Нина БОЙКО (Губаха, Пермского края)
КАТЯ

(Рассказ)

В больничной палате с широким окном, в котором виднелось осеннее  небо, находились три женщины и девушка лет шестнадцати –– худенькая, с золотистыми волосами, раскиданными волной по подушке. Девушка поступила со «Скорой помощи» с сильным сердечным приступом.   

–– Такая молоденькая, да что же с тобой? –– спросила ее через день медсестра, поставив капельницу перед кроватью.

–– Это когда мой папа убил соседа.

–– Позавчера, что ли?! Когда тебя привезли сюда?!.

–– Нет, я в пятом классе училась.

–– Ты видела?

–– Видела…

Женщина поперхнулась.

–– Ну ничего… это все в прошлом… ты поправляйся, а то, говорят, ты голодовку устроила…

–– А пусть не кормят как поросят! –– грубо ответила девушка.

–– Мы предлагаем ей фрукты, она не берет, –– пожаловались соседки.

–– Да ничего мне не надо, я маме скажу, она принесет.

Мать к ней, однако, не приходила.

Вскоре все разъяснилось: врач рассказала, что Катя живет в приемной  семье. Опекунша звонит, справляется о здоровье своей подопечной, –– и всё.

–– Немалые денежки получает, льготы имеет! Если бы это давали родным матерям, они бы детей не бросали!

Иногда, отвернувшись к стене, Катя тихонько плакала. На участливые вопросы женщин отвечала странно: «Да никак не отстанет то утро».

…Она возвращалась от бабушки. Идти ей было не близко, и дважды Катя делала перекур, –– курить она научилась рано. Пышно цвела черемуха, зяблик тинькал на веточке ближе к земле. Катя курила и улыбалась. Она бы и, не куря, еще постояла,  но ветер как льдом водил по спине. Ей не хотелось домой. Не хотелось и к бабушке.  Там и там она видела пьянство, окурки по полу, не вымытые кастрюли и сковородки, там и там –– бедность и грязь. «Когда я буду большая,  куплю в квартиру белую мебель, поставлю на окна цветы, и пусть на полу будет светлый ковер», –– мечтала.   

Дойдя, наконец, до дома, Катя испуганно замерла: возле ее подъезда толпились  люди.  Поодаль стояла «Скорая помощь».

–– Катька! –– крикнула ей соседская Даша, –– Твой отец дядю Федю убил!

Мать сидела на бетонном крыльце, вытянув впереди себя ноги в рваных колготках, и тупо раскачивалась. Сбоку стоял трехлитровый бидон, источая запах дрожжей. Катя не знала, как вышло, что подхватила бидон и выпила брагу до дна!

–– Где папа, где?! –– завизжала как полоумная.

–– Там… –– мать обреченно махнула рукой.

Катя рванулась за дом, где тоже толпился народ. Отец беспробудно спал у забора детского сада, приятель его, залитый кровью, хрипел у дорожки. В голос ревела жена, стоя над ним! Тут же стояла врач «Скорой помощи»:

–– Покойников не берем!

–– Да он ведь живой, спасите, ради Христа!!!

–– Умрёт по дороге. 

Появилась милиция. Катин отец закричал –– дико, ужасно! Девочка потеряла сознание.

О том, что случилось, Катя узнала уже в больнице, куда ее увезли на той  «Скорой помощи»:  Даша пришла навестить, рассказала.

–– Дядя Федя с твоим отцом перепились ночью у вас в квартире, он полез к твоей матери, отец схватил топор и хотел его зарубить. Дядя Федя побежал на улицу, твой отец его догнал и ударил топором –– по голове и по плечу попало; он бросил топор и побежал, пока об забор не ударился.  Твоя мать говорит, что они, наверно, полфляги выпили бражки. Она говорит, что ее к тебе не пускают, и бабушку не пускают.

–– Зачем не пускают?! Зачем?.. –– взвизгнула Катя.

Кардиограмма ухудшилась. Из больницы Катя вышла только в июне.

Домой она больше не приходила –– боялась, что всё напомнит то злополучное утро. Жила у бабушки. Изредка появлялась мать: она окрасилась перекисью, пряча седые волосы, о муже не сожалела, нашла себе «друга» и обещала, что будет у Кати маленький братик.

–– Не надо! Был уже братик, ты его задушила!

–– Катька, заглохни, а то убью! Сам задохнулся! Меня бы давно  засудили!

–– Дашкина мать говорит, что ты задушила подушкой!

–– Катька! –– таращилась мать, выставляя ладони вперед, защищаясь от дочери. –– Врет она все! Врут они, Катька!..

Осенью мать лишили родительских прав.

Катя была на уроке, когда в коридор ее вызвала завуч. Ничего не поняв, она оказалась прижатой к стене милиционером. Она вырывалась, ругалась, плевалась, но он вытащил ее на улицу, и там подтолкнул к машине. Девочка  кинулась под колеса, елозила как червяк, не давая достать до себя. Ее ухватили за ногу, выволокли, впихнув в заднюю дверцу машины:  в отсек с решеткой. Через час –– сдали в приют.

В первый же день здоровый  балбес снабдил ее сигаретами, а ночью пробрался к девчонкам в спальню. Лез на постели, девчонки визжали, проснулась их воспитательница, вызвала участкового.

Катя боялась приютских мальчишек, они вели себя нагло. Учителя почему-то гладили их по головке, и те еще больше наглели: срывали уроки и обзывали девочек похабными словами. Катя однажды услышала, как   историчка сказала директору:  «Мы готовим их для тюрьмы!» –– «Что вы, нельзя так, это трудные дети, наша задача их воспитать». –– «Это не воспитание, а потакание!»

Но были в приюте два брата  –– семи и двух лет; младший льнул к Кате, звал ее мамой, она с ним играла, жалела… –– вот  только этот малыш и был ее радостью.

Через десять месяцев Катю взяли в приемную семью.

В новой школе она отставала от одноклассников.  Опекунша на вызовы в школу не приходила, на звонки отвечала, что девочка очень ленива, дома не помогает, курит, связалась с плохой компанией. «Но в одиннадцать вечера обязательно возвращается, я ей сказала, что иначе отдам ее снова в приют!»

Открытая, искренняя, Катя не находила в классе друзей. Одни ее раздражали заносчивостью, других она не любила за сплетни, третьи над ней смеялись, и доходило до драк. Учителя ей тоже не нравились: вежливость их была равнодушием. Два года Катя почти не училась, являлась в школу от случая к случаю.  Так и «закончила» восемь классов.

Среди восьмиклассников в школе было немало таких, как Катя; решением психиатров и педсовета был создан отдельный девятый класс, куда они все и вошли.  

 

* * *

–– Ну, Катечка, нашла ты с чего заболеть!  Держи вот, я сама напекла, кулинарный дар у меня открылся. А знаешь, в кулинарии ничего сложного нет, главное, делать все по рецепту. Тут еще киви и манго. Я только вчера случайно узнала, что ты в больнице.

–– Это моя учительница! –– объявила Катя соседкам в палате.

Учительнице было лет двадцать шесть; невысокая, с легкими волосами, с хорошей улыбкой на полных губах.

–– Не хочу я учиться в этой шараге! –– смахнув слезинку, сказала ей девушка. ––Сами знаете,  что я мечтала быть визажистом.

–– Конечно, ты творческая натура, вон как себя разукрашивала! Катечка, ты эти два года и не заметишь. Кстати, профессия повара тоже требует творчества.

–– Юлия Константиновна, не мое это!

–– Да что ты втемяшила себе в голову: не мое, не мое!  Будет семья, будешь вкусно готовить мужу и детям. Ведь обязательно будет семья. Вон ты какая красавица, наглядеться нельзя! Вы знаете, –– она повернулась к женщинам,  –– когда  первый раз Катя пришла на урок, я едва не упала на пол! Черные  лохмы дыбом, глаза раскрашены до самых бровей, ногти покрыты черной эмалью, блузка задрана, джинсы кое-как держатся, живот голый… Если бы не высокий рост и стройная фигурка, то –– кикимора из болота.

Катя залилась смехом.

–– Вы же мне сказали тогда: «Смотрю на тебя, и себя вижу: тоже в  пятнадцать лет  красилась, чем попало, даже зеленкой». 

–– Конечно, возраст такой… Это сейчас я солидная.

–– Вы-то солидная? –– прыснула Катя. –– Вот  Каурая –– точно солидная. Нет, она не солидная, она злая. Она так орет на уроках! Еще дверь в коридор откроет. Физрук говорит: «Она из конюшни сбежала». Я у нее ничего не знала по русскому и литературе, а  ваши уроки все помню! Особенно когда Соколов написал «давно» через «о», а  вы ему тихо сказали, но все равно мы все слышали: «Это «говно» пишется через «о»! А «давно» пишется через «а». Запомнил?!»

Женщины в палате засмеялись.

–– Да он меня вывел, –– оправдывалась преподавательница. –– То пишет «каббутто» вместо «как будто», то «серавно» вместо «все равно»…

–– Ага, вы сказали ему, что «серавно» бывает только в уборной…

–– Катя!..

Женщины опять засмеялись.

–– Ладно, Катечка, ты выздоравливай, съездим за город в лес.  Столько грибов появилось! Все рынки грибами завалены. А погода –– чудесная! Выздоравливай к выходным. Я теперь в газете работаю, все новости первая узнаю, ты представляешь? Спрашивай, о чем хочешь.

–– Да ну их!  Принесите мне книжку?

–– Ладно. Я принесу «Рассказы» Житкова. Сама недавно читала, замечательный автор: бережно, с любовью относится к  юности. Я эту книжку в библиотеке нашла в книжном развале: люди помногу приносят –– жалко выбрасывать. Старики умирают, а молодежь ничего не читает. Плохо, конечно, да что же поделать?

Когда она, попрощавшись со всеми, ушла, Катя взволнованно стала  рассказывать:

–– Юлия Константиновна всех нас в девятом классе вытянула по русскому языку, я даже четверку за год получила. И на экзамене четверку получила. Она очень легко объясняет, ничего не задавала домой. Рассказывала нам о писателях…  Говорит, что писатель не памятник,  все они ошибались, все влюблялись… Картины показывала, мы потом изложения писали по ним. Сценки по басням Крылова ставили на уроках, чтобы запомнить прямую речь… Мы даже поставили «Ромео и Джульетту»! Она рассказала об этой трагедии, а мы уже сами придумывали слова. Вот было хохоту! Лариска была «кормилицей», Витька был «брат Лоренцо» –– что попало болтали! И «Ромео» с «Джульеттой» что попало болтали: в любви объяснялись… –– Катя, вспомнив, весело улыбнулась.

–– Ты, наверно, «Джульеттой» была?

–– Нет, я «старухой» была в «Сказке о Золотой рыбке». Юлия Константиновна говорит: «Ты ворчливая, вот и будешь старухой!»  Она  читать меня приучила. И всегда защищала наш класс: завуч придет, придирается, а она говорит: «Незачем бюрократию разводить!» Ее уволили после экзаменов.

А Юлия Константиновна думала в это время о Кате. Сколько же вынести ей довелось! Страшными были рассказы Кати. Эта девочка была пешкой в чужой игре.

В прошлый сентябрь Юлия Константиновна впервые вошла преподавателем в школу. Ей и достался девятый, «придурошный», как говорили, класс.  Но за каждой характеристикой,  написанной строго по форме бывшими классными руководителями, стояло огромное детское горе! Четверо из семнадцати учеников жили в приемных семьях, у остальных отсутствовали отцы. Матери, чуть ли не поголовно, пили.

Завуч сразу предупредила:

–– С детьми обращайтесь вежливо. Мамаши-алкашки отлично знают законы. Чуть что, бегут в суд, требуют наказания и морального возмещения.  В прошлом году сын у одной  плюнул в лицо учителю математики, тот ему дал по шее; всё, человек  на три года  лишен права преподавать, да еще выплатил «пострадавшему»  двадцать шесть тысяч.

Ученики поддавались трудно. Развалившись на стульях, кричали Юлии Константиновне: «Не надо нам! Идите вы со своими…  Здеся не академия!»  Они бравировали друг перед другом. Они кидали вызов всей школе!  Они курили, ругались матом и одевались как пугала. Две девочки были беременны.

Об учебной программе не было речи, русский язык Юлия Константиновна вела импровизировано: диктанты, диктанты, выяснение ошибок и работа над ними. Разъясняла так, как если бы сама ничего не знала. С некоторыми ребятами занималась дополнительно –– в учительской, за неимением свободного кабинета. Но в учительскую наведывались коробейницы, раскладывали товар на столах,  учителя в перемены и «окна»  мерили перед зеркалом кофточки, прикидывали на себя бюстгальтеры, встряхивали мужскими трусами –– подойдут ли мужьям? И громко обсуждали  покупки.

Юлия Константиновна обратилась к директору:

–– Я уроки веду, а тут –– как на рынке! Не удивишь наших детей трусами и бюстгальтерами,  но… где же наш такт?  

–– Учительская для отдыха! –– получила в ответ.

После этого ей дали место в компьютерной лаборатории. Это был проходной двор, но все-таки не было коробейниц, и люди вели себя тихо.

Кроме злополучного девятого класса, она вела русский язык и литературу в десятых классах. Уровень школьников был очень низким, и скоро она поняла причину: предыдущие преподаватели «гнали программу» и  заботились только о ней. Ясно-не ясно –– дальше идём. А программа была составлена идиотами: из русского языка и русской литературы вынули главное –– душу. В голую схему втолкнуть живой человеческий организм было немыслимо. Знала Юлия Константиновна «величайших профессоров», у которых язык закоснел на схемах! Они уродовали студенчество, как хотели, но были в почете, ездили читать лекции за границу, открывали какие-то фонды, которые превращались потом в личные рестораны и выставочные залы… Но знала и обладателей настоящих знаний, обладателей яркой, образной речи! Она любила их лекции, любила и их самих. Однако же климат в ее университете делали «величайшие».

То же самое она теперь видела в школе. Не удивляло, что изложения девятиклассников  были творениями приматов, а десятиклассники –– уже взрослые люди –– не умели самостоятельно мыслить.

Она решила построить уроки по-своему. Появились кое-какие сдвиги. Но  ее отчет за первую четверть завуч не приняла.  И  журнал раздраконила.

–– Вы написали совсем не то, что положено по программе!

–– Что же, я липу должна писать?

–– Журналы у нас проверяют, неприятности нам не нужны! Я обязана  выставить вам замечание. Стимулирующей выплаты в этом месяце вам не будет.

Преподавательская ставка была ничтожной, повышали зарплату за счет издевательских «поощрительных выплат» –– на усмотрение директора, в основном «за особое рвение». Шныряли наушники, следя за каждым шагом коллег.   

–– Пожалуйста, выставляйте и лишайте, –– спокойно ответила Юлия Константиновна.

–– Ваше высокомерие довольно тяжело переносить!

–– В чем вы его увидели?

–– Либо вы будете заполнять журналы, как следует, либо мы с вами простимся.

Юлии Константиновне пришлось писать липу.

Скоро случилась опять неприятность. На педсовете, спотыкаясь в словах, завуч прочла новые требования министерства образования:

–– Использовать новые формы и технологии в процессе формирования личности учителя.

Она передохнула и, так же спотыкаясь, продолжила:

–– Обязательная реализация личностно-ориентированного обучения и воспитания учеников.

–– Позвольте! –– Юлия Константиновна, как школьница, подняла руку. –– Не уточняется, какие именно формы и технологии должны применяться в воспитании личности? В духовном аспекте, например?

–– Это вы сами должны найти в интернете. –– Завуч не уловила насмешки, но уловили другие и многозначительно переглянулись.     

–– Тогда второй вопрос. Личностно-ориентированное обучение и воспитание школьников как-то связано с коробейницами?

Наступила могильная тишина.

После этого Юлия Константиновна только раз появилась на педсовете,  да и то при угрозе увольнения, если не явится. Странно,  но вместо завуча встала за кафедру незнакомая женщина с  большими и близко поставленными глазами.

–– Знаменитый институт в Москве  выпускает медальоны, ––  открыла она коробочку, показала. –– Он защитит ваше биополе. Ношение медальона восстановит ваше здоровье, принесет любовь.  Мой ребенок в детском саду постоянно носит медальон, и биополе моего ребенка не соприкасается с другими биополями. Мой ребенок здоров. Те, кто не носит медальона, болеют, раздражительны и капризны. Мой ребенок всегда весел и радостен. Сейчас мы проведем небольшой эксперимент.

Юлия Константиновна, не говоря ни слова, встала и вышла.

А дети радовали ее! На уроках они уже вступали с ней в диалоги,  диалоги перерастали в общее обсуждение, и чего-чего тогда не решалось! Проблемы любви, учебы, семьи…  Используя эти радостные моменты, она давала ребятам выучивать стихи Пушкина, Тютчева, Лермонтова, показывала картины, рассказывая о них и художниках. Она старалась втянуть детей в большой и прекрасный мир, который, познав, непременно полюбишь.

Двух беременных девочек перевели на индивидуальное обучение. Вскоре одна из них родила. Кроме Юлии Константиновны и еще троих преподавателей, устроивших складчину ей на подарок, остальные громко оповестили, что не желают потакать разврату:

–– Они каждый год рожают, и все больше девятиклассницы!

«Чем же они виноваты, –– возмущалась Юлия Константиновна, –– если кругом разврат? Разврат проповедует телевидение, развратом кишит интернет, развратны книги большинства современных авторов, развратна программа для школ, развратна липа, которую пишем в журналах, развратно равнодушие преподавателей и родителей к жизни детей! Легко посмеяться, обедая в школьной столовой, над первоклассником, который  принес двухлитровую банку пива –– и пили все в его классе!  Легко посмеяться над четвероклассником, который учит своих однолеток пить водку, мешая ее с пепси-колой! Легко осудить девчонок, которые запинали подружку за то, что отбила у них предмет воздыханий! А что мы творим в своей школе! Мы продаем билеты на школьные дискотеки! Мы получаем денежную подачку от коробейниц! Мы деньги берем у детей за распечатку на принтере необходимых для них документов!..»

За работой, заботами,  думами, неприятностями Юлия Константиновна не заметила, как пролетели учебные месяцы. Перед экзаменами срочно назначили педсовет. Опираясь левой рукой на крышку стола, завуч растерянно зачитывала постановление.

–– В день экзамена все помещения  школы, кроме экзаменационной аудитории, должны быть опечатаны. Экзаменационная комиссия –– выездная.  Преподавателям запрещено находиться в школе. Аудитория должна быть обследована  службой ЧС с участием собак. Установить в аудитории двенадцать видеокамер, чтобы никто из детей не воспользовался шпаргалкой.  Информацию  донести до учеников.

Как ни старалась Юлия Константиновна «донести» в самой смягченной форме, ее девятиклассники взвинтились. И без того неуравновешенные, они теперь придумывали страшный исход для себя. Катя, с трясущимися губами, подходила к Юлии Константиновне и просила помочь:

–– Вы им скажите, комиссии… Нет, вас не пустят. Вы скажите завучу, что я мечтаю учиться на визажиста. Если сейчас завалю экзамены, я не смогу подать заявление…

–– Ну что ты волнуешься, Катя, –– успокаивала Юлия Константиновна. –– У тебя же четверка по русскому языку. И по математике ты не хуже других идешь.

–– А вдруг я забуду, из головы вылетит? Скажите, пожалуйста, завучу… Мне так страшно: собаки, видеокамеры…

–– Больше пугают. Всё будет нормально.

То же пришлось объяснять и всем остальным:

–– Не надо пугаться, не надо нервничать, без аттестата еще никого не оставили. Не сдадите сейчас, сдадите осенью. Что делать, если в Министерстве образования преступники!   

–– А наше РОНО почему молчит?

–– Оно зарплату свою отрабатывает.

–– А учителя?

–– За места свои держатся. Куда им идти, если из школы погонят? Сами видите, в школе девяносто процентов пенсионеров.

Она не знала, что ее ненавидят преподаватели, пробавляющиеся репетиторством: ненавидят за то, что дает бесплатно уроки отстающим ученикам; не знала, что выпытывают у  ее ребят, о чем она говорит на уроках.  Сразу же после экзаменов Юлия Константиновна была уволена.

Как ожидала, ученики сдали плохо. Но все-таки сдали. А вот Катя ––получила две двойки. Юлия Константиновна переживала за нее больше всего –– Катя сердечница. Как отразятся на ней несправедливые оценки? Но Катя тотчас после экзаменов уехала к бабушке, пробыв у нее до конца лета.

В сентябре на переэкзаменовке ей поставили четверку по русскому и тройку по математике. Радостная звонила она Юлии Константиновне!  И вдруг  –– случился сердечный приступ.

 

* * *

В осеннем лесу было тихо, как в детском саду по утрам. Плавно, с легким пришептыванием опускались под ноги желтые листья.  Катя и Юлия Константиновна шли по тропинке, поглядывая по сторонам, отыскивая грибы.  Кате везло на них.

–– Ты прямо как белка. Такие острые глазки! –– смеялась Юлия Константиновна.

–– Смотрите, рябины как  клоуны с красными ртами!

–– И правда! Ой, посмотри, осенняя земляника!  Это же чудо! –– Юлия Константиновна рвала стебельки с красными ягодами. –– Держи, Катечка!  Вот так подарок от осени!

Присели под сосенкой. Юлия Константиновна обняла рукам колени, смотрела через пушистые ветки, как тихо плывут редкие облака.

–– Плывут куда-то, плывут… –– показала Кате на небо. И певуче прочла детские строки Олега Виноградова:

Реже тучи пробивает
              золотистый луч.
   Ветер солнце закрывает
              на осенний ключ.

–– А земляника кисленькая, не такая, как летом, –– улыбнулась девушка, кладя по одной ягодке в рот.

–– Моя мама верит, что земляника приносит удачи. Говорит, что когда играет с соседями в карты, непременно держит в кармане записную книжку с вложенным листиком земляники, и всегда выигрывает. Надо нам с тобой тоже сорвать по листочку.

–– А знаете, –– внезапно вздохнула Катя, –– я все того мальчика вспоминаю –– в приюте. Он звал меня мамой…  Маленький…  Очень хочу ребенка!  Нет, не сейчас, а  лет через шесть, когда получу профессию, замуж выйду… Я бы его так любила! Я бы всю душу ему отдала!  Даже завидую Таньке и Любе из нашего класса. 

–– А я не завидую. Они еще сами дети.

 

Назад они возвращались с грибами, с букетами разноцветных листьев, и что-то еще несли из тихого леса –– может быть,  веру в разумность мира…

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную