НАША АНКЕТА
Во весь рост!

1. Ваше самоощущение в современном обществе?
2. Вам как писателю в первую очередь хочется высказаться или – создать произведение искусства (хотя, вроде бы, важно и то, и другое)?
3. Свыше получает, читателю передает – таким было всегда представление о писателе. Насколько утратил сегодня писатель своё сакральное значение? Нет ли у вас ощущения, что современный литературный процесс уже не является своего рода общегражданским форумом? Какова перспектива у коммерческой литературы, доверившейся ощущению, что «Бог умер» даже не в религиозном, а в общефилософском значении этого ницшеанского образа современного мира?
4. У нас теперь появились «фабрики звезд», в том числе, в литературе, и, скажем так, талант перестал быть главным компонентом на пути к славе. Мечтаете ли вы, противостоящий медийным фабрикам кустарь-одиночка, о славе? Или все-таки – «нас мало избранных»?
5. Каковы ваша самая горячая мысль и ваше самое тревожное обращение к современному читателю?
6. Мы живем в новом тысячелетии, после многих революций и связанных с ними катастроф, после двух коренных ломок общественного строя, причем вторая предполагает полный отказ от христианских норм жизни, а, следовательно, коренным образом меняет наш национальный менталитет. Возможна ли в современной литературе связь с литературой прошлых эпох? Какие книги из прошлого, включая ХХ век, могу быть актуальны сегодня и почему?
7. Какого вопроса вы от нас не дождались и что бы вы на этот вопрос ответили?

Ответ не должен превышать 12 000 знаков (одна газетная полоса). Если будут предложения по содержанию вопросов рубрики, мы будем рады принять их.

Василий Дворцов: "Литературный процесс – проявление чувственной и разумной жизни нации".

1. То есть, уважаем ли сегодня писатель обществом? Безусловно – да, как всегда, ведь сложившийся у нас в России авторитет писательства не сравним с авторитетностью никакой иной профессии, даже самой могущественной. Пожалуй, он следует сразу за почитанием народом священства. Иное – аномально затянувшееся на второй десяток лет, мягко скажем, пугливое отношение к писателям власть предержащих, их упорствование в нежелании ничего слышать. Хотя должны бы помнить, что писатель – голос народа, а безмолвствованием русский народ осуждает. Но, ладно, это тоже своеобразно выражаемое нам уважение.

Нескончаема тема «поэт и царь», тут – то сотрудничество по идеалам, то противничество по принципам. Только, вот беда, на сегодня истинные властители в России – не носящие при бедре меч, а ссутулившиеся над кошельком. К тому ж, с условными единицами. Ни идеалы их, ни принципы не подлежат, не то, чтобы оспариванию, но даже не достойны долгого обсуждения. Сущность их – алчность, и всё, что они могут – это покупать и продавать, всё, чего они хотят – наживаться и разорять. Однако, явление это исторически ограниченно, из разряда болезненных неизбежностей, сопровождающих революции, контрреволюции и иные социальные надломы. И для нормальных людей оно не оскорбительно, как не оскорбительны брюшной тиф или саранча.

Так что, в наше время, как и в прошедшее, и в будущее, непреходящей доминантой в самоощущении писателя остаётся чувство ответственности – принятой им религиозной, моральной и гражданской ответственности за личное, собственное соответствие тому, что в русском обществе традиционно подразумевается под званием «писатель».

 

2. Извечный соблазн для художника – вообразить себя вождём и пророком. Гораздо меньше мы прельщаемся скромной ролью летописца. И, конечно же, никакому автору не избежать дилеммы императивного менторства «инженера душ» и нравственной автономии «свободы творчества».

Буквенная запись, отделяя мысль от мыслителя, дарует ей самостоятельную жизнь. Письмо возводит частное мышление в общественное мнение, а тираж множит силу воздействия. Уже в самой природе логического и творческого мышления, собирающего и обобщающего опыт и излагающего, доносящего его до других, заложена педагогичность, воспитательность. Но для художественности излишние дидактичность и поучительность смертельны: этика за пределами эстетики зачастую отвращает читателя, фактография усыпляет. А, с другой стороны, «искусство ради искусства» низлагает творчество в игривую бессмысленность, художника в рукоблуда.

Помните, как этим летом в Оптиной пустыне, нас, писателей, иноки назвали своими сотрудниками словом и сослужителями Слову? Искусство – профессиональное, ремесленное служение красоте, при понимании, что красота – первый чувственно воспринимаемый человеком признак Бога: красота только потому красота, что она божественна, она – истинна. В каком же количестве правды знания достаточно в истине искусства? Пропорции фактичности и художественности у каждого автора неповторимо личностны, в этом-то и ценность каждого пишущего. Но бесспорно наше общее согласие в том, что главенствующий вопрос творчества – как при помощи своего ремесла возвести событие в образ, сделать факт прекрасным? То есть, для художника – настоящего, полноценного, самодостаточного и самодовлеющего, «высказаться» – и есть «создать произведение искусства».

 

3. Талант – не дар человеку, а поручение. По-евангельски буквально: таланты раздаются Господином в долг, и отвечать за их использование – преумножение или растрату, предстоит славно или страшно. И раз таланты выдаются Богом, то не людям перед людьми похваляться ими. Но достойно и правильно гордиться ремесленничеством. Мастеровитостью, выученностью покорять материал, искусностью добиваться единства идеи и воплощения.

Миропорядок иерархичен, и признание сакральности совершенного мастерства – безусловность для человеческого общества. У древних эллинов «ремесло» и «мудрость» – одного корня. Софист – мастер, который, приближаясь в своём творчестве к идеалу, становится со-трудником, со-работником Демиурга. Так что писательское ремесло, – как врачебное, воинское, хлеборобное, инженерное, мореходное или учительское! – в зенитной своей точке освещено явным присутствием Духа животворящего. Это навсегда, до скончания века, вне зависимости от непосредственной востребованности войной, потопом, религиозным прозелитством, демографическим или строительным бумом.

Речь для человека является главным средством коммуникации, а литература, включающая в себя и непосредственные сиюминутные реакции, и историческую мудрость, связует, единит и являет собой общественное сознание. Так если этнос определяется кровью, то нация творится языком. Сама Русская цивилизация оказалась возможна благодаря священному языку, дарованному разрозненным славянским племенам через святых братьев Кирилла и Мефодия. А далее русский язык единой системой увязал и породнил множество народов и культур, собранных великой Империей. Поэтому литературный процесс в России – проявление чувственно-нервной и сознательной, разумной жизни нации.

Мы уже говорили о двадцатилетии пилатовских умываний власть предержащих, отдавших писателей на судилище рынка. В результате объявленной бурбулисами конституциональной деидеологизации государства, настоящая литература России, немыслимая вне идеологии, – как немыслима жизнь без пространственной ориентации! – всяческими способами изолируется, лишается возможности выхода на тираж. Для поспешного создания на «постсоветских территориях» глобалистского общества потребления, национальные писатели блокируются от прямого общения со своим народом. Через скупленные западными товаропроизводителями СМИ в общественном сознании реальных участников литературного процесса подменяют на имитаторов. Наглость, с которой экраны и газетная бумага блефуют, назначая гениев, бестселлеры и хиты, уже даже не смешит. Назойливые однодневные «пузыри земли», надуваемые «дебютами», «буккерами», «нацбезами», «большими книгами» и прочими липковскими и гражданско-форумными продавцами воздухов, просто раздражают. Ну, неправда всё это! Не навершие и не вершители это литературного процесса, а маргинальные наросты.

Писатель в России – не рыночный проект по определению и по природе: талантливо под заказ не напишется. Ремесленнически грамотно – да, конечно, но музы на шорох купюр не слетаются. И если под коммерческой литературой, «доверившейся ощущению, что «Бог умер»», вы имели в виду заказное бульварное чтиво, так оно уже и не коммерческое. Уже перепроизводство продукта для «пипла» приопустило книгоиздательский вал и закупорило книготорговлю, которая в силу своей специфичности должна была всё же в первую очередь ориентироваться на интеллектуально развитого, нравственно здорового покупателя. Так что, всё оказалось нетрудно предсказуемо: Бог не умер, умер Ницше.

 

4. Для понимающего – слава, признание, популярность – социальная защита и не более. Защита не для себя, наоборот, они давят, тяжелят личную жизнь, а для дела, для близких, ближних по Христовой притче. А в нашем случае – и для доверившихся автору, хоть напрямую и невидимых ему читателей. Это отлично разумеют ненавистники русской литературы, в пресловутое двадцатилетие всеми дозволенными и недозволенными способами не позволившие «засветиться» десяткам и сотням наших современников, чьё дарование и мастерство вполне достойно удерживает высоту, заданную предшественниками из золотых, серебряных и стальных веков.

Литературный процесс, – как процесс национального осмысления и переживания жизни, – глубиной проработки вечных и злободневных тем, полнотой их охвата должен отвечать культурным потребностям общества. Сладкая и мучительная подёнщина писателя в опрессовывании реальности в образность, художественном «форматировании» новоприобретаемого народного опыта, типами и характерами уложении его в фундамент будущему. И потому Бог каждому времени призывает своих свидетелей. И потому на Руси всегда будут рождаться всё новые и новые гении и таланты, жертвенно служащие Красоте вне зависимости от славы, признания, популярности.

Так что, пускай медийные лит-критики и искусств-ведуньи аффективно возвещают об истощении, обмелении современного литературного потока, пусть бренды мыльных сериалов пессимистично попугивают публику скорой его и окончательной погибелью, мы-то, профессионалы, знаем реальность. То плачь самозванцев по своей несостоятельности.

И «фабрикантам», штампующим из юных духовных хлюпиков литературных путан под этикетками топ-моделей, судья Бог, ибо о них уже сказано: «Греху нельзя не прейти в мир. Но горе тому, через кого он приходит. Лучше бы ему надеть на шею мельничный жернов и утопиться».

 

5. Корень, ось и вершина мира – любовь. Его дыхание и сердцебиение. Жертвенная, крестная. И животворящая, воскрешающая. Дорожите ниспосланной вам любовью – каждому в меру души. Храните, не позволяйте злобе, суете и бесчувственности угасить, лелейте самые малые её искры. Ведь мир, покинутый любовью, – оскорбляюще, глумливо, кощунственно страшен. Он – ад.

 

6. «Возможна ли связь с литературой прошлых лет»? Связь эта для нас необсуждаемо незыблима, так как повторюсь: литературный процесс – проявление чувственной и разумной жизни нации. Возможно ли беспоследственно и безнаказанно оборвать процесс мышления или пресечь деятельность вегетативной нервной системы у живого организма? А у тысячелетней цивилизации? Народное беспамятство или общественный паралич, то и дело рубцующие нашу историю, для национального писателя лютее собственной смерти.

Из десяти-двенадцати тысяч книг, что за свою жизнь способен прочитать культурно развитый человек, не менее восьми-девяти тысяч должны быть из классического наследия. Мифология, мудрецы древности, святоотеческая традиция… мировые и национальные школы… из средних веков в ренессанс и натурфилософию, от обобщающего аристократизма до расщепляющего разночинства, от драм бури и натиска к литиям деревенщиков… Сколько же необходимо освоить и усвоить, чему удивиться и над чем озадачиться, за кого настрадаться и кому умилиться, чтобы воспитать, сформировать и образовать свою личность! Мы создаём себя, строим, структурируем своё сознание именно классикой, и уже с её базы оцениваем, принимая или отторгая, литературу современную. Понятно, что при этом весьма затруднительно перечислить всех авторов, чьи произведения сделали тебя тобой, да и мало какой формат позволит.

Конечно же, классика актуальна всегда. Смысл бытия космоса и человека, война добра и зла, противостояние духа и плоти, нравственные конфликты общества, свобода выбора, цена поступка в контексте вечности или в конкретике сюжета... Время меняет цифры числителей и знаменателей, но сами формулы жизни остаются неизменными с момента сотворения Адама, и вопросы Гильгамеша повторяет Нагульный, и страсти Геи терзают дочь Ивана, мать Ивана. А лучшим публицистом всё так же остаётся Цицерон.

Намеренно ухожу от списка книг, которые стали мной, согласен лишь признаться, что есть русские романы, которые я перечитывал пять-семь, а то и девять раз. Произведения же европейских авторов, за исключением Костера и Мериме, не более двух. Восхищает композиция, психологизм, но переводной язык не чарует, и сердце не сытится.

Так что же возвращает и возвращает всё новые поколения читателей к тому или иному тексту? Думаю, что принцип круговорота и кругооборота жизни. Писатель, честно исполнивший свой долг и в силу Богом данного таланта засвидетельствовавший своё время в художественных образах, оказывается востребованным, когда вихрь истории на очередном витке проносит человечество через те же ситуативные повторы – и тогда записанное сто-двести-тысячу лет назад воспринимается пророчеством. И внятно родным-родным.

 

7. Не дождался вопроса о Союзе. Хотелось бы поговорить о цеховом братстве и авторской ревности. О центростремительной любви к общему делу и о центробежных личных амбициях. О внутренних иерархии и демократии, о внешних друзьях, врагах и о провокаторах. Но тема эта объёмная и головоломная, требует отдельного рассмотрения и особого размышления, а свой лимит в 12000 знаков я уже выбрал.


Комментариев:

Вернуться на главную