***
А там, в моём краю, белеет храм.
Глядят из-за ограды фонари.
И осень вот уже недели три
метёт сухие листья по дворам.
Бывает, там по улицам пустым
пойдёт шататься ветер-голытьба.
И под ногами заблестят мосты,
и над хатёнкой задымит труба.
Там долгий, как прощание, закат
целует небо сотни лет подряд.
Лишь редкие сердца вот так горят
да солнце, нарисованное Богом.

К ЭСМЕРАЛЬДЕ
Подними глаза, моя хитана!
Дай запомнить, как они горят.
Не жалей о сердце капитана –
там пылает страсть ко всем подряд.
Жизнь летит, как брызги из фонтана.
Так танцуй, пока не вышел срок!
Вон мелькает чёрная сутана,        
вот убийца пишет слово «Рок».
Беспощадней палача Тристана,
в сотни раз упрямей короля…
Не спастись тебе, моя хитана,
не сносить тебе их, мать-земля!
Близок час. Не бойся приговора –
боль твоя останется в петле.
Полетит с тобой душа собора,
плоть, как камень, бросив на земле.

***
Безнадёжно тихая деревня.
Мерный шелест листьев не опавших.
Местных дедов говор столь же древний,
как вокруг чернеющие пашни.
Порыжевший луг в охапке рощи.
Белых кур с рябыми перекличка.
И сорняк, уверенно проросший
в дыры на заброшенной тепличке.
Эта жизнь, увязшая в дремоте,
как и смерть, досталась по наследству.
Вечный мир в грязи и позолоте
снова грустно улыбнётся детству.

***
Сорок третий. Идём на Кубань
повзрослевшие разом, безвременно.
Землю с кровью стряхнули со лба –
и вперёд, снаряжённые бременем.
И вперёд, умирая в степях,
в чернозёме, распаханном взрывами.
То бегом, то ползком – второпях.
Под обломками. И над обрывами.
Сорок третий. От дыма черна,
орденами за смерти увенчана,
на людей напирает война.
Снова стоны. Душа изувечена.
Хватит, стой, поищи тормоза!
Дай поплакать часок над останками!
Нашу юность у нас на глазах
раздавили немецкими танками.

***
На скрюченных пальцах деревьев
сидят молчаливые птицы.
Край неба распорот закатом,
и скоро утонет в крови.
Мы здесь то растём, то стареем,
а эта луна молодится,
гуляет по крышам покатым
и тёмной душою кривит.
Насмешливо-злая улыбка
бессмертна в сиреневом небе,
где в спину наивной надежде
кинжалом вонзили закат.
Всё прочее – шатко и зыбко.
Мешая с реальностью небыль,
мы здесь создаём, как и прежде,
кромешный, томительный ад.

***
Когда я сделаюсь бела
как дымка над рекой –
считай, что я и не жила,
что не было такой.
Когда накроешь зеркала
недрогнувшей рукой –
считай, что я и не жила,
что не было такой.
Когда забьют в колокола,
споют «за упокой» –
считай, что я и не жила,
что не было такой.
Когда свистящая стрела
найдёт тебя в бою,
увидишь: я тебя ждала,
я за спиной стою.

***
Хоть каплю покоя, хоть чуточку воли
мне дай, чтоб до будущей встречи дожить.
О, Господи! Как мне не сгинуть, доколе
не явится? Буду над степью кружить…
Я дикая птица. Вот – дикое поле
и нежное солнце в венке золотом.
Пусть каждое облако знает о боли
моей... Знает облако. Больше – никто.

***
Я замолчала много лет назад,
но всё смотрю в глаза того же мая.
Сплелась с беседкой старая лоза,
худую крышу крепко обнимая.
Чернеют гроздья августа. Иссяк.
Он много звёзд рассыпал над рекою.
И пыльными тропинками босяк
идёт – сентябрь с берёзовой клюкою.
Но отрешённо я гляжу назад.
Там, позади, глаза того же мая.   
Весенний дождь и серые глаза…
Здесь – только осень. Тёплая, немая.

***
Страшно видеть, как ты смотришь сквозь пространство.
Больно слышать, как ты вдумчиво молчишь.
Вся весна летит к чертям с её убранством:
и цветы в полях, и солнце в щелях крыш.
Я забыла, что умею улыбаться.
Я ни стен не вижу, ни цветных афиш.
Если спросят у меня, то, может статься,
я не вспомню, где находится Париж.
Ты очнулся? Слава Богу! Мне казалось,
что ни в небе солнца нет, ни в щелях крыш…
Ах, не важно. Что я только что сказала?
Говорю, взглянуть бы в мае на Париж.

***
Знаешь, любовью мой бред не зови.
Нет, это что-то другое.
Я ведь нисколько не смыслю в любви –
я то в тоске, то в покое.
Знаешь, а мне по душе был покой:
в сердце, как в море – куйпога.
Пытку, что люди назвали тоской,
я не просила у Бога.
Знаю, что буду упрямо молчать,
будь то хоть трижды смертельно.
Боже, храни моего палача!
Только от жертвы – отдельно.

***
Скитаясь по свету путями кривыми,
я тысячу лет хороню в себе имя
презлое твоё.
И каждой весной прихожу на распутье,
а имя твоё, как бесстыжий Распутин,
живое встаёт.

***
На холсте одинаковых дней
нарисована только тоска.
Жизнь, как маску, берём напрокат.
А потом задыхаемся в ней.

***
Тяжким грузом ненужной встречи
виснет мнимая нежность фраз.
Этот робкий осенний вечер
под листвой похоронит нас.
Я бросаю на ветер слово.
Нам до прошлого – сотни вёрст.
А жестокий октябрь снова
из-за моря печаль привёз.
Изнурённый прощаньем берег
будет помнить мою вину.
Я прошу, не останься верен
той, что твёрдо идёт ко дну.

***
Каждая осень приводит мне призраков,
жаждет поминок потерянных лет.
Едкой тоски многоликие признаки
точат над сердцем холодный стилет.
Милый, прости меня. Осень закончится,
мысли мои возвратятся к тебе.
Помнишь сентябрь, ветрами всклокоченный?
Время не шло, а срывалось на бег…
Мне всё больней выжимать откровения –
каждая капля стучит по вискам.
Милый, я чувствую, как – по мгновению –
тихо от нас ускользают века.

***
Тихий печальный мальчик, я твоих слёз не стою.
Не доверяй мне сердце – я не умею жить.
Ты посулил мне счастье. Будничное, простое.
Что я могла ответить, кроме красивой лжи?
Мне подавай свободу, холод и зной скитаний,
горечь последней встречи, новые миражи.
Ты бы не вынес, мальчик, вечных моих восстаний,
так не терзай напрасно – нежностью не держи.
Я не внимаю клятвам и не даю обетов.
Тот, кто меня покинул, был бесконечно прав.
Даже у сердца, мальчик, я не прошу советов.
Сердце, давно немое, ждёт над собой расправ.

***
Вы смерч, поглотивший меня
и бросивший в море одну.
Не в силах стихию унять,
я вслед Вам смотрю и тону.
Ни петь, ни кричать, ни дышать…
И только волна за волной.
Не нужно меня утешать –
Я Вас заслужила давно.

***
Дрожь, как осторожная лиса,
пробегает по душе и коже.
Я не знаю, что о Вас писать –
не бывает слов, на Вас похожих.
Край обрыва. Страшно подойти.
Нас неодолимо тянет к бездне.
Или мы над нею полетим,
или мы на дне её исчезнем.
Если в эту пропасть посмотреть,
если рядом с Вами оступиться,
можно, не колеблясь, умереть.
Ради счастья быть – минуту – птицей.

***
Какие-то лица меня окружали…
Не вспомню сейчас ни одно.
Сияли глаза и ресницы дрожали…
Но всё это – слишком давно.
Какие-то люди меня покидали…
Забыла я их имена.
А помню лишь день: Вы мне руку подали.
С тех пор и живу в нём. Одна.

***
Угрюмый ноябрь – бродяга с котомкой.
Он, словно забытый старик,
всё плачет о ком-то.
И день его скомкан
скрипучий, как воронов крик.
Уйдём же спокойно, без жалоб и стонов –
мы жизнь повидали вполне.
Деревья останутся. Молча и стоя
терпеть, воскресать по весне.

***
Я в слова твои завернусь.
Буду греться по вечерам.
Без тебя я сорвусь, вернусь
к череде однотипных драм.
Ты мне – полог, ограда, свод.
Защити меня от… меня.
Что за сила в тебе живёт,
не давая себя ронять?
Ты спокоен, как спины скал.
У тебя миллион путей.
А по мне весь табун скакал
беспощадных людских страстей.
Ты являешься как восход,
рушишь догмы и миражи.
Ты египетский мудрый Тот.
Тот, который непостижим.

***
Вечер был закатом объят.
Сердце как с цепи сорвалось.
Принимало медленный яд
чёрных глаз, покорных волос.
Для чего мне знать, что потом?
Я внутри себя строю храм.
Это твой единственный дом,
неподвластный буйным ветрам.
Смерти нет. И времени нет.
Я их в бесконечность возьму:
солнца уходящего свет,
глаз твоих блестящую тьму.

***
Мой король, я брожу в забытьи, словно леди Макбет.
Я убила и честь, и рассудок. Они бунтовали.
Вы настолько кровавый исход представляли едва ли,
моему самолюбию лихо ломая хребет.

***
Мне что воля, что неволя.
Мне что небо, что земля.
Друг мой грозный, ты доволен?
Я прошу тебя, стреляй.
Ты – насмешка злого тролля.
Дробь, застрявшая в груди.
Обернись и дай контрольный,
добивай. И уходи.

***
Потерплю. Оглашай приговор
и казни тишиной.
Я хватаю твой запах, как вор.
Да пребудет со мной
этот вечер, похожий на сон,
этот сдержанный стон.
Пустота вырастает стеной,
давит тысячью тонн.
Прикажи мне – я буду молчать.
Хочешь, память убьём?
Всё равно я лежу, как печать,
на сердце твоём.

***
Достаточно, Господи. Я исцелюсь от него.
Сейчас он уйдёт и мне снова захочется выть.
Я буду смотреть ему вслед как подстреленный волк.
Но молча. Пусть даже придётся жгутом себя свить.
Достаточно, Господи. Больше не надо любви,
похожей на острую боль, затянувшийся бой.
Охота окончена, хватит друг друга травить.
Сейчас он уйдёт. Я его отпускаю с Тобой.

***
Этот мир прекрасен и терпелив.
Вдохновенно Ты его рисовал,
все оттенки вечности распылив
на обрывки облачных покрывал.
Ты над миром солнце проковырял.
Из него струится чудесный свет.
Но зачем Ты, Господи, сотворял
эти толпы топчущих Твой завет?

***
Лето поёт что-то о клёнах взъерошенных.
Снова ты здесь. Прежний, совсем неземной.
Вмиг исчезай и появляйся непрошено –
ты всё равно ныне и присно со мной.
Милый злодей, в сети иллюзий заманивай.
В сердце оставь воспоминаний свинец.
Этот июль пахнет плющом и Германией...
Дай мне не знать, скоро ли сказке конец.

***
Я собираю гладкие орехи
каштана. И целую родники.
Я рассыпаю грёзы и огрехи.
Да будет так до гробовой доски.
А молодость – как лето – на износе.
Я всё ещё восторженный изгой.
Мне по земле кочующая осень
опять несёт свободу и покой.

***
Это лёгкое дыханье… я ношу его на коже,
я собой его оставлю. Остальное – забери.
Уходи, пока не поздно. Что глядишь ты, мой пригожий?
Нет там сердца, я на строфы вся раздроблена внутри.

Вверх