* * *
Не село, а поселение.
Не народ, а население.
И зовут нас, ну не грустно ли? —
Россияне, не русские.
Деревеньки все повымерли.
Помню каждую по имени.
И от колоса до колоса
Не слыхать на поле голоса.
Там весёлые, с иголочки,
Самосевом сосны-ёлочки.
Эх, гармошка красномехая!
Раньше шло-брело да ехало.
Но опять на те же грабли мы —
И раздеты и ограблены.
И под вздохи наши тяжкие,
Самогонка льётся с бражкою
И уходит население
В небеса на поселение…

СИНАЙСКИЙ ВОРОБЕЙ
Пожалуй, он нигде не оплошает,
До слез родной проныра – хоть убей! –
Смотрю, как сладко финики вкушает
На финиковой пальме воробей.
Наверняка по-русски разумея,
Чирикая, он сел на пляжный тент. –
Да ты не из России ли, земеля?
Или с двойным гражданством, диссидент?
Спасибо, ты мне Родину напомнил!
Пускай она от сюда не видна
Хочу я, чтоб и ты душою понял:
У нас от Бога Родина одна.
Здесь нет зимы.
Да так твои собратья –
Их греет и в мороз родимый дым!
Могу тебя на Родину забрать я –
Давай-ка завтра вместе полетим!

РЯБИНОВЫЙ СВЕТ
Красной рябиновой веткой –
Свет в материнском окне.
Спросит с участьем соседка,
Вижу ли маму во сне.

И убеждённо толмачит,
Истовой веры полна:
«Не обижается, значит,
Если не снится она».

Нет утешенья на свете!
Всё на земле – трын-трава.
Что мне пустые приметы,
Странные эти слова!

В сердце былое теснится –
В росах, в сиянье, в дыму.
Мама мне больше не снится –
Но почему, почему?..

Сколько ты в жизни стерпела,
Сколько снесла от людей!
Только терпеть и умела
В горькой недоле своей.

Всё я теперь понимаю.
Глажу холодный песок.
Ты бы обиделась, мама,
Там на меня хоть разок.

ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ
Застольная гармошка
Разбудит вдовьи сны:
«По муромской дорожке
Стояли три сосны…»

Душе тоски-печали
Не надо занимать.
И, головой качая,
Поёт,
    как плачет,
           мать.

И, раздвигая стены
Во все концы-края,
За песенной изменой
Встаёт беда своя.

Не обручался милый
С красавицей другой,
А с братскою могилой
За Волгою-рекой.

В лишеньях да нехватках –
Хоть в омут головой.
Жила всю жизнь несладко
Солдаткою-вдовой.

До краешка могилы
Одна,
      одна,
              одна.
И не узнает милый,
Что «клятве ты верна…»

И вот опять гармошка
Разбередила сны:
«По муромской дорожке
Стояли три сосны…»

ДЕРЕВНЕ
В России царствует разруха,
И, к ней привычная давно,
Как Богородица, старуха
Глядит в забытое окно.

В старинных стенах прокопчённых,
Уже давным-давно одна,
Она детей своих учёных
Перебирает имена.

Ты встретишь взглядом
Лик иконный
И оправдаешься с тоской:
Не прирастает старый корень
На почве новой, городской.

Но ты приехал, не затем ли,
Чтобы понять, как дальше жить?
Хмель
Так обвил
Телеантенну,
Как будто хочет задушить!

ФРОНТОВИК
И соседи давно уж не рады –
Снова сдвинулся Ванька, дурит:
Он костёр разжигает в ограде
И кричит: «Севастополь горит!»

Урезонивать Ваньку без толку,
В этот час его лучше не тронь.
В белый свет он палит из двустволки
И орёт: «Батарея, огонь!»

Он крушит, что попало, неистов,
По команде: «В атаку! Вперёд!»
Разобьёт подчистую фашистов,
Севастополь России вернёт...

Успокоится,
Баньку истопит.
Но, друзей вспоминая, твердит:
«Севастополь родной, Севастополь…
Слышишь, друг,
Севастополь горит!»

А ТЫ НЕ ВЕРЬ…
А ты не верь, что стал народ покорным!
Пусть вражьи орды рыскают везде.
Найди опору — родовые корни
И утвердись в родительском гнезде.
Ходи-броди по дедовским опушкам,
Умой в ручье прозревшее чело.
И чтение — Евангелие да Пушкин –
Душе не надо больше ничего.
И как бы нас за горло не держали –
Найдём свои начала и концы
И всё-таки вернём свою державу,
Как в грозный час спасли её отцы.
Вся школа на линейку встала.
Мгновенно смолк привычный гам.
Навзрыд директор: «Умер Сталин…»
Нас распустили по домам.
Не помню, как я шёл из школы,
Отстав от сверстников своих,
Хоть заводила был и шкода,
Но дома скуксился, притих.
Срядилась мать чуть свет за сеном.
В избе, огромной и пустой,
Казалось мне, я брошен всеми
С такой вселенскою бедой.
На русской печке у кожуха,
Где был мой терем-теремок,
Я плакал горестно и глухо
И горя выплакать не мог.
Как жить, как жить теперь мы станем? –
Душою детской не понять.
Не верил я, что умер Сталин.
А вдруг враги придут опять?
Летят-свистят года-кометы,
Прозренье позднее даря.
Не стыдно мне за слёзы эти —
Ведь плакал, видно, я не зря.

САМОИНДЕНТИФИКАЦИЯ
Вятским рос ты или пермским,
Брянским иль сибиряком –
При мышлении имперском
Остаёшься русаком.

Но в славянском океане
Потерялся русский след:
Есть в России россияне.
Россияне.
Русских нет.

Слово «русский» под запретом.
Не с кем душу отвести!
Русский я.
Я буду – третьим.
Где двоих ещё найти?

* * *
И снова Родина светла
На переломе невеликом.
Уже малина отошла,
Уже поспела ежевика.

Ещё не выкошена рожь,
Но вдруг душа прослышит
Осень
В неясном шуме сникших сплошь
Тяжёлых, впрозолоть колосьев.

Ещё чиста за речкой даль
И журавли не откричали.
Ещё покамест не печаль,
А лишь предчувствие печали.

ГАРМОНЬ
      Юрию Ивановичу Белову
Я ремень на ней поправлю
И не выроню из рук.
«Все пропью,
гармонь оставлю!» -
Запевай, мой старый друг.
Мы грустить с тобой не станем.
Раскатись, как раньше гром:
«мы гармонь свою растянем,
А чужую разорвем!»
На сто верст,
Лады, звените!
Отзывайся
басу бас.
Делал мастер знаменитый
Ту гармошку на заказ.
Эх, гармонь, - душа гулянки,
Самородная краса, - 
Басовиты медны планки,
С приговором голоса!
Ты запела, что есть силы
В эту ночь, что так темна, -
Может быть, на всю Россию
Разъединая-одна!
Так ударь еще напевней,
Выбей слезы из груди.
Опустевшую деревню
Разбуди-разбереди.
Это что такое, братцы, -
Редко где огонь горит,
«Не с кем стало и подраться», -
Друг мне в шутку говорит.
И тоскует, и томится,
На живой стремясь огонь – 
Вымирающая птица – 
Знаменитая гармонь!

***
        Владимиру Крупину
Не в те ль времена Святослава 
В моем древнерусском краю 
Я вижу,
Как мальчик кудрявый 
Бежит босиком по жнивью.
Бескрайней подхваченный волей,
Держа в узелочке обед, 
Бежит он по желтому полю,
Которому тысячи лет.
Известно уже мальчугану
Зловещее слово — война.
Отец его —
В битве с врагами,
Мать — в поле
с темна до темна.
Той давней,
Но памятной яви
Я, видно, забыть не смогу.
Не я ли тот мальчик,
Не я ли
В страду к своей маме бегу?
Не я ли тем августом ясным, 
Хоть ростом всего с полснопа,
Стараюсь завязывать свясла
И ставить снопы на попа.
Не я ли,
У дня на изломе,
Колосья зажав в кулаке,
Уснул в золотистом суслоне, 
Как в сказочном том теремке.

И мать,
Моя матерь-Россия – 
Солдатка, 
       горюха, 
               вдова – 
Над будущим пахарем-сыном
Склонилась в слезах у жнитва.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
Не о том ли всю ночь,
Безутешен,
Бьётся ветер
И плачет навзрыд,
Что Есенин убит и повешен.
И повешенным в землю зарыт.

Сатанинские тёмные силы,
Превращая в пустыню страну,
Знали:
В лучшем поэте России
Убивают Россию саму!

Стал для русского
В счастье и в горе
Всех дороже
Мятежный певец.
До сих пор
У России на горле
От петли
Не проходит
Рубец!

***
Куда тебя не заносило!
Но вновь домой тебя несла
Центростремительная сила
Полузабытого села.
И вёл тебя с путей окольных
Под сень родных надёжных мест
На свет высокой колокольни
Надетый здесь нательный крест.
Любовь ли первая манила,
Что и поныне дорога?
И материнская могила,
И те заветные луга,
И корабельный бор, и поле,
Где ходуном ходила рожь?
Неужто снова в Чистополье
Ты старой улицей идёшь?
Идёшь ты весел, да не очень —
Печаль верёвочкой завей!
Давно забиты тёсом очи
Избы родительской твоей.
Но ты взгляни: на том же месте
Скажи теперь, что чуда нет!
Изба сияет, как невеста,
В очах живой зажёгся свет!
За это явленное чудо —
Смотрю в слезах из-под руки —
Спасибо вам, родные люди,
Земной поклон вам, земляки!
В избе вовсю кипит застолье,
Народ справляет торжество —
Не Богородской ли престолье,
Иванов день иль Рождество?
Мне всё равно — признаюсь честно!
Ведь полыхнул в душе огонь.
Народ давно созрел для песни.
Ну, где ты, матушка-гармонь?
Гармонь в душе былое будит,
И снова вера ожила.
Россия есть — Россия будет,
Вовеки будет, как была.