«Советской России» 60 лет. Это 30 дочикинских советских + 30 чикинских антисоветских. Что за возраст! Особенно если учесть, что власть, реализуя свой новейший патриотический девиз «Денег нет, но вы держитесь!», обещает скоро довести среднюю продолжительность жизни в стране до 100 лет.

Недавно по мотиву прекрасной песни из кинофильма «Спутники» по одноименной повести Веры Пановой я написал стихотворение, которое начинается так:

На всю оставшуюся жизнь
Мне хватит в «Завтра» публикаций,
За них – проклятий и оваций
На всю оставшуюся жизнь.

На всю оставшуюся жизнь
Мне хватит дружбы Александра,
Хоть я в глазах его - Кассандра
На всю оставшуюся жизнь.

На всю оставшуюся жизнь
Мне хватит рядом Кати Глушик –
Не надо мне других хохлушек
На всю оставшуюся жизнь…

Это было написано в спешке, поторопился. Я обязан был сказать о публикациях и в «Советской России», должен был упомянуть не только Александра, но и Валентина, а рядом с Катей Глушик назвать Надю Гарифуллину и Галину Ореханову. Да, именно так, ибо, придя в «Россию», когда мне было 30 + 37, я успел напечатать там полсотни статей, за который тоже огреб проклятия и получил аплодисменты.

Действительно, ведь какие статьи-то удавалось печатать! А какое было время! Вспоминаю: на огромном митинге с балкона гостиницы «Москва» вчерашний любимец «Правды» критик Валентин Оскоцкий оглашает необозримую Манежную площадь воплем: «Прав был американский президент Рональд Рейган: Россия – империя зла!»… А газета 13 марта 1988 года печатает статью никому неведомой преподавательницы химии ленинградского вуза Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами», в которой разоблачается вся лживость и опасность, затеянной Горбачевым и Яковлевым предательской контрреволюционной перестройки. Разве можно об этом забыть! Тогда этой статьей Андреева и Чикин вдвоем могли остановить контрреволюцию. Ведь статью тотчас перепечатали многие областные газеты, её читала вся страна, но… 5 марта появляется ловкая, бесстыдная статья в «Правде». И секретари многих обкомов, райкомов, первичек вытягиваются в струнку. Партийная дисциплина… А иные русские писатели, до сих пор слывущие патриотами, кидаются на помощь Яковлеву, печатают вороха солженицынского вздора и даже в компании с русскоязычными проклинают убитого деревенского мальчишку Павлика Морозова, вставшего на защиту несчастной матери от негодяя отца...

А время идёт, контрреволюция крепчает, вылезли и заголосили афанасьевы и черниченки, переметнулись ульяновы и лавровы, раскрыли свою истинную русофобско-антисоветскую суть маркзахаровы и радзинские, ещё раз все осмотрев и обнюхав, выползли сванидзы и млечины…Рушат советские памятники, поносят и выворачивают наизнанку Советское время, когда сами они благоденствовали и благоухали, а прежде всего клевещут на Сталина и Ленина… А газета с 16 января по 6 марта 1993 года – почти два месяца!- печатает огромный цикл моих статей «Кадры решают все» - в защиту Сталина от невежественной лжи всех этих оборотней. А ведь тираж-то газеты – под миллион экземпляров! Не помню, был ли тогда гонорар, видимо, был. Но помню, что ко мне домой пришли три незнакомых мне предпринимателя и за этот цикл вручили премию, - кажется, 30 тысяч.

Прекрасно помню и то, как появилась в газете моя первая статья. Дело было так… В «Литературке», где главным редактором был тогда Федор Бурлацкий, он в двух номерах напечатал насквозь лживую статью Евгения Евтушенко «Фехтование в навозной кучей». О Феде достаточно сказать, что в зыбкие дин ГКЧП у него были наготове два номера газеты – один за ГКЧП («Ура!»), другой против («Долой!»). Ну, в соответствующий день напечатали второй вариант. Правда, потом Федю выставил из газеты сам коллектив редакции.

А Евтушенко писал, как ему, автору тогда 311 книг и знаменитого стишка «Мой лучший друг живет в Кремле», тяжко жилось, как его зажимали, терзали, душили. Вот, говорит, написали мы с композитором Колмановским прекрасную песню «Хотят ли русский войны», а «высокопоставленные цензоры из политуправления армии стеной встали на пути этой песни к народу». Запретили... Судьба некоторых песен о войне действительно была трудной. Так, стихотворение М.Исаковского «Враги сожгли родную хату» Вера Инбер так жестоко разнесла в «Комсомольской правде», что одноименной песне М.Блантера это закрыло широкий путь, и пятнадцать лет её пели только в поездах безногие инвалиды на колясках. Кто теперь помнит их рвущие душу голоса:

…И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза не сбывшихся надежд…
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

И песню «Хотят ли русские войны» в самом деле однажды хотели запретить. Но где – в Москве или в Ленинграде? в зале Чайковского или в Лужниках? Нет, в Лондоне, в знаменитом Альбертхолле. Там в 1964 году должен был выступать наш прославленный ансамбль песни и пляски Советской армии. И вдруг – запрет английских властей на эту песню, так как она «подрывает политику премьер-министра лорда Дуглас-Хьюма и является вмешательством во внутренние дела Англии». Вот что бывает в стране с тысячелетним парламентом. С большим трудом удалось отстоять песню от лорда.

Евтушенко писал в статье и о том, что Борис Пастернак «самый значительный поэт ХХ века», а его «Доктор Живаго» - «самый значительный роман ХХ века». Спрашивается, почему же о том и другом ты молчал раньше? В 1981 году у него вышла книга «Точка опоры». Это галерея литературных портретов многих русских писателей от Блока до Мартынова. Прекрасно! Но почему Пастернак даже не упомянут? А чего стоит тот факт, что в одной книге он назвал Степана Щипачева «большим поэтом», а теперь – «небольшим поэтом, но человеком с большой душой».

А считая советского читателя «лучшим в мире», поэт в свое время почему-то лишил его такого сладкого лакомства - свою «Автобиографию рано созревшего человека» издал за границей. Но тут же на пленуме Союза писателей поспешил истово покаяться: «Я ещё раз убедился, к чему приводит меня позорное легкомыслие…Я совершил непоправимую ошибку… Тяжелую вину я ощущаю на своих плечах… Это для меня урок на всю жизнь…Я хочу заверить писательский коллектив, что полностью понимаю и осознаю свою ошибку». Ему сказали: живи и помни свои слова. Но вот настало время, столь благоприятной для клятвопреступников, конокрадов и гомосексуалистов, и поэт мчится со своей «Автобиографией» в московское издательство. И она выходит! То есть свое легкомыслие он теперь выдает за глубокомыслии, ошибку – за пророчество, вину – за правоту. Позже точно такой фокус проделает Солженицын с пьесой «Пир победителей»: отказался от нее, а потом приволок в Малый театр и Юрий Соломин поставил. По несколько избыточной интеллигентности не мог отказать.

Особенно бесстыдной была история со стихотворением «Бабий Яр». Сейчас Евтушенко писал: «Шовинисты обвиняли меня в том, что в стихотворении не было ни строки о русских и об украинцах, расстрелянных вместе с евреями». Но ведь это правда: ни строчки, ни слова. И вот оказывается, что отстаивать правду о других нациях, теперь значит быть шовинистом. Д.Шостакович написал ораторию, в которой были использованы слова этого стихотворения. Назначено было исполнение. Но и тут нашлись шовинисты: «Евгений Мравинский, выбранный композитором, отказался дирижировать, а Борис Гмыря отказался петь». Они были не так тонко интеллигентны, как Ю.Соломин. Но Евтушенко уверен, конечно, что их припугнули антисемиты. «Это было,- негодовал он сейчас, - грубым вмешательством… Что оставалось делать? Я с ходу написал четыре строки:

Я здесь стою, как будто у криницы,
дающей веру в наше братство мне.
здесь русские лежат и украинцы
с евреями лежат в одной земле».

Кончается стихотворение так:

Еврейской крови нет в крови моей,
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам как еврей,
И потому я настоящий русский!

Антисемиты сделали его, от рождения нерусского, русским. А чукчей они могут сделать? Но в самый трудный час родины этот «настоящий русский» тотчас махнул за океан, где уже обитали несколько таких же «настоящих» - Солженицын, Бродский, Аксенов…

А ещё в статье «Фехтование с навозной кучей» было такое вранье о Шолохове, к которому Евтушенко примчался в поисках сочувствия и защиты, что я и вспоминать об этом не хочу.

Всё это, естественно, «взывало к отмщенью». Я написал большую журнальную статью-ответ. Но что с ней делать? Ведь печататься-то нашему брату всегда было не просто. Можно было пойти в «Наш современник», где я тогда печатался со скрипом под куняевским креслом. Ну, эту-то статью он взял бы, но она же появится там через три месяца, а статья дымилась и жгла мне руки. Я позвонил Юрию Бондареву, товарищу со студенческих лет: «Юра, как быть?» Он подумал и сказал: «Я тебе, старик, через полчаса позвоню». И звонит: «Иди в «Советскую Россию». Я говорил с Чикиным». И я помчался. Там меня уже поджидала Галина Ореханова, любезная дама, занимавшаяся литературой. И вот 30 января 91 года появляется первая часть статьи – «Дайте ему точку опоры», 9 февраля – вторая, «Гром не из тучи».

Читатели встретили статью с энтузиазмом, самых яростных откликов было множество. Так, Вера Калинана, социолог из Березников, писала: «Ай да Бушин! Ай да сукин сын! Молодец» . Я и сам ликовал сразу по трем адресам: «Ай да Чикин! Ай да сукин сын! Ай да газета!..» Действительно, дать такую статью в двух номерах аж о самом Евтушенко…

Но вообще-то и на эту статью и на другие случались отклики и совсем иного рода. Например, аноним из Твери 27 мая 91 года бросил такую гранату: «Знаешь, друг Бушин, много я читал в жизни газет, но такого наглого выражения, как ты написал в статье «Ба! Знакомые все лица!»(там о Яковлеве, Собчаке, Юрии Астафьеве), не встречал. Это только наглец из наглецов, дурак из дураков, проходимец из проходимцев, в общем омерзительный человек, которых надо уничтожать, мог написать так нагло».

А вот аноним из Самары: «Вошь ты тифозная, холуй ты пакостный, шавка ты беспородная! Как ты смел прикоснуться своими погаными лапами к фамилиям таких людей, как А.Яковлев, Шеварднадзе, академик Шаталин и др.?»

Тут же и безымянный москвич: «Вас убивать надо. Я внес тебя в список. Жди! Каждый день жди.. И детишек побереги. Скоро!» А все-таки побаивались – анонимно.

Такие письма, конечно, получали и В.Чикин, и Н.Гарифуллина, и Э.Володин и другие работники редакции. Нам оставалось утешаться и даже гордиться тем, что подобные письма получал и Лев Толстой. Да ещё Иоанн Кронштадтский молился о его кончине в ближайшие сроки. Но Господь в своей бесконечной мудрости и милосердии сделал так, что Иоанн-то вскоре и преставился, а великому писателю земли русской Он даровал еще два года жизни.

А вскоре газету закрывали. И у главного редактора были нешуточные основания опасаться ареста. Однажды он заехал ко мне посоветоваться. Но что я мог ему сказать? Что-то вроде мудрого афоризма нынешних дней: «Денег нет, но вы держитесь!». Выпили по рюмочке коньяка и расстались. А потом Чикину пришлось в суде доказывать незаконность запрета газеты. И доказал!

Передо мной номер газеты за 29 декабря 1992 года. «Лауреаты премии Слово к народу».. Десять портретов первых лауреатов: Иван Васильев, Надежда Гарифуллина, митрополит Иоанн, Владимир Исаков, художники-супруги Лиговские, Эдуард Лимонов, Элла Федорова, Александр Фролов, Светлана Шипунова. Одних уж нет, как Васильева, Гарифуллиной и Володина, а те далече, как Лимонов, Бушин и Светлана Шипунова… Именно эти люди достойно держали оборону в самую трудную пору контрреволюции. Вскоре заняли свои места в окопах и за штурвалами бомбардировщиков блистательный С.Кара-Мурза, наши многоопытные дипломаты - Чрезвычайные и Полномочные послы Юлий Квицинский и Василий Захарчук, своим огненным пером написал «Слово к народу» Александр Проханов… Сражение шло от Баренцева до Черного моря… И как Наполеону под Бородино или Гитлеру из Сталинграда, так и сейчас в Кремль докладывали: «Русские всё стоят… Русские всё стоят… Русские…Русские…»

Уже сотрудничая главным образом в «Завтра» и в «Дуэли», я продолжал посылать статьи и в «Советскую Россию, приглашал сотрудников редакции на свои творческие вечера, поздравлял их с праздниками, в том числе с церковными, звал даже на дни рождения домой. А как иначе? Таким меня мама и Советская власть воспитали. Ведь сия газета кусок моей единократной и единственной во всей Вселенной жизни. Иначе можно стать именно таким существом, каким хочет сделать нас этот режим, ну, вроде Чубайса с его девизом: «Больше наглости!» или вроде Медведева, тоже заимевшего девиз – «Денег нет, но вы держитесь!».

Прекрасно. Однако 22 января 2013 года вдруг получаю из редакции анонимное письмо, в котором сказано, что в сентябре 1995 года я так не то оскорбил, не то оклеветал то ли газету, то ли главного редактора, что… ну, просто, в зобу дыханье сперло от моего посягновения на честь и достоинство.

Я в полном недоумении: что такое? Во-первых, почему тогда же не дали достойного ответа? Во-вторых, ведь прошло уже почти двадцать лет. За такой срок даже иные государственные тайны открывают, а тут… Но главное, в чем оскорбление-то или клевета? Пишу в газету: объясните, мол. Если вгорячах или по пьяной лавочке действительно что-то где-то кому-то брякнул о вас, то готов извиниться. Даже стишок изготовил:

Прости, прекрасная Совраска,
Что я однажды был неласков.

В ответ – глухое презрительное молчание... Тогда я подумал: может быть у меня и у анонима, приславшего письмо просто разное представление о том, что такое честь, оскорбление, клевета. Я вспомнил, что в 1849 году Маркс и Энгельс как редакторы «Новой Рейнской газеты» предстали перед судом по обвинению в том, что они в своей газете оскорбили государственную власть и некого генерала Врангеля. Тогда Маркс в своей речи, между прочим сказал: «Что есть честь? Что такое посягательство на неё? Это целиком зависит от индивида, посчитавшего себя оскорбленным – от уровня его образованности, от его предрассудков, от его самомнения».

Я не раз убеждался в справедливости этих слов. Например, однажды в Малеевке встретился на лыжне с поэтом Островым. Он остановил меня, прочитал какой-то новый свой стишок и требовательно спросил: «Ну как?» - «Хорошо»,- неуверенно ответил я. «Что хорошо! Мустай Карим сказал, что гениально». И, не желая больше со мной разговаривать, он оскорблено оттолкнулся палками. А часа через два в столовой я положил на его столик записочку:

С каждым днем сильней и боль и горечь,
Потому что вижу без труда:
Друг мой Островой Сергей Григорьич
Гениально пишет не всегда.

Вот и здесь. Покритиковал я на пленуме ЦК антисоветские публикации в газете – и мое выступление было сочтено за оскорбление. Так, Сергей Григорьич? Да ведь и потом порой просто невозможно было промолчать по поводу некоторых публикаций в газете. Так, однажды на её страницах было сказано (да ещё членом редколлегии), что Ленин и Путин олицетворят совершенно разные классовые силы, что совершенно верно, но личное, персональное различие между ними не имеет никакого значения, что, конечно, полная чушь. Помнится, я тогда написал в газету, что это тот случай, когда сам Маркс говорил: я к такому марксизму никакого отношению не имею.

Или вот объявляется, что Солженицын стоит в нашей литературе рядом с Шолоховым. Я посоветовал автору этого открытия принять холодный душ. И это оскорбление? А позже газета вдруг печатает неутомимого антисоветчика Дмитрия Быкова. Я спросил, понимает ли редакция, куда её заведет такой всеядный либерализм. Опять оскорбил?

Боже мой, да вот даже на первой полосе юбилейного номера газеты, где вообще-то много интереснейших материалов, в таком виде представлен портрет человека, за которого скоро предстоит нам голосовать, что невозможно представить, чтобы кто-то захотел добровольно отдать свой голос за такое рыло. А на последнее полосе помещен портрет молодой красавицы, а под ним - одного старого хрыча. Да это же равносильно террористическому акту против бедного хрыча. Неужели никто в редакции этого не понимает, а мое замечание тоже зачислят в разряд неискупимых оскорблений?

Валентин Васильевич, и это в дни, когда

Бой идет святой и правый,
Бой идет не ради славы –
Ради жизни на земле.