Василий Дворцов. Стихотворения. Серия: Современная русская поэзия. -М.: РИД "Российский писатель", - 2011. - 107 с.

Вот и читая Василия Дворцова, я вынужден отдавать себе отчет в том, что не только природными кладовыми, но и своей духовной полнотою в наше неурочное время спасает Россию Сибирь. Нам, приученным в своей закатной столице к постным поэтическим строкам, уже и непривычно погружаться в вот это языковое пиршество: «По болоту ржавыми ручьями//Собиралось озеро кривое.//В нём зеркально небо отражалось,//Небо чёрное, где облака из крови…»

Самое удивительно то, что Василий Дворцов - известный современный прозаик. Даже при нынешнем пренебрежении к русской литературе его, как прозаика, уже не задвинешь в темный угол. Его уже знают, его уже читатели ищут и в нынешних информационных потемках. Но если проза поэта Есенина интересна лишь тем, что её написал гениальный поэт, то стихи крупнейшего современного прозаика Василия Дворцова вполне самодостаточны, они могут стать в первый ряд современной русской поэзии. Это сколько же надо истратить прозы, чтобы отразился современный апостасийный мир столь же глубоко и точно, как в одной только этой строфе: «Анфиладой дней бескровных//Мы проходим в полумасках.//Шаг размеренный и ровный,//За спиной слуга с подсказкой...»?

Чтобы не смущать читателя своими восторгами, скажу просто: стихи прозаика Василия Дворцова - это результат его богатейшей художественной оснастки, его внутренней, личностной и изобразительной свободы. Они самоценны: «Парк за окном размыт весной,//Дождь морщит лужи по аллеям,//Сжимая снег в подножья елям.//Парк. Дождь. Весна. И ты со мной…» Василий Дворцов не просто художник, а и умнейший собеседник, способный даже и в лирике озвучить те смысловые пространства, которые в нас обречены не только на немоту, но и на слепоту.

Да, талантливейший прозаик Василий Дворцов всего лишь нетерпеливо бросил мне, читателю, горсть сверкающих поэтических слов, но в них я узнаю так же и вечные, как созвездия в небе, силуэты собственных житейских волнений и опытов. И - именно этого мне достаточно.

Николай ДОРОШЕНКО

***
Анфиладой дней бескровных
Мы проходим в полумасках.
Шаг размеренный и ровный,
За спиной слуга с подсказкой.

Мы, наверно, короли.

Камни на перстнях играют,
Парики сияют пудрой.
Где-то музыка витает.
И слуга удобно мудрый.

Ты смотри только вперёд.

В канделябрах вянут свечи,
В кракелюре пыль шпалеры.
Дамы обнажили плечи,
И склонились кавалеры.

Лишь хромающий слуга.

Отчего-то очень зябко,
Отчего-то очень странно.
Оглянуться бы украдкой –
Но тогда всё станет явно –

Он в костюме палача!

***
По болоту ржавыми ручьями
Собиралось озеро кривое.
В нём зеркально небо отражалось,
Небо чёрное, где облака из крови.
Там жила-была одна царевна,
Не мигая, в облака смотрела,
Всё смотрела: не летит ли стрелка
Лёгкая, да вострая, да с перьем,
Не несёт ли скорую свободу
На пиры, на танцы да забавы
Пред глазами милого Ванюши...

Но летели только самолёты,
Где-то, где-то поезда стучали,
Да охотники палили порох.
Видно нет царевичей на свете,
Чтобы чудо в мире совершилось,
Чудо-чудное – любовь как жертва.

ПИСЬМО ДУХОВНОМУ ОТЦУ
Помолись за меня, мой отец,
Помолись за пытливую душу,
За достойный исход, за венец,
За звезду сквозь враждебную стужу.
Помолись за меня мой отец.

Как я верю? – я тем лишь и жив,
Я люблю и надеюсь покорно.
Но глубинный звериный надрыв
Запирает опухшее горло:
Звук шагов, красный цокот копыт,
Серых улиц кривые овраги –
Всё знакомо – и крики, и флаги,
Но извечное Нечто томит,
Сеет в небе неясные знаки.

…Я ль не гиб, не гулял, не играл? –
Грязный шприц зажимая в карманах,
Я ль повсюду себя не искал,
Рассыпая свой жемчуг в дурманах?
Обнажённый, босой и ночной
Выходил на дневные вокзалы –
Сумасшедший – безглазый – больной –
Я ли не был людскою забавой,
Безнадёжно, казалось, больной?..

Но скудеет мой пыл наконец.
Лишь пронзительней очи и суше.
Помолись за меня, мой отец,
Помолись за заблудшую душу…
Где-то близко шепнули: «Мертвец».

ПЕРЕЗВОН
Где-то там – там – там –
За далёкой горой,
Стоит храм – храм – храм
По-над смуглой рекой.
Там – храм,
Храм – там.
Высоко... Далеко...

Там, где солнце осело в пыли,
Туго рожь васильки оплели,
Кружат пчёлы в тяжёлом меду,
Родники пузырятся в пруду,
Вечер прян облаками огня
Без меня.

Где-то там – там – там –
За далёкой горой...

Знал я, знал мокрый лес и стога,
Где шиповник хранит берега,
Где царь-рыба в кочарах лежит,
Стрекоза над кувшинкой дрожит...
Вихрил ветер отсветы огня
Вкруг меня...

Стоит храм – храм – храм –
По-над смуглой рекой...

Всё стремительней годы в глазах.
За беспамятство прячется страх.
Зацепившись, держусь за покой,
И уже каждый день дорогой.
В каждый вечер всё меньше огня
Для меня.

Где-то там – там – там –
За далёкой горой,
Стоит храм – храм – храм
По-над смуглой рекой.
Там – храм,
Храм – там.
Высоко... Далеко...

ПЕРЕДЕЛКИНО
Ты здесь. Ты рядом. Ты со мной.
Коснусь волос и захмелею.
Парк за окном размыт весной,
Дождь морщит лужи по аллеям,
Сжимая снег в подножья елям.
Парк. Дождь. Весна. И ты со мной.

Скользя сиротской наготой,
Полнеба оцепили кроны.
В раскачку, встык, наперебой
Топорщатся немые стоны.
Но глухи тучные заслоны,
Никто не слышит боли той.

Коснусь волос, вдохну тепло.
И где ты, ветер заоконный?
Где туч сырое полотно,
И колких капель шорох сонный?
И парк, ознобно обнажённый?
Всё – там. А тут вдохну тепло.

По коридору чей-то быт
Горнит альтами и басами.
И голос горничной сердит.
По телевизору цунами…
Жара сменяется снегами…
Пролёт над Ливией закрыт…

Но чуть коснусь твоих волос,
Быт обернётся Белым светом.
И что желалось и клялось,
Казалось зовом и запретом,
Разбросанном на том и этом –
Всё унеслось. Иль вознеслось.
Тепло. И хмель
Твоих волос…

СИБИРЯК
В моей крови течёт моя страна:
Ленца Днепра и бурный нрав Амура,
Седого Волхова негромкая волна
С Кубанской мутью вешнего разгула.

Во мне связались солнечным узлом,
Сплелись, свелись Господними путями
В единстве объяснимо непростом
Хохол, маньчжур, казак и северянин.

Тесню плечами Запад и Восток,
Ушкуйный свист в усах Тмутаракани.
Но горькой желчью прожигает бок
Чернь Томских изб в крапиве и бурьяне.

Смиренье и бунтарство – маята
В моём сердцебиеньи и дыханьи,
А облаков предгрозных полнота –
Мои моленья и мои дерзанья.

Котомка-память семена хранит,
Что станут виноградом и пшеницей.
А под пятою сонный рыба-кит…
А в волосах гнездующие птицы…

Четыре края с памятью кровей,
Такая щедрость многим и не снилась!
Я переполнен Родиной моей –
Она на мне
       во мне
             перекрестилась.

***
Я тебе расскажу, – ты лишь слушай! –
Расскажу о пожарах в снегах,
О восторгом опоенных душах,
Что кружат в грозовых облаках.

Я тебе расскажу, – ты доверься!
Про великий и малый миры,
Про Стожар и Чигирь, про медведиц,
Про подводной хозяйки дары.

Ты доверься и слушай, и слушай:
В той дали, где я жил без тебя,
По границам меж хлябью и сушей
Лебединые девы трубят.

Реки там не познали пределов,
И ветрам заграждения нет.
Люди искренни, мысли их смелы…
Там закат зажигает рассвет.

В ковыли оседают курганы,
Древних воев и полубогов.
И томятся во льдах караваны
С закаспийских зайдя берегов.

Бивни мамонтов сломанным лесом
Стелют гати бескрайних болот…
Ты послушай меня, ты доверься –
То тебя моё время зовёт.

***
Мы сдвинем города
И сядем рядом.
Косматая звезда
Увязнет садом.

В сплетении ветвей
Забьёт лучами.
Ладонь твоя в моей
Сожмёт печали.

Смещая русла рек,
Хребты сминая,
Вернётся беглый век
К исходу рая.

Где росный вертоград
На сонном склоне,
Безмолвный звездопад,
Ладонь к ладони,

Где помнят всё всегда
Не осуждая…
Мы сдвинем города –
К порогу рая.

С.
Там, за стеклом, снега, снега.
И Петербург всё ближе, ближе.
Ночных просторов жемчуга
Стальной иглою поезд нижет.

Искрит качание равнин
Под такт качаниям вагона.
«Одна ты там… тут я один…» –
Гремит на стыках перегона.

Разбит, разрыт, разворошён,
Лицом в стекло, лицом в метели.
А там безвидный белый сон,
Остылые полей постели.

А там забытое для всех,
Ничьё томленье и сомненье.
И мой порыв или побег –
Судьбой смешное возмущенье,

Попытка тысячам причин
Предать в последствиях законность.
«Ты там одна … я тут один…»
Твердит стальная многотонность.

Стыкуя временной раскат
Стучат колёса в искрах пыли.
«…а снегопад – как звездопад…»
Ожгли слова. И осветили.

Деревьев разрежённый ряд
Прозрачным гребешком в тумане.
А снегопад – как звездопад! –
В нём невозможно без желаний!

Как невозможно без любви
В ночном раскачанном вагоне:
Циклон в полях, метель в крови,
Судьба в разгоне и возгоне.

Там, за стеклом, поля летят.
Метётся белая пустыня.
На стыках скоростной набат:
«А снегопад – как звездопад!
А снегопад – как звездопад…»
И эхом, эхом твоё имя.

***
Я вернулся, вернулся. Я слышать хотел
Как на вербах ночных осыпаются почки,
Как трава размыкает подземный предел,
Чтоб, стерев на ладонях берёзовый мел,
Разгрести в старых листьях источник.

Я вернулся, вернулся на зов журавлей,
На сиротские всхлипы усталой калитки,
На тревожные всхрапы стреножных коней,
На распутные пышные хляби полей –
По крестам перечесть родословные свитки.

Я вернулся, вернулся... Хоть я опоздал,
Вы примите к себе, возмужавшие дали.
Я вам всё расскажу – где бродил, в чём блуждал,
Как я памятью вашей себя ограждал,
Когда душу ветра по ночам выстужали.

Я вернулся. И вижу – мне всё невпопад,
Слишком много чужого в крови и одежде.
Я тревожно ловлю: кто мне рад иль не рад,
И готов, если что, отступиться назад…
Но примите меня – по любви и в надежде!