– Ты потрясающий мужик, Седов! – сказала она и он подумал, что она преувеличивает. Он подумал, что это не совсем так, а точнее – совсем не так. Он – потрясающий? Нонсенс. Да, голова, конечно, у него иногда варит неплохо. Да, минимальным набором джентльменских качеств он обладает – ну, там, цветы подарить... иногда, в лифт пропустить впереди себя, о живописи пару многозначительных фраз ляпнуть... Ну, что еще? Ах, да, о политике порассуждать с надменным видом – мол, кругом все идиоты и лишь он один знает, как ЭТУ страну выволочь из дерьма. И все?

Он подумал, что она совсем не права. Что сказала она это потому, что любит. А любовь, как известно, зла...

– Бе-е-е, – проблеял он вслух и увидел, как двое прохожих в ужасе шарахнулись в сторону, – Бе-е-е! – еще громче проблеял он и скорчил им вслед дебильную рожу.

– Ну ты, коз-зел, – услышал он вдруг чей-то голос и обернулся. Перед ним стоял плюгавенький мужичишка в грязном одеянии, смутно напоминавшем плащ, из единственного кармана которого торчало горлышко бутылки. – Бухло на двоих буишь?

Мужичка крепко садануло в сторону, но он, натренированный за многие лета пития, лихо увернулся от сатанинского толчка и устоял.

– Буду, – неожиданно для себя согласился Седов.

– Пшли, – удовлетворенно кивнул мужичишка и – для страховки – широко расставив ноги в стороны, сделал решительный шаг вперед.

Устроились они за коммерческой палаткой. На ящиках. Вокруг валялись пустые жестяные банки из-под колы, картонные коробки с иностранными надписями... Седов подумал, что еще два-три года назад такого не было, что Москва была просто-напросто девственно чиста, не зная и не ведая о заграничных товарах – всяких там «Амаретто», киви, «Баунти», «Сникерсах». А сейчас – подишь ты! – в самом вонючем переулке можно встретить кучу мусора с пустыми «Наполеонами», обертками «Milki Way» и пластиковыми баллонами «Black John». «Приобщились наконец-то к мировой цивилизации, – усмехнулся про себя Седов, – Подумаешь, что на отечественный сыр из-за бешеной цены только смотреть можно, зато на каждом углу ананасы с шампанским. Блеск!»

– Чухнарь, – сказал мужичишка, внимательно рассматривая вытащенную бутылку бормотухи.

– Чего? – не понял Седов.

– Звать меня так, – ответил мужичишка.

– А-а, – с уважением протянул Седов и представился сам: – Сергей Константинович.

Чухнарь внимательно осмотрел Седова и отрицательно мотнул головой:

– Нет, – сказал он – Ты – профессор.

– Нехай, – легко согласился Седов, почему-то перейдя на украинский, которого не знал.

Чухнарь мастерски откупорил бутылку и хотел было ее ополовинить, но передумал и протянул ее Седову.

– Пей первым, профессор, – сказал он и добавил: – Тыщу лет с интелихентами не лакал.

Седов взял бутылку, но выпить не успел. Прямо перед ним возникло НЕКТО, чей пол было весьма трудно определить, и, жадно сглотнув слюну, уставилось на Седова.

– Катька! – сурово сказал Чухнарь. – Опять на халяву приперлась?!

«Господи! – поразился Седов. – Так это женщина?!»

– Почемуй-то на халяву? – возмутилась Катька. – У меня во, – она вытащила из кармана соленый огурец и яблоко.

Седов поморщился и отвернулся: от Катьки нестерпимо несло мочой и еще чем-то мерзким.

– Опять на помойке подобрала? – не унимался Чухнарь.

– И что?! – вскинулась Катька – Я ж их под краном помыла.

– Катерина, – неожиданно проникся к ней жалостью Седов – Садись с нами.

Чухнарь безразлично пожал плечами и сказал:

– Раз профессор не против, хрен с тобой, садись.

Катька села. И тут Седов обомлел: Катьке-то, как оказалось, было лет двадцать – не больше! Но – Бог ты мой! – как она выглядела! Грязные, нечесаные волосы, помятое, серое лицо и – естественно! – синяк под глазом. «Э-эх, – подумал Седов, – Катька, Катька! Что ж ты с собой натворила!» Он вдруг вспомнил, что всегда, когда он встречал таких девиц – у пивных ларьков, винных забегаловок, на вокзалах – у него постоянно появлялось острое ощущение жалости к ним Мужик-алкаш – это было естественно, привычно, впитано в кровь всех поколений любимой Родины. Да и на самом деле: что за мужик, который хоть раз в жизни не нажрался до опупения? Сморчок! Но вот баба-алкашка? Это было ненормальностью, абсурдом. Ну, хотя бы, потому, что кто же в таком случае приволакивал бы домой мужиков-алкашей, раздевал их и укладывал неразумных в постель? Седов подумал, что Катькой можно было бы заняться: привести ее домой, загнать в ванну часа на два, расчесать, накормить, дать книжку, в театр сводить... «Ты посмотри на него! – хмыкнул про себя Седов, – Умник выискался! У Льва Николаевича лавры духовного воспитателя-наставника отобрать собрался, олух!»

Седов глубоко вздохнул и спросил:

– Катерина, а кто это тебе фингал под глазом поставил?

– А кто ж его знает-то? – пожала плечами Катька, – Может, и сама у....сь.

– Не матерись, – недовольно поморщился Седов.

– Неужто эт я? – грубо фальшивя, удивилась Катька. – Во дура-то!..

– Профессор, – услышал Седов голос Чухнаря, – ты бухло жрать пришел или с Катькой трепаться?

– На, – протянул Седов свою долю Катьке, – я не буду.

Катька с жадностью хватанула бутылку и в одно мгновение ее ополовинила.

Чухнарь взял у нее бутылку, вытащил из кармана грязный платок и тщательно обтер горлышко.

– Она ж, дура, – поймав взгляд Седова, сказал Чухнарь, – за пачку сигарет любого на себя затащит. Может, и спидой давно болеет, а береженого – Бог бережет.

– Врешь, скотина! – взвилась Катька. – Эт ты от зависти, что я тебе не дала ни разу!

– Чиво-о? – сморщился Чухнарь и затрясся в беззвучном хохоте – Да ты знаешь, когда он у меня последний раз подпрыгивал-то, а? Оть, дура! – Но тут Чухнарь замолчал и о чем-то глубоко задумался. – А действительно, – начал размышлять он вслух, – когда ж это было-то? Лет пять назад? Не-е, – мотнул он головой, – Лет десять?..

Седов провалился. Провалился и все. И это удивительно сладкое падение, которое не хотелось прерывать, которое невозможно было прервать – происходило на фоне мерзких приставаний Катьки. Катька, широко раскинув ноги в стороны и похабно выставив на всеобщее обозрение свои грязные подштанники, истерично хохотала, уродливо подмигивала и со словами: «Боишься, профессор? Иль у тя тоже не подпрыгивает?!» – тащила и тащила Седова на себя...

Наваждение исчезло в метро. Разом исчезло. Словно после ледяного утреннего душа. И тут же – эхом в грохочущем вагоне – обрушились, заставили бешено колотиться сердце слова: «Ты потрясающий мужик, Седов! Ты потрясающий мужик...»

И Седов вспомнил все.

Они шли традиционным маршрутом – «среди помоек», как ехидно подметила Ленка. «Конечно, – говорила она, – некоторые джентльмены возят своих дам пообедать в Париж, а некоторые предпочитают прогуливать их на свежем воздухе – среди вонючих мусорных ящиков!»

Седов остановился и резко притянул Ленку к себе. Зелень ее глаз мягко обволокла Седова, и он, тая под Ленкиным взглядом и – в который раз! – восхищаясь ее льняными волосами, полушепотом произнес:

– В Париж прям щас?

– Ага, – легко согласилась Ленка.

Седов с сожалением выпустил Ленку, засунул руку в карман, достал кошелек и извлек из него единственную тысячерублевку.

– На крабов с чесночным соусом хватит, – сказал он.

– Еще чего! – возмутилась Ленка. – В Париже, на Монмартре и крабы?! Ну уж нет! Только – ананас со свечкой!

– Хорошо, – сказал Седов – Но тогда нам придется заехать в банк – снять со счета тысяч десять-двадцать долларов.

– Так в чем же дело? – пожала плечами Ленка.

– Действительно! – хмыкнул Седов и, подняв Ленку на руки, лихо донес ее до первой попавшейся коммерческой палатки.

– Ананас со свечкой есть? – просунув голову в окошко, развязно спросил он продавца.

Продавец – верзила лет двадцати пяти – смерил Седова презрительным взглядом, не спеша выдохнул ему в лицо дым от сигареты «Мальборо» и, откинувшись на спинку стула, медленно произнес:

– Будешь пургу гнать, дешевка, я те свечку на кладбище поставлю, понял?

– Шуток не понимаешь, – трусливо ретировался Седов и, протянув тысячерублевку, униженно попросил: – «Баунти», пожалуйста.

– И все? – криво усмехнулся продавец.

– Все, – с вызовом произнес Седов и почувствовал, как внутри у него закипает глухая ненависть. Седов знал себя, знал, что способен гнуться перед начальством, потому что в родной стране без этого он никогда бы не защитил докторскую и не стал профессором, знал, что способен спасовать перед хамством и наглостью, потому что считал схватки с ними бесполезной тратой времени и нервов. Но он также знал и то, что существует предел его сгибания. Этот предел не был подвластен ему. Он существовал внутри Седова самостоятельно, подчиняясь какой-то своей логике и имея набор своих нравственных и моральных критериев.

И сейчас, спиной ощущая Ленку и вдруг именно сейчас осознав, ЧТО она для него значит, Седов понял: ПРЕДЕЛ перейден. В глазах у него потемнело, и он, ощутив в себе какую-то необузданную силу, под треск лопнувшего стекла продрался внутрь палатки, ухватил продавца за ворот куртки, выдернул из его рта сигарету и, глядя ему в глаза, медленно затушил ее о его ладонь. Обезумевший от боли парень даже не вскрикнул.

– Я задушу тебя вот этими руками и кадык твой поганый зубами вырву, понял?! – прошипел Седов и заорал: – Шоколадку мне, мерзость, быстро!

Парень, как ошпаренный, вскочил со стула и, схватив «Баунти», подобострастно вложил шоколадку в руку Седова.

– Благодари Бога, что ты ни разу не вякнул своим вонючим языком, погань! – сказал Седов и, стряхивая с себя осколки стекла, выбрался из палатки наружу.

Ленка, глядя на Седова округлившимися от ужаса глазами, тихо прошептала:

– Что с тобой, Сереженька?

– Пошли, – коротко бросил он.

Они долго шли молча.

– Ты испугалась? – наконец спросил он.

– Да.

– Не бойся, – ответил он. – Меня – не бойся.

– Я не тебя испугалась, – ответила Ленка – А за тебя...

Седов поморщился и скрипнул зубами.

– Понимаешь, какой идиотизм, – начал он. – Вот знаю – дерьма во мне хватает. Но ведь знаю и другое – нормального, человеческого у меня во сто крат больше. Но оно ведь никому не нужно. Востребуется только зло. И получается, что добро – это зло, победившее зло. Абсурд? А ведь мы именно так и живем: наказываем мерзавцев и подлецов и радуемся, что восторжествовала справедливость. А на самом деле такая справедливость – не от Бога, от – сатаны. Из того же порядка, что и кровь за кровь... В общем – чушь собачья...

Седов остановился, повернул Ленку лицом к себе и осмотрел ее всю, как он любил ее осматривать: от кончиков пальцев и дальше – щиколотки, коленки, потом...

– Прекрати, – сорвавшимся голосом произнесла Ленка, – а то!..

– Что?

– Прямо сейчас?

– Да.

– Здесь?

– Да.

– Ты с ума сошел...

Падал снег – огромными лохматыми хлопьями, погружая дома, деревья, машины в ослепительную белизну взбитых сливок, устанавливая свое течение времени и свой порядок вещей...

– Ну?

Они смотрели друг на друга воспаленными от охватившего их жуткого желания глазами и не могли сдвинуться с места.

– Ну?

– Идем, – решительно взял ее за руку Седов и направился к стоявшим на обочине «жигулям».

– Ты что?! – вскрикнула Ленка и потащила его назад – Вокруг же люди!

– Вокруг – никого нет...

И ничего. И никого. Лишь беззащитная молочно-белая полоска обнаженного живота. Лишь расширенные в ужасе дикого восторга зрачки глаз. Лишь безумие неподчиняющихся воле и рассудку тел. Лишь несущееся с бешеной скоростью куда-то в пропасть обезумевшее пространство. И – ни одной мысли. И – туман. И – нежелание возвращаться. И – рухнуть, раствориться друг в друге без остатка. И – никуда не спешить...

– Что это было? – спросила она, не ожидая ответа, понимая, что объяснения этому нет и не может быть. Разве возможно объяснить то, над чем невластен? – А было? – Ленка заглянула ему в глаза.

Седов вздрогнул и, оглянувшись назад, посмотрел на «жигули».

– А как ты узнал, что «жигули» открыты? – начала приходить в себя Ленка.

– Я не знал, – медленно возвращаясь в реальность, сознался Седов, – Но я был уверен!

– А если бы машина была на сигнализации? – в ужасе прошептала Ленка.

Седов отрицательно качнул головой.

– Нет.

– А если бы...

– ...водитель вернулся? – перебил ее Седов, – Но он же не вернулся! Я знал, что мы – одни. Ты понимаешь? Одни!

– Ты сумасшедший, – тихо сказала Ленка.

– Я?! – Седов подхватил и закружил Ленку – Ты ничего не понимаешь! Быть может, сейчас во всем мире мы с тобой единственные нормальные. Все остальное-аномалия!.. И губы. И руки. И все вновь. И все – по-другому...

– Хватит! – с силой оттолкнула Седова Ленка. – Так же нельзя! Так не бывает!

– Бывает.

– Ну что это такое, а? – жалостливо спросила Ленка.

– Любовь, – ответил Седов и почувствовал, как коряво прозвучало это слово. Единственное слово, которое могло бы объяснить все произошедшее, происходящее. Но – не объяснило. И оно оказалось куцым, неполным, несовершенным...

– Все! – мотнула головой Ленка, словно сбрасывая с себя наваждение. – Мне пора.

– Я отвезу тебя на такси.

– Что?! – Ленка ехидно поджала губы, и Седов понял, что ее – как она сама говорила – «понесло». – На свои чахлые рублишки, да? Ты разве забыл, что я у тебя – самая выгодная женщина: к роскоши не приучена, а из всех видов транспорта предпочитаю исключительно метро.

Он был благодарен ей: ее внешне нахальная ирония изящно обволокла его самолюбие, не поцарапав и не поранив. Но... Это «но» он решил оставить на потом.

А Ленку «понесло» по-крупному: глаза у нее заполыхали бесовским огнем, слова полились как из рога изобилия, движения стали резки и решительны.

– И вообще цени, Седов! Такой дуры-дурищи у тебя не было и не будет! Чтоб посреди Москвы, на виду у всех! – Седов был в восторге. – А, может, ты со всеми так? Может, это у тебя стиль такой? А с психикой у тебя все нормально? – Седов ее обожал. – А справка у тебя есть? И руки у тебя нахальные! И губы бесстыжие! И дипломат свой ты уже не протирал от грязи лет сто! И рубашки у тебя все мятые! И... – Седов ее просто боготворил. – И!..

И все. Ленка вмиг смолкла, подняла на Седова восторженные глаза и, делая ударение на каждом слове, отчетливо произнесла:

– Ты потрясающий мужик, Седов!

И исчезла.

А он...

А он вдруг ощутил жуткое презрение к себе: «но», которое он оставил на потом, огромной, маслянистой, грязно-серой кляксой со всего маху залило лицо, мерзко смердящими струйками поползло внутрь его Я. И он почувствовал свое полное ничтожество. Все его «плюсы», которыми он подспудно гордился – и его докторская, и его вес в своем институте, и его блестящие научные статьи, и его бешеная работоспособность, и его умение отбросить все второстепенное и сосредоточиться на главном, и его внутренняя убежденность в значимости своего собственного Я – все вдруг оказалось никчемным, пустым по сравнению с тем, что он не смог отвезти Ленку на такси. Ленку, которую он обожал, за появление которой благодарил Бога, хотя и не верил в него.

Никогда Седов не считал себя неудачником. Наоборот, он всю жизнь с презрением относился к тем, кто позволял себе жаловаться на судьбу, плакаться в жилетку соседу и быть тряпкой. Лозунг «каждый – хозяин своей судьбы» Седов принимал полностью и следовал ему всегда. Он никогда не отступался: мелкие препятствия – не в счет. Поставил себе целью стать суперпрофессионалом в своей любимой палеонтологии – и стал им! Во всяком случае в институте равных ему не было. Угробил кучу времени и сил на разработку абсолютно новой методики поиска и проведения раскопок, чувствовал, что удача – рядом! И не ошибся! Результаты летних раскопок ошеломили ученый мир. В институте Седова уже считали без пяти минут членкором. Но!

Но с появлением Ленки Седов с удивлением обнаружил, что помимо его палеонтологии имеет право на существование и любимая женщина. А совсем скоро он понял, что сначала – любимая женщина, а потом – все остальное.

С Ленкой он стремительно открывал для себя дотоле им незамечаемое или попросту игнорируемое, и первым открытием, особенно больно ударившим по его самолюбию, было осознание того, что он нищ. Он – гордость института и чуть ли не всей отечественной палеонтологии! За весь его каторжный труд и блестящий талант родная страна платила ему сорок тысяч рублей в месяц! Государство, как оказалось, ни в нем, ни в его трудах не нуждалось. Охваченное страстным желанием порвать с тоталитарным прошлым, оно плевать хотело на Седовых и их проблемы.

А тут Ленка.

– Ты потрясающий мужик, Седов!

Он – потрясающий? Нонсенс.

– Бе-е-е! – проблеял он вслух и увидел, как двое прохожих в ужасе шарахнулись в сторону, – Бе-е-е!..

Следователь, капитан милиции Караваев ехал на осмотр места убийства с безразличием подневольного человека, вынужденного выполнять то, что ему обрыдло до невмоготы. Он уже заранее знал, что это дело безнадежно, что оно повиснет в воздухе точно так же, как и куча других дел, которые невозможно было раскручивать по одной простой причине – из-за нехватки времени.

Караваев устал. Устал давно. Причем не физически, а морально. И эта моральная усталость добивала, делая его раздражительным и неуживчивым. Он часто ловил на себе удивленные взгляды сослуживцев, и это его еще больше раздражало. Караваев их ненавидел. Одних – за то, что изображали из себя бескорыстных патриотов, готовых подставить под пулю свои набитые дерьмом головы, других – за то, что были трусливы и никчемны, третьих...

Он ненавидел их всех.

И себя – тоже.

И сегодняшнюю погоду – конечно же мерзкую, конечно же с дождем и с ледяным ветром.

«Уазик» остановился, и Караваев с отвращением подумал о том, что нужно вставать и идти. Ради чего? Чтобы опять увидеть разможженную голову какого-нибудь алкаша? Или кровавые результаты разборок выросших, как грибы, мафиози?..

К его неудовольствию – несмотря на раннее утро! – вокруг места убийства было полно зевак. «Идиоты!» – с ненавистью подумал Караваев. Для него, постоянно соприкасавшегося со смертью и так и не сумевшего привыкнуть к ней, было непонятно и отвратительно это какое-то извращенное людское любопытство к обезображенным трупам. И самое жуткое заключалось в том, что это любопытство было сильнее ужаса смерти. Ужас требовал отвернуться, любопытство же – смотреть, смотреть, смотреть!..

Трупов было два – мужчина и женщина. Караваев увидел их – со связанными за спиной руками, с огнестрельными ранениями в затылок – и автоматически отметил про себя, что когда-то он уже подобное видел...

* * *

Седову надоело. Так дальше было нельзя: встречи урывками, гулянья под луной – все это было, конечно, здорово... в восемнадцать лет, но не в сорок же!

Он озверел от мыслей: квартиру снять? Но за его научную зарплату даже в туалет в гостинице не пустят. Дома? В его-то комнате в коммунальной квартире, в которой он жил вместе с мамой?

А по телевизору: «Райский отдых на Канарских островах», «Багамы – это не мечта, это – реальность!», «Хотите коттедж – пожалуйста!» А на улицах – мальчики двадцати пяти лет на «мерседесах». А в магазинах!..

«Василий! – наконец осенило Седова. – Как же я о нем забыл-то?!»

На самом деле он был не Василием, а Валерой, но еще в школьные годы Седов окрестил его Василием, а он Седова – Федором.

Василий в начале Горбачевской перестройки неожиданно бросил работу, развелся с женой, купил себе какую-то лачугу в Подмосковье и, никого не предупредив – даже Седова, исчез. Седов разыскал его через пару месяцев. Они просидели всю ночь, выпили бадью самогонки (это первое, чему научился Василий, осваивая ведение собственного хозяйства) и ничего друг в друге не поняли. Седов убеждал Василия в том, что надо быть полным кретином, чтобы бросить работу в конструкторском бюро, что у Василия все еще впереди и вообще, что ему просто надо лечиться. А Василий рассказывал Седову о том, что он собирается посадить сад.

Наутро, когда они прощались у калитки, Василий, глядя куда-то мимо Седова, сказал:

– Перестройка, Федор, – говно. Не в том смысле, что нам не надо переделываться. Мы – тоже говно. А в том, что все перегрызутся, друг друга пожрут, а в дерьме будешь ты, я и миллионы дебильно-трудящихся масс. Ты представь себе – семьдесят лет пьяного гудежа! Как ты думаешь, сколько потребуется времени, чтобы проблеваться? Вот. А я хочу яблочки выращивать, кулубнику. Приедешь ко мне, а я те кулубничку собственную, да с молочком от своей коровушки, а?

С тех пор прошло восемь лет.

Седов позвонил на междугородку и заказал разговор с Василием. И пожалел. Потому что из Москвы легче связаться по телефону с Нью-Йорком, чем с Подмосковьем.

Но, к удивлению Седова, на следующий день он услышал голос Василия:

– Очередного птеродактиля раскопал?

– С чего это ты взял?

– Иначе бы ты меня не искал.

– Нет, – ответил Седов. – Не птеродактиля. Женщину.

Василий замолчал.

– Повтори, – наконец ожил он.

– Жен-щи-ну, – по слогам произнес Седов.

– Та-ак, – тяжело вздохнув, протянул Василий. – Случай уникальный. Я был абсолютно уверен, что твоя голова и остальные органы способны приходить в сильнейшее возбуждение только при виде черепков...

– Ну ты, черепок, – обиделся Седов, – заткнись, а не то!..

– Ладно, – пожалел Седова Василий. – Тебе нужен мой дворец?

– Да.

– И что ты в нем будешь делать?

– Как что? – хмыкнул Седов, – Носки штопать.

– А у тебя их много?

– На неделю хватит.

– А ниток? – не унимался Василий.

– Да пош-шел ты!..

– С нитками в стране напряженка, – глубокомысленно заметил Василий, – Все порваны. А поэтому вместо мяса – бананы по диким ценам, вместо...

– Слушай, – оборвал его Седов, – тебе, случаем, трибуна не нужна?

– Хорошо, – наконец успокоился Василий, – Приезжай, – и положил трубку.

Дом Василия Седов с Ленкой отыскали быстро. Хотя узнать его было и не так просто: за годы отшельничества Василия развалюха превратилась действительно во дворец – с роскошными резными ставнями, новой, сияющей на солнце крышей, с крыльцом, словно сошедшим с иллюстраций к русским народным сказкам. А об участке вокруг дома и говорить нечего – сплошной восторг: все идеально распланировано, вычищено...

Василий их встретил в сенях. Был он в самом что ни на есть настоящем фраке, в кипельно-белой сорочке с безжалостно врезавшимся в шею жутко накрахмаленным воротничком, при темно-бордовой бабочке и в пенсне, цепочка от которого небрежно спадала из кармана.

– Проходитя, гости дарагие в горницу, – с достоинством склонив голову набок, произнес Василий.

– Павлом Петровичем Кирсановым заделался? – хмыкнул Седов.

– А я те слова ище не давал. Нято выставлю за дверь-то, а красавицу твою оставлю.

– Щ-щас прям!

– Федор, – строго сказал Василий, – не перечь хозяину, ой не перечь...

– Напугал! – усмехнулся Седов.

– Эх, красавица, – покачал головой Василий и открыл дверь в комнату, – чего ты в нем нашла? Неотесан, груб, манеры, как у птеродактиля...

– Ты кроме птеродактиля-то хоть еще одного ископаемого знаешь? – поинтересовался Седов.

– А как же, – оживился Василий, – Тебя, например.

– Ну!.. – захлебнулся от возмущения Седов.

– Ладно, – сжалился над ним Василий, – успокойся. Ты не ископаемый, ты – неандерталец. И ваще – отстань. Дай-ка я твою девицу рассмотрю.

Василий не спеша оглядел Ленку сверху донизу, потом так же не спеша обошел ее вокруг и сделал вывод:

– Вот что, Федор, баба у тя в целом блеск. Особливо – ножки. Признаюсь – аж дух захватывает. Задница, конешно, тощавата, да грудь мелковата. Но ничаво: были бы кости, мясо нарастет.

– Та-ак, – ехидно протянула до сих пор не проронившая ни слова Ленка, и Седов увидел, как в ее глазах взвились чертики, – Оценил; значит, Шварценеггер захолустный, – Она так же не спеша обошла Василия вокруг, ткнула пальцем в его мило отвисшее брюшко, смерила презрительным взглядом и сделала свой вывод: – Стар, лыс, да с пузом. Да еще с бешеным самомнением. Комплексуешь, миленький?

– Ух, ты! – восхитился Василий, – Да она у тебя ишо и языкаста! Так тебе, голубушка, цаны нету.

– Неужто сомневался, голубок?

– Грешен, – вздохнул Василий, – Мыслил прямолинейно: баба незамужня, да ишо москвичка. Два совершенно зверских отрицательных фактора. Незамужняя – значит, или с непомерными амбициями по поводу непревзойденности своей личности, либо настолько мерзопакостна, что замуж никто не берет.

– Ну а москвичек-то за что так не жалуешь? – поинтересовалась Ленка.

– О-о, – покачал головой Василий, – Москвички – порода девиц особая. На этой породе диссертацию можно защищать...

– Ну вот что, – не выдержал Седов, – если мы этого Цицерона сейчас не остановим, то рискуем остаться без ужина.

Он сграбастал Василия и буквально внес его в комнату.

– Ты за это, что ль, его полюбила-то? – еле вырвавшись из медвежьих объятий Седова, проворчал Василий.

– И за это тоже, – засмеялась Ленка.

– Без ужина... – продолжал ворчать Василий, – Жрать, что ль, сюда приехали?..

– Конечно, – сразу отреагировал Седов, – Неужто тебя слушать, речистый ты наш.

– Ладно, – буркнул Василий и театральным жестом пригласил их к столу. – Сделайте милость, разделите со мной скромную трапезу. Вот, пожалте, огурчики соленые, помидорки, котлетушки, картошица – все свое, выращенное, выхоженное, без всяких бесовских нитратов – натуральное. И это тоже, – Василий с благоговением взял со стола литровую бутыль и с гордостью показал этикетку, точнее – наклеенный на бутыль кусок пластыря, на котором шариковой ручкой было выведено: АМАРЕТА - ДИ САРОНА (самогон).

– Ну?! – гордо вопросил Василий.

– Блеск! – с уважением кивнул Седов.

– Песня, – язвительно хмыкнула Ленка. – Только пейте эту «Амарету» сами.

– Вот, Федор, – вздохнул Василий, – полюбуйся на типичную москвичку: она едва показавшись на свет божий, уже была уверена, что все ей должны и обязаны...

– Да-а, – прервала его Ленка, – крепко, видно, тебя москвичка-то покарябала, если ты их всех так невзлюбил.

– Дело-то, конечно, не в москвичке, – вдруг бросил ернический тон Василий и, нагнувшись, достал из-под стола еще одну бутыль, – Просто... Просто есть люди, которые счастливы оттого, что берут, а есть те, для которых счастье – отдавать. Впрочем, – поморщился он, – это все слова... Вот, попробуй-ка, Ленок, наливочки из клубники. Голову даю на отсечение – завизжишь от восторга.

Василий наполнил Ленкин стакан наливкой, а два других – самогонкой.

– Продукт – зверь, – предупредил он. – Очищен по самой передовой технологии. Не зря ж, в конце концов, пятнадцать лет «оборонке» отдано. Весь институт над проблемой очистки от сивушной дряни вкалывал денно и нощно. Какие светлые головы! Какие неординарные решения! Э-эх! За таланты! За российские таланты, которым никогда не суждено раскрыться!

Они выпили.

– Градусов шестьдесят, а? – с удовольствием крякнув и закусив помидором, поинтересовался Седов.

– Шестьдесят два.

– У меня просто нет слов. Это не самогон – фантастика: мягок, как персиковый сок, чист, как слеза Афродиты, крут, как стадо рокеров...

– По второй?

– Непременно.

Василий разлил самогонку и взглянул на Ленку:

– А ты что притихла, аль наливочка не по душе пришлась?

– Что ты! – улыбнулась раскрасневшаяся Ленка, – Впечатление – неизгладимо, подобного просто не пивала.

– То-то, – удовлетворенно кивнул Василий и предложил: – За русскую водку – помощницу, друга, врача и духовного наставника!

Они выпили.

– Ты груздочком, груздочком закусывай, – поучал Седова Василий, – Он, мерзавец, вырваться норовит, а ты его вилкой-то в бочину покрепче, да и в рот. Ну? А за ним, следом – лучку аль чесночку.

– Благодарность тебе, Вась, – смачно похрустывая грибочком, сказал Седов – Праздник ты нам устроил. Настоящий.

– Ну так по третьей?

– Ес-се-сена.

– Тогда за...

– Третий тост – за любовь, – встряла Ленка.

– Эт еще с какой стати? – поморщился Василий.

– По традиции, – ответила Ленка.

– Не знаю такой традиции, – мрачно сказал Василий.

– Зато я знаю. – Ленка задумчиво покрутила в руках стакан с наливкой и начала говорить – как будто самой себе: – А если вдруг ударило током... Ведь не было ничего... Откуда?.. И почему? И когда чувствуешь – физически чувствуешь! – как стонет душа, как бьется в бешеном восторге сердце... И когда вдруг понимаешь, что до этого ты не жила, что ты ЕЩЕ не жила...

Седов не сводил с Ленки глаз. Он съедал её глазами. Всю. И в плотном облаке, которое неожиданно заволокло сознание, медленно сближались и отталкивались друг от друга одни и те же слова: «Господи! Как же я люблю ее! Как же я люблю эту женщину! Как же я эту женщину люблю! Господи!..»

– ... и когда все равно где... и все равно как. И ничего не имеет значения... Только бы вместе...

Ленка замолчала.

– Красиво, – глядя куда-то в сторону, произнес Василий, – Что, впрочем, как раз говорит о том, что все это – игры. Дети играют в дочки-матери и войну, взрослые – в любовь. Но наступает время и дочки- матери надоедают, потому что надоели старые куклы, а новых – родители не покупают, как и новых пистолетов с танками. И у взрослых так же: чтобы поиграть снова – нужны новые персонажи. Но человек любит себя дурачить и каждый раз думает, что с новым персонажем игра будет совсем другой...

– Только не строй из себя пресыщенного жизнью идиота, – разозлился Седов.

– Ни в коем случае, – усмехнулся Василий, – Я просто реально смотрю на вещи. И, между прочим, ни в чем не собираюсь вас убеждать. Если вам нравится дурачить друг друга и вы от этого тащитесь – дурачьте, ради Бога!

Седову вдруг расхотелось говорить с Василием на эту тему. Расхотелось – и все. Он подумал, что глупо, да и ни к чему рассуждать о том, о чем и сам он, Седов, рассуждать не мог, потому что во всем, что происходило между ним и Ленкой, не было работы сознания – были лишь чувства и душа. Все неслось в каком-то стремительном потоке, где обжигающий взгляд, с ума сводящее прикосновение значили в сотни раз больше, чем миллионы искусно построенных фраз, где были сброшены все одежды и не было необходимости лукавить и притворяться, где все было алогично и потому – естественно, где все вызывало безудержный восторг и сладкую муку...

И плевать хотел Седов на «измышлизмы» Василия.

Но Василия словно прорвало:

– ... а любовь – из рода Одиночества. Из вечного стремления человека убежать от самого себя. Попытки вытряхнуть свои проблемы на кого-нибудь другого. И когда этот другой находится, они вместе в экстазе начинают сбрасывать каждый свои проблемы в общую яму и, с восторгом глядя на этот мусор, называют все это любовью. А через некоторое время яма начинает смердить...

– Хватит, – оборвал его Седов, – Ты нас на поминки, что ль, пригласил?

– И то верно, – рассмеялся Василий, – Каюсь. Щ- щас исправлюсь.

Он снял со стены гитару, легко прошелся по струнам и запел:

Как это все?
Как это вдруг?
Как это сделалось?
Та же листва,
те же дома,
та же трава...
То ли молчу,
то ли шепчу,
о ли надеюсь я –
Где ты была?
Где ты была?

Где ты была?
Если б не так!
Если б чуть-чуть
Если б заранее...
Все, как всегда:
здравствуй – прощай,
ночь – и ушла.
Но отчего маюсь
в тоске и ожидании:
Где ты была?
Где ты была?
Где ты была?

Что же теперь?
Что же потом?
Что же получится?
Жизнь пронеслась...
Поезд ушел...
Ночь сгорела дотла.
Ты ль для меня?
Я ль для тебя? –
Не перемучиться...
Где ты была?
Где ты была?
Ну где ты была?

– Хм, – покачала головой Ленка. – И чьи слова?

– Пастернака, естественно, – ответил Василий.

– Конечно, – согласился Седов, – Только зовут Пастернака – Василием.

– Я так и поняла, – серьезно посмотрела на Василия Ленка и, подумав, сказала: – А врешь ведь ты все.

– В смысле? – удивился Василий.

– Сочинил целый трактат о том, что любви нет, а сам ждешь ее как помешанный.

– Седов! – развел руки в стороны Василий, – Так она у тебя ишо и умна?! Ну, старик, я те не завидую...

* * *

И был провал. Полный провал в памяти. Как-будто целый пласт времени и пространства рухнул куда-то в пропасть, и там, корежась и извиваясь, превратился в дикий конгломерат разрозненных, ничем не связанных между собой видений и мыслей.

Седов так и не мог вспомнить, какого черта он потащился тогда к соседу-миллионеру? Сосед ему благоволил, хотя Седов до конца и не мог понять почему: то ли от того, что соседу было приятно иметь у себя в корешах профессора, то ли оттого, что собственных друзей у соседа не было, поскольку там, где шальные деньги, друзей не бывает, а бывают только враги и завистники, то ли оттого, что нужно же было соседу хоть перед нищим профессором блеснуть своим величием и богатством.

Седову сосед был абсолютно безразличен, и на его постоянные просьбы зайти и пропустить пару стаканов виски с тоником Седов всегда отвечал отказом.

А тут – согласился.

Сосед аж захлебнулся от такой удачи. Он втолкнул Седова в квартиру и, крепко ухватив его за локоть, потащил с экскурсией по своим апартаментам. Квартира соседа, как переспелый арбуз, просто трещала от избытка всевозможных коробок и коробочек, тюков и тючочков, огромного количества бутылок и банок...

Сосед, виртуозно ведя Седова по этому бесконечному лабиринту, то и дело выдергивал из какой-нибудь кучи вдруг попавшуюся ему на глаза безделушку и вручал ее Седову, но тут же выхватывал и со словами: «Это все говно. Вот, подожди!» – отбрасывал ее в сторону.

Наконец он усадил Седова в кресло и исчез на кухне.

Началось действие второе: из кухни сосед поволок в комнату все, что ему попадалось под руку – пиво в банках, ананас, бананы, икру, салями, буженину... Попутно он включил «видак» и предложил Седову посмотреть самую крутую порнуху, которая, как выяснилось, отличалась от обычной огромным количеством мужских и женских особей, переплетенных друг с другом самым невероятным образом.

– Как?! – причмокнув языком, спросил сосед.

Седов безразлично пожал плечами.

– Неужто не заводит? – удивился сосед.

В ответ Седов пробормотал что-то бессвязное.

– Ну, ты даешь! – Сосед посмотрел на Седова как на чокнутого. И вдруг его осенило: – Может, ты голубой? Я слышал, ученые и композиторы все на этом помешаны...

– Фиолетовый, – поморщился Седов и развязно сказал: – Мы с тобой виски трескать собрались или разбираться в моих сексуальных наклонностях?

– У-ух, – облегченно выдохнул сосед, – А я уж подумал!.. Ненавижу голубых! Я бы их!..

Он вытащил из бара бутылку виски, покрутил ее перед глазами Седова и с гордостью сказал:

– «Вайт либэл». Шотландские, между прочим. Только в валютке покупаю – гарантировано.

– Слушай, а у тебя какое образование? – потрясенный до глубины души произношением соседа, поинтересовался Седов.

– Советская школа, родной, – ответил сосед и подозрительно посмотрел на Седова, – Презираешь?

– Что ты! – усмехнулся Седов, – Восхищаюсь. Природная смекалка, хватка, не отягощенные абстрактными нравственными запретами...

– Чего-чего?! – насторожился сосед.

– Да-а, эт я так, – махнул рукой Седов, – Помнишь, Михайло Ломоносов, лапотник, а на тебе – Университет основал. Так давай за продолжателей святого дела Саввов Морозовых, Демидовых и прочих великих людей России.

Сосед, недоверчиво посматривая на Седова, разлил виски в высокие стаканы, добавил тоник и вдруг со злостью сказал:

– А все-таки не люблю я вас, интеллигентов вонючих. Все вы с подковыркой какой-то, не напрямую, с вывертами, аж блевать хочется.

– Ты меня, что ль, в интеллигенты зачислил? – хмыкнул Седов, – Вымерли, дорогой, интеллигенты. Давно вымерли. Одни эрзацы остались. И я – эрзац.

Седов взял стакан и, неожиданно для себя, залпом выпил.

– Вот это – по-нашему! – оживился сосед. – А то несешь какую-то туфту. Может, напьемся?

– А почему бы и нет? – легко согласился Седов и почувствовал, что ему действительно хочется напиться до умопомрачения, что и потащился-то он к соседу скорее всего из-за этого, чтобы унять, задавить непонятно откуда навалившуюся тоску, словно червь глодавшую его изнутри. И больше всего Седова раздражало то, что он не понимал причин этой тоски. Он лишь чувствовал, что причины – подобно спящему вулкану – еще только формируются где-то глубоко внутри, тайно провоцируя силу, которая – в этом Седов не сомневался – способна будет нанести удар в самое уязвимое место. И это состояние неопределенности, подспудного напряжения, мерзкого ощущения неподвластности Седову своего Я – выматывало, приводило в бешенство... И он решил, что напьется вдрызг, в доску, в стельку. Он подумал, что вообще русские пьют всегда то ли с горя, то ли с радости, то ли просто так. И не из-за того, что пьянь беспросветная, а из-за вечной, с тупой настойчивостью переходящей из века в век жизненной неустроенности и обреченности, осознания своей ненужности и никчемности, умудряясь при этом обязательно поднимать тост за Россию и любить ее какой-то неукладывающейся в сознании слепой любовью. «Эка, хватанул!» – усмехнулся про себя Седов и подумал, что и это – придавать своим мелким проблемам обязательно вселенский масштаб – тоже качество чисто русское...

Они пили, и сосед в деталях и тонкостях рассказывал Седову о своем тернистом пути наверх. Седов узнал, что путь соседа начался с Рижака – знаменитого московского Рижского рынка, который одним из первых в стране стал полигоном для апробации новых капиталистических отношений. Сосед, с понятной ностальгией вспоминая о тех далеких днях, поведал о том, что начинал он с «ящика», то есть с лотка, на котором была всякая дребедень – жвачки, шоколадки, пиво в банках, презервативы. Советский народ, озверевший за многие десятилетия от мерзкого вида отечественных изделий со знаком качества, по словам соседа, буквально сметал с лотков весь экзотический товар, предпочитая угрохать ползарплаты на банку заморского пива, чем весь месяц питаться родной колбасой из высококачественного крахмала с не менее высококачественным красителем «под мясо». Попутно сосед рассказал, что заимел на Рижаке многих друзей-лоточников, среди которых были и врачи, и музыканты, и кандидаты с докторами. Получив на Рижаке элементарные понятия в накоплении первоначального капитала по марксовой формуле «товар – деньги – товар», сосед с головой бросился в пучину российского бизнеса: крутился на водке со спиртом, на пуховиках, «видаках», в общем – не гнушался ничем...

– И вот! – торжественно произнес сосед и с гордостью окинул взглядом комнату, – Видишь?!

– Вижу, – кивнул Седов и плеснул в стаканы виски.

Они выпили.

– А у меня к тебе, между прочим, предложение имеется, – покровительственно похлопав Седова по плечу, сказал сосед.

– Валяй. – Седов вновь разлил виски по стаканам.

– Есть один проект, – понизив голос, таинственно начал сосед. – За месяц по два лимона – как два пальца описать. Сколько ты получаешь?

– Сорок тысяч, – гордо сказал Седов.

Сосед чуть не подавился.

– Да тебе ж на хлеб не хватает!

– На хлеб – хватает, – успокоил его Седов. – А по воскресеньям – даже с маслом и сыром.

– Слушай, родной, – глядя на Седова, как на покойника, участливо сказал сосед. – Бросай ты к фене свою научную работу. Кому она на хрен нужна? Деньги под ногами валяются, а ты!..

Сосед наклонился, достал из-под кресла плоскую хрустальную вазу и протянул ее Седову.

– Выбирай любую, – сказал он.

В вазе кучей лежали доллары разного достоинства.

Седов с интересом потрогал несколько зелененьких, передал вазу обратно соседу и, хлюпнув носом, трагически пролепетал:

– Спасибо, благодетель, но дар сей принять не могу.

– Бери, – щедрости соседа не было предела, – в воскресенье салями себе купишь.

Они выпили за салями.

– А у меня, – разоткровенничался сосед, – мечта есть.

– Да-а?

– Заработать миллион.

– Я думал, ты его давно заработал.

– Деревянными-то? Это не миллион, это – копейки. Вот зелененькими...

– А зачем? – с интересом посмотрел на соседа Седов.

– Зачем? – усмехнулся тот. – Свободный человек – это богатый человек.

– Да, – согласился Седов. – Но богатый – далеко не всегда свободный. Хотя, смотря что понимать под свободой.

– Как что? С деньгами, родной, ты можешь делать все, что захочешь.

– Например?

– Ну!.. Да я!.. – Сосед мучительно заерзал в кресле и вдруг выдал: – Да за деньги я любую бабу из-под мужа вытащу запросто, понял?

– Достойное применение, – серьезно сказал Седов и внезапно ощутил резкий удар крови в голову: какая-то необузданная, черная сила мертвой хваткой вцепилась в него и грубо поволокла за собой. «Вот она, – отстраненно подумал Седов, – Явилась!..» Лишь на мгновение у него мелькнула мысль, что эту черную тварь надо безжалостно уничтожить на корню, не дать ей развернуться, не дать глотнуть пьянящего воздуха разрушения... Но он не стал. Он выпустил эту тварь на свободу и с извращенным наслаждением отдался ей в руки...

– Едем, – глухо сказал Седов.

– Куда? – удивился сосед.

– Тебе представится уникальная возможность воплотить свой пример в жизнь.

Было два часа ночи, когда они подъехали к Ленкиному дому.

Ленка открыла дверь в наспех накинутом на ночную рубашку халате.

– Ты?!

– Одевайся, – грубо сказал Седов,- Я тебя жду внизу.

– Ты пьян, – холодно ответила Ленка и попыталась закрыть дверь.

– Подожди, – смягчил тон Седов, – Я тебя очень прошу!

Ленка внимательно посмотрела на Седова и, как-то странно улыбнувшись, неожиданно согласилась:

– Хорошо.

Москва жила своей ночной жизнью. Новой для нее жизнью. Улицы, несмотря на глубокую ночь, были полны снующими туда-сюда автомобилями, по большей части – импортными, во всю работали коммерческие палатки, бесперебойно снабжая жаждущих граждан пойлом сомнительного качества, то здесь, то там слепили глаза мощные всполохи реклам ночных баров и казино.

Сосед, лихо управляя своим сияющим темной зеленью «мерседесом», был не в меру возбужденном состоянии и громко вещал обо всем, что ему приходило в голову:

– Сначала – в валютный бар. Там толпа всяких знаменитостей. Стриженова знаете? И он там околачивается... Даме – колу-баккарди, нам – самую чистую водку. Креветок закажем – во каких! – Сосед бросил руль и для наглядности показал размер креветок руками, – В общем – гульнем от души! Я сегодня-а, – запел он, – пропьюсь до долларя-а, ля-ля-ля-ля-ля-ля...

Ленка сидела рядом с Седовым, и он впервые ощущал исходящий от нее дикий холод. Он несколько раз попытался с ней заговорить, но Ленка отвечала односложно, недвусмысленно давая понять, что говорить ей с Седовым не о чем. «Ладно!» – в злобе скрипнув зубами, подумал Седов, – Увидим!» Он закрыл глаза, и хмель тут же сдавил виски, вызвав отвратительный монотонный гул в голове. «Ну, нет! – встряхнулся Седов и, посмотрев на Ленку, обнял ее за плечи. Ленка не пошевелилась. Презирает! – понял Седов, – Хорошо!» Он отдернул руку и тупо уткнулся в окно.

– А вот и бар! – воскликнул сосед и, резко нажав на тормоза, припарковал «мерседес» прямо напротив входа.

В дверях их встретил плечистый мальчик в красном пиджаке и, получив от соседа в лапу несколько зелененьких, пропустил внутрь.

Валютный бар, как сразу же стало ясно, отличался от «деревянного» только тем, что расплачивались здесь зелеными, да, может быть, еще и тем, что девочки- проститутки были предельно молоденькими, а скорее всего – несовершеннолетними. Их хрупкие оголенные плечики, крохотные припухлости под плотно обтягивающими мини и макси-платьями, детские, хотя и искусно накрашенные, личики резко контрастировали с одетыми в слаксы и кожу жлобами. Жлобы, грубо потискав одну-другую, уводили или увозили приглянувшуюся, место которой тут же занимала свеженькая.

Сосед обещание свое исполнил: на маленьком столике, за которым они устроились, появились действительно невероятных размеров креветки в плоских бокалах-вазах, две рюмки водки и высокий стакан.

– Это, – подавая стакан Ленке, важно сказал сосед, – кола-боккарди. Джин с кока-колой, – пояснил он. – Только для дам!

Ленка сделала маленький глоток и одобрительно кивнула.

– А мы, родной, – обратился сосед к Седову, – освежимся водочкой.

Седов механически опрокинул рюмку в рот и, еще не зная, не предполагая, что будет дальше, встал из-за столика и, влекомый вмиг пришедшей в экстаз черной силой, подошел к стойке бара, взобрался на нее и медленно направился в конец, не обращая никакого внимания на визг девиц, звон бьющихся стаканов и двух мальчиков, безуспешно пытавшихся стащить его вниз. Он дошел до конца, спрыгнул на пол и вернулся на место.

– Круто, – восхищенно глядя на Седова, сказал сосед, – Ты мне нравишься, профессор.

«А мне – нет, слышишь?! – взорвались страхом и болью глаза Ленки, – И не надо, я прошу тебя, НЕ НА-ДО!»

А вслух:

– Ну а люстру, к примеру, сокрушить смог бы?

– У соседа денег не хватит, – с вызовом проговорил Седов, – Ты забыла? Мы ж здесь на халяву...

– Ты, фуфло, ножку свою о мой стакан случаем не поранил? – Услышал Седов чей-то голос и, обернувшись, увидел холеное лицо одного из жлобов.

– Держи! – Седов вытащил пятьсот рублей и сунул их жлобу в карман пиджака. – За моральный и материальный ущерб.

Жлоб брезгливо, двумя пальчиками вытащил пятисотрублевку и, швырнув ее в лицо Седову, процедил:

– Засунь ее себе в жопу, падаль!

Седов рванулся с кресла, но сосед опередил его. Он оттащил жлоба в сторону, что-то ему сказал, и тот, с сожалением сплюнув в сторону, отошел.

Что такое осень?

Это небо...

неожиданно мощно заполнил бар голос Шевчука:

Ласковое небо под ногами...

– Разрешите? – наклонившись над Ленкой, спросил сосед.

Ленка печально посмотрела на Седова и встала.

Она танцевала, и Седов, не отрываясь, смотрел на нее. Ленка была восхитительна. Восхитительна своей неподдельностью, искренностью, изящной тайной легких и плавных движений, искрящимися в свете беснующихся прожекторов роскошных ореховых волос. И вдруг как-то само собой весь пятачок очистился от девочек- малолеток и на нем остались только Ленка с соседом. Жлобы, жуя и глотая, восхищенно хлопали в ладоши, свистели, пожирали Ленку глазами, швыряли на пол зелененькие...

Ленка танцевала. Казалось, она ничего, что творится вокруг, не видит. И Седов, впившись в нее глазами, вдруг почувствовал, как черная сила медленно отступает, затихает, и, посрамленная, медленно уползает куда-то внутрь...

Ленка вдруг громко рассмеялась и, к огромному разочарованию толпы, направилась к столику.

– Вот, Седов, – усевшись в кресло, сказала она, – Переспать со мной твой дружок предлагает. И, между прочим, за бешеные деньги.

– За сколько же? – автоматически спросил Седов.

– За триста тысяч.

– А что? – серьезно сказал сосед. – Твоему профессору год надо за такие деньги вкалывать.

– Действительно, Седов, может, согласиться?

Это был последний всплеск: Седов развернулся и

мощным ударом опрокинул соседа на пол. Сосед медленно поднялся, вытер платком брызнувшую из губы кровь и спросил:

– Ты, случайно, в зоне не сидел?

– Нет, – ответил Седов, – Всю жизнь лопатой землю ковырял.

– Землекоп, значит, – с трудом сдерживаясь, сказал сосед.

– Почти, – кивнул Седов.

– Все! – решительно встала Ленка. – С меня хватит. Отвезите меня домой немедленно.

Седов проснулся к обеду. Так отвратительно он не чувствовал себя ни разу в жизни. Он залез в ванну и долго, пока вся похмельная дрянь не вылезла наружу, стоял под обжигающе холодным душем.

В институт было ехать поздно, да уже и ни к чему. И многое было ни к чему. Седов вновь и вновь возвращался мыслями в ночь и не находил ответа: почему? зачем?

Надо было ехать к Ленке. Немедленно! Но что он ей скажет? Что он идиот? Мерзавец? Так это она и сама поняла. Собственными руками разрушить! Растоптать!..

Седов вдруг поймал себя на мысли, что твердит непонятно откуда взявшиеся строки:

А наутро – мыслей бред, а наутро – мрак и холод.

Был вчера скандально молод, а проснулся – мне сто лет.

«Господи! – взмолился он. – Ну почему не остановил? Ну почему дал этой черной пакости поиграться вволю?»

Седов рванулся к телефону, снял трубку, но тут же бросил ее обратно.

«А наутро – мыслей бред, – долбило и долбило по голове, – а наутро – мрак и холод...»

Он уселся в кресло и обхватил голову руками. «Разве так может быть? – думал он. – Чтобы рядом с реальной жизнью существовала какая-то другая, параллельная? И одной жизнью мы живем во плоти, а другой – где-то внутри себя. И она, как отстойник, вбирает и вбирает в себя всю тайную мерзость когда-то сделанных подлостей, каких-то гнусных желаний и помыслов. И, накопив все это, вдруг расправляет плечи и грубо претендует на жизнь во плоти...»

Седов поморщился и подумал, что сосед был прав в своей нелюбви к интеллигенции, что все его эти жалкие размышления – лишь попытка обелить себя и свои ночные художества.

А наутро – мыслей бред,

а наутро – мрак и холод...

Седов взял телефон и отрывисто набрал номер.

– Алло? – послышался до боли любимый голос. – А-а, – догадалась Ленка, – господин Седов сопит в трубку?

– Да, – глухо ответил он.

– Так вот, – сказала Ленка и в ее тоне Седов враз ощутил надежду, – я решила тебя разлюбить.

– Решила или разлюбила? – обрел уверенность Седов.

– Решила, – весело засмеялась Лепка – Ты, оказывается, жуткий драчун. Кто тебя знает, может, ты и меня бить будешь?

– Буду, – сурово проговорил Седов.

Ленка на мгновение замолчала и потом тихо прошептала:

– Ой, как здорово...

* * *

Караваев смотрел на сидящего перед ним двадцатилетнего истукана с нескрываемым презрением. В последние годы такие недоумки, с бугрящимися под одеждой бицепсами, бычьими шеями и полным отсутствием хоть мало-мальского проблеска ума в глазах, поступали в следственные органы пачками. Для следователя, за редким исключением, они были пустым звуком, поскольку добиться от них какой-либо информации было невозможно, по той лишь причине, что никакой информацией они просто не владели. Это был новый тип отряда вышибал и телохранителей: умственно ограниченных, преданных и абсолютно безразличных ко всему, кроме денег и баб. Но самое, пожалуй, удивительное было в том, что хозяева этих ублюдков относились к ним по-скотски: денег платили мало, а при малейшей опасности сдавали их органам без сожаления. И ублюдки – не роптали!

Караваев нажал кнопку, и истукана увели.

Уже который день Караваев испытывал внутренний дискомфорт: он пытался отвлечься, влезть с головой в какое-нибудь дело, но подспудно понимал, что эти глупые уловки – безнадежны. Причиной дискомфорта были не выходящие из его головы те два трупа мужчины и женщины со связанными руками и огнестрельными ранениями в затылок.

Он еще не знал почему, но внутренним чутьем понимал, что не стоит лезть в это дело глубоко, что надо его спустить на тормозах. Но в то же время ЗНАЛ: влезет!

Он встал, достал из сейфа дело, открыл его и торопливо отыскал фотографии. Профессиональная память тут же уверенно начала раскладывать словно пасьянс варианты, но все это было не то.

Караваев вглядывался и вглядывался в фотографии, он чувствовал, что память бродила где-то рядом, что еще рывок и он обязательно вспомнит.

Караваев закурил и, чтобы немного отвлечься, посмотрел в окно.

И тут же вспомнил.

Это было лет пятнадцать назад: ему, еще зеленому лейтенанту, кинули то дело о двух одинаковых, с промежутком в месяц, убийствах, как безнадежное, чтобы не портить знаменитый процент раскрываемости матерым. А он вцепился. Вцепился с азартом комсомольской юности и с искренней верой в честь и достоинство. И неожиданно для него самого дело «пошло». Он довольно быстро, «по почерку», – обязательно связанные руки и огнестрельное ранение в затылок – вышел на некоего Аркана, это была кличка. Оставалось выяснить только: убивал ли Аркан сам или кто-то с его подачи, как вдруг Караваева вызвал начальник отдела и недвусмысленно дал понять, что дело надо закрыть. Караваев возмутился, тогда начальник отдела закрыл его лично. Караваев ничего не мог понять, но расследование не бросил и вскоре вышел на Аркана. Сомнений не было – убийством занимался сам Аркан...

Караваев нервно затушил сигарету и прошелся по кабинету. Он был уверен, что никогда в жизни не вспомнит тот день, он вычеркнул его из памяти. И все-таки знал! знал! знал!, что рано или поздно все это вылезет наружу...

Они затащили его в «жигули» рядом с домом. Затащили хамски, ничего и никого не боясь. Их было трое.

– Ну, мальчик, – глядя на Караваева с презрительной улыбкой, сказал один из них, – ты меня искал? Ну, что ты так вылупился? Да, это я – Аркан.

Караваев смотрел на него во все глаза.

– Увидел наконец? – ухмыльнулся Аркан, – А теперь слушай: еще одно твое движение и ты вмиг обнимешься с Господом на небесах. Уяснил? Теперь, второе, для информации: неужели ты, маленький, до сих пор не понял, что дяденьки, которые командуют тобой, – наши? У тебя ж карьера, несмышленыш. Вдаль глядеть надо, вдаль. И третье: держи, – Аркан кивнул, и тот, кто сидел за рулем, всунул в руки Караваеву сверток, – Здесь – на «запорожец». И не подумай, что это взятка. Наоборот – премия. Талантливые сыщики нашей стране нужны!

Они дружно загоготали и грубо вытолкнули Караваева из машины.

Он долго стоял на улице, и в голове билась в истерике мысль: немедленно пойти и сдать деньги! Немедленно! Сейчас же!

Но он... не пошел.

О соседе Седов забыл. А сосед – нет. Он ввалился в комнату к Седову как старый знакомый и, развалившись в кресле, сказал:

– Ну, подумал насчет проекта?

– Какого проекта? – не понял Седов.

Сосед хмыкнул, взял со стола книжку и прочитал по слогам: «Па-ле-он-то-ло-гия».

– Херня какая-то, – отбросил он книжку в сторону и, достав пачку «Кэмэла», предложил Седову.

Они закурили, и Седов, с трудом сдерживая раздражение, не мог понять, какого черта он не выставит соседа за дверь?

– Проект Века! – произнес многозначительно сосед. – Помнишь, я тебе говорил, что на Рижаке у меня в корешах кандидаты с докторами были?

– Ну, – сказал Седов, чтобы просто что-то сказать.

– Так вот, один из кандидатов не хило устроился – заместителем управляющего банка. Сечешь момент?

Седов пожал плечами.

– Вчера мы с ним встретились...

Седов отключился. Мысли его каким-то извилистым путем Неожиданно уткнулись в услышанную когда-то фразу: «Безнравственно – быть нищим». Он даже вспомнил, кто эту фразу произнес, – Святослав Федоров, воплощение преуспевания и процветания. Фраза понравилась. Своей хлесткостью, безапелляционностью и вызовом. Хотя, как и любое утверждение, она не была абсолютной истиной, а высвечивала лишь одну из граней – нищету. Получалось все очень просто: раз ты нищ – значит, убог и унижен. И плевать, что таким тебя сделало государство. И плевать, что богатство – у тебя в голове, что за свои полжизни ты сделал столько, сколько дай Бог сделать каждому! Но в кармане у тебя – копейки. И ты даже не в состоянии обеспечить самым элементарным любимую женщину. Женщину, которая открыла тебе глаза на мир, женщину, для которой ты способен на все. «С милым рай и в шалаше» – это из далекого социалистического прошлого. Правда, и в те времена обязательно добавляли: «если папа – атташе». Да, быть нищим – безнравственно. Только вот вопрос: будет ли нравственным путь добывания богатства?

Седов не стал размышлять дальше: идиоту было понятно, что нравственностью деньги не сделаешь – в белых перчатках навоз не разгружают. Но если хочешь вкусно кушать, без навоза не обойтись.

Он посмотрел на отчаянно жестикулирующего соседа и резко его оборвал:

– А теперь, все сначала: суть и без лирики.

Сосед вздрогнул и ошарашенно посмотрел на Седова:

– Я ж тебе все объяснил?!

– Повторяю, – жёстко сказал Седов, – суть и без лирики.

Седов вник в проект сразу. «Проект» был примитивен до невозможности, поскольку основывался на мощной, отработанной еще в золотые застойные годы базе – знакомстве. Суть его была следующей: сосед с Седовым учреждают страховую компанию, которая страхует кредиты, потихоньку предоставляемые коре- шом в банке, допустим под 6 %. Из них – 4 % на официальный счет, а 2 % – наличными. Эта наличка распределяется следующим образом: 50 % – корешу из банка, по 25 % – соседу и Седову. Таким образом, из кредита в 100 миллионов кореш из банка получает в карман миллион, а сосед с Седовым – по пятьсот тысяч.

– Гениально, – сказал Седов.

– А я че говорил! – обрадовался сосед и возбужденно заходил по комнате. – Теперь укропов бы побольше...

– Укроп – это что? – на всякий случай поинтересовался Седов.

– Укроп – это тот, кому нужен кредит, – объяснил сосед.

И было странное ощущение нереальности происходящего. И скорее всего потому, что провалы во времени и пространстве стали повторяться с неумолимо постоянной цикличностью. И Седов ждал их. Ждал со смешанным чувством ужаса и неукротимого любопытства. И когда внезапно обдавало холодом, и все – будто случайно потревожанная эхом снежная лавина – вдруг срывалось вниз, варварски сдирая с памяти и стремительно увлекая за собой людей, события, встречи, переживания, Седов ощущал дикое наслаждение от этого творящегося безумия. Он одновременно падал вниз и оставался на краю этой огромной разверзающейся пропасти. Но он уже знал – долго на краю ему не удержаться...

С Ленкой Седов встретился ровно через месяц. Конечно, он ей звонил, врал, что срочные дела, что готовит доклад на международную конференцию и прочую чепуху в этом роде.

Ленка верила.

Седов приехал за ней на такси и повез на Арбат.

– Неужто разбогател? – спросила Ленка.

– Еще как! – хвастливо заявил Седов.

– А знаешь, – внимательно посмотрела на него Ленка, – ты ужасно похож на самодовольного индюка.

– Правда? – удивился Седов и, перегнувшись через переднее сиденье, посмотрелся в зеркало над водителем. – Врешь, – сказал он – Пред тобой – просто образец мужчины: зрел, энергичен, симпатичен...

– Господи! – всплеснула руками Ленка. – Да прошла бы мимо – даже не оглянулась!

– Но ведь не прошла?..

Седов не знал, почему он повез Ленку именно на Арбат. Ему было все равно куда, главное – он хотел устроить для Ленки праздник.

И он МОГ его устроить.

Прошедший месяц, брошенный на поиск «укропов», увенчался, по мнению Седова, феноменальным успехом _ он заработал полмиллиона. Сосед, правда, был разочарован, поскольку считал это копейками.

Но Седов!..

Он почувствовал азарт. Жуткий азарт. Как когда-то в юности. Это было на летних раскопках. Откуда тогда взялся тот приблатненный парень – Седов не помнил. Только однажды вечером он предложил Седову сыграть в карты – в секу. И Седов согласился. Хотя ни в секу, да и вообще в карты играть не умел. Парень его обучил, и они играли до утра. Седов проигрался вдрызг, до копейки. Но самое удивительное – нисколько об этом не пожалел. Наоборот, на всю жизнь он сохранил это ни с чем не сравнимое ощущение бесшабашного риска, полного презрения к реальности и абсолютно наплевательское отношение к тому, что ждет впереди.

Но то было в юности. Сейчас же азарт Седовым воспринимался иначе. Близко общаясь в течение этого месяца с соседом, да и с многими другими «бизнесменами», Седов быстро понял, что все они – шелуха, мелочевка, что предел их мечтаний – «мерседес» и поездка на Канары. Седов их презирал и знал, что совсем скоро он оставит их далеко позади. Уж он-то не станет развозить по коммерческим палаткам слаксы да трусы...

Но все это потом! потом!

А сейчас – Ленка!

По Арбату Седов пронесся вихрем: он покупал Ленке шоколадки, духи, губную помаду, заставил ее позировать непризнанному таланту, они фотографировались с «Ельциным», ели мороженое, хохотали, целовались, – пока не наткнулись на старика, продающего лотерейные билеты.

– Эй, – окликнул их старик, – добры люди! Не проходите мимо! Купите лотерейные билеты, и я бесплатно расскажу о том, что вас ждет в будущем.

– Эх, старик, – засмеялся Седов, – разве это интересно? Будущее тем и восхитительно, что неизвестно.

– Не спеши отказываться, – возразил старик, – Ибо сказано: живем мы в прошлом, настоящем и будущем. Прошлое – знаем, настоящее – чувствуем, будущее – жаждем.

– Ух ты! – восхитился Седов, – Да ты, философ, старик.

– Угадал, – улыбнулся тот и протянул два билетика.

Первой развернула билетик Ленка и огорченно сказала:

– А у меня ничего...

У Седова тоже оказалось пусто.

– Что ж ты обманываешь-то? – укоризненно покачал головой Седов.

– Так это ж лотерея, – не смутился старик, – Глупость. А вот то, о чем я сейчас вам расскажу!..

Ленка с Седовым переглянулись и засмеялись. А старик, почувствовав одобрение, сразу преобразился, с ходу вошел в роль и стал вещать таинственным голосом:

– Тебя, девица, ожидает счастье.

– Да-а? – Ленка с интересом посмотрела на старика.

– Да. И больше я тебе ничего не скажу. А вот с тобой... – Старик долго смотрел Седову в глаза. – С тобой все не так просто...

– Гляди, не накаркай, – предупредил Седов.

– Есть в тебе черное и белое, – понизил голос старик. – Во всех есть. Но у тебя они в жуткой борьбе. А спасет тебя любовь. Но помни: любовь штука капризная, ей противопоказаны логика и расчет, она всегда сумасбродна и лишь тогда жива...

– Только давай без банальностей, – отчего-то занервничал Седов.

Но старик не обращал на него никакого внимания и гнул свое:

– А как только любовь подчиняется сознанию и обрастает условностями, типа – цветы к дню свадьбы, торт в честь первого совокупления – все, она умирает. Жизнь – это обязанность, любовь – это свобода. Жизнь заставляет тебя прежде чем перейти реку обследовать дно, а любовь – не задумываясь, броситься в омут...

– А ты не так прост, дед, – сказала Ленка.

– Да-а, – протянул Седов и вдруг вспомнил сосе- довых корешей по Рижаку, – Так ты, может, еще и кандидат наук?

– Точно! – весело рассмеялся старик, – Рынок! – развел он руками, – Вот и приходится...

– ... публичные лекции читать на свежем воздуху? – усмехнулся Седов.

– А что? – посмотрел на него хитрыми глазами старик. – И удовольствие, и заработок какой-никакой. Присоединяйтесь! Вместе будем будущее предсказывать.

– Нет уж, – сказал Седов, – Мы лучше настоящее будем чувствовать.

Некоторое время они шли молча. Старик как-то странно засел в голове и, нахальным гостем плюя на всякие приличия, абсолютно не собирался убираться вон.

– А знаешь, – сказала Ленка, – старик почему-то навеял на меня грусть. Странно: слова, слова и вдруг... Вся жизнь из слов...

– Ну уж нет! – Седов подхватил Ленку на руки и закружил. – Не хочу соли с перцем! Хочу праздника! И только праздника!

И все было как прежде: Ленка хохотала и болтала ногами, и Седов ощущал ее дыхание, ее тело, и все было так же... Но, ведь, так же!

И все-таки что-то не так.

«Глупости! – отогнал от себя эту мысль Седов, – Чепуха! Бред!»

Он опустил Ленку на землю и торжественно произнес:

– А теперь мы идем в «Макдональдс».

– Ни за что! – уперлась Ленка.

– Это еще почему?

– Я тебя прошу, Сереженька, давай не пойдем, а? У тебя вон свитер драный, а ты такие деньги на ветер собираешься выбросить.

– Свитер ей мой не понравился! – возмутился Седов, – Значит, купим новый.

«Макдональдс» их потряс. Им понравилось все: и улыбки, с которыми их встретили на входе, и стерильная чистота, и то, как их мгновенно обслужили, и музыка, мягко стелившаяся по залу...

От чизбургера Ленка пришла в восторг.

– Ты представляешь! – захлебывалась она от слов, – Кетчуп, огурчик, сыр. А булочка!.. Не-ет, мы не в Москве. Мы – на Монмартре!

– Во до чего народ довели! – услышали они голос соседа по столику, – Булка как булка, а восторгов – словно икру черную жрут.

Ленка прыснула в кулак, а Седов, строго взглянув на соседа, с теплотой в голосе сказал:

– Не подавись, дяденька.

Мужичок заерзал на стуле и, не выдержав пристального взгляда Седова, схватил свой поднос и демонстративно пересел за другой столик.

– Умница, – похвалил его Седов, – Догадливый оказался.

– Да в Париже, говорят, эти «Макдональдсы» забегаловками считаются! – вдруг опять взорвался сосед. – А мы сюда премся, как на футбол. Тьфу! – сплюнул он на пол и засунул в рот сразу полбигмака.

– Не хулигань, – престыдил его Седов, – А то ведь действительно подавишься.

– А-а! – с досады махнул рукой мужичок, открыл полу пиджака, извлек из внутреннего кармана начатую бутылку водки и налил ее в пластиковый стакан – За Россию, – сказал он сам себе. – За поруганную Россию!

– Э-э, – остановил его Седов. – Кто ж за поруганную пьет-то? Пей уж просто за Россию.

– И то верно, – подумав, согласился мужичок и, конечно же, предложил: – Может, со мной?

– Не-ет, – отрицательно покачал головой Седов, – я уж заморским клубничным коктейлем отравлюсь.

– Э-эх, – вздохнул мужичок, залпом выпил, закусил оставшейся половиной булки и горестно сказал: – Не-ет, не осталось на Руси настоящих мужиков-то! Не осталось...

– Точно, – поддержал его Седов, – Последний ты из могучего племени...

Ленка, все это время отчаянно пытавшаяся сдерживать душивший ее смех, не выдержала и громко рассмеялась.

Мужичок словно ошпаренный вскочил с места и, отойдя на недосягаемое расстояние, громко крикнул:

– Смейтесь-смейтесь, воронье! Настанет время – всех к чертовой матери расстреляют!..

Седов резко поднялся со стула, и мужичок, проявив просто чудеса прыти, мигом рванул в сторону выхода.

– Эй, проповедник, – крикнул ему вслед Седов, – куда же ты?

Но мужичка и след простыл.

– Ну вот, – сокрушенно покачал головой Седов, – последний мужик в Лету канул.

– Седов! – взмолилась Ленка. – Если ты сейчас же не прекратишь, я просто зальюсь черными слезами.

Он взглянул на нее, и его тут же обдало жаром. И все исчезло. И были только ее глаза. Ее руки. Ее волосы. И была только она. И ничего и никого вокруг. Море пространства. Море пустого пространства. И в центре – она...

– Ну что?! Что?!

– Едем, – глухо сказал Седов.

Когда они сели в такси, Ленка не выдержала и спросила:

– Только честно: ты ограбил банк?

– Нет, – весело рассмеялся Седов. – Но это – впереди.

– Сереж, – она прильнула к нему, – ты меня не пугай, ладно?

– Ничего не бойся, – прижав ее к себе, сказал Седов, – Все будет отлично. Обязательно будет отлично.

– Но нам и так хорошо, – возразила Ленка.

– Нам хорошо, – согласился Седов, – Но будет лучше.

– А разве может быть лучше, чем сейчас?

– Может.

– А мне, кажется, нет, – задумчиво проговорила Ленка. – А мне больше ничего не надо. Вот ехать бы так... И не останавливаться... Никогда... Ты бы так смог?

Седов нашел ее губы и осторожно поцеловал.

– Ты мне не ответил.

– Смог бы, – искренне ответил Седов.

Они замолчали. Таксист включил приемник, и музыка вновь окутала их. И только тогда до Седова дошли Ленкины слова – «и не останавливаться». И мчаться, мчаться вперед в эту бесконечную ночь, только не трогать, не нарушать это удивительное единение, это хрупкое блаженство, этот тихий разговор без слов...

– Подожди! – вдруг переполошилась Ленка. – А куда мы едем?

– Успокойся, – вновь обнял он ее и прижал к себе, – Уже близко.

– Но объясни!

– Сейчас все увидишь.

Они остановились у двенадцатиэтажного дома, и пока Седов расплачивался с таксистом, Ленка недоуменно осматривалась вокруг.

– Куда ты меня привез? – тревожно спросила она. – Я даже никого не предупредила!

– Идем, – взял ее за локоть Седов, – Там есть телефон. Позвонишь и все.

– Но где там?

– Сейчас, сейчас...

Они поднялись на лифте на пятый этаж, и Седов, по-хозяйски достав ключи, открыл замок в одной из квартир.

– Прошу, – включив свет в прихожей, пропустил он вперед Ленку.

– Чья она? – тихо спросила Ленка.

– Ты чего испугалась-то? – обнял ее за плечи Седов, – Здесь мы одни. И квартира – наша.

– Как это? – не поняла Ленка.

– Я ее снял, – пояснил Седов, – На полгода.

Ленка недоверчиво посмотрела на Седова и вдруг

решительна сказала:

– Если ты сейчас же не скажешь мне, откуда у тебя деньги, я ухожу.

– Так я тебя и отпустил!

Ленка резко развернулась и демонстративно направилась к двери.

– Не уходи, – остановил ее Седов, – Деньги я не украл. Я их заработал. А как – позже расскажу, договорились?

Ленка прошла в комнату и зажгла свет.

– И мы здесь действительно одни? – повернулась она к Седову.

– Да.

– И нам не надо шляться по помойкам?

– Нет.

– И нам не надо никуда спешить?

– Никуда...

* * *

С институтом Седов решил распрощаться. Он вошел к ректору и положил заявление об увольнении на стол.

– Слышал-слышал, – Ректор снял очки и предложил Седову сесть, – Значит, мил человек, покинуть нас собрались?

– Да, – сказал Седов и почему-то отвел глаза в сторону.

К ректору он относился с уважением и даже с восхищением. Это был настоящий ученый, неподдельный, с мощными энциклопедическими знаниями и, несмотря на преклонный возраст, поразительной цепкостью ума.

– А жаль, – вздохнул ректор и, встав из-за стола, подошел к окну. – Конечно, вам виднее... Но я, как человек много старше вас, имею право на... Ну, хотя бы на размышления вслух. Знаете, – он повернулся лицом к Седову, – преподобный Нил Сорский как-то написал: «Мир ласкает нас сладкими вещами, после которых бывает горько. Те, которые искали в мире наслаждения, все потеряли».

– И тем не менее продолжают искать, – усмехнулся Седов.

– Да-а, – задумчиво проговорил ректор. – Чтобы усвоить, казалось бы, простейшую истину – не убий, человеку, к сожалению, не хватило даже такого огромного срока, как тысяча лет. Учится он катастрофически медленно... Да-с... А вы, насколько я слышал, как сейчас говорят, в коммерцию решили направить свои стопы?

– Что-то в этом роде, – словно от зубной боли, поморщился Седов.

– Что ж, вы человек талантливый, наверное, и там будете не последним... Но... – Ректор с горечью посмотрел на Седова. – Но, не понимаю! Неужели не жаль? Столько лет!.. Такие великолепные работы!.. Хотя... У нас на Руси это нередко: рубить с плеча – это в крови...

– Давайте не будем! – взмолился Седов.

– Да-да, – печально улыбнулся ректор, взял заявление и... подписал.

Седов шел по коридорам института с одной мыслью: быстрее! Все решено, выбор сделан и все – в прошлом. И прошлое – он знает. Настоящее – чувствует. А будущее – жаждет!

И еще как жаждет!

Караваев вернулся к делу через неделю. И не потому, что не было времени – времени всегда не хватало, но потому, что в течение всей этой недели он с огромным трудом вытравливал из себя пьянящее чувство мести. Он не хотел мстить. Нет, праведником он себя не ощущал. За почти двадцать лет работы в органах всякого дерьма накопилось: и трусил, и подлости делал, и глаза закрывал на то, на что закрывать было просто преступлением. В общем, жил как все. И уже давно знал, что покрылся толстым слоем пыли привычки и безразличия. Аркан его встряхнул, да причем так, что от пыли песчинки не осталось. Отомстить! – первое, что жадно почувствовал Караваев. Но вскоре понял: мстить Аркану было поздно, да и незачем. Мстить – значит злорадствовать. А Караваеву нужно было не злорадство, а злость, настоящая профессиональная злость, когда в голове фоном постоянно присутствует: «врешь – не уйдешь!»

И вновь открыв дело и взглянув на фотографии, Караваев уже не сомневался: Аркан от него не уйдет!

И все было стремительно. И Седову порой казалось, что не его подгоняет время, а он несется впереди него. Его раздражала ночь, которая обрекала на бездействие. Его раздражал день, который оказывался слишком короток. Его раздражали люди, с идиотской щедростью тратившие часы на решение вопроса, не стоившего и десяти минут.

Седов делал себя на ходу. Он без труда научился надевать маски в зависимости от того, с кем имел дело. Нужно было быть рубахой парнем – был, нужно было блеснуть интеллектом – блистал, нужно было представиться недоумком – представлялся.

Он не видел преград. Точнее – непреодолимых преград.

И сразу понял: деньги делаются через людей, через личные контакты. Ты можешь быть семи пядей во лбу, быть экономистом от Бога, но, если ты не умеешь войти в нужный кабинет и завоевать – каким угодно способом! – симпатию нужного человека, грош тебе Цена.

Седов, привыкший за многие годы научной деятельности к систематизации, быстро осознал то, что нарождающийся класс российских бизнесменов четко Делится на три уровня.

Первый, самый низший и примитивный, представителей которого Седов называл «двоечниками», характеризовался полным отсутствием морали, поскольку «двоечники» и слово-то такое вряд ли знали, отдавая предпочтение экспрессивной матерной лексике. Она им заменяла все: от возможности вести деловые переговоры – я те, на х.., слаксы, ты мне, б...ь, баксы, – до восторга от удачной сделки – ну, е!.., во, блин, накатило!..

Второй уровень – самый многочисленный и в подавляющем большинстве состоящий из бывших партийных функционеров – характеризовался полным презрением к морали вообще. Это были удивительные люди. Дружными колоннами перейдя из партийных структур в бизнес, они не только не растворились в нем, но, наоборот, сумели привнести в него создававшийся десятилетиями поразительный дух партийного братства. Седов у них учился с жадностью. И особенно их языку, в котором многие на первый взгляд обычные слова, но произнесенные с особой интонацией, сразу же становились визитной карточкой, четко указывая на принадлежность к великому братству. Седов просто тащился, когда слышал: «Здравствуй, то-варищ-щ-щ. Ну, как жизнь?», а в ответ: «Да как? Скромно, по-ленински. Утром – корочка хлеба с кипяточком и на работу. Страну-то надо возрождать», а в ответ: «Ты себя не бережешь, товарищ-щ-щ», а в ответ: «Да разве ж о себе забота? О будущем!» И под всем – выпирающая, нахальная, раздетая донога ирония. А потом, так – между прочим: «Да, а как там наши дела с тем кредитиком? А то ведь совсем обнищал. Детишкам жвачечку купить не на что...», а в ответ: «Скромнее надо быть, товарищ-щ-щ. Жвачка – это излишество. Но умереть с голоду не дадим», а в ответ: «Так, может, вечерком ко мне? Водочка у меня тут на черный день завалялась, «Смирновочка», да осетринка...», а в ответ: «Печень пошаливает. Но на что ради дружбы не пойдешь!..» И все – без проблем, и все – легко, если ты – на коне. Но упал – выкарабкивайся сам...

Третий уровень, высший, был самым запутанным. На нем обитали всякие: и те, кто действительно мнил себя способным что-то изменить в этой стране, и те, кто оказался здесь случайно – волею судьбы, и просто проходимцы.

Но третий уровень Седова не интересовал.

Пока не интересовал.

Ему нужен был средний. Все решалось там. И миллионы зарабатывались там.

Седов многое успел. И когда халява со страховой компанией кончилась, Седов кое-что уже имел. Мало имел, но достаточно для того, чтобы с потрохами купить директора магазина «Радиотовары». Директор был пьянью, тупым и жадным животным. Седов поил его месяц и – небезуспешно. Директор полностью отдал ему бразды правления в руки, и в кратчайший срок Седов преобразовал магазин в ТОО, лихо протащив необходимые документы через префектуру, безошибочно всовывая взятки нужным людям. Результат превзошел ожидания: 49 процентов голосов он умудрился присвоить себе, а 51 процент – коллективу.

Промахов Седов не делал. Он сразу же отстегнул крупную сумму на благотворительность, умаслил районную организацию ветеранов, бесплатно обеспечив к Новому году ветеранскую «верхушку» шампанским и коробками конфет, прикормил участкового, падшего на дармовой коньяк, и, наконец, заимел репутацию делового и надежного человека у власть имущих района.

Но деньгами он не швырялся. Единственной, на кого он не жалел денег, была Ленка. Да и ради кого он, собственно говоря, во все это ринулся?!

Седов решил сделать Ленке подарок. Сногсшибательный подарок.

Он заехал за ней на работу в обед и прямиком, под восхищенными взглядами Ленкиных подружек, прошел в кабинет к начальнику.

– Седов, – представился он.

Начальник удивленно на него посмотрел и кивнул в сторону стула.

– Чем обязан?

– Обязаны, – хамовито, продолжая оттачивать профессиональные навыки бизнесмена, сказал Седов, – Но не мне, а моей жене.

– В смысле? – испуганно спросил начальник.

– Да в прямом, – ответил Седов, не спеша достал из кармана пачку «Кэмэла» и предложил начальнику. Тот, явно шокированный происходящим, автоматически взял сигарету и тут же засунул ее обратно в пачку.

– Я не курю, – тревожно посматривая на Седова, сказал он.

– И правильно, – согласился Седов и убрал пачку обратно в карман.

– Тэ-эк... – неуверенно протянул начальник, – В чем все-таки дело?

– Плохо дело, – Седов откинулся на спинку стула и внимательно осмотрел кабинет.

– Почему плохо? – Начальник явно начинал нервничать.

– Почему? – удивился Седов. – Так это я у вас должен спросить.

– Ну, вот что, – начальник взял себя в руки, – хватит говорить загадками. Что вам угодно?

– Хорошо, – согласился Седов. – Помните, как раньше: «В то время, когда все прогрессивное человечество» и так далее. Помните?

– Ну?

– Так вот. Что ж вы своих подчиненных – а они между прочим женщины! – лишаете достижений мировой цивилизации, а если проще – то гробите их здоровье?

– Я-а?!

– Вы, конечно. Они у вас, бедные, облучаются безбожно за компьютерами, а вы им защитные экраны установить не можете!

– А-а! – дошло до начальника. – Да, – покачал он головой, – вы правы. Но, сами знаете, рынок, а мы – бюджетники...

– Знаю, – сказал Седов, – А поэтому пять экранов я вам поставлю.

– Но?..

– Бесплатно.

Седов встал и направился к двери.

– Простите, – вскочил из-за стола начальник, – А вас...

– Сергей Константинович, – повернулся к нему Седов. – Да, и у меня к вам маленькая просьба: я заберу жену пораньше? Знаете, дела семейные...

– Конечно, конечно, – засуетился начальник и открыл Седову дверь.

Они вышли из кабинета, и начальник, подойдя к Ленке, тихо ей сказал:

– А вы сегодня можете быть свободны.

– Но... – начала было Ленка.

– Никаких «но». – Начальник повернулся к Седову и пожал ему руку: – Рад был познакомиться. Очень рад...

В такси Ленка спросила:

– И как это тебе удалось нашего шефа покорить?

– Купил, – лениво ответил Седов.

– Каким же образом?

– Пять защитных экранов на ваши допотопные компьютеры, и твой шеф – ласков и приветлив.

– С какой стати такая щедрость? – спросила Ленка, и в ее интонации Седов уловил нечто, чего раньше не было.

Он мельком взглянул на Ленку и с легким вызовом произнес:

– А захотелось!

– Между прочим, – помолчав, сказала Ленка, – таким – ты мне не нравишься.

– Что-о?! – не очень убедительно разыграл Седов возмущение. – Я тебе не нравлюсь?!

– Нет, – серьезно ответила Ленка. – Мужчин в стиле «а-ля куплю всех» терпеть не могу.

– Ну хорошо, – Седов подавил в себе раздражение и обнял Ленку, – За что ты меня в конце концов по мордасам-то хлещешь? Я тут сюрприз приготовил, а ты!..

– Что еще за сюрприз?

– Увидишь.

Седов все-таки задумался. Что-то менялось в их отношениях с Ленкой. Он чувствовал, но постоянно гнал эту мысль от себя. А сейчас задумался. Конечно, вечный праздник лишь в кинофильмах, да и романы заканчиваются свадьбой потому, что дальше писать не о чем. Но с Ленкой? Нет! С Ленкой праздник закончиться не мог! Он, Седов, не позволит этому произойти! Главное – ритм. Главное – не расслабляться. И ни в коем случае не выпускать инициативу из собственных рук! Все перемелется. Он, Седов, перемелет!..

Ленку Седов привез в «Московский» – гигантский и по-российски совершенно бестолковый магазин.

И сразу – на второй этаж, в отдел «Меха». Там, под стеклом, шокируя неимущую толпу своим великолепием и астрономическими ценами, висели шубы.

– Ты чего задумал? – насторожилась Ленка.

Но Седов не ответил и, подозвав продавщицу, показал ей на висящую отдельно шубу из песца.

Продавщица презрительно взглянула на Седова с Ленкой и развязно спросила:

– Вы как, просто примерить хотите или...

– Да-а, – печально протянул Седов, – советский идиотизм в нас крепко засел.

Продавщица недовольно хмыкнула и, не торопясь, направилась за шубой.

– Я тебя прошу, – услышал Седов шепот Ленки, – Ну не надо, а? Я тебя прошу...

– Что ты? – повернулся к ней Седов и поцеловал, – Все в порядке, да?

Продавщица возвратилась и почти швырнула это пушистое великолепие в руки Седова.

– Тебе бы, – не удержался Седов, – в мясном отделе работать, неуклюжая ты моя.

– А вы не оскорбляйте! – залилась краской в пред- верии скандала продавщица.

Но Седов о ней уже забыл. Он снял с Ленки куртку и облачил ее в шубу.

И замер.

Да нет, просто задохнулся от восторга!

И Ленка это увидела.

И ее женское, восхитительное ЖЕНСКОЕ, помимо воли и сознания, взяло верх. Лепка лихо повернулась, отчего водопад ее роскошных волос обрушился на серебро воротника, и походкой богини прошлась мимо обалдевшего Седова. Она остановилась у зеркала, распахнула и запахнула полы шубки и вернулась к Седову уже совершенно другой женщиной – недоступной и недосягаемой.

– Неплохо, – с достоинством сказала Ленка, – А ты как считаешь?

Лишившийся дара речи Седов не ответил и молча, под ненавистным взглядом продавщицы, прошел к кассе, заплатил деньги и, вернувшись к Ленке, посмотрел на нее каким-то звериным взглядом:

– Такой женщины, как ты, – сказал он, – просто не должно было существовать в природе. А ты существуешь. И самое потрясающее, что ты – МОЯ.

Это произошло в тот же день, после того, как Седов оставил Ленку дома и приехал в свой магазин.

Конечно, «своим» магазин еще не был. Формально коллектив составлял большинство. Но участь этого хилого большинства Седовым уже был предрешена: кассирша, которой он предложил миллион, без раздумья согласилась отдать ему свои два голоса и тихо уволиться. А обладая 51 процентом голосов, Седов становился полновластным хозяином и до полного выкупа магазина в частную собственность было рукой подать.

И тогда!..

Седов прошел в свой кабинет, чтобы еще раз просмотреть бумаги о поставке крупной партии телевизоров, реализация которых, по самому скромному прогнозу, должна была составить не менее 70 процентов прибыли. Главным было – распихать их в самый короткий срок. В гонке с инфляцией Седов сразу понял, что продажа в розницу – гиблое дело. Необходимо продавать оптом и быстро. И он вскоре превратил магазин в склад. Он набивал его битком и в течение нескольких дней продавал товар мелким оптовикам, а пять-десять процентов пускал в розницу. Но инфляция все равно наступала на пятки. И довольно быстро Седов понял: магазин – тоже только ступенька...

Они вошли к нему в кабинет за несколько минут до закрытия. Их было шестеро – с одинаковыми тупыми мордами, с одинаковыми прическами, в одинаковых кожаных куртках.

Седов инстинктивно поднялся со стула и, сделав шаг в сторону, прижался спиной к стене.

– Седов ты? – спросил один из них.

– Я, – ответил он.

Тогда трое из них не спеша направились к Седову слева, а трое – справа.

Все произошло за считанные секунды: Седов, броском достигнув самого ближайшего, сбил его с ног – благо в армии служил в десанте! – и, заведя ему руку за спину, резко рванул ее вверх. Раздался мерзкий хруст. Но в тот же момент мощный удар по голове сзади швырнул самого Седова на пол. И последнее, что он запомнил, было мелькание черных сапог, с отвратительным звуком вонзающихся в его тело...

Очнулся Седов в больнице. Он открыл глаза и сразу увидел заплаканное, с красными от слез глазами лицо Ленки.

– Ты что? – хотел было произнести он, но губы, словно стянутые пластырем, не подчинились, и вместо уверенного голоса, он услышал свой тихий шепот: – Не волнуйся.

Ленка, обрадовавшись, что он пришел в себя, засуетилась, беспрестанно повторяя одно и то же:

– Молчи. Тебе нельзя разговаривать. Молчи, ради Бога.

Но Седов слабо улыбнулся и даже попытался махнуть рукой.

– Ты не бойся, – все так же шепотом проговорил он, – Это – обыкновенная болячка. Я ее заломаю. Вот увидишь.

– Да-да, – соглашалась Ленка. – Только молчи. Ради Бога, молчи...

Это отребье потренировалось на Седове от души: ему проломили череп, сломали три ребра, отбили печень и, очевидно, чтоб помнил, оставили рваную рану на лице.

* * *

Конечно, Аркан сменил фамилию и, очевидно, не одну. Караваев в этом и не сомневался. Но кличку он сменить не мог. Кличка в этом поганом мире присваивалась один раз и на всю жизнь. Она являлась визитной карточкой, по которой оценивался ее владелец среди сотоварищей, но одновременно, она была и вечным клеймом, вытравить которое было невозможно ни сменой паспорта, ни «залеганием на дно», ни даже изменением внешности.

И через своих осведомителей Караваев быстро выяснил: Аркан в Москве.

Сомнения у Караваева, конечно, были, поскольку фактов, что убийство совершено именно Арканом, у него не было никаких. Была лишь уверенность, но ее в суд не представишь...

Седов провалялся в больнице три недели. Ленка дневала и ночевала у него в палате.

Поправлялся он с космической скоростью.

Врач – молодой и самоуверенный тип – даже ска

зал:

– Здоровье у тебя, старик, бычье. Аж зависть гложет. Твоей красавице, – он бросил на Ленку откровенный взгляд, – повезло. Но если ты еще пару раз позволишь кому-нибудь стучать по своему черепу с такой же интенсивностью, боюсь, что с ней в постели, – врач с сожалением посмотрел на точеные Ленкины ножки и тяжело вздохнул: – ты просто окажешься несостоятельным.

Выписываясь из больницы, Седов отблагодарил наглеца-врача ящиком коньяка, на что тот сказал:

– А тебе этим божественным напитком увлекаться минимум как полгода не стоит, понял? Наплюешь – через месяц окажешься у меня снова.

Он вытащил из ящика бутылку, отвинтил пробку, плеснул коньяк в первую попавшуюся под руку мензурку и со словами: «Твое здоровье!» – лихо опрокинул ее в рот.

Как Ленка не сопротивлялась, как не пыталась его остановить, Седов в первый же день уехал в магазин. И хотя бывший пьянь-директор в больницу к нему приезжал постоянно и уверял, что дела идут отлично, Седов знал: три недели его отсутствия зачеркнули все, что он с таким трудом сделал за прошедшие пол года.

Так оно и вышло: торговый зал из сияющего чистотой и порядком превратился в гадюшник с уныло стоявшими за полупустыми прилавками бездельниками-продавцами, отделанный с особым изяществом его личный кабинет – в забегаловку с разбросанными где попало пустыми бутылками, а приличный счет в банке – в подобие счета, на котором болтались жалкие три миллиона.

Но все это – лишь подстегнуло Седова. Он закрыл магазин и буквально за два часа, пустив для любимого коллектива в ход убийственный аргумент – оставить всех к чертовой матери без зарплаты, быстро расправился с разрухой. Со счетом в банке было сложнее. Но он не сомневался – наверстает!

Седов заперся у себя в кабинете и только хотел было приняться за разгребание деловых бумаг, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку и услышал чей-то незнакомый голос:

– Посмотри в окно, – приказал голос.

Седов почувствовал, как неприятный озноб пробежал по его спине.

– Ну?

Седов медленно повернулся к окну.

– Видишь серую «Вольво»?

– Вижу, – механически ответил Седов.

– Там тебя ждут.

Седов еще некоторое время тупо смотрел на трубку, издававшую идиотские короткие гудки, хотел было долбануть ею со всей силы об стол, но передумал и аккуратно положил ее на место. Потом встал, подошел к зеркалу, поправил галстук, внимательно посмотрел себе в глаза и решительно вышел из кабинета.

У Седова не было страха. Еще в больнице, оценивая происшедшее, Седов понял, что три визита к нему этих накачанных дегенератов просто демонстрация силы, чтобы потом – в зависимости от реакции Седова – уже решить, что с ним делать. Расклад был прост: если бы Седов заявил в милицию, то, значит, – наложил в штаны, а из запуганного человека веревки можно вить. Страх – начало конца. А Седов не заявил. Во-первых, потому что был абсолютно уверен – милиция ему не поможет. А, во-вторых... А, во-вторых, он ощутил в себе жуткое – на грани безрассудства – желание поиграть с непрошенными гостями в кошки-мышки. И он еще посмотрит – кто КОШКА!..

Он сел в «Вольво» боссом и, взглянув на лениво жующего дебила за рулем, властно бросил:

– Чего расселся? Вперед!

Дебил от неожиданности выпучил глаза и даже перестал жевать.

– Ты, чучело! – рявкнул Седов, – Я сказал – вперед!

Ожидавший совершенно другого клиента – раздавленного и покорного – дебил вздрогнул, и его лицо перекосилось от внезапной необходимости что-то осмыслить. Но поскольку мощность его единственной извилины сделать это просто не позволяла, дебил тяжело задышал и, натренированный не думать, а действовать, резко врубил скорость и с визгом протекторов об асфальт рванул вперед.

Они остановились у спортивного комплекса. Дебил проводил Седова на второй этаж и открыл дверь с табличкой «Тренерский совет».

В небольшой комнате, увешанной вымпелами и плакатами суперменов с могучими бицепсами, Седов увидел трех мужчин, сидящих за столом. Он не спеша закрыл за собой дверь, так же не спеша прошел к креслу, сел, закинул ногу на ногу, достал сигарету, закурил и сказал:

– Неласково, однако, вы предпочитаете знакомиться.

– Да и ты оказался не очень гостеприимным хозяином, – с интересом изучая Седова, сказал сидящий в центре мужчина. – Вон, мальчишке-несмышленышу, ручонку даже поломал...

– Пусть радуется, что шею не свернул, – усмехнулся Седов, – В следующий раз...

– Следующего раза не будет, – холодно оборвал Седова все тот же мужчина и представился: – Александр Евгеньевич. А как тебя величать – мы знаем.

– И все же, – гнул свое Седов, – зачем было разыгрывать весь этот спектакль, вместо того, чтобы просто цивилизованно поговорить?

– Тэк в каждой профессии, – ухмыльнулся Александр Евгеньевич, – свои приемы. А потом, ты сам виноват. Ну, пугнули бы тебя мальчишки, поставили бы пару синячков под глазами – и все! Так ведь ты вон что сотворил, глупый. Вот они и обиделись. Перестарались, конечно. Но об этом хватит. – Александр Евгеньевич поднялся со стула и прошелся по комнате, – Теперь – о деле. Значит, так: возьмешь к себе на работу одного моего смышленого...

– Мне контролеры не нужны, – безапелляционно заявил Седов.

Александр Евгеньевич остановился и, резко обернувшись, мрачно сказал:

– Я буду решать, что тебе нужно, а что – нет.

– Ошибаетесь. – Седов поднялся с кресла и твердо произнес: – Я хозяин магазина. И то, что я приехал к вам, вовсе не означает, что я собираюсь вам ноги целовать. Есть деловые предложения – готов выслушать, нет – адью.

Седов развернулся и пошел к двери.

– Ну хорошо, – несколько раздраженно произнес Александр Евгеньевич и вдруг сменил тон: – Понравился ты мне. Но парнишку моего все же возьмешь. И успокойся: контролировать он тебя не будет. У него своих дел хватит. И еще: сдашь нам в аренду помещение где-нибудь в подвале, для барахлишка разного. Все – за плату, как положено. Ну а уж если когда-нибудь понадобится твоя помощь...

– ... Вот тогда об этом и поговорим, – закончил фразу Седов.

– А ты далеко пойдешь, – усмехнулся Александр Евгеньевич. – Если рога не обломают.

– Все? – спросил Седов.

– Нет, – ответил Александр Евгеньевич и, взяв со стола конверт, протянул его Седову, – А это – турчик на три дня в Париж. На двоих. Так сказать, компенсация за временную нетрудоспособность.

– Хм, – ухмыльнулся Седов, – Хиленькая, однако, компенсация. Но приятно. Даже не ожидал.

– Ну что ты, Сергей Константинович, – впервые назвал Седова по имени-отчеству Александр Евгеньевич – Мы своих людей ценим. И в конвертике, к твоему сведению, документики завернуты в бумажечки зелененькие...

Садясь в «Вольво», Седов заметил, что на заднем сиденье кто-то есть. Он захлопнул дверцу и обернулся.

– Аркан, – представился этот кто-то и криво усмехнулся. – Твой новый сотрудник.

Седов презрительно на него посмотрел и медленно, выделяя каждое слово, произнес:

– Тыкнешь еще раз и считай, что ты – бывший сотрудник. Это – первое. Зовут меня Сергей Константинович. Это – второе. Появляться у меня в кабинете будешь только тогда, когда я этого захочу. Уяснил?

– А ты, начальник, я смотрю, прыткий, – демонстративно развалился на сиденье Аркан и повелительно бросил водиле: – Поехали.

– Стоять! – взревел Седов и, резко повернувшись, уцепил Аркана за грудки: – Повторяй, – с ненавистью глядя ему в глаза, процедил Седов: – Сергей Константинович, ну?!

Аркан трепыхнулся, но тут же затих и, играя желваками, через силу сказал:

– Сергей Константинович.

– Еще раз! И вежливей, Аркан. Вежливей!

– Сергей Константинович, – прохрипел Аркан.

– Вот так! – Седов отпихнул его назад и, повернувшись к водителю, спокойно сказал: – А теперь – поехали.

И тут же в глазах Седова потемнело и голову стянуло словно обручем. Он вцепился рукой в подлокотник дверцы и молил только об одном: лишь бы не потерять сознание! Да, мальчики Александра Евгеньевича потрудились на славу! «Но ничего, – постепенно приходя в себя, подумал Седов, – Я вам нужен, и вы мне пригодитесь. А дальше...» «А дальше» – было слишком далекой перспективой. И Седов отложил размышления о ней на потом.

Поездке в Париж Ленка не обрадовалась.

– Ты с ума сошел! – сказала она. – Только из больницы вышел и куда-то ехать?

– Не куда-то, – возразил Седов, – а в Париж! Ты вспомни, – он обнял ее за плечи, – вечер, два «ободранца» шляются среди помоек, приткнуться некуда, в кармане – пусто. И – ананас со свечкой на Монмартре, а?..

Седов говорил и не верил сам себе. Не верил! И в Париж ему самому ехать было незачем – дел по горло, каждая минута на счету. И Ленка – та же Ленка! – но другая. И все – где-то далеко-далеко позади: и снег хлопьями, и расширенные от восторга Ленкины глаза, и оглушающий стук сердца в груди, и доводящая до безумия близость, и мука расставания... И все это стало исчезать именно тогда, когда, наоборот, должно было...

– Нет, – твердо сказала Ленка, – мы никуда не поедем. Да тебе, – усмехнулась она, – и самому не хочется.

– А ты изменилась, – глухо проговорил Седов.

– И ты.

* * *

Это были уже не провалы. И Седов об этом знал давно. Это была та самая жизнь внутри. Мерзкая и алчная до отвращения, она гигантской, чавкающей трясиной уже не просто глотала все подряд, но избирательно выдирала из памяти Седова главное, выхолащивала, вытряхивала его. Седов еще стоял на краю, но уже чувствовал – видел! – как это черное пузырящееся месиво увеличивается в объеме и, похотливо подергиваясь, неумолимо приближается к нему. Еще было не поздно заткнуть этой твари пасть и не дать ей разрастись до безумных размеров. Но Седов не хотел. Ему было необходимо еще чуть-чуть, совсем немного постоять на краю...

Средний уровень – вот что занимало все помыслы Седова.

В круг «товарищ-щ-щей» Седов вошел наскоком. Он быстро перенял их манеры и слэнг, а как только, благодаря серии удачных сделок, у него появились деньги – серьезные деньги! – круг «товарищ-щ-щей» сразу же резко расширился.

Седов спешил, не давая себе отдыха ни минуты. И каждый вечер дома у него обязательно кто-то был. И за ужином, накрываемом обычно Ленкой, решались такие вопросы, которые в кабинетах решить было просто немыслимо.

Единственное, что его раздражало, – это необходимость пить. «Товарищ-щ-щи» без этого, видимо по старой партийной привычке, обойтись никак не могли. И пить надо было до упора, до скотского состояния, с песнями и объяснениями в любви, чтобы наутро, созвонившись, пожаловаться друг другу на больную печень, посетовать: «Не бережешь ты себя, трварищ-щ-щ», и договориться о новой встрече.

Но Седов проблему эту решил без труда: «товарищ-щ-щей» он накачивал от души, а сам оставался трезв.

Он знал: и «товарищ-щ-щи» тоже только ступенька...

В магазине Седов стал появляться редко: его дела уже давно переросли такую мелочевку. Он оставил магазин на попечение Аркана, которого приблизил к себе после того, как Аркан несколько раз удачно выполнил его поручения по «выбиванию» долгов. Александр Евгеньевич оказался прав: Аркан на удивление был смышленым «парнишкой».

Не брезговал Седов и делами с самим Александром Евгеньевичем, но всегда ждал момента, чтобы поставить его на место и показать свое.

И момент представился.

Как-то Александр Евгеньевич позвонил и сказал:

– Сергей Константинович, есть тут небольшое дельце, помощь твоя требуется.

– Всегда рад, – ответил Седов.

– Порошочек тут стиральный поступил. Уж очень партия крупная. Ты закрой свой магазинчик на денек-другой по техническим причинам, пусть мои мальчишки поработают.

– Тэк никаких проблем, Александр Евгеньевич, – весело сказал Седов, – Только вот один примитивный вопрос: а что я с этого буду иметь?

– Совсем ты, Сергей Константинович, ожлобился, – не очень охотно вступил в игру Александр Евгеньевич, – Уж старику-то услугу мог и бесплатно оказать.

– Хотел бы я быть таким стариком, – усмехнулся Седов.

– Ну, хорошо, – вздохнув, сказал Александр Евгеньевич, – Три процента от сделки тебя устроят?

– Смотря что за этими тремя процентами кроется...

– Твой полугодовой оборот магазина, родной.

– Всего-то? – разочарованно произнес Седов, – Так у меня магазин, Александр Евгеньевич, эт так – чтоб с голоду не умереть...

– Я всегда знал, – сделав паузу, сказал Александр Евгеньевич, – что в бизнесе самые отъявленные мерзавцы – из бывшей интеллигенции.

– Вы себя имеете в виду? – жестко парировал Седов.

– Ну хватит! – попытался было перехватить инициативу Александр Евгеньевич, – По канату походим в следующий раз.

– Ладно уж, – уверенно держась на ногах, сказал Седов. – Пять процентов – и никаких проблем. Сами знаете, на что только не пойдешь ради добрых отношений...

– Договорились, – уже не скрывая раздражения, оборвал Седова Александр Евгеньевич и бросил трубку.

«Не понравилось, – усмехнулся про себя Седов, – Еще бы! Он надеялся на то, что рано или поздно меня обломает, подомнет. А тут!.. Теперь, уважаемый Александр Евгеньевич, раскидывай мозгами, отчего это я все наглею и наглею. Думай, родной. Думай! И остерегайся!»

Седов перерос Александра Евгеньевича. Перерос быстро и уверенно. У каждого – своя ниша. У Александра Евгеньевича – наркота и «пушки». У Седова – большой бизнес. И Александр Евгеньевич, конечно же, знал, что Седов уже давно ворочал делами, которые даже во сне-то Александру Евгеньевичу присниться не могли. И, конечно же, он понимал и то, что не Седов нуждается в его помощи, а он, Александр Евгеньевич, у Седова про запас, так – на всякий случай...

Но и про запас Александр Евгеньевич Седову уже был не нужен. Грязные дела хороши, когда ты ноль. Но когда ты вынырнул, ты обязан быть чистым и безупречным.

И Седов купил Аркана. С потрохами. Он предложил ему сумму, в два раза большую, чем платил Аркану Александр Евгеньевич. Купил для того, чтобы его, Седова, грязное ушло вместе с Александром Евгеньевичем навсегда.

Аркану долго объяснять не пришлось, поскольку руководствовался он единственным принципом: платишь больше – ты хозяин.

В тот день Седов подъехал к условленному месту пораньше. Он хотел все увидеть собственными глазами.

Ровно в два часа дня на противоположной стороне улицы показалась «Вольво» Александра Евгеньевича. Она прижалась к обочине и остановилась. В этот момент, на ходу натягивая на голову черный чулок, из-за дерева появился Аркан. Все произошло в считанные секунды: Аркан уверенным движением выхватил из-под куртки автомат и в упор расстрелял сидящих в машине. Потом открыл дверцы и сделал несколько коротких очередей – для надежности. Затем, не суетясь, на глазах у онемевшей от страха публики Аркан развернулся, выбросил автомат в кусты, сел в свои «жигули» и исчез.

Минут через двадцать появилась милиция. Седов вышел из машины, перешел на другую сторону улицы и смешался с толпой зевак. Александра Евгеньевича он увидел сразу, точнее – его прострелянный череп...

у себя в кабинете Седов еще раз прокрутил в памяти случившееся и не нашел ничего, о чем бы ему захотелось пожалеть. Он открыл бар, достал бутылку коньяка, как вдруг дверь отворилась и на пороге возник сосед.

– О! – увидев бутылку, воскликнул он. – Это кстати! А то, – сосед сделал красноречивый жест ладонью возле горла, – так влип!..

Сосед плюхнулся в кресло и в ожидании рюмки коньяка посмотрел на Седова. Седов повертел бутылку в руках, поставил ее обратно в бар и закрыл дверцу

– Так что тебе надо? – вяло спросил он.

– Два лимона, родной, – Несколько растерялся сосед от такого приема, – На два месяца.

– Да ну? – удивился Седов, – Но я глупой благотворительностью не занимаюсь.

– Не понял, – обомлел сосед.

– А что тут непонятного? – Седов устало опустился на стул, – Бабушкам да сиротам – всегда пожалуйста. Но тебе?

– Да ты что?! – Сосед аж поперхнулся. – Ты ж все это благодаря мне!..

– Не-ет, – покачал головой Седов, – Это – я сам.

– Но ведь я!.. – Сосед был в шоке.

– А я разве тебя просил? – пожал плечами Седов, – Добро, родной, не оплачиваемо.

– Ну, ты!.. – Сосед вскочил и как ошпаренный вылетел за дверь.

Но все это были лишь эпизоды, мелкие эпизоды в серии подобных, о которых Седов гут же забывал Его несло дальше. И все незначительное, мелочное – мимо! И все ненужное, путающееся под ногами – мимо! мимо!

И деньги – мимо! Деньги, как таковые, Седова уже не интересовали. Тем, чем он наслаждался, во что вкладывал всего себя, – был ПРОЦЕСС делания денег

Седову нравилось все. Он часто стал мелькать на телеэкранах, налево и направо раздавать интервью. Журналисты просто визжали от восторга, когда он, самоуверенный и хамовитый, изрекал им банальнейшие истины. Секрет был прост. Седов быстро понял психологию толпы – она жутко любила ощущать себя одураченной и несчастной. И когда преуспевающий Седов, с надменным видом, не стесняясь в выражениях, бросал фразу типа «Вы сами превратили себя в скотов», толпа просто заходилась от восхищения. Она одновременно боготворила Седова, потому что, по ее понятиям, он имел все, и в то же время ненавидела, потому что он имел все...

О Ленке Седов, конечно же, не забывал. Он купил роскошную квартиру, натолкал в нее всякую дребедень – от бидэ и СВЧ-печи до итальянской спальни поставил решетку и бронированную дверь, приобрел коттедж и, для того чтобы ездить по магазинам, купил Ленке «Ауди».

О Ленке он помнил. Но времени! Времени – катастрофически на нее не хватало. Ленка все чаще и чаще по вечерам, когда Седов ужинал с очередным деловым партнером, исчезала из дома. Поначалу Седову это не нравилось, но потом он решил, что это лучше для них обоих. Естественно, Ленке было скучно выслушивать всю эту бесконечную и мало понятную для нее муть о процентах и всяких там пролонгациях. Да и Седову, когда она уходила, проще было общаться с партнером, не ощущая за спиной презрительные Ленкины взгляды.

И все шло, в общем-то, нормально. Но однажды Ленка, не предупредив, не пришла ночевать. Седов, наверное, этого бы и не заметил – они давно спали в разных комнатах, но ночью он неожиданно проснулся и, почему-то вспомнив о супружеском долге, с не очень большой охотой – но надо же иногда! – поплелся в спальню к Ленке.

Но Ленки там не было.

Седова словно обдало холодным душем. Он кинулся в ванну, туалет, кухню... Ленки не было нигде.

– Ах, сучка! – вырвалось у Седова, и он в бешенстве заметался по пустой квартире.

«Хахаля нашла! – словно раскаленная игла жгла его одна и та же мысль, – Я ей, шалаве, все на блюдечке, а она!!! Коз-зел безглазый! Дубина!..»

Он кинулся к серванту, резко выдернул ящик, где лежали деньги, которые он ей давал на расходы, и быстро их пересчитал. К его удивлению, они были все на месте.

«Хахаль содержит! – понял Седов – Тем для него хуже. Сотру в порошок! Уничтожу!»

Его трясло словно в лихорадке.

«Искать! Найти! Тепленькую из постели выволочь! Но где? Как?»

Седов обессиленно рухнул в кресло...

Он так и не уснул.

Ленка появилась в десять утра. Она открыла дверь и удивленно взглянула на Седова.

– Ты еще не на работе?

– А ты думала, что все шито-крыто, да? – заорал Седов, схватил ее за локоть и потащил в комнату, – Ты была уверена, что этот урод ничего не заметит, да?

– Опомнись, – холодно сказала Ленка, – И отпусти руку, мне больно.

Седов, скрипнув зубами, отбросил ее руку и прорычал:

– Где ты была?! Отвечай?!

Ленка печально на него взглянула и усмехнулась.

– Неужели приревновал? Это что-то новенькое. Я- то думала, что ты меня вообще не замечаешь.

– Ты мне зубы не заговаривай! – зверел Седов, – Отвечай, где была?!

Он невольно дернулся и резко шагнул к Ленке.

– Господи, – Ленка не могла поверить своим глазам, – ударить, что ли, хочешь?

Да, он хотел! И не только ударить! Он чувствовал, что мог бы задушить ее собственными руками, без жалости. Она его предала. А предательства Седов не прощал.

– Я последний раз спрашиваю, – с ненавистью глядя на Ленку, прохрипел Седов, – Где ты была?

– Успокойся, – Ленка бросила сумочку на журнальный столик и, все также печально глядя на Седова, сказала: – У мамы я ночевала, понял?

Седов тут же бросился к телефону и судорожно стал набирать номер.

– И тебе не стыдно? – услышал он Ленкин голос.

– Хорошо, – Седов со злостью швырнул трубку на место – Ты мне скажи: крылышки расправила, да? Икорочкой опурилась...

– Ты этот мерзкий слэнг, – резко оборвала Седова Ленка, – оставь для общения со своими бизнесменами. Со мной я так разговаривать не позволю.

– Ладно, – сменил тон Седов, – Но скажи: тебе всего этого, – он окинул взглядом комнату, – мало, да? Чего тебе еще не хватает?

– Тебя, Седов. Хотя, – Ленка пожала плечами, – я уж и не знаю: есть ли ты? был ли ты?

– Ностальгия замучила? – презрительно хмыкнул Седов, – Тебе, оказывается, подавай того нищего, с рублем в кармане и не видящего впереди ничего, кроме черного?

– Нет, Седов, – возразила Ленка, – Одинаково невозможно жить как с тем, кто боится жизни и видит в ней только черное, так и с тем, кто вознамерился поставить жизнь на колени и обращается с ней, как с проституткой. С первым она превращается в сплошное ожидание беды, со вторым – в вечный кошмар мнимого благополучия.

Это был точный удар. И в нем была вся Ленка. Седов всегда восхищался ее тонким и изящным умом, ее поразительной способностью за мусором слов безошибочно видеть суть.

Но сейчас это лишь подлило масла в огонь! И не потому, что Ленка попала в точку, а потому, что Седов перед самим собой не мог в этом признаться, всячески избегая любой попытки проанализировать себя и поставить диагноз. Он наложил на эти мысли табу. А Ленка его нарушила. Она заставила Седова раздеться догола и безжалостно выставила его на всеобщее обозрение.

– В общем так, – с перекошенным от злобы лицом, прохрипел Седов, – Узнаю – придушу!..

Все пошло наперекосяк. Седов по инерции крутил дела, но в голове была только Ленка.

Он ей не верил. Он не верил ни одному ее слову. И проклинал себя, свою беспечность, свою доверчивость. И кому доверять – бабе! Зажралась! Еще бы! Никаких проблем! Любое желание – пожалуйста. Захотела новое платье – контейнер платьев! Новые трусы – вагон трусов! И все – мало!

Седов просто захлебывался от злобы. И вдруг его осенило.

Он вызвал Аркана и сказал:

– Слушай, Аркаша, мы не можем устроить так, чтобы все телефонные переговоры, которые ведет моя жена из дома, я мог прослушивать?

– Две секунды, – с готовностью ответил Аркан и понимающе взглянул на Седова: – Думаете, налево?

– Все может быть, – уклончиво сказал Седов и, помолчав, добавил: – А не развлечься ли нам, Аркаш?

– Давно пора! – обрадовался Аркан – А то жизнь пройдет и вспомнить нечего будет. А мужику что надо: бабу да...

– Не философствуй, – грубо оборвал его Седов, – Тебе это не к лицу.

Аркан свое дело знал четко. Когда они приехали в сауну, там уже рядом с бассейном стоял стол, на котором громоздились всевозможные закуски, а посредине величаво возвышалось серебряное ведро с шампанским.

– Ну, Сергей Константинович, – потер руки Аркан, – приступим? – Он хлопнул в ладоши, и в дверях тут же показались две роскошные девицы, – Класс? – ожидая одобрения, посмотрел он на Седова.

Но Седов не ответил. Он откупорил бутылку шампанского и залпом выпил бокал.

– Так, – взял тогда бразды правления в свои руки Аркан, – Ну-ка, девочки, быстренько скидывайте с себя все ненужное, маленькая разминочка, потом попаримся... В общем, вперед!

Девицы привычно, под восхищенные возгласы Аркана, стали раздеваться, профессионально замедляя темп в особо интересных местах.

Седов смотрел на них и ничего не видел. Он пил. Бокал за бокалом.

Наконец девицы разделись. Одна из них подошла к Седову, опустилась перед ним на колени и деловито принялась за работу, не забывая при этом периодически издавать стоны и туманным взором посматривать на Седова.

Рядом тащился Аркан.

– Ну, дура! – приговаривал он, – Да энергичней же, ну?! Во-от...

И вдруг Седова обожгла дикая мысль: «И Ленка вот так же? С каким-то ублюдком?! И, может быть, даже сейчас, пока он здесь?!..»

Седов с ненавистью отпихнул девицу ногой, резко встал и бросился к выходу.

Он несся по ночной Москве с бешеной скоростью, не обращая внимания ни на светофоры, ни на гаишников. И когда подъехал к своему дому, его тут же с двух сторон зажали патрульные машины с включенными мигалками. Седов, не глядя, сунул выскочившим гаишникам пачку купюр и кинулся в подъезд.

Он ворвался в квартиру и – прямиком в спальню к Ленке.

Ленка... безмятежно спала.

* * *

Караваев поехал на место убийства снова. Тот первый его осмотр был никчемный. Тогда у Караваева и мысли не было влезать с головой в это дело.

Но сейчас...

Он на карачках проползал каждый метр вокруг того места, где были обнаружены трупы. Конечно, время упущено, но вдруг...

Однако найти ничего существенного не удалось.

Оставалась хилая надежда на свидетелей. И Караваев пошел по близлежащим домам. Он показывал фотографию Аркана, просил всех, с кем разговаривал, хоть что-нибудь рассказать о том дне, о чем-то, что им показалось странным, о, может быть, незнакомых людях, которых они раньше не видели. Но никто толком ничего сказать не мог.

Караваев хотел было уже уезжать, как вдруг вновь вспомнил одну женщину, с которой беседовал в самом начале. Тогда, как ему показалось, она была не слишком естественна – нервничала, отводила глаза в сторону и твердила одно и то же: «Нет, не видела. Нет, не знаю».

Идя к ней опять, Караваев не питал особой надежды, он просто решил довести дело до конца.

Женщина открыла, и он сразу увидел, как в ее глазах промелькнул испуг.

– Ну что вам еще нужно? – устало сказала она, с неохотой пропуская его в квартиру, – Я же вам все сказала: не видела я ничего, понимаете?

– Вы меня хоть на кухню-то пропустите? – устало спросил Караваев.

– Проходите, – пожала плечами женщина. – Только нового я вам все равно ничего не скажу.

Караваев прошел на кухню, сел на стул, достал пачку сигарет и посмотрел на женщину.

– Да курите, – махнула она рукой.

– А вы все-таки что-то от меня скрываете, – глубоко затянувшись, сказал он.

– Ну что вы прицепились?! – почти крикнула женщина, и на глазах у нее появились слезы, – Уйдите, ради Бога, а?

– Хватит, – услышал Караваев мужской голос и обернулся. Перед ним стоял мужчина средних лет видимо муж. – Перестань, Надежда. Не снимем грех с души сейчас, всю жизнь маяться будем. Киномеханик я, – сказал он Караваеву, – Хотел в тот день детишек поснимать кинокамерой. Зарядил ее. Подготовил. Ну и пошел пробную съемку сделать. А тут такое... В общем, там плохо получилось. Но тот гад, что стрелял, четко вышел...

– Что ж ты молчал-то? – хмуро спросил Караваев.

– А на хрен мне это нужно-то? – с вызовом сказал мужчина – У меня жена, дети. В общем так: вот тебе, капитан, пленка, и я тебя не знаю, а ты меня...

Это был один шанс из тысячи, из миллиона! И Караваев его ухватил!..

Аркан притащил Седову запись всех разговоров Ленки по телефону за неделю. Седов прослушал всю эту бабскую трепотню несколько раз, но ничего подозрительного не нашел.

«Спугнул! – понял свою оплошность Седов. – На дно залегла. Думает, я ее там не достану! Ошибаешься, птаха! Я достану тебя везде!»

Седов подумал, что Ленка не такая дура, что после случившегося она наверняка звонит своему хахалю с улицы. Но он тоже не дурак! И первое, что он сделает, посадит Ленке на хвост мальчишку-несмышленыша – пусть поболтается за ней с недельку, посмотрит, куда звонит и с кем эта дрянь общается.

Но Аркан неожиданно предложил лучший вариант.

– У меня приятель есть, – сказал он, – химик. Таблетки у него классные имеются. Бросаешь две штуки в чай и через двадцать минут человек в полном отпаде, и из него можно вытряхнуть все, о чем он думает, но не говорит.

Это было то, что надо.

В тот день Седов пришел домой раньше. И не с пустыми руками. Он купил огромный букет роз, шампанское и громадную коробку шоколадных конфет.

– Что это с тобой? – удивленно взглянула на него Ленка.

– Надоело! – бодро ответил Седов, – Ты права: работа! работа! работа! К черту работу! Сегодня мы отдыхаем. Сегодня – вечер только наш!

Ленка подозрительно взглянула на Седова и ничего не сказала.

Седов быстро накрыл стол, включил музыку, налил шампанское и предложил тост:

– Давай за нас? Помнишь: прошлое – мы знаем, настоящее – чувствуем, будущее – жаждем. Так пусть в прошлом останется наше невзаимопонимание. В настоящем будет одна любовь. А в будущем... Не будем о будущем. Только – настоящее!

Ленка грустно улыбнулась и отпила немного шампанского.

Седов обнял ее за плечи и мечтательно произнес:

– А что, Ленок, не рвануть ли нам на Канары, а? Воздух, солнце, вода! Вернемся загорелые, как черти. А может, в Париж? Должны же мы исполнить свою давнюю мечту? Нотрдам, кофе на Эйфелевой башне, ананас со свечкой на Монмартре... Слушай, а может, на Монмартре ананас со свечкой и не подают, а?

Ленка молчала.

– Ну! – слегка встряхнул ее Седов – Что ты? Хочешь потанцуем?

Ленка отрицательно покачала головой.

– Не будем, – весело согласился Седов. – Тогда – чай. Я приготовлю потрясный чай... А ты – сиди. Сегодня я – за официанта.

На кухне Седов бросил две таблетки в Ленкину чашку, тщательно размешал, всыпал побольше сахару, поставил свою и ее чашки на поднос, перекинул через руку полотенце и торжественно вошел в комнату.

– Прошу, леди, – галантно поставил перед Ленкой чашку Седов, – Настоящий английский чай, приготовленный, между прочим, оригинальным способом.

Седов сел и разлил по бокалам шампанское.

Ленка от шампанского отказалась, взяла свою чашку с чаем и стала медленно пить.

Седов, искоса поглядывая на Ленку, нес какую-то чепуху и ждал.

Наконец движения Ленки замедлились, стали неуверенными, рука ее дрогнула и она едва успела поставить чашку на стол.

– Мне плохо, – слабым голосом сказала Ленка.

– Что с тобой? – изобразил испуг Седов. – Сейчас, не волнуйся. – Он подхватил ее на руки и отнес на кровать в спальню.

Ленка, закрыв глаза, постанывала, изредка повторяя:

– Мне плохо... Мне очень плохо...

Седов посмотрел на часы: прошло ровно двадцать минут.

– Плохо тебе? – злорадно произнес он – Наконец- то! А ты думала, что плохо должно быть только мне?! Ну? – Он тряхнул ее за плечи, – Отвечай: кто он? Его адрес? Ну?!

– Мне плохо, Сережа... Воды...

– Обойдешься! Отвечай: кто он? кто?! кто?! кто?!

И вдруг Седов почувствовал за спиной мерзкое чавканье. Комната вмиг наполнилась зловонием, стены, гипертрофируясь, на глазах стали увеличиваться в размерах, и вскоре все пространство вокруг заполнилось темной, отвратительно смердящей жижей. Наглая тварь пришла отобрать у Седова последнее – Ленку. Но он не мог ее отдать! Он не мог ее отдать, пока не узнает ИМЯ и АДРЕС. Седов судорожно шарил в памяти, чтобы хоть чем-то заткнуть эту чавкающую пасть. И он все-таки нашел – что-то из детства, какой-то мелкий эпизод, случайно застрявший даже не фактом, а – ощущением тепла и доброты. «Бери! – хрипло крикнул Седов, – Жри!» Жижа, словно задумавшись, на мгновение притихла и, нехотя проглотив, стала медленно уменьшаться в объеме...

Ленка потеряла сознание. Седов в бессильной злобе отшвырнул ее тело, но тут же хищно набросился на него вновь и с яростью стал срывать одежду.

У Седова перехватило дыхание, когда он увидел ее всю.

Что-то далекое и обрывочное – «молочно-белая полоска»... «рухнуть, раствориться»... «туман»...

Он перекосился от страшной боли забвения.

Нет, он ничего не помнил...

И он взял ее – бездыханную, безжизненную, едва излучавшую тепло.

Взял варварски.

И каждым угрюмым движением – доказывал! доказывал! свое полное и абсолютное право на владение.

И знал: Ленки у него уже больше нет...

Она ушла на следующий день. Вечером Седов обнаружил на кухне записку: «Меня не ищи. И маму не беспокой. Она ничего не знает. Прощай».

Седов не взорвался, не бросился тут же на поиски Ленки. Он медленно опустился на стул и долго сидел не двигаясь. Он ни о чем не думал. Он лишь ощущал гнетущую пустоту одиночества...

А рано утром к нему вдруг заявился Василий.

Седов посмотрел на него, как на пришельца с того света.

Василий был в прошлом, в напрочь закрытом для Седова прошлом, о котором он уже ничего не знал. Василий молча прошел, молча разделся и также молча обошел апартаменты Седова.

– Не хило устроился, – заключил Василий и уселся в кресло. – Может, меня к себе возьмешь полы подметать?

– Этого дерьма и без тебя хватает, – ухмыльнулся Седов.

– Логично, – кивнул Василии, внимательно посмотрел на Седова и сказал: – Ты бы хоть чаем угостил.

От слова «чай» Седов вздрогнул, и по его лицу тенью пробежала судорога.

– Вот что, гость непрошенный, – грубо сказал Седов – Если дело – говори. А просто так трепаться – у меня времени нет.

– М-да, – вздохнул Василий, – Она права. Ты превратился в отъявленного негодяя.

– Кто она? – вздрогнул Седов.

– Она, – ответил Василий – Женщина, которая по дикому недоразумению досталась тебе. А ты, идиот!..

– Так она у тебя?! – побледнел Седов, – Значит, я ее, шлюху, вышвырнул, а ты подобрал?! А может!.. – Седов захлебнулся от ненависти.

– Дурак ты, Седов, – покачал головой Василий, – Так ты ничего в ней и не понял. Таких женщин, как она, не бросают, такие – бросают сами.

– Во-он! – заорал Седов.

Василий медленно поднялся, печально посмотрел Седову прямо в глаза и... исчез.

Седов долго не мог прийти в себя: его ломало, корежило, бросало то в жар, то в холод...

И когда наконец он очнулся, то никак не мог понять: был ли Василий на самом деле или это было видением?

Но одно он знал точно: Ленка – у Василия.

Трезвость пришла сразу.

Ум стал чист и ясен.

И решение – четкое и единственно верное.

Седов вызвал к себе Аркана, дал ему адрес Василия и коротко бросил:

– Обоих.

– Две секунды, Сергей Константинович! – обрадовался Аркан, – Давненько не разминался...

Капитан Караваев не стал обращаться к прокурору за санкцией на арест Аркана. Это он мог сделать и потом. Он вообще никого не поставил в известность.

Он должен был взять Аркана сам, один.

Возле магазина, ожидая Аркана, Караваев проторчал часа два. И когда тот наконец вышел и направился к своей машине, Караваев подошел к нему сзади, ткнул в спину дуло пистолета и властно сказал:

– Идешь тихо. Не оглядываясь. Одно резкое движение и, как ты говорил в глубокой молодости, – мигом обнимешься с Господом на небесах, если он тебя, конечно, примет. Вперед.

Аркан обмяк и покорно подчинился.

Караваев довел его до своего «запорожца», открыл дверцу и приказал:

– Руки!

Аркан привычно завел руки за спину, Караваев надел наручники и коленом втолкнул Аркана в салон. Затем он обошел машину спереди, сел за руль и, ухватив Аркана за подбородок, с ненавистью сказал:

– Смотри, ублюдок. Внимательней смотри. Узнаешь?

Аркан недоуменно взглянул на Караваева.

– Как же так, Аркан? – усмехнулся Караваев, – Как же ты забыл премию талантливому сыщику, а? Ты же в ней сидишь!

– Так это ты, мусор поганый, – вспомнил Аркан, – Жив еще?

– Жив, Аркан, жив.

– Я всегда знал, – злобно процедил Аркан, – что вас надо решать сразу. Вы, гниды, добра не помните. Ну чего ты выпендриваешься? – вдруг встрепенулся Аркан, – До сих пор на «запорожце»? Да я тебе завтра же бээмвуху к подъезду прикачу...

– К подъезду?

– Конечно!

– Ставки выросли?

– Тэк, – оживился Аркан, – и сыщик заматерел...

– Вот именно поэтому, – оборвал его Караваев, – можешь засунуть свою бээмвуху себе в задницу, благодетель. Не-ет, Аркан. Ты и так меня всю жизнь заставил гирю носить. Устал я. Конечно, мог бы я тебя как последнюю тварь пристрелить прямо здесь. Но не буду. Не знаю, как там у Господа – есть ли суд и попадешь ли ты в ад, но здесь, на земле, ад я тебе устрою. Вышка у тебя – стопроцентная. И вот когда ты ее будешь дожидаться, будет тебе и гиена огненная, и поджаривание на сковороде, и все прелести потусторонней жизни...

Арест Аркана Седова подкосил окончательно. «В затылок задышали, шакалы! – затравленно думал он, – Ну, нет! Я успею! Я должен успеть!»

Он метнулся к окну и осторожно посмотрел на улицу. Ничего подозрительного не было. Тогда, ступая на цыпочках, он прокрался в туалет, аккуратно вытащил одну из плиток в стене, запустил в показавшееся отверстие руку, извлек цинковую коробочку и открыл крышку: в глаза тут же ударил резкий свет от переливающихся всеми цветами радуги бриллиантов. Седов закрыл крышку, положил коробочку в целлофановый пакет, все так же на цыпочках прокрался к двери, посмотрел в глазок и лишь затем вышел.

И едва сев в машину, он сразу все понял. А точнее – почувствовал. Почувствовал эту смердящую вонь, которая просачивалась сквозь щели, вызывая тошноту, выворачивая все внутренности. Седов включил зажигание и резко рванул с места. Он не оборачивался, потому что знал: уродливая, чавкающая и пузырящаяся образина уже рядом. И когда вокруг резко стемнело, а дома по бокам шоссе вдруг стали, словно восковые свечи, крениться набок и медленно оседать, один за другим проваливаясь в стремительно заполнявшей все пространство взбунтовавшейся трясине, Седов понял: чавкающая тварь пришла за ним. Она хотела ЕГО САМОГО. Она ТРЕБОВАЛА. Седов задыхался от нестерпимого запаха, но все гнал и гнал машину. И вдруг откуда-то извне возникли и заметались по салону слова: «Ты потрясающий мужик, Седов!» Седов перекосился от нестерпимой боли: он не хотел их слышать, он гнал их, он пинал их ногами. Они были из ПРОШЛОГО. А прошлого он уже не знал...

Машину Седов остановил на середине Крымского моста. Вокруг уже не было ничего, кроме яростного буйства тьмы. Он подошел к перилам моста, достал из кармана коробочку, усмехнулся и бросил ее вниз. Потом забрался на перила сам и со словами «Ты потрясающий мужик, Седов!» шагнул в разверзнувшуюся перед ним бездну...