Сергей ЧЕПРОВ (г.Бийск)

ИЗ «СПЕЛЫХ СЕМИДЕСЯТЫХ» В ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ

(О повести А.Байбородина «Братчина»)

Прочитал повесть Анатолия Байбородина «Братчина» и сразу же погрузился в свои студенческие воспоминания. Золотое было время, веселое и доброе. И потому, что – молодость, и потому, что были это, наверное, наиболее спокойно-стабильные годы за всю нашу историю. С автором мы ровесники, и студенчество мое пришлось на те же самые «истекающие хмельным соком спелые семидесятые». Так же спорили о славянофилах-почвенниках и западниках (филологи, все же), так же интересовались философией Шопенгауэра, так же травили анекдоты об Ильичах, о последнем, правящем, - особенно. Были группки, что до «потери пульса» слушали «битлов», хотя большинство, все же, любили и пели наши, советские и русские народные песни. Точно так же устраивали на бережку застолья с «Агдамом» и ливерной, с песнями под гитару и спорами до хрипоты. Но вот «распрей» на межнациональной почве не припомню. Их просто не было. И, кажется мне, в принципе быть не могло. Что же тогда, автор – выдумывает? Так нет же… С Анатолием Григорьевичем я знаком лично, читал его предыдущие вещи. Отнюдь он не фантазер и не выдумщик, а человек вполне реалистических взглядов, пытающийся досконально разобраться в перипетиях современной жизни и, к тому же, прекрасно знающий историю своей страны.

Дело, наверное, не во времени, а в месте. И причина, скорее всего, в том, что иркутский университет и бийский пединститут – вузы разного уровня. Первый – регионального значения, более известный и почитаемый в молодежной среде, второй – институт провинциальный, местечковый, если можно так назвать. Конечно, были среди моих сокурсников люди и с украинскими, и с немецкими фамилиями, даже девушка со звучной французской фамилией – Форнель, но все это были в основе своей жители сельские, давно утратившие свои изначальные корни и считавшие себя исконно русскими. В нашем студенческом сообществе в принципе не могло появиться ни украинца Тараса, которого «вытурили из киевского университета и сослали в Сибирь», ни монгола Баяра, «который кичился европейским образованием, - три года учился в Белграде», ни даже бурята Арсалана. Какой смысл ехать ему в далекие алтайские степи, когда свой вуз под боком, да к тому ж - университет. Выходит, в повести предстают перед нами студенты совсем другой «весовой категории», явно не дети простых сельских тружеников, если у Баяра «денег, как у вахлака махорки», да и Тарас, «парубок денежный». Совсем не други-студенты из моего окружения, что на портвейн «Три семерки» подчистую выворачивали свои карманы да еще за добавкой к девчонкам на поклон шли. То – золотая молодежь своих мест, - как бы оценили сейчас. Или, как сказали бы мои земляки – «гнилая поросль вшивой интеллигенции, от которой одни лишь беды да смуты». До провинций они не добирались, - чего им там! Но что они в то время были – бесспорно. Не случайно автор напоминает, за что Тараса исключили из университета: «Хитрецы малевали лубочные картинки в киевском кафе, и Тарас подсоблял, вроде казачка на побегушках, а через неделю зоркое око узрело в размалеванных хлопцах Стефана Бандеру и Романа Шухевича…». Вот оно что, оказывается. Похоже, что из этих самых «недр» и явились потом свету всякие ющенки да яценюки…

 

И сразу приходят на память мои ближайшие соседи, алтайцы. Сколько лет жили бок о бок, хоть и не славяне, совсем других кровей. И мне по младой глупости (да разве только одному мне!) казалось, что узы эти вечны и нерушимы. Мы постоянно ездили отдыхать в красивейшие места Горного Алтая, и дружили, и роднились, и все-то было общим, нашим… Но после распада Союза как-то вдруг, в один миг, возникла республика с «горными орлами», которые уже на границе чуть не на следующий день стали встречать нас презрительно-надменным взглядом: «понаехали тут!», беспричинными придирками, а то и вовсе неприкрытым хамством и угрозами. Одной семьей поехать отдохнуть да заночевать в горные края мы уже не рисковали. Повылазили откуда ни возьмись какие-то претензии да обиды; будто всю жизнь они, как народ малый да брат меньшой, были обнесены да обделены, что и права-то их ущемлялись, и за людей-то их не считали… Откуда вдруг? А ведь копилось подспудно, поддерживалось чем-то, и вот – на тебе! – в самый трудный момент заклокотало и выплеснулось, да так выплеснулось, что поначалу порой рука к ножу и ружью тянулась. Хорошо, что людей здравых, способных договориться по мирному, завсегда больше…

И все же Союз тогда был большой и дружной семьей. Правда, по моему мнению, как-то немного особняком стояли прибалты, влившиеся намного позже прочих да и при крайней необходимости выбора: либо идти под германский фашизм, либо под коммунистические Советы. Но это был их выбор, хотя со своей в корне европейской культурой и холодным нордическим характером они были слишком далеки от славянского мира. Но, повторюсь, это была крепкая и дружная семья под защитным крылом старшего брата. С этим не поспоришь. И младшим, как в коренной русской семье, давалось и позволялось больше. И жили-то некоторые республики побогаче, и торговать азиатам разрешалось шире и свободнее, а гражданам с Кавказа не возбранялось приезжать бригадами «на калым», что русскому было тогда строго запрещено, и квоты в вузы для них выделялись особо. Да мало ли чего еще… В этой семье никогда властями не притеснялись и не ущемлялись ни язык, ни традиции, ни культура иных народов, а, наоборот, поддерживались и пропагандировались, даже в ущерб русскоязычному населению. Вот и автор повести замечает: «… Если бы не блистательные русские переводы, кто бы знал азиатских писателей?! Знали бы в аулах, кишлаках и аймаках… Благодаря русским на весь мир прозвучали Расул Гамзатов, Олжас Сулейменов, Дондок Улзытуев… и несть им числа…».

Может это только мы, русские, по своей широте да доброте душевной, по своей обостренной сострадательности да тяге к всеобщей справедливости, верили в это «единое и нерушимое братство народов», а братья наши думали совсем иначе? Но мы верили. Или уж очень хотели верить. Сразу вспомнился эпизод из повести, когда монгол Баяр, «положив глаз» на русскую девушку, упросил Елизара помочь организовать свидание. Тот согласился, но в самый ответственный момент вдруг душа воспротивилась. «Елизар мрачнел; запоздалое раскаяние палило душу, словно за бутылку водки продал сестру в басурманский гарем». Уверен, что такого бы не случилось, будь на месте монгола украинец Тарас или белорус Ягор, или, даже, бурят Арсалан. Они свои, братья, а этот – чужак, иноземец. Ведь и сам Елизар был влюблен в бурятку Дариму… Мне довелось в конце семидесятых побывать в Монголии: и отношение дружелюбное, и русский язык понимаем, и русский рубль принимаем, - а вот «заграница», все же. И страна чужая, и народ чужой. Не родня…

Это сейчас нам усиленно пытаются втолковать, что во всем происходящем виновата американская пропаганда, намеренно развратившая и настроившая против русских молодежь бывших союзных республик. Они в своих чисто шкурных интересах прилагают все усилия для подготовки цветных революций. Конечно, не без этого. Есть и здесь своя правда. Но автор «Братчины» пытается заглянуть поглубже, в «спелые семидесятые»… Уже тогда «…малорус и белорус вдруг попрекнули русских в насильственной русификации народов Российской, потом Советской империи, и Арсалан (бурят) согласно кивнул косматой головой, … а вот уже и (Россия) - злобный мировой жандарм, страна рабов и дураков, а в Европе и Америке – рай земной». И из дальнейшего повествования возникает понимание, что корни эти еще глубже, не из семидесятых вовсе лезут, а чахло таились да слабо подпитывались они в земле многие и многие годы. Да и герой повести, Елизар, «…лишь спустя годы памятливым оком вдумчиво вгляделся в братьев-славян, с коими протирал штаны на университетских лавках, на дружеских пирушках братался, бранился и вновь обнимался; вглядевшись же, запоздало смекнул: одного поля ягода – западенцы – окатоличены и ополячены, русских не любят».

 

Да, не за один день это выросло и вызрело, не за один год даже, а было, видимо, всегда; таилось и лелеялось в самых отдаленных уголках души. Но почему? Откуда? Россия никогда и никого не завоевывала, не порабощала. Испокон веку народы, что поменьше, сами просились и стремились укрыться под могучим крылом «большого орла». Там надежней было. Спокойней и безопасней. Даже «покорение Сибири» - формулировка более словесно-образная, чем содержательно-понятийная. Русские Сибирь не покоряли, местные племена не уничтожали, не грабили. Они просто осваивали новые территории. И упомянутый мной алтайский народ сам пришел с поклоном к народу русскому с просьбой защитить его от набегов беспокойных соседей. И именно русский брат принес туда и христианство, и грамотность, и мало ли чего еще полезного… Вот как своеобразно рассуждает об этом сам Анатолий Байбородин: «Как в домостройной семье, русскому народу Бог даровал судьбу старшего брата, коего родители не балуют, но смалу, словно тягловых лошадей, впрягают в сани и дровни, а другим народам – судьбу младших либо хворых братьев, коих родители… имперская власть… жалеют, холят и нежат». Наверное, так оно и было: и холили, и нежили, и защищали, и подкармливали в тяжелые годины, и - всегда считали за братьев. Да что там говорить, считаем и по сю пору… А вот считали ли они нас братьями – вопрос открытый. Малые народы, видимо, что дети малые, которых раздражает и угнетает родительская опека. И живут они одною мечтою: вот подрасту да выпорхну из тесного родительского гнезда да заживу самостоятельно, тогда-то мне – никто не указ! Тут уж я развернусь во всю мощь своего широкого плеча! И выпархивают, и разлетаются, да уж больно малы и беззащитны – вновь приходится притуляться под чье-либо крыло, а то и просто накрываются чьим-либо уже, увы, не по своей воле. А там с подачек да подначек и плюнуть в родное гнездо – слабО.

Но это я так мыслю, с моей колокольни так видится… Хотя и автор повести говорит почти о том же, только гораздо жестче. «Басурмане сыто посмеивались в холеные бороды: Ванька-дурак - голодный, холодный, порты в заплатах, сапоги каши просят, но… с ракетой, а ракета не для власти и наживы, как у янков, но ради мира и благочестия, ради процветания народов». И горестно завершает свои размышления: «Не вспоивши, не вскормивши ворога на хребет не наскребешь».

Судьба, видать, у нас, у русских, такая. И как ни стараются со всех сторон убедить нас в том, что нет и не может быть этой «особливости» русской души, мы твердим и веруем – Есть! Хоть и «пригреваем змейку на свою шейку», хоть и получаем постоянно «нашим салом да нам же по мусалам», но терпим… терпим и верим, что все это – не зазря. Это, видимо, Промысел Божий – сохранить в русском человеке ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. Пускай пока «порты в заплатах да сапоги каши просят», пускай кто-то и посмеивается над нами, вроде как бы поглядывая сверху, но русскому человеку завсегда чужая беда была больнее своей, он никогда не пройдет мимо опустив глаза долу, если рядом кто-то обижает слабого, он с себя последнюю рубаху снимет и отдаст бедному. Что поделаешь, коли такими нас создал Всевышний. Вот и автор в повести «Братчина», о том же самом, о нашем больном и кровном, что, вероятно, никогда не осмыслить и не принять чужеземцу: «Юный Елизар не вмещал в страстную и суетную душу святую и великую миссию русских, избранных Богом, спастись и спасти мир от погибели вечной; обидится русский, поплачется, но, одыбав, зла не помнящий, снова да ладом ублажает, примиряет, дабы жили народы мира в любовном ладу, в неге и холе. И что мы, русские, за народ такой, коль и герой – Иванушка блаженный, который лишь для того и явился на белый свет, чтобы, туго затянуть кушак на тощем брюхе, перебиваясь с хлеба на квас, бродить по миру и, не жалея живота, оборонять слабых, спасать бедолажных, утирать слезы страждущим, подавать милостыню голодающим?!... Где столь блаженных, не умеющих жить мудростью дольней, но жаждущих мудрости горней?!»

К этим замечательным словам Анатолия Байбородина и добавит нечего. Да, всегда русский человек был таким и, надеюсь, останется. Вот только не растерял бы, не порастряс Богом завещанных качеств на бесчисленных ухабах и колдобинах многотрудного пути своего, где со всех сторон, из-за каждого куста и угла не просто непонимание, а - вражда и озлобленность да открытое неприятие такой вот «особливости» души нашей.

Опубликовано в журнале "Сибирские огни" (№3, 2015)

Сергей Васильевич Чепров родился 24июля 1951г. в г.Бийске, где проживает и сейчас. В 1968г. окончил школу №18. В 1973 г. окончил Бийский пединститут, филологический факультет. Посещал литобъединение "Парус", печатался в местной прессе . Отслужил в армии, работал рабочим на "Сибприбормаше". Ходил в горы.
Автор поэтических сборникров "Душа моя непутёвая" и «Когда болит»

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную