Дмитрий ЕРМАКОВ
Последний

Мы долго ехали вдоль вытянутого на семьдесят вёрст, на карте похожего на щуку, Кубенского озера, по той дороге, что ведет в знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь. В селе Новленском свернули с большой дороги, потом ещё – на совсем уж просёлок.

Перед Филютиным дорога ушла влево, машина перемахнула мостик над застывшей рекой. Проехав ещё немного, мы остановились, как и было мне сказано у бетонных плит раскрытой силосной ямы… Отсюда начиналась накатанная по насту снегоходная дорога – «минут десять ходу», по телефону сказал мне Александр Николаевич Широгоров, посетовав, что не смог завести снегоход.

… Иду по белому полю. Ещё не совсем рассвело – небо темно-синее, на снегу синие точки заячьих и лисьих следов. Всё – кусты вдоль поля, дылды борщевика, ошмётки травы, выглядывающие из-под снега у телеграфных столбов, сами столбы, провода – покрыты инеем. Даже сам воздух, кажется, наполнен инеем, поэтому всё видится нечетким, будто размытым…

Морозно, чисто и тихо в этом сказочном мире. И на душе становится морозно. И чисто, и тихо…

След снегохода вдруг разделяется: куда ведут обе дороги невидно из-за молодого леса и кустарника. Достаю телефон – звоню.

«А, так это уже совсем рядом, - выслушав меня, отвечает Александр Николаевич, - я сейчас выйду, покричу…» И вскоре я слышу крик, и сам отзываюсь – разрываю морозную тишину. И тепло становится от того, что я не одинок в снежном, зарастающем мелколесьем поле. И ещё кричу, и голос отзывается мне.

Кусты раздвигаются, и видны будто ватой накрытые крыши, и прозрачные макушки деревьев над крышами… И по дороге идет ко мне человек, с которым знакомы лишь по телефонному разговору.

Деревня, как деревня. С незамысловатым названием Макарово. Новленского сельсовета. Домишки, искрящиеся штакетины наклонившихся палисадов, индевелые стволы деревьев…

- Только летом вон сосед приезжает, - кивает на один из домов Александр Николаевич, - а так – всё один. Последний в деревне остался…

Неожиданно возникает непонятное сооружение… Да это же мельница! Только без крыльев…

- Отец мой делал…

Тропка ныряет вниз, к реке. На этом спуске и стоит дом Широгоровых. Вкруг дома участок обозначен – там банька, верёвка с заледенелым бельём, присыпанные снегом кусты и яблони, полукругом стоящие ульи, тоже снегом присыпанные…

Заходим в дом, в избу. Тут тепло, пахнет печным дымком, нехитрая мебель и утварь, фотографии на стенах, иконы. Телевизор бубнит… Нехитрый деревенский уют одинокого мужика.

Наливается в стаканы травяной чай (зверобой, ромашка, смородиновый лист), ни много ни мало – кастрюлька мёда на стол ставится...

Александр Николаевич Широгоров рассказывает:

- Я 1955 года рождения, здесь в Макарове моя родина, это – родительский дом. Когда-то, старики говорили, до сорока домов в деревне было, я еще помню – пятнадцать домов… Речка у нас Кильба (так на карте написано), а по-местному – Кильбовка. Впадает в Большую Ельму. Раньше рыба из озера заходила в нашу речку, потом мост сделали – трубы положили, водопад получился в два метра, конечно, рыбе уже не подняться. Я думаю, исправить бы не долго – телегу-две щебня… Вокруг деревень много, да людей-то в них… В Кряжево – ещё есть житель на зиму, еще кое-где по одному-два человека зимуют, а так – пустуют деревни. На лето, если «дачники» приедут… Филютино – самая людная у нас в округе деревня, там много приезжих из других районов области – в нашем колхозе работают …

И вдруг без перехода сказал, горько покачав головой:

- Василий-то Иванович Белов скончался недавно… Бился за нас. Последний защитник деревни. В Думе пытался идеи свои говорить, так его же и за дурака считали… Сейчас-то все в ладоши хлопают – хороший, мол, был…

Что тут скажешь? Помолчали…

- Отец и мать всю жизнь в колхозе, - продолжил рассказ Александр Николаевич. Матери уже пятнадцать лет нет, отца недавно похоронили, на восемьдесят четвертом году умер… Две сестры есть – одна в Вологде живет, другая в Шексне.

- Отец рукодельный был, конструктор-самоучка, даже мельницу сделал. Да и не одну. Это, наверное, от того, что еще в колхозе мельником работал. Вся округа у него зерно молола, сейчас уже там, где была колхозная мельница, нету ничего, все лесом заросло. Еще он гармонист знатный был. Приезжало даже годов десять назад телевидение его снимать. Подъехали на уазике – гармонистов, мол, ищем, ваш адрес дали. Люди говорят – по телевидению видели эту съемку.

В доме и сейчас несколько гармошек и без дела они не скучают – Александр Николаевич тоже гармонист.

- В 1972 году я закончил десять классов в Новленской школе, поработал в колхозе и ушел в армию. Служил в Германии в войсках связи, в километре от Берлина. После армии – опять в колхоз, выучился на водителя и трактористом тоже работал… Почему один-то живу? Да так чего-то, так… Жизнь я и заграничную повидал и столичную – учился на водителя в Вологде, а практику мы даже в Москве проходили, но вернулся домой… Но вот что в Германии запомнилось – там стараются все сделать для человека, где бы он ни жил… А у нас – как бы выселить из деревни, чтоб не мешали…

- Ну, у вас, хоть к вам и не проехать, даже электричество есть, - попытался я пошутить.

- Ой, электричество – это отдельная история! Линия высоковольтная прошла мимо нас в начале шестидесятых. Нам сказали – деревня не перспективная, не зачем вам электричество, скоро выселят вас. Так и жили. Я в то время маленький был еще, но помню все. Отец все же решил – худо без электричества. Пошел по соседям договариваться: от Горбова, где трансформатор, в километре от нас, двадцать столбов надо было поставить. Все отказались. Один только старик, Филарет Подгорнов, восемьдесят лет было ему, отчаянный такой: «Я, - говорит, - хочу со светом пожить». В лес с отцом поехал. Вырубили они двадцать столбов, ямы выкопали (и мать помогала копать-то). Сами провели электричество, на свои деньги все… Год строили линию и двадцать лет сами ее обслуживали. Потом уже, в 80-х годах, новую линию поставили. Приехала бригада из Вологды – за день сделали…

Последние шесть лет Александр Николаевич живет в Макарове совсем один (больной отец жил у сестры в Вологде).

- Похоронили здесь, на кладбище рядом с деревней Горка (там же и мать). Там стоит церковь Ильи Пророка, недавно купол обвалился…

- Вы не охотник? - спрашиваю.

- Не охотник, а от медведей приходится отбиваться. Прямо по деревне ходят… Половину пасеки у меня года два назад один уничтожил. Я с вилами на пасеку ходил… - смеется Александр Николаевич. - Охотникам позвонил, целая бригада приезжала, лабазы построили, стерегли… А медведь-то хитрый, как приедут – вкруг деревни обойдет, а близко не подходит, как не приедут – опять на пасеку, улей возьмет (двум мужикам не поднять), в кусты утащит, там сожрет…Потом сказали мне охотники, что застрелили, мол, того медведя где-то в другом месте… Но на другое лето – другой медведь: гляжу, нажрался, да тут у огорода и спал… Кабаны тоже бегают – за один набег дак половину картошки уничтожили…

Не охотник Александр Николаевич – он рыбак! Настоящий.

- С детства рыбак – рыбачили и на реке, и в озере. До озера по прямой – три километра. На озере, в основном, зимой рыбачили и с удочкой, и сетью. Раньше-то и на удочку хватало – рыбы полно было. И нельма, и сиг, и судак на удочку ловились. Жили рыбалкой. А как же – ведь у озера. А теперь – мне сеть поставить нельзя, а Кубенский рыбзавод и какие-то «частники» тоннами рыбу выгребают из озера. Только рыбы почему-то свежей в продаже не видно. Магазин «Рыба» в Новленском пытались открыть. Я обрадовался – хоть людей рыбой свежей накормят. Захожу через месяц – уже не «Рыба», а «Мясо» на магазине. «Чего так?» «А нету рыбы!» Вот – у озера живем, а рыбы нет.

Конечно, люди все равно ставят сети. Их ловят рыбинспекторы, штрафуют…

- В прошлую зиму сетку поставил, - рассказывает Широгоров. - (А ведь зимой сетку поставить – это особое искусство, не говоря уже о том, что голыми руками в ледяную воду и т. д. – Д. Е.) - Подъехали трое – показывай улов. «Вон – говорю, - три окунька». «Да, не лишка». «Я говорю – рыбы в озере не стало. Все озеро сетками заставлено – кому-то можно, кому-то нельзя…» Кивают и штраф выписывают…

- Какой же выход? – уже я спрашиваю.

- А лицензии! Были же лицензии – и большинство рыбаков их покупало. И деньги в доход государства шли, и люди спокойно рыбу ловили. Почему лицензии отменили?

Не пора ли вернуться к этой практике, к лицензированию рыболовства? Я обращаюсь уже к тем, от кого зависит принятие такого решения. Люди (не только Широгоров, я слышал об этом и от других местных рыбаков), никакие не браконьеры, а те, кто всю жизнь живут у озера – ловили и будут ловить рыбу, они готовы заплатить за лицензию на рыболовство (потом уже можно регулировать размер ячеи сети и т.д.) – услышьте их! Или (такие предположения я тоже от многих слышал) – кому-то выгодно делать людей браконьерами – штрафы, конфискованные сети, конфискованная рыба?.. Кому это выгодно?

Это (пользование рыбными запасами Кубенского и других озер и надзор за пользованием), конечно, тема отдельного и долгого разговора (и я, наверное, займусь этой темой).

- Бог для всех озеро создал. И пока Его помнили – всем рыбы хватало… - сказал Широгоров.

Нам бы всем это помнить, не забывать.

Кстати – случайность это или нет, но факт – в тот период, когда действовали лицензии на лов рыбы, в Кубенском озере вновь появилась нельма. Потом не стало лицензий. Нельмы тоже не видно.

Пробили, висящие на стене часы-ходики… Александр Николаевич взял в руки гармошку – заиграл сперва плясовую мелодию. Потом грустную песню из старого советского фильма (песня, кажется, народная), заиграл, запел… Душа пела у человека:

Далеко, далеко, далеко журавли улетели
Сквозь снега, сквозь поля, на дороги, где нету метели.
А лететь журавлям, а лететь журавлям нет уж мочи,
И присели они на полянку в лесу среди ночи.

А наутро опять все на юг улетают далекий,
Только в поле бродить он остался совсем одинокий,
Он кричал журавлям: "Помогите, любимые братцы,
Нету сил у меня, не могу я до цели добраться".

И вернулись они, подобрали любимого брата,
Словно зная о том, что законы о дружбе все святы.
Поднималася ввысь журавлиная стая большая,
Они брата того уносили, на юг улетая.

Так и в жизни порой отстаём мы от стаи крылатой,
Хоть и знаем о том, что законы о дружбе все святы,
Но порою судьба начинает шутить и смеяться,
И друзья отойдут, и никто не поможет подняться…

Александр Николаевич проводил меня до крайнего дома. А дальше я один по снеговой дороге шагал. Солнце уже поднялось в зенит. Снег искрился, искрился морозный чистый воздух, который хватал я грудью…

Шел, оставляя за спиной деревню Макарово и ее последнего жителя…

Вместо послесловия

 


Комментариев:

Вернуться на главную