22.10.2014 г. ПЕСЕННОЕ ЧУДО ЭПОХИ Юбилей – всегда дело святое. А тут 100-летие Виктора Фёдоровича Бокова. Он был явно обделён наградами при жизни, но мы даже и после смерти просто не можем понять, КТО был нашим современником. Это – песенное чудо эпохи. Это – вызов всему мёртвому и железнобетонному. Самый городской, самый практичный, самый… (не хочу подбирать третий эпитет) Александр Межиров написал: По Москве соскучился, по Бокову, Еврей написал такое! Это признание надо было на обложку вынести, но в «Художественной литературе» поправили: «…потому что Родину люблю». Вот пример не цензуры, а наплевательского отношения к русской поэзии. Спасибо Вам, Александр Петрович, за великие и самые точные строки! А сколько ему стихов посвящено, сколько воспоминаний! Я вношу свой посильный вклад и всех призываю – откликнитесь! Зам. председателя по творческому наследию В.Ф. Бокова
РУССКИЙ ЛЕЛЬ Деревня Язвицы за Сергиевым-Посадом упоминается в писцовых книгах с 1510 года. Сколько же поколений тружеников и песельников сменилось на этой северной подмосковной земле, чтобы в 1914 году, сразу после начала Первой мировой войны (вдумайтесь!), в золотую пору бабьего лета, появился на свет в большой семье самородок, будущий поэт от Бога и родной земли - Виктор Боков. Его дом, который ещё при жизни Виктора Федоровича стал Домом-музеем, стоит на берегу речушки Гордынь. Но сын крестьянина без всякой гордыни, по-свойски заходил в любую избу: Пойду на посиделки к девушкам, Для того чтобы по праву называться сказочным Лелем, надо обладать особым песенным даром, который фольклористы объясняют так: поющий поёт о себе, а слушающий - о себе же слушает. Но этой слиянности и душевной отзывчивости достигают редкие избранники. Многие читатели «Русского Дома», а прежде и телезрители не раз внимали рассказам о песнях Бокова – от разудалой «На побывку едет молодой моряк!» до пронзительной предсмертной «Падают листья… Что это значит?», но сегодня хочется сказать о моих встречах с незабвенным Учителем и старшим другом. * * * Шестьдесят… Но при всем при оптимизме В сентябре пришёл в ЦДЛ на вечер всего-то 60-летнего, молодого и неуёмного Виктора Бокова, который был в расцвете сил, в зените славы: уже были созданы многие песни, ушедшие в народ, книга выходила за книгой, записные пародисты не уставали обыгрывать самоцветные строки. На сцене был как никогда - огромный президиум, все поэты и артисты рвались выступить. Помню, что дольше всех говорил и читал Евгений Евтушенко, который эгоистично никогда не умел понять, что вечер – не его, не авторский. Мог, например, на вечере в честь очередного выхода «Дня поэзии», на котором многочисленные поэты читали по одному стихотворению, закатать поэму на полчаса. Вечер шёл часа четыре, в конце вышел Виктор Фёдорович и сказал: «Сегодня звучало много моих стихов, песен, добрых слов в мой адрес. Я спою только одну великую песню». И проголосно запел в притихший зал: «Не шуми, мати-зелёная дубравушка». Это стало для меня потрясением и уроком: не обязательно долго мучить зал стихами или даже пронимать песнями: ты соберись, выдай такое, чтобы зал замер и запомнил! Я прочитал тогда «от молодых» стихотворение, написанное на Валдае, на пеньке возле палатки. Виктору Фёдоровичу стихи понравились: «Ты понял мою суть. Читай их всегда на совместных выступлениях, только цифру убери, сделай просто в начале: «Он поёт, а за плечами...». Понял?». Я так и сделал. В 1976 году он написал в квартире возле метро «Аэропорт» предисловие к моей книге «Дань», в следующем году она вышла в издательстве «Современник» и по ней я был единогласно (что было тогда редкостью в многослойной приёмной комиссии) принят в Союз писателей. Боковское благословение… * * * Кстати, Лариса Васильева стала председателем комиссии по творческому наследию Виктора Бокова, ответственный секретарь – вдова Алевтина Ивановна. * * * Лагунов объявил «Сургут!». Константин Лагунов, возглавлявший Тюменскую писательскую организацию, рассказывал нам, как вся страна, её лучшие геологи, нефтяники, строители осваивали, покоряли эти нефтеносные болота, которые тогда служили всему народу, а сегодня – избранным олигархам. Помню, на одном из выступлений Боков припозднился войти в зал: оказывается, он, заядлый садовод, увидел, как у ДК кто-то продавал яблоки – зелёные, неказистые. Виктор Фёдорович вошёл в зал с большим газетным кульком, шёл по центральному проходу и раздавал женщинам яблоки, приговаривая: «Какие есть – не юг ведь…». Потом мы читали стихи, а к выступлению Бокова в зале появилась немолодая женщина в фиолетовом забрызганном дождевике и с огромным букетом полевых цветков. Она добирались в городок из дальнего села, чтобы увидеть автора любимых песен. Вот истинная народность поэта – и в поэтике, и в содержании, и в сердцебиении… * * * Его звонок всегда таил подарки, А я хочу, как ни было б сурово, * * * Ко мне в Переделкино приехал из Киева друг. Мы решили пожарить шашлык за рядком деревьев прямо напротив ворот Дома творчества. Идем по аллее с красивой теледикторшей Наташей Андрееевой, навстречу - Боков. «Виктор Федорович, пойдемте с нами!». «С удовольствием». Выпили по глотку горилки на грецких орехах, стали есть шашлык. Боков засмеялся: Меня признали - Пастернак и Пришвин, Бывало, идешь от станции Переделкино в сентябрьских сумерках, видишь с моста через загубленную речку Сетунь, как светится окно боковского дома, слышишь легкий стук заслуженной славы у его ворот в Писательском проезде и, даже если не заглянешь на огонек, на чай приветливой Алевтины Ивановны, на сердце становилось теплей от ощущения близости родного, искреннего поэта. * * * Где течет река Кунья? Этот музей довелось открывать, снимать для телеканалов «Московия» и «Мир» - замечательный подарок поэту от земляков. Боков в своих органичных и мелодичных стихах, песнях, частушках – сама народная стихия. Но стихийный талант он огранил глубоким изучением фольклора, той же частушки. В Пушкинском доме хранятся письма Бокова песельнику с Ладоги – Александру Прокофьеву, который при меньшем, я считаю, таланте, стал и лауреатом Ленинской премии, и Героем Социалистического Труда. Вот что пишет Боков старшему собрату: «Я уже просмотрел и повертел с боку на бок до 15000 частушек... А вообще о частушке надо писать целую книгу открытий эстетическо-художественного порядка. Я такие вещи встречаю, что меня пот прошибает. Буквально гениальные произведения лирической поэзии, например: Лягу грудью на ограду, Саша, плакать хочется от восторга, что это создано простой девкой; гордишься за народ... Капуста, капуста, Так просто!.. Вот ведь рядом лежали эти слова, а не сделал же, не выдумал этой диковины, этой чудесной, полной такта, юмора погудки, с намеком, не оскорбляющим слуха, что всегда испытываешь от сюсюкающей эротики». * * * Выступаем на военном корабле одного из наших краснознаменных флотов. Кто-то из присутствующих вслух вспоминает эпиграмму, в которой говорится, что «в стихах у Бокова — ничего глубокого». «Ладно, — суровеет лицом поэт. — Балалайка найдется?» Начинает читать самое сокровенное, самое ударное, самое пронимающее до глубин души. Аудитория сидит не дыша. Потом взвинченный вниманием берет балалайку и начинает: Эх, раз, что ли, И пошло-поехало! Частушки сыплются, как из рога изобилия. Аудитория накаляется, чуть ли в пляс не рвется. Двое с края вскочили, подхлопывая. Длинная скамейка — типа «козел» — резко накренилась, и соседи посыпались с грохотом на пол. Смех, аплодисменты. — Вот так вот! — ничего глубокого, — удовлетворенно произнес раскрасневшийся Боков. * * * Оставил ты свои березы Твоя душа теперь во мраке, Он не считает свою молодость загубленной несправедливостью сталинских лет - он ее продолжал и в нынешние, как он считал, самые трудные годы России. * * * Сталинский след с мавзолея не смыт Что теперь со мной – не пойму: Сократи журналист, готовивший материал в номер, просто это место в статье, я бы поругался, но стерпел: может, места не было, а, может, спонсоры газеты думают по-другому, но молодой выпускающий номера вписал в текст моей статьи дурацкий абзац примитивного содержания: мол, просто поэт Боков не знал про то, как ужасен был ГУЛАГ, сколько жизней унесла тоталитарная система. И, выходит, это говорю я, словно не помня, что мой учитель сам прошёл оговор, тюрьму и СибЛАГ, что он написал и опубликовал в годы гласности яростный цикл «Моё сибирское сидение», в котором проклинал Сталина – «чёрта рябого». Но времена менялись, Россия несла новые неисчислимые жертвы, появлялись культы куда более мелких личностей, и поэт поднялся выше личных обид, признался в сложных чувствах, выразив, по сути, народное мнение (ведь в проекте «Имя Россия», Сталин занял, несмотря на манипуляции, одно из первых мест, а, вернее всего, что и первое), но мне вписали: «поэт – не знал». Такую статью, которую нельзя показать самому Бокову, профанацию текста терпеть было нельзя, и я направил главному редактору гневную отповедь с просьбой больше не беспокоить меня как автора. А платили неплохие гонорары. * * * Нега белого снега, Саночками скатились Дай Бог каждому человеку такой нежности и понимания близких! Мать-Россия, не забывай своего звонкого снегиря! |