Когда уставшее солнце свалилось с церковной крыши за Волгу, на «толчке» совсем стемнело. И если бы площадь у магазинов не освещалась фонарями, трудно было бы разглядеть сколько человек создают такой гомон и шум. Компания заметно увеличилась. К Васе, Саньке и Паше подошли ребята из пятиэтажек, в числе которых почитаемый всем селом Морок – металлист, всесезонно ходящий в кожаных штанах и косухе, с неизменным гитарным чехлом за плечами. Морок сидел нога на ногу на прилавке и пел под гитару «Фантом» - песню группы «Чиж». Саня долго прикалывался по этому поводу: «Морок поёт про фантом», но вскоре всем, да и ему это наскучило. Во время исполнения Морок настолько увлекался, что в особенно эмоциональных моментах, мотал головой, задевая соседей патлами, и вытягивал тенором такие пронзительные ноты, что будоражило всю округу: собаки лаяли даже на Ключевой, а в соседних дворах просыпались и кукарекали петухи. Вообще, когда Морок пел, его было слышно с окраин села. Те, кто хотел послушать его, или найти друга, могущего быть в его компании, безошибочно находили Морока по голосу, как по радиомаяку.

На этот раз на пение Морока пришли три местных девчонки – учащиеся Работкинского аграрного колледжа с банками коктейля «отвёртка» в руках. Сухо поздоровались с пацанами, без приглашения уселись на прилавки и стали наряду с другими подпевать мороку. «Этот парень был из тех, кто просто любит жить. Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист», - Морок исполнял песню «Беспечный ангел» группы «Ария» - самую почитаемую на селе песню среди мотоциклистов. Он знал наизусть чуть ли не весь репертуар этой группы. После того, как он закончил, компания продолжила выпивать и общаться.

- А ты знаешь, что это песня «Бивни чёрных скал»группы «GoldenEarring», - задал вопрос Мороку Саня, - один в один?

- Ага, а то, что ты до этого пел – «IronMaiden» и «Manowar», - подхватилВася.

- Они никогда и не отрицали, что их ранние песни - это переводы, - вскипел Морок, - есть вообще официальные каверы, к которым «Беспечный ангел» и относится. Все остальное притянуто за уши. Во всей мировой музыкенайдёшь что-то похожее. Да, есть заимствование идей, но это не значит плагиат. Нот всего семь!

- А как же полутона, - улыбнулся Вася.

- Чего?

- Не обижайся, - отступился Саня, - никто не пытается задеть твои фанатские чувства, только уточнить хотели.

- Ладно! - Морок убрал гитару в чехол и подошел ближе к столу, - плесни, а то в горле пересохло.

Ребята выпили, закурили. Морок с наслаждением потягивал трубку с вишнёвым табаком. Девчонкам стало скучно шептаться между собой, и они подошли к пацанам. Стрельнули сигарет. К Васе клеилась Люба, невысокая девчонка с заурядной внешностью, но хорошенькой фигурой, она в который раз просила его прокатить на мотоцикле. Повиснув обеими руками на Васином плече Люба канючила:

- Ну, Вась, прокати!

Вася, промолчав, отстранил её. Взял банку «отвёртки» у Любы из рук, сделал несколько больших глотков. Тут же почувствовал, как сильно опьянел. Побрёл к водоразборной колонки, где тусовались знакомые парни с улицы.

- Чё, Васюнь, маленько перебрал? – спросил один из них.

- Не, нормально. Умыться надо, - Вася нажал на рычаг рукой и сунул голову под струю холодной воды, - а вы чё здесь трётесь?

- Сэм пьём. За́куси нет, приходиться водой из колонки запивать, не лепешками же коровьими зажёвывать, - и парни гурьбой загоготали.

Вася бросил: «Счастли́во!» - и пошёл обратно к своей компании. Пока его не было уехал Паша, - повёз катать двух девчонок на своём «Урале». Люба осталась. Видимо, у неё в кармане зазвонил сотовый телефон, и пацаны, услышав его, жутко заинтересовались новой игрушкой. Сотовый телефон мог позволить себе не каждый, тем более в селе, где многие даже не держали его в руках. Раздавались возгласы: «Сотик… Круто… Где взяла… Дай, заценю… А как с него звонить?» Вася оборвал их,вырвав из рук местного парнишки сотовый и отдав его Любе. Попытался вразумить:

- Не дело чужие вещи без спроса брать. Дорогая игрушка для вас.

- А откуда у неё деньги на такую дорогую игрушку, - прогнусавил высокий прыщавый парень, которого Вася раньше, вроде бы, не видел, - не на стипендию шаражную же купила. Может собой приторговываешь? – он повернул наглую рожу к Любе.

- Не твоё дело, - огрызнулась Люба, пряча телефон в карман, - мне мать купила, она на вахте работает.

- Чё пристали, в натуре, - вступился Вася, - за собой смотрите.

Люба вновь прижалась к нему и шепнула на ухо: «Вась, увези меня от них, а я тебе покажу кое-что». Парень невольно усмехнулся. В подсознании мелькнула забавная картина. «Чего я там не видел», - подумал он, но оставаться среди этой компании ему самому уже расхотелось.

- Ладно! – кивнул Вася. - Запрыгивай и держись крепче» - и завёл мотоцикл. Люба прыгнула сзади, вцепилась руками в его джинсовку. Красный «Юпитер» с рёвом пронзил темноту летней сельской ночи.

* * *

За Волгой тонкой рыже-огненной полосой догорала заря. Река неслышно и невидимо своевольно несла свои воды к Каспию, несмотря на все потуги человечества приручить её.В темноте ночи виднелись только очертания берегов, и лишь мигавшиемелевые буиштрихами рисовали бугристые складки волн на спине реки. В наступившей тишине до ребят лишь изредка доносились приглушённые звуки: плеск волны, далёкий крик птицы и пение неугомонного Морока. Вася и Люба сидели на ступеньках заброшенного речного вокзала –двухэтажного кирпичного здания с просторным холлом и пристроенными к нему помещениями с двух сторон. Окон не было, на полу валялись обломки настенной плитки, пустые бутылки из-под алкоголя, окурки, прочий мусор – по вечерам здесь часто собиралась молодёжь, однако сегодня кроме ребят никого не было. Перед ними уступами лестниц и балясинами железных ограждений выступала бетонная набережная. Ветер, сбежавший из села, гулял над Волгой и время от времени залетал на пристань, заставляя ребят ёжиться от холода. Вася снял свою джинсовую куртку и накинул на плечи Любе. Между ними повисло неловкое молчание, и чтобы нарушить его Вася решил хоть о чём-то рассказать:

- А знаешь, раньше в работки ходила «Ракета» и «Метеор» - детища всемирно известного конструктора Ростислава Алексеева?

- Да, - Люба радостно ответила ему, - я помню в детстве мы ездили на «Ракете» из Нижнего.

- Мы тоже, но чаще на автобусе – добираться тяжело. У вас же дом в Нижних Работках, а у нас в Верхних, пока с сумками доковыляешь, семь потов сойдёт!

- Расскажи ещё, - заинтересовалась Люба, - кстати, что это за здание?

- Это речной вокзал, который построили в советское время вместе спристанью и набережной. Думали, будет поднятие воды при строительстве Чебоксарской ГЭС. А воду так и не подняли. И слава Богу! Иначе бы затопили кучу деревень и посёлков.

Я не знала, - на лице Любы отразилось неподдельное удивление, - думала, для кого всё это построили.

- К этой пристани должны были причаливать пассажирские теплоходы. Представь, - Вася взял Любу под руку, - степенно и не спеша, сверкая ослепительно белым бортом, к этой пристани подходит теплоход. Капитан даёт гудок, выходит на мостик и приветствует нас, идущих под руку в шляпах под пляжным зонтиком. - Люба хохотнула, - но, не судьба… - продолжил Вася, - говорят, главный архитектор всего этого узнав об этом повесился прямо в здании вокзала…

- Ужас, - Люба нахмурилась и отвернулась. Вася понял, что сказал лишнее, и поспешил исправиться:

- А церковь, которую мы с тобой проезжали по дороге сюда называется «Спасской». Её построили в конце семнадцатого векана средства прихожанпри участии самого Шубина - владельца села.А само село генерал-майору Шубину подарили сама императрица Елизавета Петровна в 1742 году, - Вася торжествующе поднял вверх указательный палец.

- Ты так много знаешь! – Люба вновь смотрела на Васю широко распахнутыми глазами, и он понял, что она нисколько не обиделась.

- Ага, только я это сегодня в газете вычитал. Я в жизни не одной исторической даты не помнил, и эту забуду к утру.

- Всё равно, ты умный… Поцелуй меня!

Вася колебался не больше секунды. Он обнял Любу за талию, притянул к себе и поцеловал. Она положила голову ему на плечо. Теперь молчание не было неловким, а каким-то тёплым и обволакивающим. В эти моменты осознаёшь, что человек понимает тебя без слов, и ты его понимаешь без слов. Случайно высказанное слово может нарушить зыбкую гармонию несовершенного мира.

- Вась, а ты когда-нибудь любил?

- Не знаю. Влюблённость была, но, чтобы назвать это любовью… Вряд ли. А ты?

- И я не знаю, - немного смутилась Люба, - а что для тебя любовь?

- Я не часто об этом думал. Наверно, это когда ты полностью вверяешь свою жизнь дорогому тебе человеку, жертвуешь всем ради него, даже своей жизнью.

- То есть, любовь – это жертва.

- Наверно, да. Где-то я это вычитал.

- Романтично, - Люба тепло улыбнулась. Она попыталась залезть руками ему под футболку, но он мягко отстранил её. Некоторое время они сидели молча, разглядывая сверкавший огнями теплоход, поднимавшийся вверх по Волге.– Уже поздно, отвезёшь меня домой?

 

Когда Вася вернулся, большинство ребят уже разошлось по домам, на «толчке» остались только Паша, Саня и Морок. Село погрузилось в сладкую массу тёплой и тёмной летней ночи. Яркими диодами звёзд вглядывалось в землю далёкое небо. В колбе фонарного света хаотично летали комары и мухи. Саня как гвардеец вышагивал по площади, шкрябая по асфальту раздавленными на подошвах кроссовок пустыми банками из-под «отвёртки».

- Саня, кончай, - не выдержал Паша, - как кот в сапогах вышагиваешь. А где Люба, - обратился он к Васе, - ты, вроде, с ней уезжал?

- Домой отвёз.

- Ачё какой грустный? Не получилось? – съёрничал Паша.

- Да ну тебя!

- Тоска зелёная, - оборвал их Саня, сняв «каблуки» из банок, - и спать неохота.

- Конечно зелёная, - Вася запрыгнул на прилавок, - если не синяя. Мы уже столько выжрали.

- Да, хорош, чё ты начинаешь, - Паша толкнул в плечоМорока, который к тому времени задремал, прислоняськ стене магазина, - есть маза в Запрудное на дискач поехать.

- Не, не, не, - отрезал Вася, - я домой.

- А что, я за! – поддержал Пашу Саня, и они вдвоём стали уговаривать Васю поехать в клуб соседнего села. Ехать ему откровенно не хотелось, но и не хотелось обижать друзей. Он старался уговорить ребят отказаться от этой идеи, но на все его доводы о том, что ехать далеко, что на трассе могут стоять патрули, что в клубе можно нарваться на местных, пацаны находили десятки контраргументов, и ни в какую не хотели ехать в клуб без него. Последнюю попытку он принял, сказав: «Опять не высплюсь, а завтра воду таскать!», на что Паша безапелляционно ответил: «Выспишься на том свете!» Саня сел на Васин «Юпитер», Паша растолкал Морока и усадил в люльку «Урала». Когда Паша завёл мотоцикл, Морок поднялся в люльке и, шатаясь, поднял руку вверх.По селу опять полетел его крик: «Мой друг давал команду братьям, вверх поднимая кулак…»

* * *

До Запрудного пацаны доехали без происшествий: мотоциклы работали исправно; гаишники, видимо, спали; а трасса была полупустой. Встали у автобусной остановки, заглушили двигатели и стали решать, что делать дальше:

- Предлагаю напротив клуба припарковаться, - пробасил Паша, - и моцы под присмотром, и идти недалеко.

- Не, эта идея мне не нравиться, - Вася поставил мотоцикл на подножку и стал осматривать кусты за остановкой, - тогда они не только у нас на виду будут, но и у местных. А это и вымогательством, и угоном закончится может.

- Ой, ладно, опять ты сыкуешь.

- Бережёного Бог бережёт, - Вася сломал ветку клёна и показал её пацанам, - предлагаю мотаки здесь оставить: завезём в кусты за остановку, сверху ветками закидаем.

- А что, нормальная идея, - в обсуждение включился Саня, справлявший малую нужду за остановкой.

- Ладно, - сдался Паша, - так и сделаем. Подожди только, давай по полстакашки махнём, у меня «Птичка» в люльке припрятана.

- «Кавказ» что ли? Стаканы есть?

- Он самый. Стаканов нет, из горла выпьешь.

- Не, это моветон, - Вася брезговал пить из горла после Паши. Он открыл бардачок и достал из него отвёртку. Быстро отвинтил два винта крепления заднего фонаря и торжествующе поднял плафон перед пацанами, - а вот мой кубок. Друзья одобрительно рассмеялись.

Распив бутылку портвейна и замаскировав мотоциклы в кустах, пацаны пешком направились в сельский клуб, где к тому времени в самом разгаре шла дискотека.Ди-джей, если можно так назвать паренька, сидевшего на стуле за столиком с японским магнитофоном, и попеременно включающего кассеты с хитами «Руки вверх», «Фактор 2» и «Сектор Газа», вскидывал к потолку руки и заводил толпу. Толпа и так была на взводе: разгоряченные алкоголем парни и девушки вертелись и прыгали на грязном паркете, пытаясь двигаться в такт гремящей музыки. По их рубашкам, платьям, олимпийкам, и по обшарпанным крашенным стенам пробегали лучи убогой светомузыки.

- Вакханалия… - мрачно произнёс Вася.

- Что? Да ладно, - Похлопал его по плечу Саня, - расслабься. Потанцуй, пригласи кого-нибудь.

Парни вышли на танцполи слились с танцующей толпой. На Васю обратила внимание одна девушка, и он пригласил её на медленный танец. Пара закружилась под плач неизвестно откуда взявшегося у ди-джея Стинга. Но вскоре Васе всё наскучило, и, поблагодарив девушку, он сел отдохнуть на лавочку у стены. На другой её стороне сидел сильно пьяный мужик в милицейской форме и угрожал Васе пистолетом. «Ну и дела», - только и успел подумать Вася. Мужик поднял пистолет в потолок и нажал на курок… Оказалось, что это зажигалка. Потом его вырвало в углу, и он закричал: «Всем стоять! Работает ОМОН».

Васяне испугался, он не первый год проводил лето в селе и привык к такого рода выходкам, но ему захотелось выйти на воздух. На крыльце путь ему преградил здоровый парень. Надеясь избежать конфликта, Вася попыталсяобойти его. Стараясь не задеть этого колосса, он боком протиснулся к выходу, но парень сам намеренно толкнул Васю плечом,угрожающе навис над ним и прохрипел:

- Тебя, чё, широта е..т?

- Очень остроумно. Во лбу не колет? – огрызнулся Вася.

- Ты чё наших девок лапаешь? –детина замахнулся на Васю огромным кулаком. Вася занимался боксом в школьной секции и кое-какие навыки ведения боя имел. С отшагом левой ноги он поднырнул под кулак нападавшего, и правым хуком щёлкнул ему внижнюю челюсть. Парень, бессильно опустив руки, свалился в нокаут. Стоявшая сзади него «группа поддержки» охнула. В свете фонаря сверкнуло лезвие ножа. В этот момент слева из-за спины Васи торпедой вылетел Паша. Ударом ноги он вышиб нож из руки противника, и мощным прямым ударом уложил его на лопатки. Справа на помощь подлетел Саня. Драка длилась недолго, и спустя несколько минут зачинщики лежали на асфальте перед входом в клуб. Морок всё это время дремал в клубе и теперь рассеянно хлопал глазами, прячась за спинами ребят. Со всех сторон парней обступали местные. Предпринимать что-либо в данной ситуации парни рассудительно не стали, перевес в силах был явно не на их стороне. Когда круг толпы за ними замкнулся, вперёд вышел невысокий парнишка в белых брюках и футболке, которая у пояса опасно выдавалась.

- Хороший бой, - сказал он и сплюнул в сторону. – Кто такие?

- Гости из Работок, - ответил Вася, - потанцевать приехали.

- За что же вы, гости, хозяев избили? – он явно пользовался среди прочих авторитетом. Пока он разговаривал с пацанами, никто из местных не произнес ни слова.

- Не мы это начали.

- Да ты посмотри, что у него в руках было! - не выдержал Паша и указал на лежащий на асфальте нож, - это уже беспредел!

Местный авторитет поднял нож с асфальта и обратился к сидящему рядом парню с окровавленным носом:

- За это, Колюня, с тебя спрос будет. А вам, пацаны, - повернулся он к Васе, Паше и Сане, - от нас «поляна» будет. Можете идти.

- Тебя как зовут-то? – выдавил Паша.

- Саша. Сашей «Взрослым» кличут. Меня тут каждая собака знает.

* * *

На автобусной остановке друзья, перебивая друг друга, задыхаясь и смеясь, вспоминали недавно пережитые события. «Ну ты видел, как я у него нож выбил!» - басил Паша. «А как я этого борова уложил, - перебивал его Вася, - под руку поднырнул и с одного удараскутал!» Саня тоже не отставал: «Да если бы я с фланга не ударил, они бы вас уделали!» Хохот и крики компании заглушали проносящиеся мимо по трассе автомобили, преимущественно транзитные фуры. Отдышавшись и отметив победу, пацаны раскидали заваленные ветками мотоциклы и выкатили их на дорогу. Над березовой лесопосадкой брезжил рассвет. Вася с Саней на «Юпитере» ехали впереди. Паша хотел угнаться за ними, но на обгоне в горку чуть не улетел под «МАЗ»: вклинился между фурами.Тут же протрезвел, остановился и долго курил с Мороком на обочине, успокаиваясь.

Вася решил ехать через Волжский и повернул с «казанки» налево. Ночь только-только начала сдавать позиции новому дню, и на мокрых от росы полях ещё лежала пластами холодная мгла. Луч мотоциклетной фары пронзал её, выхватывая полотно блестящего асфальта, неровности дороги и придорожные кусты, казавшиеся живыми монстрами. Двигатель мерно урчал на четвертой передаче. Васю и Саню клонило в сон. Сказывались и усталость, и выпитый алкоголь и почти сутки, проведённые без сна. На затяжном повороте Вася заснул и выехал на встречную полосу…

 

Паша тоже свернул с трассы на Волжский, зная, что Вася не любит ездить в Работки через низ. После пережитого страхаони ехали с Мороком молча и неспешно. Ещё задолго до поворота он увидел стоящий на полосе с включёнными фарами «КАМАЗ», и беспокойство его усилилось. Морок тоже что-то почувствовал и схватил Пашу за руку. Паша ответил ему коротким непонимающим взглядом. Когда пацаны подъехали к грузовику, навстречу им выбежал перепуганный мужик в спецовке и восьмиклинке. Пыхтя папиросой, он крикнул: «Стой!» Паша как по приказу остановился. «Вы их знаете? – мужик указывал под грузовик, - нужно ГАИ и скорую вызывать». Паша посмотрел туда, куда указывал водитель «КАМАЗА» и оцепенел от ужаса: из-под задних колёс тяжёлого трёхосного грузовика торчало заднее крыло Васиного красного «Юпитер-5». Вокруг колёс растекалась лужа бурой липкой крови. Ошибки быть, не могло, - Паша сразу понял это: на крыле Васиного мотоцикл виселгосномер. Поняв, что произошло, справа жутко закричал Морок. Паша по-прежнему сидел на заведённом «Урале», у него затряслись руки и ноги. «Вы их знаете? – повторил свой вопрос мужик, -помогите вызвать службы». Сознание Паши не выдержало:не понимая, где он находится и что происходит, потерявшись во времени, он с силой ударил по ножке переключения скоростей, открутил ручку газа и бросил сцепление. Синий «Урал» с коляской встал на дыбы и с десяток метров проехал на двух колёсах. Из люльки чуть не выпал Морок, но от охватившего его страха он намертво вцепился в ручку. «Урал» скрылся за поворотом, царапнув по кустам лучами габаритных огней. В летнем ночном воздухе растворялся тяжёлый запах жжёной резины, крови, алкоголя и смерти.

* * *

Субботним утром на площади у магазинов развернулся рынок. Торговцы, приехавшие из Кстово и Нижнего, разложили на прилавках одежду, обувь, игрушки и хозяйственные товары. На «толчке» как всегда расположились с продукцией собственного производства бабушки. Паша увидел у одного из прилавков Морока, расплачивающегося за покупку. Их взгляды встретились. Паша подошёл первым, молча поздоровался. Вдвоём они отошли к дороге и закурили.

- Ну как ты? – спросил Паша.

- Ну как, живой… Жалко пацанов.

- Жалко! Не то слово…

О чём еще говорить они не знали. Стояли, тяжело глядя друг на друга, пряча в карманы руки. После случившейся трагедии каждый из них вновь и вновь вспоминал ту роковую ночь. Морок заперся дома и искал пятый угол. Его мучала бессонница, во время редкого сна он просыпался от собственного крика в холодном липком поту. Перед глазами, как наяву, стояла картина аварии – огромные, как жернова, колёса«КАМАЗА», искорёженный Васинмотоцикл,огненной лавой растекающаяся по асфальту кровь друзей. Паша осунулся. Обычно неумолкающий и дерзкий, он стал всё чаще отмалчиваться, замыкаться в себе. Пашу переполняли глубокие мыли, раньше ему неведомые: о неминуемой кончине, о смысле жизни, наконец, о сущности добра и зла. Он боялся этих мыслей, старался занять себя работой по дому. За день выкуривал больше пачки сигарет…

- «Один бродяга нам сказал, что он отправился в рай…»- вздохнув, медленно произнёс Морок.

- Чего? - не понял Паша.

- Так. Песню вспомнил. Слышал какой шухер менты навели?

- Конечно. На этой площади машин пятнадцать гаишных собралось: форды заряженные. Такую охоту устроили! У половины села мотоциклы отобрали.Мой«Урал» батя в гараже спрятал, сказал, пока пить не бросишь – не отдам.

- Н-да. Меня после похорон вообще из дома не выпускали. Сегодня только за продуктами отправили.

- И меня вот за молочкой снарядили, - Паша протянул Мороку руку, - Ну будь здоров!

- Бывай… - Морок пожал её. Паша было зашагал к прилавкам, но через несколько шагов развернулся и добавил:

- А всё-таки что-то Вася почувствовал тогда! Не просто так не хотел ехать.

- Знать бы где упасть… - Морок затушил бычок носком ботинка, закинул сумку через плечо и направился к пятиэтажкам.

Апрель-май 2018

Из трещины в жёсткой, как сухарь, земле, торчал стебелёк сожжённого солнцем растения. Семя, неизвестно как оказавшееся здесь, прижилось и дало побег, который не сумел всё же справиться с обрушившейся на него жестокостью Пустоши. У жёлтых поникших листиков появился влажный чёрный нос, который внимательно обнюхал невиданное чудо. Изучив находку, обладатель носа - молодой пёс, ещё недавно бывший щенком - обернулся и коротко гавкнул, чтобы привлечь внимание хозяина. Вскоре рядом с погибшим побегом хлопнулось в пыль ржавое ведро. Принесший его чумазый мальчик в испачканных мазутом обносках наклонился, чтобы рассмотреть обнаруженную четвероногим другом диковину.

 - Ну и ну-у-у! - Протянул мальчик, сдвигая на лоб затемнённые очки на резиновом ремешке. - Вот так сюрприз! Откуда он здесь? В Пустоши уже много лет никто не видел растений.

Пёс щёлкнул зубами, но, разумеется, не ответил. Тогда его маленький хозяин протянул руку и осторожно коснулся пальцами высохшего листка. Тот с тихим сухим треском рассыпался в труху.

 - Эх, бедолага. - Покачал головой мальчик. - Боюсь, мы тебе уже ничем не поможем. Зря ты сюда забрался. Пустошь - не лучшее для жизни место. - Обитатель свалки невесело улыбнулся. - Наверное, тебя просто занесло ветром. По доброй воле здесь никто не оказывается.

Мальчик выпрямился, подхватил ведро (наполовину заполненное тёмной маслянистой жидкостью) и осмотрел окружавший их с другом однообразный ландшафт.

 - А теперь пойдём-ка, закончим работу, пока солнце ещё в небе. Старик Пибоди не любит, когда его тревожат после заката.

Мохнатый друг в знак согласия завилял хвостом.

Скупщик запчастей, скряга и невежа Пибоди, жил в одном из крупных посёлков свалки и по здешним меркам был довольно богат. Объяснялось это тем, что в Мехаполисе у него остались связи, с помощью которых он мог достать вещи, дефицитные в Пустоши. Эти вещи можно было выменять на ресурсы, добываемые в недрах мусорных куч, и ценившиеся как жителями свалки, так и горожанами. Куски угля, мотки проволоки, редкие детали из меди и других цветных металлов, обработанное стекло, севшие химические энергоэлементы - всё это стекалось к торговцу в огромных количествах, так как почти все дети и подростки Пустоши промышляли сталкерством. Разумеется, бартер был неравнозначный: за пригоршню подшипниковых шариков можно было получить от силы горбушку чёрствого хлеба. Но альтернатив не было, хитрый делец имел стабильный барыш и неоспоримое право заключать сделки на своих условиях. У него имелась одна примечательная способность: Пибоди помнил всех своих постоянных клиентов по именам. Дом (и одновременно лавка) скупщика был устроен в нескольких приставленных друг к другу старых железнодорожных вагонах. Смежные стены были сломаны, что позволило объединить внутреннее пространство. На крышах вагонов неуклюже развалилась самодельная система конденсации влаги. Неподалёку стояли лишённые колёс угольные тендеры - владелец приспособил их для хранения товара. 

Велев псувести себя тихо, мальчик подошёл к входной двери и потянул за огрызок бечёвки, привязанной к язычку колокольчика. Дверь, как и ожидалось, не открылась, зато распахнулось окно. Из тёмных глубин выплыла мрачная физиономия Пибоди. Полный (по меркам Пустоши), вечно потеющий тип, он напустил на себя вид хозяина жизни и смерил гостя неприязненным взглядом.

 - Почему так поздно?! - Сварливо прокаркал старик. - Ты же знаешь, Чико, я терпеть не могу ночных посетителей.

 - Но ведь ещё не ночь, мистер Пибоди. До заката ещё далеко. Здесь тень от мусора, вот и сумрачно.

 - Вздумал со мной спорить?!

 - Нет-нет, что вы, мистер Пибоди?! - Чикостарался выглядеть как можно более виновато. Это могло сделать старьёвщика чуть более снисходительным. - Простите меня. Я виноват. И я принёс то, что вы просили, мистер Пибоди.

Мальчик обхватил ведро двумя руками и протянул его торговцу. Тот лениво заглянул внутрь. И тотчас презрительно скривился.

 - И только? Ты что, смеёшься, мальчишка?

 - Но это всё, что мне удалось найти! Техники сливают машинное масло у списанных машин, вы же знаете. Я потратил целый день, чтобы наскрести хоть что-то. Достать уголь и масло очень трудно.

Скупщик покачал головой, взял ведро за дужку и поднял его к себе. При этом проворчал сердито:

 - Маленькие лентяи! Дурачат старого Пибоди в благодарность за то, что он о них заботится. Сели на шею, бездельники. Почти даром ведь вас кормлю.

Пёс протестующе гавкнул, но мальчик жестом осадил друга. Скандалить не следовало.

 - Это всё? - Осведомился Пибоди, убрав ведро.

 - Ещё вот. - Чико порылся в карманах, после чего протянул скупщику два крохотных, тускло мерцающих красным светом цилиндра с припаянными контактами. - Вынул из разбитых технокрыс.

 - Они же почти пустые. - Фыркнул держатель лавки, но цилиндры взял. Потом почесал макушку. - Негусто сегодня, малец. Пожалуй, потянет на... - Пибоди скрылся в темноте, оставив голодных друзей томиться ожиданием. Впрочем, ждать пришлось недолго. Скупщик вернулся и, перегнувшись через подоконник, небрежно бросил к ногам мальчика скромный тряпичный свёрток. - Вот, это всё, на что можешь сейчас рассчитывать.

Мальчик опустился на колени и быстро развязал свёрток. Разочарованию не было предела: весь их сегодняшний заработок составил три серых лепёшки из старого кукурузного теста, да полкубика супового концентрата.

 - Да-а-а-а... - Только и смог протянуть мальчик. Пёс в знак согласия тихо проскулил.

 - Работай лучше - и щедрый мистер Пибоди не останется в долгу. - Обнадёжил скупщик. Перед тем, как закрыть окно, он ещё добавил, как ему показалось, участливо: - Чико, мой мальчик, избавился бы ты от псины. Лишний нахлебник тебе ни к чему, от обузы в Пустоши принято избавляться. Иначе так и не выбьешься в люди.

Мальчик завязал свёрток, спрятал его в заплечный холщовый мешок. Посмотрел напоследок в закрытое окно.

 - Обуза, как же. - Проворчал он. - Да Томонаходит больше, чем половина твоих искателей! И он - мой друг, а у тебя друзей никогда не было и не будет, старый сквалыга! Пойдём, дружище, надо засветло добраться до дома. - Это уже псу.

Друзья направили свои стопы к дому. Им было невдомёк, что всё это время из тёмного переулка за ними кто-то наблюдал. Когда мальчик и его пёс свернули за угол, подозрительная тень покинула своё укрытие и, прячась за отвалами мусора, осторожно двинулась следом.

Домом Чиконазывал неведомо как оказавшийся на свалке полуразрушенный остов речного парохода. Когда-то ржавая посудина, лежавшая на куче мелкого мусора, разломилась на три части, борта и перегородки местами обрушились, сломались трубы, но центральная часть худо-бедно уцелела. В её недрах, в одной из бывших кают, и обитали мальчик-сирота со своим четвероногим товарищем. Останки судна покоились в стороне от больших "магистралей" Пустоши, за пределами посёлка. Мальчик любил уединение, обществу людей предпочитая компанию верногоТомо. Пробравшись в свою каюту, освещаемую сквозь иллюминаторы лучами заходящего солнца, мальчик бросил добычу на колченогий столик и подошёл к обшарпанной стене. Здесь, за одной из панелей обшивки, был устроен тайник. Маленький сталкер открыл его и извлёк оттуда свои скудные запасы. Пёс, в нетерпении пуская слюни, наблюдал, как на столике рядом со свёртком Пибоди появляются два печёных яблока, несколько ржаных сухарей, жёсткий, как мозоль, кусок вяленого мяса величиной с каблук ботинка и, наконец, вожделенная телячья кость. На ней даже остались ароматные клочки сухожилий.

 - Не разгуляешься. – Покачал головой мальчик, разглядывая нехитрые сокровища. – Обнищали мы с тобой, братец. Надо лучше работать, старик прав. Страсть как хочется молока… Но где ж его теперь достать?

Пёс втянул язык и слегка повернул голову, заглядывая хозяину в лицо.

 - Вот и я не знаю. – Живот напомнил о себе глухим урчанием. Чико спохватился. – Ладно, что имеем, то и скушаем. Где там наша кастрюля?

Питаться получалось только два раза в день. При этом наиболее сытным считался ужин. Мальчик вытащил из-под столика электрическую плитку, когда-то сломанную и выброшенную, но позже найденную и починенную. Из кармана был извлечён ещё один цилиндр-энергоэлемент, который Чико приберёг для себя. С помощью этой штуки, пусть даже почти выработавшей свой ресурс, можно было за считанные минуты вскипятить воду на плитке. Правда, лишь единожды. Вода пока имелась – больше половины галлона. Мальчик хранил живительную влагу в помятой фляге, в том же тайнике. Отлив немного воды в старый черпак с ручкой, заменявший кастрюлю, маленький сталкер включил плитку и водрузил на неё посуду. Скоро содержимое «кастрюли» закипело, и хозяин каюты выкрошил туда все сухари, добавил суповой концентрат, тщательно перемешал. Через пару минут похлёбка была готова.

 - Ну, вот и наш паёк на сегодня. – Подмигнул другу Чико, с наслаждением вдыхая восхитительный, как ему казалось, аромат (в действительности запах, производимый концентратом, был отвратительным – но только не для голодного бродяжки). Пёс лучшей еды не знал, поэтому был согласен с хозяином. Варево было разделено по-братски: Томополучил свою половину в жестяную миску; его хозяин – свою, в точно такую же миску. Друзья, обжигаясь и причмокивая, в момент уговорили похлёбку, и даже вылизали посуду. Потом пришёл черёд второго блюда. Мальчик взял одну из невзрачных лепёшек, положил на неё вяленое мясо и получил что-то вроде бутерброда. Питомцу досталась долгожданная кость. Пытались смаковать, есть не спеша, но голод быстро взял своё.

 - Хорошего понемножку. – Вздохнул Чико,облизывая пальцы. Пока его лохматый друг хрустел остатками кости, мальчик взял со стола и сунул в карман одно яблоко. Другое он положил к лепёшкам, после чего завязал узелок с остатками трапезы. – Остальное на завтра. И не надо смотреть на меня жалобными глазами. Яблоки ты всё равно не ешь. А больше у нас ничего нет.

Томо смирился с действительностью и, напоследок ещё раз вылизав миску, тряхнул головой и фыркнул. Так он давал понять, что приём пищи официально закончен. Друзья экономно утолили жажду и, покинув каюту, вышли на палубу.

Когда-то пароход следовал фарватеру при помощи огромных гребных колёс. Одно из них затерялось по пути на место последней стоянки судна. Зато второе, по левому борту, уцелело. Правда, был сорван защитный кожух, и на круглую махину теперь можно было забраться с любой из верхних палуб. Это было одно из любимых мест Чико. Мальчик легко вскарабкался на самую высокую точку замершего движителя. Он уселся, точно на лавку, на балку меж двумя потрескавшимися от времени деревянными плицами, свесил ноги вниз (до земли было порядка тридцати футов), вынул яблоко и вгрызся в него. Рядом устроился Томо. Первое время зверь опасался высокого места, но потом привык и сиживал тут вместе с хозяином. Отсюда открывался вид на окраину свалки, с её набившими оскомину грудами металлолома, ржавеющими останками крупных механизмов и сплетающимися в запутанный лабиринт дорожками. На закате всё это заливало густой сизой тенью. Дальше можно было разглядеть разлом – колоссальное бездонное ущелье, в незапамятные времена вспоровшее земную твердь. Наконец, сразу за ним до самого горизонта тянулась пустыня. Несколько грифов, пользуясь последними светлыми минутами, кружили над дюнами в поисках добычи. Любуясь суровым пейзажем, мальчик часто гадал, есть ли у этой пустыни край. Никто из его знакомых этого не знал. Впрочем, кое-что было известно наверняка: Пустошь - нелюбимый отрок Мехаполиса - отвоевала у песка большую территорию, двигаясь на запад, и отвоевала бы ещё больше, не будь разлома. У бродяжки, прожившего на свалке всю свою короткую жизнь, сложилось мнение, что прожорливый гигант по имени Мехаполис всегда был окружён бесплодными землями, будь то песчаное море или болото промышленных отходов – побочных продуктов цивилизации.

- Как думаешь, Томо, вода когда-нибудь вернётся в эти места? – Задумчиво спросил мальчик, выбрасывая огрызок. - Ведь, наверное, она была когда-то. А? Представь только, как бы тут всё переменилось! – Огрызок разлетелся при ударе о треснувший колосник. – Эх... Было бы здорово...

Пёс посмотрел в лицо хозяину. В глазах Томо будто бы читалось: «Ты же знаешь ответ». Маленький житель свалки потрепал своего питомца по затылку.

 - Знаю, дружище, знаю. Всё понимаю. Но мечтать не вредно, знаешь ли. Можно украсть у людей, к примеру, еду. А вот надежду отобрать невозможно. Так-то!

Зверь потоптался на месте и лёг, скрестив передние лапы. Казалось, его внимание всецело поглотил вид заходящего солнца.

 - Когда-нибудь. - Как заклинание, повторил мальчик. - Когда-нибудь...

Они так бы и сидели молча до тех пор, пока солнце не исчезло бы совсем, уступив место звёздам. Но пёс вдруг насторожился, вскочил, повернулся в сторону палубных надстроек и, навострив уши, зарычал. Мальчик недоумевающе посмотрел на встревоженного зверя. И тут из их каюты долетел громкий металлический звук. Друзья опознали его безошибочно: так могла катиться по полу опрокинутая жестяная миска. Томо сорвался с места, как метеор. Осознавая, что происходит неладное, маленький хозяин пса поспешил следом. Спустя пару секунд они оказались на пороге своей каюты. Нашумевшая миска валялась в дальнем углу. А возле кривоногого столика, затравленно глядя на обитателей комнаты, замер столбом худой, грязный парень в залатанном картузе. Руки нарушителя сжимали заветный узелок с едой.

 - Это же... это же все наши припасы! - Воскликнул Чико. - Жулик!

Окрик точно привёл бродягу в себя. Он развернулся на каблуках и опрометью бросился бежать. Томо без команды хозяина издал грозное "Гав!", после чего ринулся в погоню.

 - Нет! Стой! - Мальчик замешкался лишь на мгновение. –Томо!

Мгновения хватило, чтобы похититель и преследователь скрылись в тёмных коридорах корабля. Нужно было догнать их, во что бы то ни стало.

Мальчик остановился, нагнав пса и воришку только у разлома. Он изрядно запыхался, но теперь увидел, что у него есть время отдышаться. Томозагнал воришку в тупик. Когда-то в этом месте оставили частично разобранный паровой карьерный экскаватор. Он сразу рухнул, и с тех пор лежал на боку, словно туша гигантского доисторического ящера. Лежал на самом краю, а рабочая стрела, собранная из ажурных ферм, лишённая роторного ковша и приводных валов, вытянулась в сторону пустыни. Она напоминала недостроенный мост через ущелье, ржавый и ненадёжный. Бродяга вскарабкался на моторное отделение экскаватора в надежде обезопасить себя от собачьих клыков. Однако молодой зверь с помощью разбитых запчастей и элементов конструкции в несколько прыжков забрался к бродяге. Тот с ненавистью смотрел на выполнившего долг сторожа, но опасался клыков. Томопредостерегающе зарычал.

 - Бежать некуда! - Крикнул Чико. Он уже восстановил дыхание, и теперь тоже лез на экскаватор. - Хватит! Остановись, и Томотебя не тронет!

Вор осознавал своё положение. Рычание пса нервировало его, и парень медленно отступал, не поворачиваясь к зверю спиной. Отступал всё ближе к ажурной стреле, висевшей над пропастью. А пёс след в след шёл за ним, не переставая рычать.

 - Да стой же ты! - В сердцах бросил хозяин пса, взобравшийся, наконец, на корпус мёртвой машины. - Не убежишь ведь! Верни узелок по-хорошему!

Бродяга уперся пяткой в основание стрелы. Тогда он глянул через плечо и обнаружил, что вот-вот ступит на опасную дорожку. Впрочем, на опасную дорожку он уже ступил ранее, решившись украсть.

 - Отдай. - Спокойно потребовал Чико. Он уже стоял рядом со своим рычащим другом.

 - Отдать, говоришь? - Ощерился бродяга. Он всё же ступил на стрелу. - Что ж, на!

Ещё раньше, чем воришка закончил говорить, пёс рванул вперёд на предельной скорости. Бродяга шагнул-таки на стрелу и замахнулся, чтобы швырнуть украденное в пропасть. Зверь промчался мимо, с безошибочной точностью охотника просчитав траекторию полёта заветного узелка. Маленький сталкер не успел даже испугаться. Пёс прыгнул, опережая время, в воздухе схватил узелок зубами и с грохотом приземлился на дюралевый лист (такие листы раньше служили элементами обшивки механизма), застрявший на самом конце полуразрушенной стрелы. Приземлился ловко, равновесие удержал. У мальчика отлегло от сердца.

 - У-у-у-у-у-у-ух-х! - Облегчённо выдохнул Чико. - Ты, ты просто умница, Томо! А теперь, пожалуйста, вернись ко мне. Только очень, очень осторожно. Идёт? Ну же, давай!

Пёс, не выпуская добычу, осторожно выпрямился и сделал шаг, разворачиваясь в сторону хозяина. Центр тяжести сместился, и державшийся на честном слове дюралевый лист провалился, точно крышка люка. Томо отчаянно тявкнул и скрылся из глаз.

Мальчика будто молнией прошило. Он качнулся вперёд и медленно, точно сомнамбула, на негнущихся ногах пошёл к стреле. Воришка, напуганный содеянным, поспешно удрал. Чико ступил на металлическую балку, которая в числе прочих составляла каркас роковой стрелы. Двигался отрешённо, не замечая кошмарной черноты, сменившей сухую землю внизу. Когда добрался до конца, рухнул на колени и склонился над пропастью. Одинокий мальчик на самом краю.

 - Как же... как же так? - Шепнули его губы. - Как же так, Томо?

По щеке скатилась слеза, скользнула по подбородку и сорвалась вниз, в непроглядный мрак ущелья. Запоздалый солнечный луч, в последний раз ярко блеснув на солёной капле, сгинул за чертой горизонта. Мир сразу сделался тусклым, серым. В этом сером и тусклом новом мире родилась ещё одна слеза. Она отправилась вслед за первой в безнадёжной попытке её догнать. В тёмных глазах Чико отражалась пропасть.

Мальчик плакал...

 

...и, разумеется, не догадывался о том, что однажды ему придётся изменить судьбы всех жителей Пустоши и Мехаполиса раз и навсегда.

Старик останавливается, и тяжело опустившись на большой валун, поднимает глаза к небу, по которому уже начинают скользить белесые облака. Дух беснуется внутри него, боль то становится невыносимо режущей, то затихает на мгновение. Старик не бранит небо за свою участь, он просит лишь об одном: лишь бы выдержать, лишь бы, не упасть на острые камни, обессилив от проказ злого духа. Он хочет умереть там, наверху, последний раз взглянув на свою деревню с высоты птичьего полета.

Старик пытается подняться с камня, и тут же падает на колени, вскрикнув от новой волны режущей боли. Он шепчет, успокаивает демона, сидящего в его нутре, и снова встает. Теперь иди ему становится только трудней. Ему кажется, что выступ скалы, к которому устремлен его путь, находится высоко в небе и почти касается облаков. Он помнит, как давно , в молодости, мог взбежать наверх за час, перескакивая с камня на камень как горный козел, а сейчас каждый шаг тяжел, будто злой дух у него в животе тянет его вниз, как тяжелая ноша.

Но это будет последний подъем. И старик продолжает идти, теперь он помогает себе палкой, сухой веткой, отломанной от небольшого мертвого деревца, удачно оказавшегося на пути.

Палка с силой опускается на камни, а ноги еле-еле поспевают за ней. Старик смотрит на небо и его лицо расходится в неровной улыбке. Эта улыбка не имеет особого смысла, она похожа на последний подарок прекрасному небу от умирающего  человека.

Теперь движения старика становятся быстрее. Палка с силой опускается на камни, грозясь раздробить их, но дереву не суждено уничтожить камень. У старика будто открывается второе дыхание , дух почти не чувствуется, край каменистого гребня  уже отчетливо виден ему и с каждым новым шагом он будто становится ближе к небу. И тут, уже в нескольких метрах от заветного откоса старик резко падает,  грудью ударяется о камни, поддерживавшая его палка выскальзывает из рук и  улетает вниз , вместе с небольшой лавиной булыжников. Злой дух отзывается новой волной режущей боли, старик скрипит зубами.

- За что, о всемогущее небо? – вырываются горькие слова впервые за мучительное путешествие. Старик лежит на камнях, с надеждой и болью смотря поверх них, ему хочется опустить голову, закрыть глаза и хоть чуть-чуть отдохнуть, но страх дает понять, что лишь опустятся веки, как уже не откроются, слабость поглотит старика  и первый - же порыв ветра снесет его в пропасть.

То  прекрасное место, откуда видно пейзаж джунглей на многие километры, совсем близко, но боль перемещается в ноги, будто наполняя их свинцом, словно демон перепрыгнул из живота в них, чтобы тянуть старика назад.

Рука цепляется за выступ перед стариком, за ней следует вторая и дряхлое тело продвигается вперед, снова рука хватается за камень, снова и снова. Раз за разом перемещаясь лишь на несколько сантиметров старик продвигается к цели, губы его крепко сжаты, а глаза широко распахнуты. Еще рывок, и он уже видит краем глаза безумные просторы диких джунглей. Тот самый выступ в горах, куда он так любил подниматься тридцать лет назад.

Здесь, на этом маленьком выступе, куда никогда не уместиться больше одного человека, каждый камешек напоминает ему о молодости. Старик распрямляется и усаживается на камни, подогнув ноги под себя. Он видит далеко внизу небольшие домики и шалаши, под кронами диких деревьев. Где-то там, среди них, есть и его домик…

Старик поднимает глаза к небу в последний раз, и пусть голубая гладь безмолвна, он может многое в ней прочесть. Он прошел свой последний путь и теперь готов воссоединиться с небом, остаться с ним навечно. Старик закрывает глаза,  он уже не замечает, как ушел из ног свинец, как боль, прежде сковывавшая все тело, тоже, куда- то отступила, словно испугалась перед лицом великого неба, в душе его царит покой.

Мозолистые пальцы отступили. Но ненадолго моё лицо оставили в покое — почти сразу к холодному и липкому от пота лбу начали прикасаться какие-то странные инструменты. По специфическому запаху я сразу распознала маркер или фломастер. Голос в голове, к сожалению, со мной согласился:  

— Он чертит пунктир прям поперёк твоей черепушки... такую разметку делают для мощного удара топором или хирургической операции... 

Сердце стучало с такой силой, что голос в голове перестал быть слышен. Страх пронзал какой-то странной ноющей болью кончики пальцев на руках и ногах. Темнота за закрытыми глазами как будто начала вращаться. И тут... моё лицо ставили в покое. Я не слышала, но чувствовала вибрацию удаляющихся из комнаты шаркающих шагов. А потом прошла вечность. Голос в голове не прекращал убеждать меня в том, что сейчас ОН вернётся. Продолжит. Изуродует. Изувечит. Изничтожит. Из последних сил я отважилась приоткрыть глаза. Затем, убедившись в том, что никого рядом нет, умудрилась сесть. Встать. Вопросы терзали меня и на один из них я должна, должна была получить ответ. Семь неуверенных шагов до шкафа. Я открываю перед собой его дверцу, на внутренней стороне которой есть зеркало. Собравшись с силами, я подняла взгляд к своим губам, носу, глазам и, наконец, лбу. 

Чёрным маркером на нём было написано слово «Дура». И тут я вспомнила, что переехала в общежитие и от души согласилась с вышеподписавшимся. 

 

ДЕТСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

6-ое июня, 2006-ой год. Детский пришкольный лагерь. Это был "взрослый" тихий час, когда после обеда мы, дети со второго по четвёртый класс, были предоставлены сами себе. В огромные окна спорт-зала были видны тонкие деревья, изгибающиеся дугой от сильного ветра и кусочек неба, который постепенно обволакивали грузные тучи в сопровождении крикливых чаек. Моя одноклассница Алёна серьезно посмотрела на меня и других девочек, которые удобно расположились на матах. 

- Это конец света. - сказала она уверенно и мрачно. Мы притаились. Нам и самим это было понятно. Шутка ли - шестое число, шестой месяц, шестой год! Да и погода вполне соответствовала: раздался гром. 

- А давайте гадать! - неожиданно предложила Саша, девочка из класса постарше. Все оживились. Действительно, в такой день, наверное, все гадания сбываются. Мысль о конце света тут же куда-то улетучилась. На улице начался дождик. 

- Давайте на жениха. Дай карты! - повелительно продолжила Саша. - Кто первый? 

- Ну, можно я... - неуверенно протянула вторая моя одноклассница, Даша. 

- Можно! - откликнулась Саша. - Вот четыре вальта, каждому дай имя. 

- Имя?.. Какое имя? 

- Ну как какое! - наперебой заголосили девочки. - Ну за кого ты там замуж хочешь, а? 

Даша несколько смутилась, но имена всё же назвала. Было видно, что выбирала мальчишек она очень тщательно и даже придирчиво. От меня также не укрылось и то, что предпочтение она сразу отдала отчего-то трефовому вальту. Зал осветила вспышка и почти сразу же раздался гром. Откуда-то послышалось странное словосочетание "штормовое предупреждение". Ну какой шторм может быть без моря? 

Сашины руки начали быстро-быстро перебирать игральные карты. Её губы беззвучно шевелились, как будто заговаривая, заклиная пёстрые картинки, которые то и дело мелькали из-под её пальцев. Перед нами лежали четыре вальта и ждали своей очереди. Саша начала раскладывать всю колоду карт рубашками вверх столбцами под каждым претендентом на руку и сердце Даши. 

- Артём, значит... - деловито начала Саша, переворачивая карты под первым столбцом червонного валета. Она начала перемещать карты червонной масти в одну кучку. - ...любить тебя будет очень сильно. Зарабатывать будет... - продолжила она, проделывая то же самое с картами трефовой масти, которых было немного. - ...ну так. Не очень. Ой, сколько у вас детей будет! - воскликнула она, откладывая в сторону бубы. - И мальчики, и девочки! Но и ссор будет не мало... - мрачно подытожила она, откладывая напоследок пиковые масти. - Но, в принципе, все наладится. 

Даша как завороженная смотрела на своего червонного Артёма и то улыбалась, то тревожилась от сказанного Сашкой. Так она разобрала каждого вальта: пиковый валет (Паша) оказался явным трудоголиком, столько деньжищ зашибать будет! Возможно даже поэтому детей от него не будет, да и вообще, они разведутся (пиковый туз!). Бубновый валет (Серёжка из пятого) Дашку совсем не любит, но зарабатывать будет прилично, ссоры у них по мелочи, детишки будут... но вот где настоящая страсть - так это с трефовым вальтом (Глеб, Глебик, Глебушка) - там и любовь до безумия, и ссоры сумасшедшие, и миллион детей... вот только денег почти не будет, но разве настоящую любовь это остановит?! 

По одному выбывали претенденты, гадание повторялось по той же схеме с оставшимися, как бы обнуляя то, что было сказано до этого. Правда в тот раз либо Саша подмухлевала, либо так легли карты, что характеристики женихов на протяжении всего гадания оставались такими же. А на улице дождик превратился в ливень и ветер клонил деревья так, что их уже было почти не видно из высоких окон спортивного зала. 

- Ну, и кого мы выбираем? - спросила Саша. Перед нами лежали червонный и трефовый вальты. Даша молча смотрела то на одного, то на другого. 

- Артём, конечно, - начала она, - очень красивый, но вот Глебик меня любит сильно больше! 

- Ой, да ладно, с ним и ссор больше, смотри! - воскликнула Алёна. Она вообще умела критически мыслить. 

- Ну и что! Мне гадают, я выбрала! Пускай останется Глебушка! 

Саша смела побеждённого Артёма обратно в колоду и предложила погадать немного именно на Глеба, задать ему вопросы. Даша, конечно же, согласилась. 

Я не запомнила ни одного вопроса, но запомнила один ответ: 

- Его родители - черви. - важно произнесла Саша и за окном раздался гром. Мы еще долго смеялись над этим, совершенно позабыв о гаданиях, штормовом предупреждении и конце света. Это был один из лучших дней летом 2006-го года. 

ПРО ЦЕННОСТИ

Это было большое сборище людей. Множество моих знакомых. Я и кто-то еще вышли на деревянную сцену и играли на дудках. Получалось, на удивление, хорошо. Кто-то был мной доволен, но вскоре все смешалось, и я вернулась в толпу. 

Люди вокруг меня начали доставать всевозможные ценности. Они приносили их в жертву! Все ценности были сложены в горку. Наверное, эту горку подожгут. А у меня нет ценностей, у меня совсем ничего нет с собой... хотя... паспорт! У меня с собой паспорт, а там, за обложкой я прячу все счастливые билетики, которые мне попадались при проезде на автобусе! 

— Чем не ценность? — спрашиваю я у соседа слева. — Я ведь собираю их! — поворачиваюсь я к соседу справа. 

Никто не спорил. Было очень приятно, что у меня есть что-то ценное и чем ближе был момент расставания с этими билетиками, тем более значимыми они мне казались. Но без сожаления, скорее с какой-то нарастающей уверенностью в своём праве возложить их на жертвенный костёр. Мои билетики ничуть не хуже вон той диадемы с бриллиантами. И того кольца с бриллиантом. Почему-то так много бриллиантов, рубинов, драгоценностей... Я открываю чью-то красивую шкатулку, снаружи она покрыта какой-то атласной тканью винного цвета и красивыми зелёными камешками, напоминающими мне полупрозрачный жемчуг по структуре, а изнутри она была расшита красным бархатом. Я кладу свою коллекцию туда. Кажется, все только и ждали этого, потому что я подошла к этой куче последняя. Какое-то странное ощущение средневековья посетило меня... 

Нарастающий гул музыки. Пора на работу. 

Поэтому, когда дядька позвал меня на рыбалку, я согласилась, не думая. Природа, рыбка и усы. Красота!

Компания собралась весьма приятная – дядька, Вовка, его сын, и по совместительству самый красивый кузен, папа, дядя Женя, то бишь крестный мой, и Гошка, брательник. Мы загрузились в две машины и покатили к озеру, которое называется Малое Колодливо. Это на границе Нижегородской и Владимирской областей, в семнадцати километрах от Тамболеса, рядом – река Ока. Вовка всю дорогу клялся, что это тихое и красивое место, где рыба не перевелась еще, и даже бобры иногда пешком прогуливаются.

И он не соврал. Как только мы отъехали от города, дорога стала ужасной, но зато вокруг были бескрайние поля, а на полях цвели августовские цветы и ароматные травы, которые застилали землю густым зеленым и золотым ковром, - до самого горизонта.

Мы прибыли на место. Тут было два озера, одно побольше, другое поменьше. Соответственно, то, что поменьше – Малое Колодливо, там мы и собирались рыбачить. Мужчины распутывали бредень, переодевались; Вовка достал из машины резиновую лодку, стал ее накачивать. Я же прошла прогуляться, осмотреть местность. Зашла в воду примерно по колено, присмотрелась – дно было все испещрено ракушками, поэтому ступать было немножко боязно, дядька предупредил, что можно порезать ногу.

Я разглядывала все вокруг – следы солнца на воде, чистое голубое небо без облаков, растительность вокруг воды. Слушала – переговаривались мужчины, иногда шелестели листья, порой кричала какая-то птица вдалеке и быстро замолкала. Но более всего была тишина, такая же всепроникающая, как вода.

 Я вышла на берег, и медленно шагала по узкой песчаной дорожке на берегу озера. Справа от меня была зеленая стена, слева – мутноватая вода, а купаться мне совсем не хотелось, поэтому двигалась я осторожно. Рядом со мной прибился Вовка на лодке и крикнул:

- Прыгай ко мне, покатаю!

Я осторожно забралась в лодку, Вовка мне помог. Села на грязное дно, поморщилась.

- На, подстели под задницу, - он подал мне старый холщевый походный рюкзак.

Поначалу я сжалась в комочек. Я вообще трусиха, воды боюсь, качки боюсь, поэтому сидела в лодке скрючившись в неудобной позе. Потом поняла, что никуда я из лодки не денусь. Расслабилась. Вытянула ноги, а руки запустила в воду.

- Теплая, - удивилась я, - все-таки уже сентябрь на носу.

- Тут мелко, быстро прогревается, - объяснил Вовка. Он догреб уже почти до середины маленького озера.

Берега у водоема были очень крутые, и мне казалось, будто наша лодочка плавает в огромной чаше с зелеными краями. Я опускала руки в мутную зеленоватую воду и представляла, что это ведьминское варево, которое подарит мне вечную молодость, бесконечную удачу, или, на худой конец, усы, желательно такие, чтобы их можно было снимать перед свиданиями (я, конечно, люблю эксперименты, но не настолько).

Я вновь и вновь вглядывалась в воду. Особенно мне нравилось то, что она полна жизни – рядом плещется рыба, у берегов можно разглядеть без труда мальков и лягушек, по поверхности бегают водомерки. Все вокруг было подвижное и живое, и это внушало такое спокойствие, которое, пожалуй, не снилось и йогам в самых прекрасных снах.

И пока я сидела в этой лодке и вдыхала чистый и ароматный воздух, ничто не могло омрачить моего настроения. В такие моменты совершенно неважны прошлые напасти и будущие страхи, а настоящее чувствуется так, что понимаешь: вот она, моя жизнь, и она хороша. В такие моменты у меня проясняется взгляд, и я понимаю, что на самом-то деле все вокруг намного глубже, красивее и чище, чем видится обычно.Наверное, это и есть счастье – быть только здесь и сейчас, и чувствовать всё втройне. Да, пожалуй, так оно и есть…

Тем более что мой прекрасный усатый дядька в пяти метрах от нашей лодочки вытряхивал из бредня не менее усатого сома! Вовка уже греб к рыбакам. Оказалось, что в сети попались еще три небольшие щуки и несколько подлещиков. От восторга я захлопала в ладоши. Дядя закидывал рыбу прямо в лодку, а мы с Вовкой уже бросали ее в пакет.

Мне захотелось запечатлеть момент. Я достала камеру, сделала несколько снимков.

- Ты... ты еще это в газету отправить не забудь. Мы тут браконьерством занимаемся, а ты снимаешь! – шутливым тоном поругал меня папа.

- Тебя посодют, а ты не воруй, - заступился за меня Вовка.

- Ды не посодют, не робей. Своих не сдаем, - ответила я.

- Ты не рыбу, ты вона дядек снимай лучше. Секси! – зубоскалил Вовка.

Дядька и папа опустили бредень и медленно зашагали вдоль берега.

- Сейчас, Надь, щуклю килограмм на семь вытянем! – крикнул папа.

- Она тебя там так и ждет.

- А чего нет-то? Ой! – папа вдруг споткнулся в воде обо что-то, чуть было не упал, но Рома успел подхватить его.

- Топи его, Ромик! – закричал Вовка, смеясь, - Топи!

- Но, но! Топи, говорит! Сейчас кое-кого потопим! – огрызнулась я.

Они обошли с бреднем почти все небольшое озеро. Рыбы наловили немало, были и щуки, и лещи, и окуни. Мы все переоделись, перекусили, снова загрузились в машины и поехали обратно.

Когда мы приехали, тетя Ира накрывала стол. Рядом с ней хлопотала моя бабушка, которая пришла помочь. На плите уже стояла огромная кастрюля, в которой должна была вскоре булькать ароматная уха. Пока тетя Ира занялась рыбой, мы вышли побить баклуши в сад. В глубине стояли большие потрепанные временем садовые качели идве низких скамейки рядом. Мы расселись, снова потек разговор.

- А кот-то где? – спросил папа.

- Он ко мне теперь не подходит, - ответил дядька. Он сидел напротив нас на бревнышке, покуривал самокрутку.

- Что так? – спросила бабушка.

- Получил! - многозначительно протянул усач.

- Что случилось? – спросила я.

- Ды вот, - начал он, - вышел я как-то с утреца покурить в одных трусиках. Сел вот как сейчас, на бревнышке этом. Сижу, курю. Вдруг чувствую… как-то тепло ноге. Смотрю – ба! Тимка! Ссыт! Прям на мою ногу! Ну я его веником.Он теперь меня за пять метров обходит.

- Ну понятно, почему он к тебе теперь не подходит, - понимающе ответил папа, - Он тебя уже пометил, можно больше не ходить к тебе.

- Дааа, - усач выкинул бычок куда-то в сторону забора, - сижу, значит, никого не трогаю. И этот разбойник. Дует. Как ни в чем не бывало. Ой, че делается-то, ой!

- Ведь вот в целом огороде места не нашлось! – бабушка смеялась от души.

- Ты у нас теперь меченный.

- А то! Эх, жалко скотину-то. Зря я его так отпорол. Коты, они ж злопамятные. Обиделся теперь.

- Простит и вернется как миленький! – попыталась я успокоить его.

- А то как же. Кто же его кормить будет?

Вдруг прямо над нашими головами открылось окно, выглянула тетя Ира:

- Есть идите! – скомандовала она, - готово уже все!

Мы вошли в дом, в залу, я обвела комнату взглядоми ахнула. Столломился от угощений, тут были и фаршированные перцы, и жареная рыба, и копченая, и тонко-тонко нарезанное сало, и свежайшие овощи только-только с огорода – огурчики, сладкий перец, помидоры. Но самое главное - это, конечно, уха. Большая чугунная кастрюля стояла в центре, возвышалась надо всем, словно гора Синай над пустыней, от нее валил пар, тетя Ира разливала ароматное варево по тарелкам.

- Тетя Ира! – вскрикнула я, - Да ты тут нам целую свадьбу собрала!

- Ой, ну что ты! - засмеялась она, - так, собрали всего помаленьку. Чем богаты.

Мы уселись за стол. Я схватила ложку, зачерпнула ухи, принюхалась, и отправила ложку в рот.

- Мммм! - не удержалась я, - сладкая!

Усатый дядька сидел прямо напротив меня, положив тяжелые руки на стол. Он не ел, а оглядывал нас, словно сытый кот. Иногда с прищуром смотрел на меня, улыбался при этом хитро и кокетливо приглаживал свои красивые усы.

- Вот мы умрем, - завела свою пластинку бабушка, - а вы будете вот так собираться и вспоминать нас.

- Ага, - кивнул усач, - вспомним, как по компасу одна ходила! Мамань, - обратился он к бабушке, - помнишь, как мы с подружкой твоей, бабой Маней, тогда побегали? Оооо! Ушла, час, два нету, ёшкин... Мы - искать! Туда, сюда, туда, сюда!

- Может, компас сбился? - спросил папа.

- Не знаю, что у нее сбилось! Нашли к вечеру только. Идет, красавица. Корзинка, спрашиваю, где. А она - не знаю, мол, где-то на дороге бросила, - он призадумался на минутку, -а вообще я с вами люблю ездить, - продолжил он, - хорошо. Чуть что – сразу поляну накрывают. Это мне нравится!

- Жень, а ты в одних вот этих вот? ... – бабуля обратилась к моему крестному, - Ну, в брюках-то?Прям в них рыбачил?

- Да ладно, в брюках! – громыхнул голос усача, - Он и без брюк позировал! Ооо, какой натюрморт!

- Да ну? – с сомнением спросил дядя Женя.

- А как же! Когда ты переодевался, такой весь коричневый, а ягодички-то белые, и весь в жиру. И тут как тут наш корреспондент с фоторужьем.

- Ды когда это успели меня сфотографировать? – не унимался мой крестный.

- Когда ты за машиной был.

- Так я специально туда ушел, спрятался.

- Ну, спрятался он! В такой компании разве спрячешься!Тем более у нас корреспондент Штрабикус, - дядька кивнул в мою сторону, - из-под колеса тебя сфотографировала.

- Специально за машину ушел… - то ли крестный мой очень хорошо играл, то ли принял все за чистую монету.

- А ты ее видел, машину-то? Это же тебе не шевроле, тут посадка-то метр! Смотрю, Штрабикус под колесом лежит, думаю – ой-ой-ой! Дядьку в натуре сфотографировала!

- Утром в куплете, вечером в газете, - пропел папа.

Бабушка, раскрасневшись, уже хохотала вовсю. А смеялась она красиво, певуче, как смеются девицы в старых советских фильмах.

- Ой, че делается то, ой! - вздохнул любимый мой дядька. Он пригладил усы, взял графин с самогонкой, плеснул себе и папе, и, кивнув, опрокинул рюмку в горло. Потом быстренько подцепил кусочек малосольного огурчика, понюхал его и отправил в рот.

- Хорррроши! – выдохнул он, хрустя огурчиком.

- Рыбы-то много наловили? – спросила бабуля.

- Ды неплохо, мамань, неплохо, и тебе достанется, - похвастался дядька.

- Увлеклись они, - тетя Ира вынырнула из дверного проема с большой тарелкой тушеной картошки с мясом, поставила ее в центр стола, - Картошечка! – объявила она, - Ешьте картошку с огурцами малосольными!

- Дааа, - протянул дядька, - а там непонятно, не то мы браконьеры, не то нудисты с голыми задами. А бегали-то ты да я, - он кивнул дяде Жене, - они-то с умом уже ехали, плавок там всяких понабрали, а мы-то – простота! Мы только с тобой трусишки меняли, а я-то вообще без трусиков ловил, в одных брюках.

- Тебе там ничего не откусили? – спросила с улыбкой тетя Ира.

- Вот разойдутся, и я тебе покажу.

- А чего показывать-то? – усмехнулся папа, - Все в Колодливе осталось.

- Эх!.. Хорошо наловили. А эти двое в лодке плавали, - он кивнул в мою сторону, - один греб, другая фотографировала в разных ракурсах. Завтра смело можно в прокуратуру нести, а послезавтра по три с половиной года нам обеспечено, - спокойно рассуждал он, - Ну, Гошке, как несовершеннолетнему, условно. И Вован вроде тут не при чем. А мы трое попали.

- Это он сейчас гоголем запел, а то мотор-то… Помнишь? В лугах мотор зашумел, и он присмирел сразу, и шепчет, мол, присядь под движок, бредень притопи.

- Знаешь! Дают-то не за бредень, дают за голову, а голов уже нормально было. А чем меньше голова – тем больше штраф.

Он взял в руки ложку, поковырял картошку, откопал приличный такой кусочек мяса, подхватил его ловко и отправил в рот. Вытирая масло с губ хлебом, снова заговорил:

- А на ночь как хорошо ездить! Хоть и комаров, конечно, пурга. Да и волки там, кстати, водятся. Но красивые места я вам могу показать! Бобровые эти… я ей показал, - он взглянул на меня, - и плотину где они собирают, и погрызы, и тропы какие они набивают. Бобров много. Мамань! – обратился он к бабуле, - Чтоб вода с озера не уходила, взяли в истоке и перегородили!

- Кто?

- Да бобры же!

- Вот и все!

- Да! А было бы воды поменьше, и нам было бы получше лазить. А так в Малом Колодливе вода на целый метр выше, чем в Большом.

Мне было хорошо, сытно, но из жаркой душной комнаты потянуло на свежий воздух. В этот момент мы с Вовкой и Гошей переглянулись, и, поняв друг друга, один за другим вышли во двор и направились в огород. Там мы уселись втроем в большие садовые качели, вновь начали болтать обо всяких пустяках. Мы могли разговаривать так очень долго, и этот разговор как будто ты ни о чем, тем не менее, никогда не проходил впустую. Как ни странно, даже за такими разговорами между людьми порой рождаются связи, более того – связи эти крепнут, ниточки превращаются в веревки, затем в цепи, которые никак не разорвать. У нас с Вовкой было мало общего, мало что совпадало, но притом мы связаны намертво связью, которая в тот момент была мне непонятна, но ощущение этой связи было реальным и тогда и сейчас, и она грела и греет, и светит, мерцая, словно свеча в летнюю ночь.

Мы так проболтали до темноты. Потом к нам пришел папа и присоединился к нашему разговору, он начал рассказывать разные веселые истории про бурную молодость усача. Стало зябко, влажный воздух щекотал ноздри.

- А где бабушка? – спросила я папу.

- Ушла уже давно, - ответил он, - и дядя Женя тоже домой ушел. Да и нам пора. Я вот собрался уже, только за вами зашел. Надо уже идти.

- Да, - согласилась я. Гоша рядом кивнул.

Мы посидели еще минутку, разглядывая звездное небо.

- Пора идти, - еще раз напомнил папа, - ты готова?

- Почти, - ответила я, - только сумку забыла в доме. - Сгоняю за ней.

Папа кивнул. Я повернулась к Вовке.

- Ну покедова! – он улыбнулся.

- Когда усы-то отращивать начнешь? – спросила я, улыбаясь одним уголком губ.

- Ты совсем на усах помешалась. Не идут они мне.

- Ты же не знаааешь!

- Знаю, - категорично ответил Вовка.

- Ты слишком самокритичен.

- Ну хоть какая-то слабость у меня должна быть.

- Знаю я твою слабость. Надежда имя ее!

- Топай, малявка! – ответил он, смеясь.

- Смешной ты, Вовк. Ну, пока!

- Пока, пока.

Я вскочила с качелей, быстро пролетела через весь огород, забежала во двор, и вдруг…

Вдруг увидела!

Дядька, мой любимый усатый дядька, такой сильный, такой находчивый, красивый, умный, талантливый, великодушный, обаятельный и привлекательный, - самый лучший в мире усач сидел на лестнице, согнувшись в три погибели и плакал звучно, всхлипывая, размазывая кулаками слезы, словно мальчик, у которого отняли любимую игрушку.

Я испугалась не на шутку.

Я еще раз вгляделась в темноту. Мой любимый усатый дядька сидел на ступенях, уронив голову на колени. Он попытался встать, качаясь, как тоненькая ивушка на ветру. Я бросилась к несчастному рыдающему усачу, подхватила его, чтобы он не свалился окончательно. Несчастное дитя размером с великовозрастного медведя не преминуло тут же навалиться на меня всем своим весом, а это не много не мало примерно полтора центнера.

Я крякнула. Потом глубоко вдохнула и крикнула:

- Дядьк! А ну, хватит хулиганить! Сам! Ножкой, ножкой!

Поднять я его не могла. Только стояла, напрягаясь всем телом, придерживая его, чтобы дядька не грохнулся окончательно. Он облокотился на меня, и я чувствовала запах рвоты вперемешку с алкогольным духом. Рубашка на нем была влажная от слез и еще бог знает чего. А усач все больше наваливался на меня, становилось все тяжелее.

- Эй, кто-нибудь! – что есть мочи крикнула я.

В доме послышался какой-то шум, наверное, я разбудила тетю Иру. Впрочем, оно к лучшему, одна я этого великана домой ни за что бы не дотащила.

Он немного выпрямился, стало легче. В этот момент выбежала тетя Ирина, быстро смекнула, что происходит, крикнула: «Сейчас, девочка!» - и бросилась во двор. Уже через миг вернулась вместе с Вовкой, они вдвоем стащилис меня дядьку, кое-как подняли его и повели в дом. Я осталась на лестнице, растерянная, перепачканная рвотой. Но более всего меня страшило, что вот этот большой и сильный человек, который, я была уверена, познал дзен и обрел абсолютное счастье, вот он лежал сейчас пьяный на лестнице, не в силах подняться, плакал, вытирал слезы, бормотал что-то нечленораздельное. Разве могло такое произойти? Разве возможно что-то подобное с абсолютно счастливым человеком? Я была растеряна и напугана.

Уже через минуту я, папа и Ромка шли домой. Папа тащил меня за руку, говорил что-то, но я не слышала. У меня в голове стояла картинка – лестница в темноте, а на ступенях большой человек, который рыдает, словно маленький мальчик.

На следующий день папа позвонил дядьке, тот сказал, что все хорошо, что он пришел в себя. Через неделю семейство Лаговых нанесло нам ответный визит. Были и угощения, и шуточки, и истории. Но время от времени та самая картинка вновь всплывала в моей голове, и я никак не могла расслабиться и просто получать удовольствие, мне казалось, что все как-то не то.

Я вышла в огород, села на лавочку. Разглядывала небо, слушала ветер. Неожиданно кто-то сел рядом со мной.

- Не помешаю? – услышала я знакомый голос. И усы щеточкой.

- Нет, конечно! – улыбнулась я.

Он закурил. Заговорил о каких-то мелочах. А потом вдруг неожиданно выдал:

- Ты прости дядьку старого. Седины нажил, а умов не стало больше.

- М? – не сразу поняла я.

- Я тебя тогда там на лестнице чуть не раздавил, дурак старый!

- Ды ничего, ничего, нормально все. Я сильная, - я поспешила его успокоить.

- Да, - уверенно сказал он, - тебя так просто не раздавишь.

- И многое прощается тому, кто возлюбил много, - зачем-то сказала я.

На секунду повисла пауза.

- Дядьк, - осторожно начала я, - у тебя на следующий день голова сильно болела?

- Голова-то? Нет! У меня такого не бывает!

- Ну ничего себе!

- Есть одно средство! Вот, смотри, берешь свеженькое яичко… - он заговорил так, будто делился со мной рецептом вечной жизни, или рассказывал почти правдивую легенду о несметных сокровищах, зарытых прямо в нашем огороде.

И сразу как-то полегчало.

Он уже давно ушел, а я все сидела, размышляла о счастье. Все-таки неправ Пушкин, есть оно, счастье, есть. Вот только оно – не взрыв, и, простите уж мне мой французский, оно точно не фонтан. Счастье, оно не врывается в парадную дверь, размахивая напомаженными усами и выкрикивая анекдоты. Оно приходит тайно, неприметно, как усы не сразу отращиваются. И, надо признать, что не всякий усатый дядька, сколь бы ни были атомно очаровательны его усы, сможет сеять вокруг себя добро и хорошее настроение и после плохого урожая. Ровно и не всякий безусый салага однозначно безнадежен по той единственной причине, что усов не имеет. И Москва не сразу строилась, скажу я вам!

Поэтому самое большое достижение моего дядьки – не усы, а счастье, конечно. То самое, которое тихо растет, если его поливать каждый час, рыхлить, подкармливать, - взращивать трудом своим, делом, мыслью. И для того, чтобы быть счастливым, нужна не магия, не божественное вмешательство, не судьба. Счастье – это свет, тихий, ровный, такой, что льется во тьме, и тьма не объяла его. Это добро. Это любовь. И счастье приходит к нам счастье разными путями, в разных обличиях, но приходит не извне, а рождается внутри. И, как про царство небесное нельзя сказать, что вот оно здесь или вот оно там, так и про счастье, ибо есть лишь оно внутри нас. А, может, это одно и то же, просто имена разные.