В воскресение исполнилось 17 лет с момента принятия ныне действующей Конституции РФ. Несмотря на то, что эта дата больше не является «красным днем календаря», общественная дискуссия о значении этого события не утихает до сих пор.

Как известно, российские власти постоянно говорят о необходимости неукоснительного следования букве и духу Основного закона страны как базовом условии существования Российской Федерации в режиме правового государства. В то же время саму процедуру и общеполитический контекст, сопровождавший принятие этого документа, вряд ли можно считать безупречными: они до сих пор являются предметом острых общественных дискуссий.

В первую очередь следует отметить, что главной целью разработки и принятия «ельцинской редакции» Конституции была легитимация нового президентского статуса, который был существенно повышен по итогам противостояния с законодательной ветвью власти в лице Верховного Совета РФ осенью 1993 года. При этом здравый смысл подсказывает, что в условиях общей конституционно-правовой анархии, когда вместо силы закона на авансцену политической жизни вышла власть силы (апофеозом чего стал расстрел из танков здания Верховного Совета), трудно ожидать кристальной чистоты и прозрачности в процессе принятия общественно значимых установлений.

Впрочем, эти общие соображения, которые подсказывает банальная логика, имеют и более существенное фактическое подтверждение. В частности, можно напомнить, что Указ президента РФ от 15 октября 1993 года № 1633 «О проведении всенародного голосования по проекту Конституции Российской Федерации» противоречил существовавшему в то время законодательному порядку внесения конституционных изменений (а именно Закону РСФСР от 16 октября 1990 года № 241–1 «О референдуме РСФСР»). Дело в том, что норма от 1990 года предполагает, что решение о проведении референдума может быть принято либо Съездом народных депутатов РСФСР, либо Верховным Советом РСФСР по их собственной инициативе, а также по требованию не менее чем 1 млн граждан РСФСР, имеющих право на участие в референдуме, или не менее одной трети от общего числа народных депутатов РСФСР. Очевидно, что в 1993 году ни первого, ни второго, ни третьего условия выполнено не было.

Еще одно существенное замечание касается несоблюдения положения упоминавшегося Закона «О референдуме РСФСР», согласно которому при проведении референдума по вопросам принятия, изменения и дополнения Конституции РСФСР решения считаются принятыми, если за них проголосовало более половины граждан РСФСР, внесенных в списки для участия в референдуме. В то же время известно, что во всенародном голосовании, которое состоялось 12 декабря 1993 года и было совмещено с первыми думскими выборами и выборами в Совет Федерации, приняли участие лишь 58 187 775 зарегистрированных избирателей (54,8%). При этом хотя большинство из пришедших к избирательным урнам высказались за принятие новой Конституции, тем не менее, количество проголосовавших «за» составило гораздо менее половины всех зарегистрированных избирателей (и это не говоря о процедуре подсчета голосов). Хотя замечания по поводу искажений в отчетах о проценте участия в голосовании поступили через несколько месяцев после референдума, они так и не были ни подтверждены, ни опровергнуты.

Геннадий Бурбулис, известный деятель из команды либерал-реформаторов, который в 1992 году занимал должность руководителя группы советников президента Российской Федерации, высказался тогда по этому поводу предельно откровенно и даже цинично: «Конституция, принятая 12 декабря, пусть через ухо, пусть через задницу принятая, – она есть и она является той правовой основой, которая необходима для продвижения вперед» («Русская мысль». 1994. 2–8 июня. С. 9). Как говорится, без комментариев…

Что касается содержательной части, то принятая Конституция также вызывает немало справедливых нареканий. В первую очередь обращает на себя внимание, что отличительной особенностью ельцинской конституции является ее преимущественно декларативный характер. В этом отношении она не только конкурирует, но даже выигрывает «за явным преимуществом» у своих советских предшественниц. Можно сказать, что Основной закон в редакции 1993 года фиксируют скорее предельно общие принципы и цели (списанные под копирку с аналогичного законодательства стран «цивилизованного Запада» и почти не считающиеся с тысячелетней традицией и укладом Русской цивилизации), чем существующую реальность.

Также бросается в глаза характерное для начала 1990-х годов расшаркивание российских властей перед своими западными «друзьями и партнерами». Очевидно, что ельцинский политический режим после разгона законно избранного парламента особенно нуждался в международной легитимации своих конституционных инициатив. Видимо, этим обстоятельством в значительной мере объясняется решение включить в Основной закон положение, устанавливающее приоритет норм международного права перед внутригосударственным правом (если нормы российского законодательства противоречат установлениям международно-правового характера, то должны применяться нормы международного права). Притом, что конституции большинства государств, считающих себя независимыми субъектами мировой политики, предполагают приоритет отечественного законодательства перед нормами международного права.

Многие критики принятой наспех Конституции 1993 года также указывают на то, что статья 13, постулирующая, что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной», как минимум противоречит самой природе государства, которое по определению не может существовать без идеологии. Также как нормальная жизнедеятельность отдельного человека немыслима вне рамок рационального целеполагания и мысленного выстраивания образа желаемого будущего, а также определения эффективных средств его достижения – с учетом имеющихся в наличии средств и ресурсов, а также внешнего окружения.

Еще одним существенным «родовым пороком» действующей Конституции является отсутствие какого-либо упоминания о роли в формировании российского государства русского народа – ни в качестве государствообразующего, ни даже как составной части РФ. Кстати говоря, это обстоятельство подчеркивает генетическую связь с большевистскими конституциями, в которых игнорировалось, а зачастую просто беспардонно вымарывалось всякое упоминание о роли русского народа в строительстве «многонационального дома» на «одной шестой части суши». Разница состоит лишь в том, что если отцы-основатели советского государства прикрывали этот исторический подлог соображениями пролетарского интернационализма и планами построения в будущем «всемирного государства рабочих и крестьян», то «младореформаторы» 1990-х годов, вскормленные на западных грантах, уже явно думали о победе в глобальном масштабе сил «либерально-олигархического интернационала».

Естественно, что русские, которые в своей истории всегда стремились к достижению истинной «симфонии народов», и в том, и в другом случае представлялись как главный камень преткновения на пути амбициозных планов космополитически настроенных элит. Показательно, что, в отличие от многих других народов, которые по Конституции имеют свои территориальные образования с законодательством, учитывающим их национальные интересы, русский народ в этом отношении является исключением со знаком минус.

Своим отношением к процедуре принятия и содержанию Конституции 1993 года поделился известный философ, публицист и общественный деятель Сергей Кара-Мурза:

– Эта Конституция принималась в момент острого противостояния, когда законность определялась не обычным, а «революционным правом», или даже правом силы. В то же время сейчас лучше вообще не поднимать вопрос о законности принятия этого основополагающего документа, поскольку это может обернуться большой сварой. Ясно, что в тот момент партия Ельцина одержала победу, а общество ее приняло и не стало пытаться оспаривать. Можно сказать, не нашло в себе силы ее оспаривать. Баланс сил в то время был таков, что ее приняли как данность. Тем не менее, очевидно, что ельцинская команда, по сути, навязала обществу свой вариант.

А что другое еще можно сказать, если она расстреляла Верховный Совет? Собственно говоря, Конституция и закрепила этот расклад сил. Можно сказать, что это – «конституция переходного периода» или «конституция краткосрочного перемирия». В этом смысле ее принятие было и позитивным фактором, притом, что с точки зрения целей долгосрочного развития в ней есть много пробелов. Но на время она все-таки дала нам возможность утрясти ситуацию.

Впрочем, недостатки Конституции менее заметны в российских условиях, когда реальная жизнь во многом идет, «обтекая» Конституцию. По классической формулировке, что суровость (нецелесообразность, вредность и т. д.) законов у нас часто компенсируется необязательностью их исполнения. Даже если взять два путинских срока, они внесли существенные изменения в нашу жизнь. И правильно сделали, что это не стали оформлять изменениями в Конституции. Последнее может только привести к конфликту.

Проблема в том, что мы не видим проекта развития страны, потому что Конституция не задает желаемого образа будущего, что, вообще-то говоря, должен делать Основной закон. Конституция должна определять базовые ценности – что мы считаем добром, а что злом, и как мы будем строить государство и общество, понемногу приближаясь к идеалу. Данная Конституция принципиально уходит от этих вопросов.

Справка. Когда в 1995 году началась работа Конституционного суда в новом составе, его председателю был задан вопрос: «Может ли КС вернуться к рассмотрению знаменитого указа президента РФ № 1400 о разгоне прежнего парламента, изданного в октябре 1993 года и признанного тогда неконституционным?». На что председатель нового КС ответил: «Нет, не может. Мы решаем вопросы соответствия федеральных законов, указов президента и постановлений правительства только новой, ныне действующей конституции. И вообще КС должен больше думать о настоящем и будущем, а не решать исторические проблемы».

http://news.km.ru/konstitucziya_1993_goda_ne_zadae