных нотах,
Потому что с обеих сторон,
Постоянно строчат пулемёты,
И не слышно окрестных ворон.

Да и к лучшему: с криком вороньим
Неизвестно с какой из сторон
Могут сразу пойти похоронки
Даже, если здесь нет похорон.

А их нет, потому что не можем
Мы уйти из повышенных нот…
Это будет значительно позже,
Когда речь прекратит пулемёт.

***
Почему вдруг смолкли пулемёты,
Почему подмога не идёт,
И молчит радист из третьей роты
Будто бы воды набрал он в рот.

А молчит он, потому что провод
Перебит, поскольку был налёт.
И потом – один для связи повод,
Чтоб сказать: «Подмога не придёт».

Да и сам радист теперь не сможет
Дописать своё письмо домой –
Третьей роте, видно, всей положен
В этом месте вечный выходной.

***
Всё пройдёт. Ну а то, что останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.
Прячут лица случайные станции,
Что ушли в «недолёт-перелёт».

А у нас и землянки остужены,
Потому что их нечем топить.
И ремни затянули потуже мы,
И почти уже нечего пить.

Только чуть бы ещё продержаться нам,
Чтоб смогли эшелоны уйти –
Что поделаешь: эвакуация.
Ну, а нам – по другому пути.

Но у всех – полустанки и станции
Да и свой «недолёт-перелёт».
Знаем только– лишь тот, кто останется,
Будет с теми, кто дальше пойдёт.

***
Ветер стонет жалобно и долго,
В переулке поднимает пыль.
И дрожит у матери иголка,
Да склонился над столом костыль.

Мать и рада – дождалась сыночка,
Хоть и инвалид, а всё же, жив.
Только плачет потихоньку ночью,
Потому иголка и дрожит.

А солдат – он, как и был солдатом,
Так и тут – опять уже в строю,
Дел ведь много – покосилась хата,
Половицы «дышат и поют»…

И теперь он, как бы ни болело,
Сам себе отдал уже приказ:
То, что было – было. Делай дело –
Время всё расставит лучше нас.

Жаль лишь, что не дождалась невеста,
И друзей почти уже и нет.
Но ведь он остался, значит вместо
Них теперь держать ему ответ.

Вот и держит. А дурные вести…
Но не стоит вечно горевать.
Только жаль – не дождалась невеста,
И до срока постарела мать.

***
Ко всему, наверно, привыкаешь,
Но нет-нет, и в переулках фраз –
Тихо так: «Вы знаете…,ты знаешь,
Мне сегодня не хватает вас».

Может, вас и обошла удача,
Может, кто-то где и сплоховал,
Только всё могло бы быть иначе,
А не так, как было – наповал.

Сорок первый – это не подарок,
Сорок пятый – это ТА весна –
Путь ваш к ней оборван, но так ярок,
Что ему лишь вторит тишина.

Только к ней никак не привыкаешь,
Потому и в переулках фраз –
День за днём: «Вы знаете…, ты знаешь…,
Мне всё также не хватает вас».

***
Память вольно сохраняет даты,
У неё особенная власть –
Вот и клён украсил в сорок пятом
Осень, что тебя не дождалась.

В летнем парке – духовой оркестр,
И печаль с надеждой пополам,
Где друг с дружкой кружатся невесты –
Тех, кого война с собой взяла.

Этот вальс амурскими волнами
Чуть качает и слегка дрожит.
Он и тем, кому остаться с нами,
И кем память станет дорожить.

И хотя мелькают наши даты,
Но не все. И остаётся в нас
Эта осень в дальнем сорок пятом.
Что с тех пор тебя не дождалась.

***
Стоит черёмуха невестой,
И отгремел уже салют,
Но вместе с радостным известьем
Дожди, как будто, слёзы льют.

Но вот и выплаканы слёзы,
И наступает сенокос,
А на селе одним вопросом
Остался главный тот вопрос.

И не какое будет лето,
А кто ещё придет домой,
Хотя и время для ответов,
Похоже, вышло той весной.

Так и останутся невесты
У дальних лет сороковых,
Где похоронки будут вместо
Тех, кого нет уже в живых.

И лишь как прежде, год от кода,
Стоит в черёмухе весна,
Да гранью этого исхода
Остались только имена.

***
Май сорок пятого – особый:
Веселье, горе, ордена…
Но и потом хотелось, чтобы
Звучали ваши имена.

Они украсили колонны,
Соединившие весну.
И список этот поимённый
Протянут через всю страну.

Вас каждый день уводит в вечность,
Где в пенье птиц уходит стон…
А нам осталось лишь при встрече
Отдать вам свой земной поклон.

***
В высоком звании солдата
Прошел он через всю страну,
И под Берлином в сорок пятом
Встречал ту самую весну.

Его бомбили и лечили,
Однажды свой попал снаряд,
И даже в спину как-то били,
Куда дышал заградотряд.

Потом прислали похоронку,
Но в этом он не виноват –
Что трое суток в той воронке
Лежал контуженым солдат.

А от воронки до Берлина –
Почти четыре года путь.
Хоть не дошла и половина,
Но память в силах их вернуть.

И потому, как знак крылатый,
Слова те рядышком стоят:
«Нет выше звания солдата,
Да и надёжней, чем солдат».

***
Не часто падает звезда,
Но постоянно есть надежда,
Что не погаснет она прежде,
Чем ты успеешь загадать.

О чём-то главном: Может быть,
О том, чтоб больше мы не знали
Тех криков, что из-под развалин
Солдаты слышат как мольбы…

Да, видно, каждому свой путь.
И тишина прошила душу.
Теперь её так больно слушать,
Но время не перевернуть.

Оно врывается в твой дом
Бедой из писем треугольных,
Хоть и без этого невольно
Ты часто думаешь о нём…

Теперь другая правит жизнь –
Другие имена и песни.
А те, что были на их месте,
Уходят в память или ввысь.

***
Конечно, всё идёт вперёд –
Другие песни, сны и лица,
В погоны перешли петлицы,
И канул сорок первый год.
А вслед за ним и сорок пятый –
Пришли героями солдаты…

Но в том они не виноваты,
Что мы их стали забывать.
И имена их называть
Всё чаще только раз в году.
Как будто память не в ладу
С тем, что не будь их в сорок первом –
В его невиданном аду,
Когда всё было как в бреду –
Ведь от Москвы и до Берлина
Их не дошла и половина…

Но канул сорок первый год,
А вслед за ним и сорок пятый…
Вот только не такой исход
В своей стране бы ждать солдату.

***
Друзья уходят в одиночку
И парами. И день за днём.
И я не в силах ставить точки
В их бесконечности проём.

И нас всё меньше днём и ночью,
Хотя всегда – и день, и ночь –
Я не прощаюсь с ними, точно
Могу им чем-нибудь помочь.

Не успеваю. Только память
Берёт их бережно хранить –
Уже стоят их именами
И гипс, и мрамор, и гранит.

А я теперь и днём, и ночью
Смотрю в бессрочный тот проём.
И вижу их поодиночке
И парами. И день за днём.

***
У входа строгая охрана –
Видно, высокий кабинет,
Но там уже для ветерана,
Похоже, времени и нет.

И после очереди долгой
Опять ни с чем идёт домой.
А на Дону и в устье Волги
Он шёл без очереди в бой.

Шёл, где сильней была охрана,
Но никакая из преград
Там не смущала ветерана –
Даже в боях за Сталинград.

И вот теперь у кабинета
Впервые, через много лет,
Он ощутил и без ответа –
Его страны той больше нет.