Анастасия Анзоровна Бойцова
Бойцова Анастасия Анзоровна родилась в Орле 23 июля 1970 года. Училась в средней школе № 22, потом в Орловском Государственном педагогическом институте на факультете русского языка и литературы. Первая профессия – экскурсовод. Член Союза писателей России с 2009 г. До этого три года состояла членом Литературного объединения при Орловском отделении Союза писателей.
Принята в Союз писателей решением всероссийского литературного семинара, проходившего в апреле 2009 года в г. Гусь-Хрустальный.
В 2010 году в издательстве «Вешние воды» (Орел) вышла первая книга «Стихотворения и поэма».
Имеет публикации в газете «Орловский вестник», альманахе «Орел литературный», роман-журнале «XXI век», альманахе «Новый Енисейский литератор», на сайте Орловского отделения Союза писателей России.
Живет в Орле.

ЗА ТЕХ, КТО В ПУТИ
Благослови, - теперь, когда заныли
Усталые глаза и голос тих, -
Благослови, Господь, пути земные,
Благослови небесные пути.

Благослови, - дабы не загорелся
Мотор, услышав помыслы твои, -
Благослови лазоревые рельсы
И пыльные земные колеи.

Благослови от дали и от пыли,
Благослови от рубежей и царств;
Благослови дюралевые крылья
И ветром разнесенные сердца.

Благослови, - покуда синева нам
Поет о шторме с пеною у рта, -
Благослови морские караваны,
Благослови машины и борта,

Благослови натруженные вены
И – в самые лихие времена –
Благослови тоску по переменам,
Тобою же заложенную в нас.

Благослови все то, что разрезает
Пространство ради замыслов и бурь:
Благослови рутину и дерзанье,
Благослови непрочную судьбу,

Благослови. Оставь ее длиннее,
Чем это за секунду видишь Ты.
Да устоят опоры и тоннели,
Не подведут плотины и мосты;

Да не обманет мыс Твоей Надежды
Наш роковой беспомощный азарт…
Да выдержит обшивка. Да удержат
На ледяной дороге тормоза.

Плутающий в метели – да не встретит
Свой час вдали от крова и тепла!
Свети ему. Да не залепит ветер
Широкий лоб ветрового стекла.

Да сбудется по сказанному слову
Для каждой из молящихся в тиши:
Да вдалеке не оборвется провод
И ветер да шагов не заглушит.

Из искр, Твоим дыханием невольным
Pассеянных над пропастью без дна,
Пускай не вспыхнет пламенем сегодня
И, вспыхнув, не погаснет ни одна.

Оставь, не обрывай хотя бы ныне
Едва-едва мерцающий пунктир…
Благослови, Господь, пути земные!
Не для меня. Мне некуда идти.

МОЗАИКА
Черный.
Глаза, что уже когда-то
Манили издалека:
Два угольные агата,
Вкрапленных в мрамор белка.

Глаза - что гибель, и боль - что!
Затменье, пламя в мозгу!
Глаза, что сулят всех больше,
И неминуемо – лгут

Светло-серый.
А эти - вот разобьются!
Глядящий, робче дыши!
Хрустально-чистые блюдца
Насквозь прозрачной души.

Два зеркальца веницейских
Из бархатных двух орбит
Глядят. Эй, стрелок, не целься -
Полмига, как ты убит.

Карий.
Два звука. Тот цвет звучащий,
Которым Вермеер горд.
Две - сверху - китайских чашки
С напитком былых богов.

Две гостьи - обычно женских -
Из мира, что им знаком:
Из мира, где совершенство -
Не более, чем закон.

Серо-зеленый.
А эти - водой проточной
Тревожат речную взвесь:
Не тою, что камень точит,
А тою, где черти есть.

Попавши в такую заводь,
На солнце блестя светло,
Три сотни потопит за год
Бутылочное стекло.

Желтый.
Два глаза, в которых - ад весь:
И вправду острей ножа!
Клинки, на которых надпись:
"Без нужды не обнажай."

Ленивый обман скольженья -
Два льва на своем посту!
Два пушечных желтых жерла,
Нацеленных в пустоту.

ТЕАТР АБСУРДА
Если бы была картина века,
Вот бы к ней, пожалуй, и заставка:
В зеркале - отчаявшийся Некто,
Носорогом так-таки не ставший,

Без успеха морду носорожью
До сих пор пытающийся скорчить...
Ладно бы, что все-таки не может,
Да ведь жутко то, что очень хочет!

О ЛЮБВИ
В который раз, ни рук, ни ног не чуя,
Твержу одно, эпитеты изъяв:
Благословен Господь, что создал чудо;
За остальное - Бог ему судья.

* * *
Я о тебе под похоронный звон,
В почтении к покойнику заверив,
Скажу: в тебе не Моцарт погребен -
В тебе, моя душа, погиб Сальери.

* * *
Кстати, мы напрасно негодуем
На общедурацкое засилье:
Вдруг, когда умрет последний дурень,
Умники начнут спасать Россию?

ЕЩЕ О ЛЮБВИ
Как элементарно и гуманно,
Без пустой и пошлой укоризны,
То, что век назад звалось романом,
Приняло размеры афоризма...

О СВОБОДЕ
Где она, царица упований?
Там, где пела, там, где воевала.
А когда уже завоевали, -
Надо уходить, как Че Гевара.

Чтобы не текли за годом годы,
Чтобы не понять, околевая:
Вся свобода - битва за свободу,
И иной свободы не бывает.

* * *
      Дар напрасный, дар случайный…
                                       Пушкин

С тех пор, как в то, а не иное
Пространство ветром занесло,
Не знаю, что тому виною –
Упрямство, лень, иль ремесло,

Но мир, тобою, мой Всевышний,
На долю данный сгоряча,
Со мной играет в «третий лишний»
Который год, который час.

Кого винить за этот карцер –
Тебя иль собственный талан –
Но сколько можно спотыкаться
О пятый угол у стола?

Служа за то, чтобы кормили,
Нести похлебку мимо рта?
И сколько можно в этом мире
Сменять в нахлебниках шута,

И называть дурное - ложью
Своим глазам в противовес,
И сколько можно, сколько можно,
Помилуй Бог, помилуй Век,

Во всяком деле быть некстати,
Как лишний камень у межи…
Благословен Твой дар, Создатель,
Но что с ним делать, подскажи?

ВЫСОКОМЕРИЕ
Высокомерие? – Трепка нервов –
Спорить с приземистым обвинителем!
Вы бы какой отмеряли мерой,
Если б сам Бог от рожденья вытянул?

Если бы ветер дышал в висок вам,
А под ногами – Прокрусты с рожами?
Высокоумие, и высоко-
Стилие (лучше – высоко-сложие):

Так сложены. И ни мы, ни вы не
Сами слагали строенье костное.
Если с рожденья высоковыен,
Не совладаешь с поступью!

Полную грудь набери. А ну-ка,
Не зацепись – проводов напутано!
Джек-На-Ходулях протянет руку,
Не нагибаясь с двадцатифутовых.

Высокомерье? – Какою мерой
Мерите – сказано бе апостолам!
Полкаблука до небес Гомера:
Роста Саула и Маяковского.

КОШКА
Деловитые, как на экзамене,
Обернувшись в профиль к телевизору,
Восседаем в кресле. Делом заняты:
Хвост вылизываем.

Атавизм от существа пещерного
В мире городской бетонной нечисти.
Как там в Библии про сеть прельщения
Человеческого?

Семь тысячелетий, точно мячики,
Канули в неведомые низменности.
Мы с тобой у очага дымящегося…
Ты вылизываешься.

Время растянулось, как резиновое,
Мы с тобой в лесу на мягком дягиле…
Почему же так гипнотизирует?
Так затягивает?

Предки-обезьяны мирно спят еще,
Свет огня не потревожил детства их…
(Ты теперь вылизываешь пяточку;
Вещь ответственная.)

Древняя, как все непредуказанное,
Бесполезная, как все божественное,
Кошка! Беспричинная привязанность
Вечной женственности.

Лакомый кусок мясца оленьего,
Место у огня в ближайшей близости
За одно лишь чувство умиления:
Ты вылизываешься…

Тянет бархатистые конечности,
Щуря на огонь зрачки топазовые
Первое в сознанье человечества
Торжество эстетики над разумом.

И пока вокруг столетья буйствуют,
Грохоча бессмысленными вызовами,
Сотни тысяч лет уже любуюсь, как
Ты вылизываешься.

ВОЗРАСТ
Атрофия желаний. Синдром остановки роста.
Рецидивы сварливости, яростные, как Гера.
Ничему этот возраст не учит – разве бороться
С ненормированными приливами эстрагена.

Поджимаются губы. Виски упорно редеют.
Что не прошлого века – уже в другом государстве.
Но уже не желается – ни за какие деньги! –
Уступить, отоварить последнее, сдаться, сдаться…

Тяжелее шагается – да; но дышится выше
Без привычного шлейфа в толпе, где мужские лица.
Красота – краткосрочный талон. Срок действия вышел.
Первородство, уже неподвластное чечевице.

И плевать на первые боли: каменной шее
Придается незыблемость. Хватит стеблей цветочных.
Может быть, полчетвертого – возраст без искушений,
Но уж то, что терять ему нечего – это точно.

Все проклятое время! И в нас, как в горных породах,
Наносные слои подгребает под водомет свой.
Юный пыл иссякает – а с ним и юная робость;
Остается… Эх, знать бы заране, что остается.

Угасают мечты. В тридцать пять уже не стремятся
К неизвестной судьбе – результаты спят на диване.
Юный жар остывает – а с ним и юная мягкость;
Мы уже не меняемся – просто затвердеваем.

Без кокетства, без вечного страха, что забракуют,
Мы впервые способны одни оставаться в поле.
Бог отлил меня в форму – пока не знаю, в какую,
Ибо, в сущности, что, кроме смерти, ее расколет?

И в мозгу, осознав эту истину прописную,
Кровь замедлила ток, и сердце больше не ноет…
Соки жизни еще не иссякли – просто уснули,
Словно в кокон, укрытые первою сединою.

Красота приувяла, отвага поизносилась
(Жанне д`Арк – восемнадцать, и спорить с этим не стоит),
Но еще под порошею тлеют такие силы,
Как под слоем земли; как под вечною мерзлотою;

От которых пасуют твердыни, знамена вянут,
Позабыты законы, не слыхано о запрете!
Весь Париж содрогнулся от грохота деревянных
Башмаков – как потом не дрожал в девяносто третьем –

Это вышло на улицы грозное и лихое –
И не верьте, что время заставило заржаветь их!
Жанне д`Арк – восемнадцать, да; но уж в Версальском походе
Шла, гремя башмачищами, сила сорокалетних!

МАРФА
Маленький - два стула и постель,
Без петель - распахивайте шире! -
Просто дом, стоящий на отшибе,
Вечно в ожидании гостей.

Прялки стук да блеянье ягнят,
Да порой задумчивое пенье...
Только две склонившиеся тени -
Женские фигуры у огня.

И однажды - лето иль зима? -
Он вошел. Спросил: "Переночую?".
Видно, у богов свои причуды:
Бог не любит людные дома.

В тот же миг две пары женских глаз
Стали как распахнутые ставни.
Но одна прикованной осталась,
А другая с места сорвалась:

Принести воды, раздуть огонь -
Словно для Него лампады мало! -
Да схватить в укладке покрывало
И накинуть на косы другой.

А другая... Ярче, чем фитиль
В доверху наполненной лампаде
Лишь один багрец нащечных впадин
Бледное строенье осветил.

А другая... Если глянуть так
Могут очи - губы, онемейте!
Только передвинула скамейку
Тишиной и светом залита:

Изо всех, сияющих красой,
Из других, взирающих глубоко,
Есть одни... которым только Богу
И глядеть в усталое лицо.

Словно озарило: столько дней,
Веря и не веря, почему-то
Прождала вот этой вот минуты.
Этой вот. Единственной. Своей.

Для того и пела по утрам,
Для того и грезила, роняя
Все из рук - покуда словно няня
За тобой - ворчливая сестра...

Это чтобы ты сейчас - вот так -
Села здесь - и очи говорили...
А для Марфы песнь - звалась Марией,
А для Марфы жизнь - звалась Марией,
А для Марфы - все звалось Марией:
Зренье. Слух. Молитва. Красота -

Где уж нам, с руками как наждак,
Между стиркой в воду поглядеться!
Не Марии, избранные с детства, -
Марфы, не умеющие ждать,

Увядают прежде. В мелочах
Потонув, на мелочи растратясь,
Не на побрякушки, не на страсти -
Просто по поленышку в очаг

Скормлено - и убрана зола,
Башмачок на кухоньке истоптан...
Все ушло на штопку, на растопку -
Одного растопка не взяла,

Не смогла - у бездны без краев
Марфины мозоли отмолили! -
Кос Марии, поступи Марии,
Глаз ее и голоса ее!

Поутру на праздник выходя
Гордо позади своей родимой -
Словно душу за руку водила
По благоговейным площадям!

Так ты красоту свою блюла,
Марфа, Марфа, горькая осина!
Но сейчас ты губы закусила -
Так закусывают удила.

Две минуты - или сотня лет
Пронеслось над неподвижной парой?
У тебя меж тем душистым паром
Теплый хлеб исходит на столе.

Свежий сыр, парное молоко,
Срезанные гроздья винограда...
Марфа, Марфа, или ты не рада
Ласковому гостю? Но о ком

Ты б не позаботилась в пути,
Точно так же не омыла ноги?
Марфа, ты не сделалась иною,
Самого иного приютив;

Отчего ж теперь, когда Он Сам
В дом к тебе пришел, как первый встречный,
Он творит диковинные речи -
А тебе не слышно ни словца?

У Марии светятся глаза -
А твои от кухонного жара
Заслезились! Ты не удержалась,
Марфа, Марфа, только и сказав:

"Господи! Тебе и дела нет,
Что одна служу тебе по дому.
Хоть на две минутки, ненадолго,
Отошли сестру мою ко мне!"

Вхолостую грянул этот залп,
Марфа, не исчислившая меры!
По тому, как Он недоуменно
Ледяные чистые глаза

Поднял, - ты узнала в тот же час,
Что твоих даров не принимают.
Лучше б родилась глухонемая,
Чем услышать то, что отвечал

Тихий голос, словно долетя
С высоты сиянья ледяного:
"Марфа! Ты заботишься о многом,
А одно лишь надобно, дитя".

На тебя почти не поглядев,
На нее - еще неповторимей! -
Глянул: "А сестра твоя Мария
Избрала себе благой удел".

Вот и все. Но от коротких фраз
Этих двух - мороз прошел по жилам.
Марфа, Марфа! Ты не заслужила.
Но всего страшнее - что сестра,

Горлинка твоя, твой лепесток,
Губ не разомкнула - заступиться.
У евангелиста не записан
Возглас, что почти уже исторг

У тебя, из губ твоих и глаз
Этот миг, без звука прозвучавший,
Марфа! Переполненная чаша,
Что уже словами пролилась:

»Не на что и некому пенять,
Хлеб и скатерть горечью политы.
Стала как полынь моя молитва,
Боже мой, отвергнувший меня!

Для чего пренебрегла зерном
Ячменя - любовь твоя слепая?
Разве боги, по земле ступая,
В хлебе не нуждаются земном,

Не сбивают ног, не пьют воды,
И блажен, кто этого не делал?
Для чего топчу Твои пределы,
Если Ты отверг мои труды?

Душу с хлебом выставив на стол,
Как я послужу Тебе иначе?»
Вот упрек, которого не начал
Твой язык. Ни бровью, ни перстом

Не пошевельнула, промолчав,
Только не из робости - куда там! -
Мужем будь - брала бы города ты,
Камни разбивала бы сплеча,

Если надо - ты бы и теперь
Всех небесных войск не убоялась, -
Но к чему беспомощная ярость,
Чем поможет жалобная песнь,

Чем поможет - вместе с ярлыком,
Что язык твой зол и неуемен...
Так и замерла в дверном проеме -
Губы пересохли, в горле ком,

С полными руками (стопка льна,
Кисти шерстяного одеяла...),
Лишь на миг терпенье потеряла -
Так нога теряет стремена -

Лишь на миг - и сызнова свела
Было разошедшиеся брови.
Марфа! Если не было суровей
Твоего упрямого чела,

Это оттого, что ты сама
Судия себе еще строжайший,
Чем Другой. Рукою недрожащей
Приговор - надежнее клейма -

Вынесен. Не горшая из бед -
Что несправедливо укорили!
Твой неправый гнев - зовут Марией,
Твой благой удел - зовут Марией,
Свет твоих очей - зовут Марией,
А она забыла о тебе!

А она забыла, а она -
Яркая, нездешняя, чужая -
Щеки, раскаленные от жара
Над краями вышитого льна

Обхватив руками, подалась, -
Как свеча, колеблемая ветром!
Как на свет протянутые ветви!
Как детеныш в ожиданье ласк

Матери - к Нему, вперед и вверх.
И, взглянув, как ласково и низко
С высоты Пришелец наклонился
К поднятой навстречу голове,

Поняла, - внезапно, словно дождь, -
Что всего лишь день пробудет с нею!
Что теперь, затеяв объясненья,
У нее мгновения крадешь,

Что для э т о й встречи так чисты
Сестрины распахнутые веки;
Что никто - отныне и вовеки -
Не увидит этой красоты;

Что земные грешные цари
Недостойны дня ее и часа,
Что сейчас, в огне такого счастья,
Вся она до капельки сгорит...

...Дерзкая Иаковлева дщерь,
Масть его, и кость его, и волос,
Марфа! С Богом - ты бы поборолась!
С собственною нежностью - вотще.

Что уж там, вина с Него снята,
Если Он тобой пренебрегает -
Что поделать, Марфа! Ты другая.
И богам бесценна красота

Смертная, и что с Него спросить,
Если отослать ее не может,
Раз тебе самой она дороже
Собственного счастья в небеси!

У тебя ж - что кожа, что гортань:
Слух дерут и зренья не ласкают.
У тебя же - тяжкие, как скалы,
Складки плотно сомкнутого рта,

Сроду не боявшегося - речь,
Нет - рычать, как раненная львица!
Марфа! Не угроза ли нависла
Над молчаньем в этой конуре?

Тот, Кому полотнище для ног
Принесла, чтоб не болели раны,
Терпеливо ждет твоей тирады.
Ждет с улыбкой. Кротко. Ледяно.

Что еще сорвется с этих губ,
Марфа, Марфа, отпрыск непутевый?..
... Лишь взглянула. Пот с лица утерла
И ушла на кухню к очагу.

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную