Фёдор Николаевич Григорьев

Фёдор Николаевич Григорьев родился в 1962 г. Окончил Воронежский медицинский институт. Работает врачом.  Член СП России, поэт, лауреат премии «Имперская культура» им. Э.Володина в номинации «Поэзия» за сборник стихотворений «Все сто дорог» (2010 г.) Председатель Оргкомитета Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба». Живёт в г.Борисоглебске Воронежской области.

ГЛАВНЫЙ  ПИСАТЕЛЬ  БОРИСОГЛЕБСКА

Живёт в провинциальном Борисоглебске поэт. Главный писатель в городе. Потому что – один. Один и тащит на себе задуманный им и пять лет уже как воплощённый в жизнь фестиваль русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба». Всероссийский, кстати.

Посещали фестиваль и столичные гости, писатели известные, да как-то то ли забывали быстро, то ли вообще недосуг, но широкого освещения ни сам фестиваль, ни подвижнический труд Фёдора Григорьева – так зовут единственного борисоглебского писателя – до сих пор не получили. Воронеж, глубинка, самый дальний уголок… Только Александр Бобров, добрая душа, тепло отозвался о самом первом фестивале, побывав в Борисоглебске, да «Подъём» – родной, воронежский, иногда публикует стихи самого Фёдора и местных авторов.

А Фёдор Николаевич не обижается, как-то даже скромничает, хотя за одну из своих книг и получил некогда премию «Имперская культура». Ну, человек такой. По профессии врач-нарколог, по рождению поэт. Очень хороший, настоящий поэт. Да и не один он теперь – городская администрация и даже областная культура, и епархия осознали значимость православного фестиваля, подключились, поддерживают.

А стихи Фёдора Григорьева судите сами.

Андрей ФРОЛОВ, член Союза писателей России

***
В этой буче мой голос не лишний,
Мне крутить да вертеть не с руки:
Знаю точно, а не понаслышке -
Есть ещё на Руси мужики!

Бросит пить. По природе умелый -
Засучит на заре рукава.
Обмозгует серьёзное дело
Золотая его голова.

Сам не "ам", но детишки - по моде.
Чует правду, как звери тропу.
Верит свято, а в церковь не ходит
Оттого, что не верит попу.

Тяжела, необхватиста ноша.
Он у смерти одной не в долгу.
Помогай тебе Бог, мой хороший,
Ну а я, чем смогу - помогу...

***
Гаснет кайма золотая
Запада...  За ночь пурга
Снова следы залатает
Там, где ступала нога

Солнца. Припушит на диво
Яблони, крыши, скамью,
Тропку витую к обрыву
И на реке полынью…

Ах, если б давние чувства
С дырами в цельном сукне
Прочно, легко и искусно,
Сердцем латались во сне!

***
Какими словами мне выразить то, что знакомо
Мальчишке, идущему в жизнь по размытому следу:
Встречая рассвет на ступенях родимого дома,
Не чувствуя, - зная, что завтра отсюда уеду.

Районный автобус, пыля, заскрипит тормозами,
И, с модной клеёнчатой сумкой и хрустким пакетом,
Ещё раз украдкою встретившись с мамой глазами,
Устроюсь в проходе, коль не было с местом билета.

Сгоревшая церковь, и клуб с провалившейся кровлей,
Старушечьи руки и спящий, как ангел, младенец
Останутся там, за рекой, и в пугающей нови
Желанье вернуться мелькнёт, но души не заденет…

КАРАСЬ
Пятого сентября
Сыростью от реки.
С неба на карася
Сыплются червяки.

Цапля, зрачком кося,
Циркулем щеря рот,
Целится в карася –
Аист наоборот.

Серых плащовок ряд
Берегом на постой:
Верное говорят,
Что карась золотой!

Пятого сентября
Я, наточив крючок,
С ними на карася
Выйду, смоля «бычок».

Выкурю пачку всю,
Но не прослаблю струн:
Близится карасю
Сковороды чугун!

Кто я ему? Родня?
Враг? Почитатель? Власть?
Молится за меня
Мой золотой карась…

***
Кобыла забыта, и дровни,
И конюх, блажной инвалид.
На месте церквушки часовня
Заветное слово хранит.

Короткой холодной весною
В ночном разговоре берёз
Нет-нет да услышишь родное,
На выдохе: -  «Гос-с-споди, прос-с-с…»

***
Лягу на лёд реки:
Словно в другой стране -
Вмёрзшие пузырьки,
Отсветы в глубине.

Кончиком языка
Трону кусочек льда.
Колет и жжёт слегка
Спёкшаяся вода.

Время ушло вперёд,
Верно, часы спешат:
Тихой речушки лёд
Чист, как её душа…

***
На заречных лугах
Распустились цветы,
Будто снова снега
Раскатали холсты.

Утром стадо коров,
Чуть поболее ста,
Привело оводов
В заливные места.

Протащилась орда
Под кнуты пастухов,
Чтоб в больших городах
Пил народ молоко.

Молодая листва
Превратилась в навоз,
Уронила трава
Слёзы зоревых рос…

Но душа не болит,
Заросла, зажила:
Вновь цветы опылит
Луговая пчела!

***
Отшуршала листва, загустела вода,
И не терпит рука жженья первого льда.

Над телами морёных дубовых стволов
Я на лодке скольжу по владеньям бобров.

Там, где груды осин на другом берегу
Непролазной стеной их покой берегут, -

Понастроили звери к холодной зиме
Добровольных плотин, не в пример Колыме.

Где-то рядом по хатам подземным сидят,
Кормят горькими ветками малых бобрят:

Вас и ваших детей в книгу Жизни внесли,
А крестьянское племя на смерть обрекли...

И плыву я один меж пустых берегов,
Мимо вымерших сёл и творений бобров,

И всё чудится, что в ледяной глубине
Бог, живущий в реке, улыбается мне…

ПОСЛЕДНИЙ СОЛДАТ
                   "Его зарыли в шар земной,
                     А был он лишь солдат..."
                                       С. Орлов
 
Избыв бомбёжки и пальбу,
В избе, в углу переднем,
Лежит солдат в простом гробу,
Известный и... последний.

Судьба давала имена:
Федот, Козьма, Ероха...
На кухне слёзы льёт страна
И в трауре эпоха.

А в головах - как перст, один,
Сошедший в мир с медали,
В лицо покойного глядит
Отец. Верховный. Сталин.

«Вставай, солдат! Солдат, в ружьё!
Последних - не хоронят:
Мы имя высвятим твоё
В небесном Пантеоне!»

Открыл глаза и встал солдат -
Егор, Иван, Митроха…
И с ним плечо в плечо стоят
Судьба. Страна. Эпоха.

СТАРУХА
Бормочет глухо,
Да крестит рот.
Как жизнь, старуха,
Кто дома ждёт?
В секунду твёрдо
Замрёт клюка,
И голос гордо
Из-под платка:
«Бог дал, в порядке:
Сестра  в Туве,
Дочь на Камчатке,
Cынок в Москве.
А мне и надо,
Чтоб хлеб у них
Был бел да сладок,
Как у других".

Пошла до хаты.
Там со стены
Глядят солдаты
Большой войны.
Там за трельяжем,
Где паутень,
Стопа бумажек -
На чёрный день…

***
Судьба моя - на сельском кладбище,
Среди знакомых  стариков,
Лежать в гробу  ногами к пастбищу,
Бездонному от васильков.

Здесь нет в помине склепов каменных,
Не беспокоит Вечный жид,
Не давит грудь тяжёлый памятник,
Вольготно, знай себе, лежи.

Те, кто чужбиной были ссучены,
Кого она же прибрала,
На городских погостах скучены,
А здесь их волюшка ждала.

Бежать в москвы не возбраняется,
Но жизни суть - в её золе:
Крестьянским прахом удобряется
Земля в оставленном селе.

В былой войне солдат на бруствере
Давился кровью: "Мама, жди…"
А ныне мать сама напутствует:
Дитя, спасайся, уходи…

***
Там, под ивами, у моста,
Был когда-то рыбацкий плёс.
Нынче грудь у реки пуста,
Ей всплакнуть бы,  да нету слёз.

Лодка днищем скребёт по дну,
Чаще – волоком, свет не мил.
Я её, как свою вину,
Дотащу на остатке сил.

Вновь откроется глубина,
И манящей  мечтой пьяня,
Просто лодочка, не вина,
Увлечёт в океан  меня...

***
Уходит вода, но за ней не уходит Россия,
И даже в золе за зерном прорастает зерно.
Проси невозможного, мама, но только прости нам
Безбожные годы,  - так было, видать, суждено.

Мы помним века до мгновенья по собственным стонам,
По вбитым в голодные  рёбра фамильным перстням.
Так помнит ковыль поимённо душителей Дона,
Так помнит пшеница Голгофу тамбовских крестьян.

Нас новое время сечёт по хребтам батогами, -
Очнись от бездонного сна, господин и слуга:
Нам нужен не мост, чтоб на Пасху дружить берегами,
А братские руки, чтоб крепче стянуть берега…

***
Я не был в сучанской ссылке, я – никакой страдалец,
И это, наверно, скверно, за это прощенья нет…
Я вырос в русской глубинке, где двадцать первый палец
Считается самым первым, здесь каждый второй – поэт.

Мой дед – урождённый ссыльный, батя – ссыльный по деду.
Бунтарская кровь породы – та самая соль Земли.
Я с теми, кто из России за` семь морей не едут,
В её огне – мои броды,  в степях – мои корабли!

Хотите убить поэта? Дайте поэту орден,
Присвойте поэту званье (помажьте зелёнкой лоб...)
Я верю тому поэту,  кто со свечой и торбой
В Россию идёт в изгнанье, не залюбили чтоб...

ЯБЛОКО
Упало последнее яблоко            
В саду, в аккурат на Покров,
И, сказочно сделавшись зябликом,
Порхнуло в проход меж дворов.

Летело по праздничной улице
В обличье огня-петуха
Такого, что с чванною курицей
Едва не случилось греха.

Усевшись на рыжего клоуна,
Пришпорив его, как коня,
За стынущим Солнцем взволнованно
Помчалось, уздечкой звеня!

А  яблони листья озяблые
Привычно (за столько-то лет!)
Сухими ладошками яблоку
Всё машут и машут вослед…

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную