Николай ДОРОШЕНКО
Слово о мужском характере

«Но хоть побуждать не к разрушению, а к созиданию обязан же русский интеллигент…
Что скажете?..» (Из читательского комментария к моему «Слову о доверчивости»

 

О том, что наше бытование состоит из двух начал – мужского и женского – написано много, и я не буду досаждать читателю еще и собственными рассуждениями на эту тему.

Напомню только, что все цивилизации создавались мужской агрессивностью ко всему, что стесняет свободу и женским стремление всех и вся примирять и усмирять.

Вот и в моем селе когда-то мужчины теряли головы, а женщины в страхе и ужасе хватали их за руки. И столько ненависти у мужчин и женщин в этот миг было друг к другу. Но если бы мужчины женщинам покорялись запросто, а женщины не становились отчаянною помехой мужской отваге и ярости, то не было бы между ними прочнейшей, до гробовой доски, любви. Отсутствие противостояния между своими мужским и женским характерами эти – в высшей степени нормальные! – мужчины и женщины восприняли бы как взаимное предательство. «Он только себя бережет», – подумала бы женщина. «Ей не дорога моя жизнь», – догадался бы и мужчина.

Теперь принято считать таких людей диковатыми, темными. При всем том, что дома свои они друг от друга не запирали, друг друга не убивали, детей рожали охотно, так же охотно пели, плясали и работали. При всем том, что весь наш великий двадцатый век и на полях великих сражений, и в космосе, и в живописи, и в литературе, и в музыке на 90% вышел из этой «темной» русской глубинки.

Теперь мужчинам и женщинам более прилично демонстрировать свое сходство, а не различие. Унисекс в одежде лишь довершил стремительное стирание граней между мужскими и женскими началами. И, в результате – наша христианская цивилизация, в течении двух тысячелетий демонстрировавшая демографическую экспансию, потихонечку стала вымирать. И уже не в качестве завоевателей, а в качестве мигрантов мусульмане стали заселять нашу пустеющую ойкумену.

Каждый из нас уверен, что быть «женщиною востока» очень тягостно, что очень уж мечтает она поскорее избавиться от платка и шаровар. Но никто из нас не задумывается, что быть «восточным мужчиной», оставаться навеки под гнетом великой ответственности за благополучие жен и детей куда труднее, чем прятать лицо от сторонних глаз.

Лишь отставка Лужкова затмила для нас события, связанные со стремлением Саркози приобщить к либеральным ценностям устремившихся в его страну мусульман.

Отставка Лужкова Москву взволновала не потому, что Лужков был нашей надеждой, а потому что всякие перемены последних двадцати лет становились для нас ступеньками от лучшего к худшему. Пытаясь объяснить стабилизацию вот этого сползания России в ужасающую бездну, одна посетительница нашего сайта в комментарии к моему «Слову о доверчивости», предшествовавшему этой статье, рассудила так:

«Мне кажется, что всех нормальных мужиков выбила Великая Отечественная война.
А какой генофонд может быть от слабаков?
Ну, нет сейчас настоящих мужиков - и все тут!»

При всем том, что сказано слишком лихо, я все-таки попытался представить себе «нормального мужика».

Он должен штурмом взять Кремль?

Он должен сжечь себя в знак протеста?

И жена его должна к нему бежать с воплями: «Вернись домой, я тебя умоляю!»?

Или – уже не должна?

Пишут же газеты о женщинах, выпрыгивающих из окон вместе со своими малолетними детьми.

То есть, трудно представить нормальным человека, униженного нищетой.

Другое дело – если у семьи есть пасека и более миллиарда долларов. Если уикенд она проводит в Австрии. Все это имея, мужчины даже бросают курить. А их жены начинают пропотевать, как на каторжных работах, в тренажерных залах. Чтобы дольше понаслаждаться своими великими благами.

Снизу на таких плюнут – не долетит. Сверху на таких прикрикнут, они головы попрячут в плечи. Потому что не хочется им оказаться среди бесстрашно курящих и пьющих людей.

Вот и четыреста лет назад самые богатые представители нижегородского купечества на призыв Минина отдать всё до копейки на ополчение, сначала ответили так: у тебя мало, тебе и не жалко, а у нас много, и свое мы прибережем. Но, в конце-концов, от пламенных призывов Козьмы Минина рассудок они потеряли, принесли ему свои кованные сундуки. И вмиг почувствовали себя настоящими мужчинами. Кидали шапки о землю, били в морду тех, кто шапку свою о землю не кидал. А потом пошли рубиться со сторонниками Лжедмитрия.

Короче говоря, рассудок поменяли на ярость, ежевечерний таз с теплой водой для ног поменяли на ратную, с потом и кровью, свободу.

Нет, не стану я утверждать, что были они все великими патриотами.

Всучивая соотечественникам гнилой товар, вовсе не мечтали они обустроить Россию. И за веру им было пострадать куда проще, всего лишь оторвав от сердца какую-то мелочишку для нищих. Или, если уж припечет страх Божий, на свои кровные они построят самый огромный храм.

Подавляющее большинство ополченцев, богатых и бедных, просто подчинились своему мужскому началу, отринули возрыдавших жен как вечные свои путы, как паутину, не позволяющую распрямиться и каждою косточкой взыграть, во всю глотку как следует проораться.

И – что удивительно, именно в этом, с либеральной точки зрения, диковатом потоке возрождалась и самоисцелалась сама наша русская духовность.

И – что еще более удивительно, именно мужское начало было общим и у этого, ослепленного мужским инстинктом, потока, и у Патриарха Гермогена, просветленного смиренной верой и мудростью.

Толпа мужчин себя кипением своей мужской крови воспламеняла (а попробуйте дошагать пешком от Нижнего Новгорода через Ярославль аж до Москвы и не одуматься, не повернуть обратно), а Гермоген свой трепещущий инстинкт к жизни усмирял (а попробуйте согласиться на собственную одинокую смерть в пустой и холодной яме). Или – в Гермогене уже ничего, кроме света, не было. И усмирять в себе ему, воистину святому, уже было нечего.

Но не было бы у нас святого Гермогена, если бы у Руси не было слепого и необузданного, как в князе Святославе, мужского начала.

Самой Русской Православной цивилизации не получилось бы. Все племена Руси растворились бы в других народах.

Так что посетительнице нашего сайта, рассудившей, что «нет сейчас настоящих мужиков», возразить мне нечего.

Однако же в страничке новейшей нашей истории, связанной с отставкой Лужкова, один «настоящий мужик» проявился. Это был сам Лужков.

Со всеми своими богатствами, с возможностями ублажить каждый остатний волосочек на своей голове, он, конечно же, должен был уйти тихо, послушно. А он взыграл. Вопреки всем своим выгодам взыграл.

А если бы этого явного непатриота, имеющие огромные заслуги перед вашингтонским обкомом, Ельцин назначил своим преемником?

Ну, пару раз он бы покрасовался на саммитах. А потом бы в его голове, где кроме мысли о личных барышах уже давно ничего не шевелится, само бы вдруг мелькнуло и чисто мужское: «Да почему я должен, как смотрящий какой-то Грузии, в рот заглядывать всем этим америкашкам! Да я только свисну, и все мои «Булавы» будут взлетать с первого раза! Да вы ко мне на поклоны еще будете стоять в очереди!»

Так один из великих князей московских, привыкших извлекать личные выгоды из симбиоза с Золотой Ордой, вдруг оскорбил золотоордынских послов. И пошло, поехало. Само. А затем мутное, на бунтующей плоти замешанное мужское начало высветлилось в начало чистейшее, духовное – в Сергия Радонежского.

Увы, время, когда какой-нибудь абсолютно светлый Бабурин имел возможность стать депутатом, лидером парламентской фракции, лидером допущенной к выборам партии, давно прошло.

Россия стала уже не только сверху догнивать, но и подгнивать снизу.

Притерпелись и принюхались мы к этому своему гниению.

Теперь только отвратительное и темное наше природное мужское начало может вдруг проснуться и сквозь все смертоносные либеральные асфальты пробиться.

 

…Сразу бы мы ахнули, сразу бы мы обрадовались, что не напрасно верим в Бога, если б икона замироточила, если б облако на небесах явило нам крест.

А вот когда в Лужкове – великом царедворце, давно уверовашем в золотого тельца – вдруг заблестело что-то само, скривило ему губы, кулаком его по столу хряснуло, сквозь его умащенное самыми дорогими явствами горло вымолвило: «Я не вещь, чтобы двигать меня с места на место!» – мы почему-то даже не ойкнули.

Хотя, я повторяю, именно от такого – изначального, бессознательного – мужского начала, а не от обезьяны происходит единственное духовное существо – человек.


Комментариев:

Вернуться на главную