Валерий ЧУБАР (Архангельск)

НЕСПЕШНЫМ ШАГОМ ПО ОПАВШИМ ЛИСТЬЯМ

(Рассказ)

Листья падали один за другим. То там, то здесь между ветвями, сплетающимися вокруг тропы, ощущалось движение – лёгкое движение летящего к земле листа. Тропа была густо усыпана опавшими листьями. И они продолжали падать, снова и снова мелькая в сплетении ветвей.

«Наши кони шли понуро…»

Кажется, так начинается стихотворение Михаила Светлова «В разведке»: «Наши кони шли понуро…»

Нет, не так.

«Поворачивали дула в синем холоде штыков...»

«Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: – Меркурий
Называется звезда…»

Стихотворные строчки вспоминались одна за другой. Мелькали лёгкими тенями, как летящие с ветвей листья.
Я переложил поводья из правой руки в левую. Поёрзал. Рюкзак каменной тяжестью приваливался к спине, упирался в заднюю луку седла, неудобно скособочиваясь при поворотах тропы.

Но Вояж шагал размеренно, ровно. Вначале его беспокоила тяжесть рюкзака – конь озирался, нервно прядал ушами, осаживал – однако вскоре беспокоящая тяжесть сделалась привычной, и Вояж мерным шагом двинулся по тропам предгорья, усыпанным опавшими листьями.

Рюрик шагал далеко впереди. Ему было легче, чем Вояжу, – Максим ехал налегке, без рюкзака. К тому же Рюрик был значительно моложе Вояжа. Он горячился, рвался вперёд, и Максиму приходилось то и дело сдерживать коня, следя за тем, чтобы я не отстал окончательно. А мне оставалось только мерно покачиваться в седле, перекладывать поводья из одной руки в другую и провожать взглядом проплывающие вдоль тропы деревья и кусты, с которых один за другим падали листья. Сквозь сплетающиеся ветви я видел громады гор, смутно напоминающие о пройденном и предстоящем пути.

«...Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами –
Иностранная звезда...»

Я вспоминал стихи Светлова, Багрицкого, Тихонова, Луговского – все те стихи, которые читал в «Эскадроне памяти». Яркие, ясные, яростные стихи романтиков революции. Стихи, в которых звучали задыхающиеся от бьющего в лицо ветра голоса, топот коней, лязг сабель, свист пуль, стихи, распахнутые, как степь, как космические миры – да и не было в них уже границ между степью и космическими мирами, не было границ между землёй и небом, между глазами коня и звёздами, между жизнью и смертью. Только одну границу эти стихи признавали – границу между другом и врагом.

«Эскадрон памяти» - конный поход по местам Гражданской войны...
Нет ни эскадрона, ни памяти. Нет ничего безграничного и бесценного: всё разграничено, и всё имеет свою цену. Есть слова... много слов... но стихами им не стать. Возведённое на пьедестал тут же подвергается сомнению. Воспев, тут же осмеивают. Вспомнив, торопятся забыть...

Кони шагали вперёд в тишине, окружающей нас.

В тишине, которая завладела, казалось, всем этим осенним миром уральских предгорий. Осенним миром уходящего, но ещё не ушедшего тепла, низкого неба и сосен высоко вверху, на скалах, безбрежных утренних туманов и ярко-красных ягод рябин.

Иногда рябиновые гроздья свешивались прямо над тропой, перед моим лицом, и я отводил их ладонью, чувствуя на мгновение приятный холодок на коже, когда её касались тяжёлые влажные ягоды.

Максим обернулся, придерживая коня, указывая рукой влево от тропы:

– Змея! Вон, вон, глядите, поползла! Видите? Здоровущая!

Я был слишком далеко, чтобы разглядеть змею. Но ощутил невидимую, неявную угрозу. Что-то холодное скользнуло по сердцу, словно змея проползла прямо по нему.

– Уже третья, – отозвался я. – Что это они расползались?

– А тепло потому что. Греются. Говорят, осенью у них назначен один такой особый день, когда все выползают погреться перед зимой.

– Сказки.

– Может быть...

– А медведи перед зимой все погреться не выходят?

– Не... Медведь – зверь с понятием. Так что не бойтесь.

– Да не боюсь я. Так, пошутил...

– У вас всё в порядке?

– В полном.

– Как рюкзак?

– Нормально.

– Поехали тогда?

– Поехали.

Приплясывающий на месте от нетерпения Рюрик бойко зашагал вперёд. Я вздохнул и шенкелями двинул Вояжа следом. Вояж тоже вздохнул, выполняя команду.

– Давай-давай, – сказал я. – Не так уж и устал, саквояжина...

Вояж шевельнул ушами, мотнул головой.

Я ослабил поводья: за Рюриком всё равно не поспеть, так что торопиться некуда.

День и в самом деле был тёплым. Вчера выше в горах изо рта струился парок, тело потряхивало зябко. А сегодня я даже куртку расстегнул, наслаждаясь пробивающимися сквозь редкую листву солнечными лучами.

Тепло и тихо. Только сучок под копытом коня хрустнет порой да донесутся из лесной чащи невнятные шелест и шорох, словно лес бормочет что-то во сне.

Самому бы не задремать... Мерное покачивание в седле убаюкивало. Но полностью расслабиться мешал рюкзак, который постоянно приходилось выравнивать, ёрзая в седле, привставая на стременах и передёргивая плечами. К тому же я хорошо помнил, как два дня назад в нескольких метрах от тропы, шумно захлопав крыльями, взлетела какая-то большая птица («Глухарь!» – уточнил потом Максим) – и Вояж так резко шарахнулся в сторону, что я чудом удержал равновесие.

Дремать не стоит.

Мы спускались с гор. Тропа шла вниз, однако встречались и ровные участки, как сейчас.

Глядя на тропу, на обступившие её деревья, на выступы скал, серые изломы которых были хорошо видны в жёлтой мешанине ещё не слетевших с веток листьев, я снова и снова твердил наизусть стихи. Но наступил момент, когда цепочка стихотворных строк оборвалась. Теперь я не думал ни о чём. И одновременно – как странно! – в моих мыслях, в моей душе было всё, что меня окружало, всё – от лежащих на тропе листьев, которые приминал копытами Вояж, до неба, которое здесь, в предгорьях, казалось удивительно низким, почти касающимся скал и растущих на них сосен.

 Лицо приятно овевал тёплый ветер, который лёгкими порывами проносился над тропой, сбрасывая с веток ещё один, потом ещё, ещё, ещё один лист, словно вёл какой-то неведомый счёт, порученный ему осенью. Один из листьев коснулся в полёте моего виска – я невольно взмахнул свободной рукой перед лицом. Вояж вздрогнул всем телом, оглянулся.

– Нечего пугаться, – сказал я себе и коню. – Шагаем дальше.

– Что? – обернулся Максим.

– Да ничего. С конём общаюсь.

– Ну, это дело хорошее. Не устали?

– Ничуть.

– Что?

– Ничуть не устал!

– До базы часа два с половиной… – отвернувшись, Максим выдрал из гривы Рюрика несколько неведомо где нацепленных репьёв. – Скоро отдохнёте…

«От чего?» – хотел сказать я и напомнить, что не устал, но промолчал. Глянул на чёлку и гриву Вояжа – чистые. Это объяснялось легко – Вояж был спокойнее Рюрика и во время ночёвок, когда мы спутывали коням передние ноги и отпускали пастись, по кустам не шарился. Однако на миг мне представилось: Максим рано утром навестил моего коня и очистил его гриву от репьёв. Всё для гостей!..

Я был гостем: да, приехавшим издалека, но всего лишь гостем. С ним вежливо здороваются, вежливо проходят маршрут – или несколько маршрутов – и вежливо прощаются. А как иначе? Гостей сотни. Если каждый будет в друзья набиваться…

Максим говорил мне «вы». Конечно, я старше – но только ли в этом дело? Мы ничего не знали друг о друге. И не узнаем. Я многое мог бы рассказать Максиму, но не расскажу. Возможно, и Максим мог бы многое рассказать о себе. Или рассказывать нечего? Неизвестно.

И не будет известно. «Дистанции огромного размера»…

Вот листья: падая с разных веток, они летят рядом, но что знают друг о друге, кроме того, что все упадут на землю?

На тёплую землю предгорий, которую по утрам безбрежным саваном накрывают туманы…

«А каково здесь зимой?» – подумал я. – «Зимой, когда все тропы завалены снегом, когда осенняя тишина сменяется зимней, ещё более глубокой, когда воцаряется стужа?»

А каково здесь весной, летом? Хорошо, наверное?

Но я не мог представить себе весну и лето.

В этом осеннем мире – не мог. Осень была повсюду, а кроме неё не было ничего. Или нет, было. Ощущение приближающейся зимы.

Рюрик скрылся за поворотом тропы. Однако через несколько мгновений я вновь увидел его – и большое открытое пространство впереди.

Тропа вывела нас на луг, один из тех, что время от времени встречались в предгорьях. На краю одного из таких лугов мы накануне ночевали в охотничьей избе. А днём раньше проехали рядом с пасекой. Но здесь было пусто, никаких следов присутствия человека. Тропа скрывалась в невысокой, вжавшейся в землю траве, чтобы, по всей видимости, вновь появиться на противоположном краю луга, там, где отдалённой чёрно-жёлтой стеной вставал лес.

Остановив Рюрика, Максим спрыгнул с коня.

Я решил было, что у него проблемы со сбруей, но Максим махнул рукой мне:

– Слезайте!

Я сполз с седла, придавливаемый рюкзаком. Максим подошёл ближе, ведя Рюрика в поводу. Протянул руку:

– Давайте рюкзак.

Это была не просьба, а приказ. Вежливый, но вместе с тем категоричный тон не оставлял никаких сомнений.

Взяв рюкзак за обе лямки одной рукой, Максим покачал им в воздухе. Глянул на меня:

– Увесистая штука.

– Шагом доеду…

Максим не стал вступать в дискуссию. Надев рюкзак, он поставил левую ногу в стремя, одновременно левым поводом разворачивая к себе Рюрика, который рассеянно разглядывал что-то вдали, на краю луга.

«Как конь отреагирует на рюкзак? – пронеслось у меня в голове. – Молодяшка, нервный…»

Рюрик отреагировал по полной программе. Увидев рядом с собой большую, странно пахнущую и издающую подозрительное шуршание чёрную прямоугольную штуковину, конь выкатил глаза, задрал морду и резко отпрянул в сторону.

– Стой, паникёр дикий! – прикрикнул Максим. Внезапный рывок Рюрика не позволил ему сесть в седло. Но левая нога осталась в стремени. И это было хуже всего, потому что я видел – она там застряла, зацепилась шнуровкой тяжёлого военного ботинка.

А Рюрик уже бился в натуральной истерике, словно капризный ребёнок. Только ребёнок в полтонны весом.

Максима бросало из стороны в сторону, рюкзак тянул его вниз, конь, вставая на дыбы, рвал вверх, а точка опоры была всего лишь одна – правая нога. Когда левая нога наконец высвободилась из стремени, Максим рухнул на землю. Мотнув мордой так, что поводья стремительно рассекли воздух, Рюрик галопом помчался по лугу.

Он стремительно удалялся он нас. Потом перешёл на рысь. Остановился. Глянул назад.

Максим уже поднялся на ноги.

– Рюрик! – окликнул он коня. – Не дури!

Конь стоял неподвижно. Максим зашагал к нему. Рюрик помедлил несколько секунд, внимательно глядя на приближающегося человека. Максим ускорил шаг. Рюрик лёгкой рысцой направился к маячащему в отдалении лесу. Максим остановился. Остановился и конь.

– Могу попробовать поймать, – сказал я неуверенно. – Только ведь, если Вояж в галоп – и он галопом дёрнет…

Максим снова шагнул к Рюрику. Конь снова рысцой увеличил расстояние между собой и человеком. Вновь остановился. Максим сделал ещё несколько осторожных шагов. Конь мотнул головой и резвой рысью двинулся в направлении леса.

Максим обернулся ко мне:

– Давай…

Больше он ничего не сказал, ни единого слова. А больше и не нужно было ничего говорить.

Без рюкзака, в спортивном седле, которое я выпросил вместо тяжёлого кавалерийского, я чувствовал себя вполне уверенно. Достаточно уверенно для того, чтобы, нагнувшись, сказать Вояжу в пушистое ухо:

– Не подведи, дружище... – и выслать коня в галоп.

Рюрик рысью скакал впереди, вскоре скрывшись в лесу. Вояж галопом быстро пересёк луг, деревья неслись нам навстречу. Я уже видел продолжение тропы – и видел, что она резко уходит вниз.

Приходилось быть осторожным. Впрочем, Вояж подумал об этом раньше меня, перейдя на ровную рысь, а потом на шаг. Точно так же поступил Рюрик.

Я ждал, что он вот-вот остановится. Но Рюрик и не думал останавливаться. Он, даже не оглядываясь, преспокойно шагал по убегающей вниз тропе, переступая через встречающиеся камни.

Между нами было метров тридцать, не больше.

Я прикусил нижнюю губу и выслал Вояжа в рысь. Если конь послушается, мы мигом догоним Рюрика. С чего ему-то рысить на этом каменистом склоне?

Вояж послушался. Он рысил аккуратно, как в манеже. Но рысью, оглянувшись, пошёл и Рюрик. Прибавлять ход было слишком рискованно. Оставалось крепко выругаться и держать дистанцию, дожидаясь конца уклона, ровного участка тропы.

Когда тропа выровнялась, дистанция между нами увеличилась, но ненамного. Я приготовился шенкелями прибавить Вояжу рысь, однако конь ускорил бег сам, без моей команды. Он понимал меня. Он понял, что мы должны сделать.

Рюрик подпустил нас метров на двадцать и тоже прибавил рысь.

Через несколько мгновений кони резво неслись по тропе. Рюрику было легче без всадника, но Вояж старался не отставать. Более того, он начал сокращать дистанцию.

Рюрик решил не размениваться на мелочи и рванул галопом.

Вояж – следом за ним.

Я крепче прикусил губу.

Тропа недолго оставалась прямой и ровной. Вначале она плавно повернула в одну сторону, потом – в другую, а потом начался настоящий «серпантин». К тому же тропа вновь пошла под уклон. Над нею то справа, то слева протягивали свои ветви деревья, от которых мне едва удавалось уворачиваться – всё же пару раз меня ощутимо хлестнуло по лицу.

Здесь даже шагом нужно было бы двигаться внимательно, не спеша. Но Рюрик летел сломя голову. В повороты он входил стремительно, разбрызгивая копытами грязь, оскальзываясь на мокрых камнях, но не снижая скорости. Следом мчался Вояж. Я полностью доверился коню, лишь едва-едва, плавными и короткими движениями пальцев подрабатывая поводом на самых опасных участках. Мы не отставали, но и дистанцию не могли сократить.

Рюрик споткнулся. И сразу снизил скорость. Остановился.

Я не верил своим глазам. Провёл ладонью по лицу, попытался отдышаться – мне не хватало воздуха.

Вояж стоял совсем недалеко от Рюрика. Бока обоих коней поднимались и опускались от тяжёлого дыхания. В гриве Рюрика застрял большой обломок ветки. Поводья свешивались вниз, под ноги коня.

Поводья…

Не сводя с них глаз, я двинул Вояжа шагом. Я буквально гладил коня шенкелями («что ты его гладишь!» – ругают новичков за неуверенный шенкель)… Но сейчас нужно было действовать именно так. Только бы не испугать Рюрика! Только бы он оставался неподвижным ещё секунд десять… секунд пять… секунду… есть!

Наклонившись, я протянул руку и резким движением ухватился за повод.

Видимо, чересчур резким.

Я тут же пожалел об этом – но было уже поздно. Рюрик отпрянул, с силой выдирая повод из моей руки. Пальцы обожгло, словно на них плеснули кипятком. Поводья взметнулись вверх перед самым моим лицом. Рюрик крутанулся на месте и снова галопом помчался по тропе.

Вояж чуть помедлил. Я с силой впечатал шенкеля в его бока. Конь рванулся с места в галоп с такой скоростью, что у меня захватило дух. Почти сразу же Вояж догнал Рюрика и скакал теперь прямо за ним.

И что дальше?

Дальше оставалось только одно – постараться обогнать Рюрика, прижать его к деревьям, преградить ему путь.

Но тропа была слишком узкой. Несколько раз я пытался «вдвинуть» своего коня рядом с Рюриком – и каждый раз вынужден был в последний момент сдерживать Вояжа, чтобы не налететь на дерево или не увязнуть в грязной каше на обочине тропы.

А тропа между тем становилась всё хуже. Грязь, перемешанная с камнями, вскоре вынудила Рюрика перейти на рысь – то же самое пришлось сделать Вояжу.

И тут я увидел развилку.

Прямо уходила более широкая и утоптанная тропа – впрочем, она же более грязная и каменистая. Влево ответвлялась, убегая куда-то вниз, небольшая аккуратная тропинка.

Рюрик свернул влево. Влево? Именно туда нам нужно, а не прямо?

Я отчётливо вспомнил: Максим говорил мне о Рюрике – коня только-только начали брать на маршруты. Это могло означать, что он не знает дороги к дому.

Маловероятно. Но… если это именно так?

Что тогда?

Тогда Рюрик заблудится в этих предгорьях. А следом за ним и я.

Внезапно я всем телом, самой кожей ощутил громадность гор, громадность пространства, раскинувшегося вокруг, равнодушного к мельтешению человеческих существ, к их надеждам и страхам.

Нет, ерунда. Конь скачет к дому, к базе. Куда же ещё?

А если он всё-таки не знает дороги? Молодой, горячий, ветер дунул в уши, кровь заиграла… Сначала сделаю, потом подумаю. Разве у людей так не бывает? И у коней – запросто…

Вояж – тот, конечно, дорогу знает. Но у него не спросишь.

Можно остановить Вояжа. Пусть Рюрик скачет, куда ему заблагорассудится. Пусть дичает. Остановить Вояжа, подождать, отдохнуть, отдать коню поводья. Вояж вывезет меня к базе.

А Рюрик? Получается, что я его брошу?

Максим надеялся, что я догоню Рюрика.

Значит, нужно его догнать. Догнать и в поводу отвести следом за Вояжем домой. Если это самый надёжный вариант, если ясно, что это нужно сделать, значит, я это сделаю.

Вояж не молод, конечно, но бодр и здоров.

Подпруги затянуты хорошо. Седло как влитое.

Одежда нигде не трёт, не морщит. Вот только походная шляпа на шнурках мешает, болтается за плечами. Выкинуть бы её к чёрту, но нельзя – казённая…

Впрочем, всё это пустяки. Самое главное – наше с Вояжем взаимопонимание. То удивительное чувство взаимопонимания, когда два разных живых существа даже не с полуслова – без слов понимают друг друга. Когда словно сливаешься со своим конём воедино.

Эти мысли проносились у меня в голове, а глаза тем временем внимательно следили за тропой, за каждой её неровностью, за каждым камнем, за каждой веткой. Здесь помедленнее. Здесь побыстрее. Здесь снова помедленнее. А вот

здесь – вперёд!

Поворачивая вправо, тропа расширялась. Выслав Вояжа в галоп, я на повороте догнал неспешно рысящего Рюрика.

Я уже приготовился протянуть руку к его поводьям, которые были совсем рядом, я не сводил с них глаз – и поэтому лишь боковым зрением, лишь в последнюю секунду успел заметить стремительно надвигающиеся ветки. За поворотом кусты наполовину перекрывали тропу.

Уходя от столкновения, Вояж шарахнулся влево и «притёрся» боком к Рюрику. Мою левую ногу плотно вдавило в его бок, в ремень путлища. Я видел испуганно косящий на меня глаз Рюрика, репьи в его гриве были так близко, что я мог бы дотянуться до них. И до нащёчного ремня уздечки, пожалуй, тоже можно дотянуться…

Рюрик, по-прежнему на рыси, увернулся от моей протянутой руки и, резко прибавив скорость, галопом вырвался вперёд. Меня больно ударило по левой ноге болтающимся стременем. Хлестнула справа по лицу ветка. Хлестнула с такой силой, что несколько секунд я ничего не видел вокруг.

А когда зрение прояснилось, я увидел луг, на который выбегала тропа. Ещё один луг предгорий.

Рюрик уже скакал по лугу. Постепенно замедляя рысь, словно решая, куда направиться теперь?

Столько возможностей!

А мне-то что делать?

Растерявшись, я придержал Вояжа. И тут услышал крик:

– К тропе! К тропе его не пускай!

По лугу бежал Максим. Это казалось чудом, сном, миражом, видением – чем угодно, но только не явью. За плечами у Максима чернел рюкзак. Тяжеленный рюкзак.

Я был уверен, что Максим где-то далеко позади. Я был уверен, что, чертыхнувшись, он медленным шажком двинется к базе. Отстав от несущихся то рысью, то галопом коней как минимум на пару километров. Я вообще забыл о Максиме.

Но вот он – здесь!

Рюрик тоже увидел Максима. Увиденное, несомненно, произвело на него, как и на меня, сильное впечатление. Конь остановился. Ударил копытом по земле, фыркнул… ещё раз глянул на приближающегося Максима… на меня… снова на Максима…

И опустил морду вниз, к траве.

– Рюрик… – Максим уже не бежал, шагал к коню. – Дурило в яблоках… Куда нёсся-то? Угомонился? Всё?..

Рюрик щипал траву. Но поглядывал на Максима. А Максим глянул на меня:

– Слезай. Повод возьми. Осторожненько…

Что осторожненько – это понятно. Я спрыгнул с Вояжа, остановившегося вплотную к Рюрику, протянул руку к поводьям, измазанным грязью.

Поводья качнулись в сторону.

Моя рука потянулась за ними… и встретила пустоту.

Рюрик, продолжая щипать траву, начал поворачиваться вокруг своей оси. Я шагнул следом – и снова не смог дотянуться до поводьев. Рюрик отворачивал от меня голову. Мне хотелось кинуться к его поводьям и вцепиться в них обеими руками, но в левой были зажаты поводья Вояжа. Я сделал ещё шаг… шаг сделал Рюрик… ещё один мой шаг… ещё один шаг Рюрика… уже не шаг – рысца…

– Да стой! – Максим бросился к Рюрику. Конь метнулся в сторону, переходя на галоп.

– Тропу ему перекрой! – на бегу крикнул Максим. – Вон там!

Я уже был в седле. Я видел, куда скачет Рюрик. Деревья расступались, открывая широкой просвет. Если оказаться там раньше Рюрика… и тут же Максим подоспеет…

– Ну, саквояжина… – сказал я. – Вперёд! Давай!

Через несколько мгновений Рюрик и Вояж неслись рядом друг с другом, всё прибавляя и прибавляя скорость. Мне оставалось надеяться на то, что на краю луга Рюрик слегка одумается, притормозит. А я, не снижая скорости, обгоню его и перегорожу ему путь.

Рюрик снизил скорость.

Отлично!

Нет, стоп, стоп!

Обгоняя Рюрика, Вояж влетел в глубокие, грязные, переплетающиеся колеи – видимо, здесь на луг выезжала какая-то техника. Нечего было даже думать о том, чтобы сунуться сюда на галопе.

А мы сунулись.

Теряя равновесие, Вояж споткнулся – и землю швырнуло мне навстречу. Со всего маху, с разгона, с силой!

Ударившись о землю, я на какое-то время перестал осознавать окружающее. Так бывает, когда падаешь с лошади. Словно теряешь сознание. Мир исчезает…

…И возвращается. Возвращается, щедро одаривая всем своим неизмеримым богатством – красками, звуками, запахами. Ощущением повода, зажатого в кулаке.

Значит, повод я не выпустил.

Копыта Вояжа были прямо перед моими глазами. Комья грязи вдавливались в тело. Болела рука, держащая тянущийся вверх повод.

Я поднялся на ноги. Болтающаяся сбоку на шнурках шляпа съехала на лицо. Я перекинул её за спину и взметнул ноющее тело в седло.

Где Рюрик?

Рюрик шагом пробирался вперёд, переступая из одной колеи в другую.

Я поспешно двинул Вояжа следом. Оглянулся.

Максим бежал по лугу, отстав от нас на пару сотен метров. Бежал. Как можно бежать с таким рюкзаком за плечами? Как можно надеяться догнать скачущих галопом лошадей?..

«На одной из которых ты. Верхом. Без рюкзака. В удобном седле…»

– Давай, – сказал я Вояжу, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание. – Давай, дружище, давай, давай, давай, давай, давай!!!

Колеи заканчивались. Вот сейчас. Сейчас…

Вояж точно уловил нужную секунду – долю секунды. Ту долю секунды, на которую замешкался, выбираясь на тропу, Рюрик.

Вояж поднялся в галоп чуть раньше Рюрика. И несколькими мощными скачками вырвался вперёд.

Теперь уже Рюрику на узкой тропе пришлось пристроиться за моим конём. Теперь уже ему приходилось притормаживать в тщетных попытках обогнать соперника.

Вояж пошёл рысью. Сбавить ход пришлось и Рюрику.

Разворачивая и останавливая коня, я перегородил тропу. Вильнув вправо, цепляясь боком за ветки и чавкая копытами по грязи, Рюрик рысью проскакал мимо.

Вялой рысью. Он не поднялся в галоп.

Догнать его не составило труда.

Некоторое время Рюрик и Вояж рысили бок о бок. Потом тропа неожиданно пошла вверх. Грязь сменилась песком, тропу обступили сосны.

Рюрик рысил всё медленнее. Достигнув вершины подъёма, он остановился. Бока его ходили ходуном.

Вояж шагом медленно приблизился к Рюрику. Тот не пошевелился. Поставив Вояжа поперёк тропы вплотную к Рюрику, я нагнулся и взял левой рукой оба его повода. Снова выпрямился в седле.

Пальцы болели – только сейчас я почувствовал неприятную, саднящую, жгущую боль. Но я держал поводья крепко.

– Ты только не дёрнись, Рюрик, – сказал я негромко. – Только не дёрнись. Не надо. Я ведь тебя всё равно не отпущу. Выдернешь мне руку из плеча. Что хорошего? А так вот – стой – и хорошо. И замечательно…

Видя пушок повернувшихся ко мне ушей Рюрика, я понимал, что конь слушает меня. Слушает и успокаивается.

И я продолжал говорить – о том, какой Рюрик молодец, что перестал валять дурака, о том, что от Максима ему влетит, но по справедливости – в пределах разумного, а может, и не влетит вовсе, Максим хороший парень, незлой, и тем более не нужно было устраивать ему такую вот подлянку, не нужно было носиться как сумасшедшему чёрт знает по каким опасным тропинкам, рискуя свернуть себе шею, рискуя заблудиться, заставляя Вояжа носиться следом, а Максима бегать – с таким-то рюкзаком…

Я всё говорил и говорил: ровным, спокойным тоном, и слова, казалось, растворялись, таяли в тишине, окружающей нас. Теперь я снова ощущал эту тишину, глубочайшую тишину осеннего мира предгорий.

Я глубоко вздохнул и подумал о том, что таким чистым воздухом не дышал никогда прежде.

По тропе к нам неторопливо поднимался Максим.

– Поймал?

– Поймал.

– С лицом у тебя что?

– А что?

– Кровь вроде.

– Не знаю… Ветками, может.

– Болит?

– Фигня. Руку вот ободрало чем-то.

– Покажи.

Максим уже стоял рядом с Рюриком, держа его под уздцы. Я, морщась, растопырил слипшиеся от крови пальцы. Максим глянул на них.

– На базе продезинфицируем. Поводья правой рукой держи, чтобы грязь не втирать.

– Учи учёного…

Максим, улыбнувшись, подмигнул мне, достал из кармана сигареты.

– Перекур – и поехали!

– Ты, случайно, не в десанте служил? – спросил я, помедлив.

– А что?

– Бегаешь хорошо. Лихо.

Теперь помедлил Максим. Потом сказал:

– В разведке служил…

Он погасил окурок, сунул его в карман.

– Ну что, Рюрик, дурило несовершеннолетнее, двигаем к дому?

Я нагнулся и похлопал Вояжа по тёплой шее. Он вздохнул.

Через минуту наши кони неспешно шагали по тропе, вокруг которой один за другим летели к земле мелькающие в сплетении ветвей листья. Провожая летящие листья взглядом, я придерживал правой рукой свободно свисающие поводья, пошевеливал плечами, выравнивая упирающийся в заднюю луку седла рюкзак, и думал о пройденном и предстоящем пути.

г.Архангельск

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную