МЫ - ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ
( Другу детства - Вячеславу Карабанову)

Счастливые, что уцелели,-
не каждый Богом бережён,-
они плясали, пили, пели
и жарко обнимали жён.

С Победой - беды не забыли.
И на работу шли, как в бой.
И то, чего недолюбили,
хотели сразу взять - с лихвой!

В бараках потолки потели,-
святой любви пришла пора.
И койки старые скрипели
в поселке нашем до утра.

И впредь надеждами питались.
А мы - хоть день и ночь зови! -
лишь к сроку с криками рождались,
как есть зачатые в любви.

Ветра холодные трубили,
из труб струился чахлый дым.
Но нас родители любили
и мы платили тем же им.

В несытой жизни не тужили:
казалось - нас счастливей нет!
Да и в нахлебниках не жили,
шли на работу с малых лет.

Купонов на лету не стригли,
стремясь взойти на пьедестал.
Не все больших высот достигли,
но каждый - Человеком стал.

СОЛДАТКИ
(Нашим матерям к 40-летию Победы)

Пили бабы самогонку.
Дёшево - да зло!
А вдогонку пели звонко,
чтобы за село
улетала песня эта -
словно горький дым!..
Ни ответа, ни привета -
за селом седым
не звенит давно трёхрядка,-
гармониста нет.
Без него поют солдатки
сорок долгих лет.

Сорок тяжких лет - не в жилу! -
ноченьки да дни.
Так живут, как жизнь сложила:
до сих пор одни.
И гармонь осиротело
смотрит из угла.
А ведь как сыграть хотела -
рук родных ждала.

Верь - не верь, её товарищ
на войне убит.
Перламутр чутких клавиш
тишину хранит.
Коли надо, стала б прежней -
только пальцем тронь!
Гармонист один заезжий
пробовал гармонь.

Но рукам его несмелым -
впору зарыдать!-
всё, что знала и умела,
не смогла отдать.
Память - проседью на прядках,
влагою - из глаз!
Самогонку пьют солдатки
в сорок первый раз.

НАШИМ ВЕТЕРАНАМ

На глазах уходит поколенье
наших самых славных стариков.
Живших - как по Божьему веленью,
так и по веленью дураков.

Сколько доброты в себе носило,
сколько чистой веры и ума!
Сколько всепрощения и силы!..
Не пугал ни труд их, ни сума.

Пытаны войной, тюрьмой и вошью,
жизнь пройдя до смертного креста,
не братались ни с врагом, ни с ложью,-
непростой была их высота.

Не было таких и впредь не будет,-
беспросветны дали впереди.
Если скажет кто, не верьте, люди:
мол, таких в России - пруд пруди.
Жизнь прожить и умереть красиво,
это вам - не поле перейти.
Уходя, мечтают, что Россия
все-таки найдет себя в пути.

Мы-то, мол, пожили и - довольно.
Слава тебе, Господи!.. Прости!..
А вот за детей и внуков больно:
что их ждёт по жизни впереди?

На глазах уходит поколенье,
так и не дожив до светлых дней.
Вроде бы уходит со смиреньем,
Но с укором к Родине своей.

ГОДЫ НАУЧИЛИ

Я дом построил.
Кошку в дом впустил.
Деревьев посадил - не помню счёта.
И сыновей по совести растил:
построже - на грядущее с учётом.

Всё это так.А раньше - молодым ! -
я, как синяк, был в бедах и ошибках.
Всё, что давалось, обращал я в дым,
жалея о былом не очень шибко.

Друзей по жизни, вроде бы, имел.
Но не сберёг, гуляя ветром в поле.
Быть может, потому, что не умел
я понимать их и горести, и боли.

И женщин, вроде, я боготворил.
Но, их любовь изведав очень рано,
с годами избежал самообмана
и - лишь одну себе я подарил.

Я был неправ. И - уходил в запой.
А во хмелю терял свою дорогу.
Господь дал силы справиться с собой.
И я умнел, трезвея понемногу!

Прошли года.
И мне не стыдно жить,-
я чёрный цвет не называю белым.
И, может, потому и бросил пить,
что зла другим по умыслу не делал.

КАРТИНКИ ДЕТСТВА

1. Отцовские медали

С фронта батя мой вернулся -
не был я ещё рождён.
Всю войну в окопах гнулся,
ранен был и награжден.
Говорят, был зол и колок.
Знали даже - отчего.
И сидевший в нем осколок
доконал-таки его.

Ничего не помню толком.
Память детства, как зола.
Помню только, как трёхтонка
гроб с батяней повезла.
Не несли за ним награды,-
не водилось раньше так.
Толковали без бравады:
- Важно, что повержен враг.
Я шинель батяни трогал,
мерил плечи в ширину,
а потом бежал к порогу -
за рекой играть в войну.
Палку выстругал под шпагу,
автомат из реек сбил
и медалью "За отвагу"
сам себя я наградил.
Дверь открывши, из овина
фрицев выкурил с трудом.
И - "За взятие Берлина"
наградил себя потом.
Мы высот своих не сдали!
Немцы - все побеждены!
И отцовские медали
были нам тогда нужны.
Но в разрушенном бараке
я за друга в драку встрял.
И в пылу той самой драки
все медали растерял.
Что там в возрасте ребячьем,
коли горе - не беда?
И своим негромким плачем
я утешился тогда.

Но - другие дни настали:
память мстит издалека
за отцовские медали,
что я спёр из сундука.
Чем за дедовы заслуги
отчитаюсь завтра я,
если вдруг, взрослея, внуки
тихо спросят у меня?..

2. Подпасок
( Памяти моей бабушки Агафьи).

Там - за рекой рождается заря.
А если повнимательней вглядеться,
над заводью сияньем янтаря
встает моё мальчишеское детство.

Там - обжигая языки росой,
бредут коровы в пойменные травы.
И чтоб не дать хлеба им на потраву,
я, чуть поодаль, шествую босой.

В кармане шмат ржаного пирога.
Пастуший кнут, змеясь, кусает пятки.
Не выспался.Удрать бы без оглядки
на сеновал, да - бабушка строга!
Ей поворчать - что хлебом накормить!
И правда, было главною заботой
за стол тесовый неслухов садить:
пока не съешь, не пустит за ворота.

А поворчать любила - не уймешь.
Неужто я вот так когда-то буду,
Бог весть зачем, ворчать на молодёжь,
на боль в костях, на дождик, на простуду?..

РОССИЯ УХОДЯЩАЯ

В родной деревне поостыли печи,-
который год без отчего огня.
В божницах
не горят престольно свечи.
Далече поразъехалась родня.

Густеет грусть
среди заросших пашен
и хищного круженья воронья.
И день грядущий безнадёжно страшен
в сплошных посулах пошлого вранья.

Оторопело мы болеем Русью -
праправнуки Иванов-дураков.
Ущербно стонут воды
в старых руслах,
лишаясь первородных родников.

Лишь церковь в стройлесах,
как в паутине,
запуталась - крылами не взмахнуть.
И - хочет возродиться, как в помине,
пытаясь к вере наш народ вернуть.

И я - когда-то деревенский в доску,
а ныне - безотчётно городской,
гляжу на худощавую берёзку
с необъяснимой разуму тоской.

ТРЕВОГА

Искалеченная Русь -
злобой, войнами, дурманом
и предательским обманом -
потерять тебя боюсь.

То ли - дурь, а то ли - хмель!
Как ненужную поклажу,
"думцы" сдали на продажу
благодать твоих земель.

Где ж души российской твердь -
та, что нам давала силу,
та, что недругов бесила?..
Нет её теперь и - впредь!

Можно долго верещать.
Но - случись война с врагами,
без опоры под ногами,
как мне дом свой защищать?..

ЗЕМЛИЦА НАША!..

1.

Матушка-Русь, от наветов очнись.
Жить начинай - не невестуй!
Пахарю вновь до земли поклонись
и скотовода попестуй.

Сделай их труд выше всяких трудов,
пастбища славя и поле.
Каждый трудиться до пота готов:
землю верни им и волю.

Дай им пожить, даже - ради рубля,
как это надо давно бы.
Не продавай толстосумам поля!
Не набивай им утробы.

Это народу - печаль и беда:
не дорожим, что имеем.
Хочется верить, что не навсегда,-
время придёт - поумнеем.

2.

О, Господи!..Мы вновь не эдак начали, -
чего-то реформируем опять.
Опять кого-то там пораскулачили.
А значит - вновь нам счастья не видать.

Деревни превратились в нечто пошлое,
где люди только летом и живут.
Забыли там судьбы российской прошлое
и некогда святой крестьянский труд.

Земля твоя, заросшая бурьянами,
товаром стала - "миллион за пуд"!
По бездорожью безнадёжно пьяному
который год гуляет "новый" блуд.

Нас нынче даже дразнят "азиопами".
Неужто мы и впрямь - себе враги!
Неровен час - и по тебе затопают
солдатские чужие сапоги.

3.

Опять октябрь.
А зяби - нет как нету!
Озимый клин - для смеха воронью.
Нет не за это.
Ах как, не за это!..
Люблю до боли Родину свою.

РЕАЛЬНОСТЬ
(Николаю Рачкову - дружески)

Не понимаю, в чём издревле
мы так повинны и грешны?
Уходит русская деревня
и дни её предрешены.

Бесславной тенью - очень скоро,
сквозь сорняковый строй стеблей,
уйдёт надежда и опора
цивилизации моей.

Где было всё добрей и чище,
где - сладок хлеб, как плод туда!..
И где никто тебе не сыщет
беды, не ведая стыда.

И где, с наветом вражьим споря,
набат качался вечевой.
И где родник спасал от хвори
своей водицей ключевой.

Иначе стали жить.
                 Не зря ли?!.
Пытаясь прошлое предать,
мы все в безвременье попали -
конца и края не видать.

ПРАЗДНИК

Нынче Фёдор режет поросёнка.
Торжество - всё прочее не в счёт!
И родня слетелась на печёнку,
и, кусая цепь, скулит сучонка,
носом тянет,- кровушка течёт.

Федькин шурин, хрумкая протезом,
правя оселком трофейный штык,
был доволен крупповским железом,-
много всякой твари перерезал.
Федькин шурин к этому привык.

По-мужицки шутит без приличий,
веселит родню - к чему печаль?
Нынче праздник - так велит обычай!
Только сам хозяин взгляд набычил:
знал, зачем растил, однако - жаль.

Лишь под вечер, остаканив душу,
за столом, что - царь и господин! -
словно в оправданье скажет: "Ну же,
или не бывало в жизни хуже?!.
Свинства много. Бог у нас - один!"

Но уже устав от алкоголя,
матеря жену свою и снох,
Федькин шурин вышел из застолья,
забасив: ".А мы - не Боги, что ли?
Фёдор брось!... А ты-то, чем не Бог?
Иль по воле списанный до лета
с фронтовых пайков на лебеду,
ты пахал с рассвета до рассвета?..
Или кто из нас не видел это!..
Или ты забыл свою беду?
Или ты забыл, что нам досталось
на веку - Господь, не приведи! -
боль утрат и горькая усталость,
наших жён безвременная старость
на святом, на выжженном пути?.."

Шум застолья, пусть не без причины,
что теперь он - сердцу ли уму?
Но притихли грузные мужчины,
плеши прикрывая и морщины,
в папиросном кутаясь дыму.

В дом, смеясь, вошла соседка Нюра:
"Грех, поди, соседку - обнести?!."
Взгляд лукавый, ладная фигура.
Каждый бы не прочь - губа не дура!
.Не пора ли песню завести?

В тишине, пропитанной сивухой,
чьи-то пальцы с хрустом заплелись.
Долгим взглядом смерив молодуху,
Федькин шурин вдруг отвесил глухо:
"В бога-мать!
Как быстро мчится жись!"

НАИТИЕ
(Владимиру Кострову - другу и учителю)

Старых русских печей
остается всё меньше и меньше,
и тускнет в чуланах
самоваров червонная медь.
И в удобных квартирах,
пообвыкнув, живет деревенщик,
горевавший вначале:
мол, негде - и душу согреть.

Но когда закружит,
пеленая промозглую землю,
налипая на стекла,
сырой запоздалый снежок,
он поедет в деревню,
городской суеты не приемля,
и в заброшенном доме
поленья в печи разожжёт.

Тараканов разбудит,
за печкой сверчка растревожит.
После выпитой чарки,
в молчанье её пережив,
он подумает с грустью,
что век его, в общем-то, прожит.
Слава Богу, что прожит
без злобы и пагубной лжи.

Слава Богу, что в целом
и жил и работал в охотку,
что с женой своей ладил
и дети в достатке росли.
Словом, как говорится,
хватало на хлеб и на водку -
и, судьбу завершая,
на смерть кое-что припасли.

Загудит дымоход,
разгорится горячее пламя,
и избу озаряя,
на серой стене задрожит.
И в разбуженном мраке
вдруг остро запахнет хлебами
с непременной кислинкой
от мелко размолотой ржи.

Самовар у предпечья,
сопя, до зари не остынет,
сохраняя тепло
от еловых пахучих лучин.
Разомлевший хозяин
подшитые валенки скинет -
и блаженно уснет
на широкой, как поле, печи.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я - не враг моей России.
Я - себе скорее враг.
Воспеваю неба сини,
холм лесистый и овраг.

Воспеваю говор речек
и ручьёв пречистых звень,
дым Отечества из печек
уходящих деревень.

Может, так оно и надо:
полно плакаться уже!
Но в уме сквозит прохлада,
зябко как-то на душе.

Вот и осень лес изводит,
пряча грусть за красотой.
Жаль - с деревней Русь уходит,
и становится не той.

НЕ УГОДИТЬ!..

В январе вдруг задождило.
Вновь зима не угодила:
нам снежку бы да морозца,
чтоб - румянец на щеках!
А мороза ударил - плохо.
Снег пошёл - мы тут же охать.
Не зима, а наказанье:
не замёрзнуть бы в снегах.

Ждём весны, как благодати,
чтоб сменить пальто на платье.
Побыстрее бы раскрыться
хочет тело и душа.
Но и здесь - не всё, как надо:
То - печёт, а то - прохлада!..
Нам какая ни погода -
всё одно не хороша.

Уж такой народ мы, право!
Нам работа - как забава.
А забава вдруг ложится -
всякой ноши тяжелей.
И смеёмся без причины -
явный признак дурачины.
Но с друзьями мы - по-братски,
а с врагами - нет нас злей!..

КТО ТАМ СКАЗАЛ?

Без доллара сегодня - никуда.
А раньше без него прекрасно жили.
Не прятались от честного труда
и меж собой по-доброму дружили.

Не потому, что рубль был в цене,
а жизнь была просторней и красивей.
Кто там сказал, что истина - в вине?
Она - в святом служении России!

ХОЧЕТСЯ

Мне бы в тихой деревне
укрыться от шума и гама.
Мне б испить молочка
и, как прежде, взойти на крыльцо.
И не знать - о России,
с экранов летящего срама.
И не видеть - оттуда,
мне дышащих смрадом в лицо.

И поверить, что жизнь -
не езда в сумасшедшем вагоне,
что грядущие дни -
и заботой и правдой полны,
что разумная власть,
восседая на новеньком троне,
не предаст свой народ,
не разграбит родимой страны.

СВЯТАЯ ПРОСТОТА

В моей Стране отныне не живут
ни Тютчев, ни Корнилов, ни Некрасов!
Забыв любимцев русского Парнаса,
потомки их имён не назовут.

Как, собственно, и всех других певцов
судьбы и славы русского народа.
Сурепкой дикой - вон из огорода! -
недолог час, и вылетит Рубцов.

Насилие, убийства, наркота!..
Забит эфир - искусству не пробиться.
Россия, Русь! Святая
простота. Отечества родного - заграница.

В моей Стране отныне не поют
ни Собинов, ни Козин, ни Шаляпин.
Попсуют наши "звёзды", виски пьют,
"фанерят", микрофоны позакляпив!

Уже достигнув пенсионных вёрст,
они, похоже, не уйдут с подмостков.
Себе в угоду, из "фабричных звёзд"
кого-то там штампуют из подростков.

А где - былой культуры высота?!.
Ценитель твой спешит в вине забыться.
Россия, Русь! Святая простота,
Отечества родного - заграница.

МЕТАФОРА

В заморских нынче шлындаем туфлях.
А вышли все из русской телогрейки.
И наша жизнь не стоит ни копейки,
пока Земля стоит на Трёх Рублях!

Пока она, смещаясь по оси,
копеечно вращается на рынке,
мздоимцы вновь жируют на Руси
и прячут баксы в бабушкины крынки.

Коррупция погрязла - на паях!
А в храм несёт,
что в тайники не влезло.
Пока Земля стоит на Трёх Рублях,
жизнь человечества глупа и бесполезна.

НАПРАСНЫЕ ОЖИДАНИЯ

Надеждой душу ты не грей,-
боль сердца глубока.
Мир не становится добрей,
пройдя через века.

Земля - раздорами полна
на сотни лет вперёд.
И не кончается Война -
идёт, идёт, идёт!...

Страшись и плачь, простолюдин -
мой славный человек!..
Пройдя сквозь тернии годин,
ты входишь в новый век.

Где всё - коварней и страшней,
чем видел ты вчера.
Мир не становится добрей.
А ведь - давно пора!..

НАВЕЯЛО

Вот и опять
по-осеннему тягостно.
Нега ушла, не спросившись, сама.
Всё ничего бы, но следом потянется
снежная в долгих морозах зима.

Вроде бы русский - по роду, по имени -
но не люблю холодов, хоть убей!
Зябко, забор по утру в белом инее
и приутих под стрехой воробей.

Память очнётся: дырявые валенки
да из трофейной шинельки пальто.
Кажется, что беззащитным и маленьким,
буду я вечно, как, может, никто.

Дома картошку на постном пожарили,
чайник шумит, как горячий дурман.
.Что там озябшие пальцы всё шарили,
вновь залезая в дырявый карман?!.

Поле. Дорога санями наезжена.
Школьная сумка - горбом на спине.
Нет, не хотел бы вернуться я к прежнему,-
там неуютно и холодно мне.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

А мы его уже не ждали.
И ощущенье новизны
снежинки, падая, рождали
в летящем море белизны.

И лес, укрытый белой пеной,
был непривычно чист и пуст.
И на опушке по колено
в сугроб залез ольховый куст.

И в поле санная дорога
ещё лежала без следа.
И, словно бы в покои Бога,
сквозь снег бежали провода.

И жёлтым мячиком синица
скакала звонко неспроста.
И день - как белая страница,
и жизнь - как с чистого листа.

ЗИМОЮ О ВЕСНЕ

Кому-то славить нравится
морозов белизну.
А я - весенний пьяница:
мне подавай - весну!

Где дымкой сизо-розовой
висит хмельная даль
над рощей над берёзовой.
И - холодов не жаль.

Которые отпрянули
неведомо куда.
Ручьи звеняще грянули
мне под ноги!.. Вода!

Хмелеть от обновления,
коль верится, изволь.
Ушло моё давление
и головная боль.

И вроде, не стареючи
течёт по жилам кровь.
И, плешь на солнце греючи,
я молодею вновь!

И, коль печаль развеяна,
не так уж далеко -
где молодо, и зелено,
и на душе легко.

УТРО

Ты посмотри,
опять светает,
ночная мгла над лесом тает
и, чистым светом налитая,
блестит росинка на листке.
Прости,
что чёрствым и дотошным
я был.
Прости -
ещё за то, что
я ту росинку на ладошку
смахнул - и вот она в руке
горит и - кажется мне зрячей.
Скажи,
зачем обычно прячем
в росинках слёз
всё то, чем плачем
и чем до времени живём,
жить не желая половинно?..
Скажи,
но разве мы повинны,
что только миг
в пространстве длинном
нам суждено пробыть вдвоём?

ЗОЛОТО ОКТЯБРЯ

Ты знаешь, мне сегодня хорошо!
Так хорошо, как не было доныне.
И от перрона поезд отошёл,
и недопитый чай в стакане стынет,
и, осыпая золотом листву,
какой-то бес её на землю сносит.
Сегодня - я причастен к воровству.
поскольку повстречал такую осень,
которую, конечно, украду
от чьих-то рук, от чьих-то губ и песен,
как яблоко в Адамовом саду.
И хмурым станет тот, кто нынче весел.

Ты знаешь, в глубине её очей
я разглядел клочок седого неба,
который до сегодня был ничей:
ну где я был, когда я с нею не был?!,
А где её носило столько лет?..
Как подступиться к ней - пока не знаю.
Свободных мест в её вагоне нет.
Зачем деревья золото роняют?...

ОСЕННИЕ КАЧЕЛИ

Осенние качели
в уключинах скрипели.
повизгивали жалобно,
быть может, оттого,
что мы на них качались -
как будто в небо мчались,
как будто в небо мчались
и - падали в него.

Промокшие качели -
как будто песню пели,
как мать мне в детстве пела,
качая колыбель.
Но почему так грустно,
сжав поручни до хруста,
качаться в этой зыбке
в осеннюю капель.

Рискуя с них сорваться,
мы брались целоваться,
но под ногами шатко
качался шар земной.
Предел непостоянства -
качанье, словно пьянство,
где страх паденья чувствуешь
то - грудью, то - спиной.

Остановлю качели!
Да что я, в самом деле!
Неужто в самом деле -
себя не одолеть?
Свиданья час невечен.
Шагну к тебе навстречу.
чтоб тоненькие плечи
в объятиях согреть!

КОРОТКИЕ СТИХИ
1. Старенький "Боинг" по небу летел,
вновь возродиться в России хотел.
Грохнулся, вдруг растеряв высоту,
там где когда-то мы строили "Ту-."

2. Мне бы за вершину зацепиться,
до которой лез, как альпинист.
Ощутить себя парящей птицей,
перед тем, как камнем кануть вниз.
На мгновенье оглядеть раздолье -
все свои дороги и пути,
и понять, с неудержимой болью,
что к вершине стоило ползти.

3. Расхлябанных дорог и ныне - тыщи!..
О, Русь моя -
что ожидать нам впредь?
На старом "Жигулёнке" новый нищий
мечтает тщетно выехать на твердь.

4. Апрельский ветер грудью я ловлю.
Как "бабий век" - весна красна и кратка.
И кроется в ней давняя загадка,
за что я жизнь так бережно люблю.

5. В сумасшедшем 21-ом веке,
всяк, кто не ворует, тот дурак,
правят миром недочеловеки,-
землю превратившие в дуршлаг.
Из неё кроваво недра брызжут,
а они и впредь её бурят.
Нет, они не счастье людям ищут.
Круче сил Всевышних стать хотят!

6. Не оценил я назиданье друга
и поздно понял это без него:
когда тобой оказана услуга,
она уже не стоит ничего!.

7. Слава Богу, кажется, светает.
На душе - как будто бы теплей.
Медленно, натружено, но - тает
тьма ночей над Родиной моей.
Вроде, и на сердце полегчало.
Может, верным движемся путём?..
Может быть, но это - лишь начало,
а куда в итоге попадём?!

8. Мы уже полмира прокоптили
и ещё полмира прокоптим.
Бед - себе во вред! - наворотили,
хоть себе во вред и не хотим.
Жаба душит: жить бы побогаче,
откусить побольше от куска!
А здоровье ничего не значит,
если - молодой ещё пока.

СКАЗКА-БЫЛЬ
О НИКОМУ НЕ НУЖНОЙ КОРОВЕ
(Поэма)

Г л а в а 1.

.Может быть, лишилась крова.
Заблудилась, может, чья?..
По селу брела корова,
впрок напившись из ручья.

Ясно было - не отстала
от колхозного гурта,-
чужаком была для стада:
масть не та и стать не та.
Даже пёс пастуший строго
рявкнул вдруг из-за куста:
- Или мало быть безрогой,
хочешь быть и без хвоста?..

А она и впрямь безрогой
рождена была, как есть.
Мимо шла своей дорогой,
не желая в свару лезть.
Без того ей было тяжко:
кровь стучала у висков,
молоко текло по ляжкам
из набрякших из сосков,
потому как не доилась
трое суток. Не мудро,
что оно само струилось,
и впервые - не в ведро.

Для деревни ли - не чудо!
Ведь на сорок вёрст вокруг
нет коров давно. Откуда
объявилась эта вдруг?!.
Чудо-чудом, а старухи -
глядь на вымя с молоком! -
подхватили ноги в руки
и - за вёдрами бегом.

Подоили коровёнку,
зная, как ей нелегко.
Нацедили три доёнки.
Разносили молоко
по дворам, смеясь и плача,
словно спятили с ума:
- Вот удача, так удача!..
Но к добру ль пришла сама?..
А когда-то, как и надо,
лишь зари забрезжит нить,
мы своих коровок в стадо
выходили проводить.
.В поле бегали на полдник -
подоить да приласкать.
Но об этом нынче помнить -
душу в луже полоскать!
Ведь, явись в деревню сваты,
не вступали даже в спор:
есть корова- дом богатый,
нет коровы - нищий двор.

Семь недель в селе гостилась,
не пора ли знать и честь.
И к тому же докатилась
до села такая весть:
из далёкой деревушки,
пешим ходом - сутки прочь,
к ним пришла она. Старушки,
прокумекав чуть ни ночь,
так решили:
"Из подворья
убежала, стало быть,
от Пахомова Григорья .
Надо б как-то сообчить.
Он с хозяйством там зашился.
Овдовевши, вдруг запил.
Говорят - ума лишился,-
пианину в дом купил.

Написать ему толково:
мол, какого ты рожна
не берёшь свою корову?
Иль скотина - не нужна?..
Молочку мы все здесь рады.
Как бальзам, по капле пьём.
Только ноют стары раны
о потерянном своём.
Шесть дворов в селе осталось
от двух сотен. Посмотри -
церковь, словно наша старость,
с удобрением внутри.
Нет креста и купол ржавый.
Глянешь - горе и беда!
Как навозник залежалый,
обступила лебеда.

Так что ты не мешкай очень.
Дело терпит до поры.
Мы уедем,- скоро осень.
Позакроем все дворы."

Г л а в а 2.

А Григорий - был в запое.
Получив депешу, враз
отрезвел вдруг:
"Что - такое!
Что же деется у нас?..
Всем селом одну корову
не прокормят значит. Во-от!
А она вполне здорова
и могла бы дать приплод.

Сей же час ответ по почте
отобью в обратный путь:
мол, мозги мне не морочьте,-
без того в них - тьма и муть!
И добавлю лишь три слова:
мол, какого вы рожна?..
Не моя у вас корова.
А чужая - не нужна!"

Отписал в село бумагу.
С глаз долой - из сердца вон!
И пошёл взглянуть на брагу:
время ль делать самогон?
Выпить сердцу не терпелось.
От натуги аж вспотел.
А пришёл и - расхотелось,
словно вовсе не хотел..

"Впрямь - похож я на скотину.
Всё бы лил в себя да пил.
Вон надысь и пианину
непотрезвости купил.
А зачем купил?..Похоже,
так куражилась душа,
что инструмент подороже
взял, оставшись без гроша."

Нет богатых от загада.
Даже - пива не сварить!
Коль купил, выходит, надо
хоть чего-то сотворить.
Эвон Петька - Кланькин деверь -
вальс играет на пиле,
так ему - все настежь двери,
если праздник на селе.
Мне ль себя лишать момента?..
Табурет принес и - сел
чуть поодаль инструмента,
но приблизиться не смел.

И с душой дрожащей в споре:
так ли эдак - вечно плох,
порешил: "Хлебну не с горя,
а на благо, видит Бог!"
Рукавом занюхав зелье,
ближе двинул табурет.
Ну, теперь пойдёт веселье -
разговоров на сто лет!

И - корявыми руками
от крестьянского труда -
он по клавишам, как камнем
(невпопад и не туда!)
вдарил так, что стало тошно
тараканам на печи!
И к тому ж запел истошно
про какие-то ключи
от заветного сердечка
красной девы в терему,
где к запретному крылечку
хода нету никому.

На концерт такого рода -
не услышишь и во век! -
собралось к избе народа,
чуть не сорок человек.
Словом, все, кто были дома
на деревне в этот миг,
все - трусцой к избе Пахома
прибежали, как на крик.

А Григорий, кончив пенье,
подошёл тот час к окну
и, дрожа от нетерпенья,
вопросил протяжно: "Ну-у?.."
Старики, сойдя в сторонку,
промолчали. Молодёжь,
пряча смех, галдела:
"Громко
ты играешь и поёшь!"

Вытирая лоб от пота,
принял он всерьёз ответ.
"Мне б теперь игру по нотам
одолеть, да нотов нет.
Ну да мы не погосте.
Ноты почтой закажу.
А пока прошу всех в гости -
свой инструмент покажу."
И народ, стоявший робко
перед Гришкиной избой,
ринул в дом, создавши пробку,
развесёлою гурьбой!

Кто постарше - дело знали:
"Надо б музыку обмыть!
А не то - не заиграет."
"Коли надо - так и быть!"
И по кругу - флягу с брагой:
пей от пуза - не хочу!
"Заодно и сам с ватагой
малость горло промочу."

Мужики повеселели:
ни гроша, а тут - пятак!
А подпив, посмелели
и с вопросом к Гришке: "Та-ак!
Ты, поди, стать музыкантом
порешил под старость лет.
А скотину, чем - талантом
будешь ты кормить, аль нет?
Эвон, овцы хором блеют,
а баран своё - отпел.
Весь честной народ болеет,
как бы в лужу ты не сел."

Тот в ответ, сверкнул очами:
мол, не вам меня судить
и корявыми речами
огороды городить!
"Я-то сяду!.. Кто ещё бы!
А у вас зады чисты?
Вы ж, ублюдки, при Хрущёве
сели в грязь, поджав хвосты.
Я ж один тогда остался,
зная правду наперёд,
со скотиной не расстался.
Но - пришёл и мой черёд.
Постарел - и нету мочи.
Видит Бог, к тому же пью.
Может кто из вас захочет
скот держать мой?..
Отдаю!..
Дело это вам не ново.
Все - крестьяне на корню.
Ради этого корову
я из странствий пригоню."

Все притихли: эко благо!
Не за тем сюда, мол, шли.
И гуськом, забыв про брагу,
к двери тихо потекли.
Каждый шел и сам с собою,
рассуждая, так рядил:

"Это - Гришка с перепоя.
Явно - лишнего хватил!
Хныкать начал - нету мочи.
А из нас, что - сила прёт?
Да и кто из нас захочет
разводить домашний скот.

Мы давно уже сбежали
к магазинам и метро.
И теперь вот - горожане
внешним видом и нутром.
Может, малость и поплачем
о былом, но - хлеб жуём.
А в деревне, как на даче,
только летом и живём."

Г л а в а 3.

А Григорий - тёплой браги
снова ковшик зачерпнул.
И - свалился подле фляги,
и, обняв её, уснул.
Поутру - тяжёл и мрачен! -
с доброй мыслью не в ладу,
для себя решил задачу:
со двора весь скот сведу!..

И пока хватало духу,
кур отправил под топор.
Сбегал грех обмыть сивухой.
В хлев овечий бросил взор.
"Всех бы вас я отдал людям.
Живы были бы зато.
Только люди - хрен на блюде! -
не берёт ить вас никто.

Дело сделавши, Григорий
порешил передохнуть.
Заодно, теперь уж с горя,
бражки вчорашной хлебнуть.
Но от браги - только жижа:
хочешь - ешь, а хочешь - пей.
И, как будто мучась грыжей,
толь - завыл он, толь - запел!
О камолой почему-то
вспомнил вдруг:
"В чужом краю
ищет бедная приюта,
проклиная блажь мою."

И с тоскою, глядя в поле,
вспомнил, как, открыв сарай,
порешил её на волю
отпустить, как к Богу в Рай.
Двери высветил наружу,
Расставанье - в горле ком:
"Ну, иди, а то не сдюжу,
ткну под рёбра кулаком!.."

Выгнав прочь, закрыл ворота.
"Жизнь,- подумал он,- не мёд.
Но найдётся где-то, кто-то..,
кто корову подберёт.
Повезёт - к хорошим людям
попадёт она. Тогда
клясть себя нужды не будет,
коли горе - не беда."

Г л а в а 4.

Знал ли он, что зря пророчит.
Жизнь - она, что решето,
что в округе не захочет
брать себе её никто.

От двора к двору ходила
коровёнка день ночь.
Молочко своё цедила
в пыль дорожную. Невмочь
было ей на этом свете,
хоть ложись и помирай.
"Может быть Господь приметит
и отправит душу в Рай?..
Размечталась! Право, дура!
Я ведь сдохну - не помру.
Ишь, нашла в себе фигуру
с красной смертью на миру.

.Сдохну - вот и вся недолга.
Хочешь, ворон, падаль - ешь!
Хорошо бы встретить волка
и подставить глотку - режь!

Впрочем, лучше ли в колхозе?
Скотный двор, как двор страстей:
голодают, спят в навозе,
в зиму мёрзнут до костей.
Там давно такое в моде:
скотник -
зол иль под хмельком!-
может запросто по морде
отходить тебя скребком.

Пусть - плохи дела на ферме,
но стоит там нужный скот.
И, опять же, не в пример мне,
молоко стране даёт.
Пусть надои - козьих ниже.
Не надои тут важны -
те, что жирностью пожиже! -
важно, что они нужны -
чистокровные худобы
из колхозного гурта.

Ну а я - пышна, как сдоба.
Масть не та и стать не та.
И - комолая, тем паче,
с рыжей метой у бедра.
Для чего хожу и плачу,
что могу давать с придачей
молока по три ведра?

К председателю Совета
подходила. Тот - бухой!
Прогундосил: "Время нету
заниматься чепухой.
Впрочем, с этакою массой, -
глаз прищурив говорит, -
ты вполне б пошла на мясо.
У колхоза - план горит.

К предколхоза бейся в двери!
Он тебя оценит враз,
На глазок твой вес измерит
и на бойню даст приказ."
И уснул, открыв едало,
словно сторож на току.
"Эх, рога б мне - забодала
власть Советскую таку!.."

Но под вечер за приказом
к предколхоза побрела.
На приём попала сразу,-
секретарша проспала.
Тот - был всклочен и рассеян:
нынче вечером партком -
"О кормах, осеннем севе
и о мясе с молоком".

Потому ль без интереса
на неё он бросил взгляд,
на глазок не смерил веса,-
стряпал липовый доклад.
На коровье на мычанье,
Мол, отправьте на убой!..
Он ответствовал молчаньем,
отмахнувшись: "Бог с тобой!
Ты ж комолая и кроме -
не по форме атрибут.
За такую мне в горкоме
самому рога сшибут!.."

Вслух же молвил:
"В город двигай,
а меня оставь теперь.
Нет рогов - ногами дрыгай,
чтоб тебе открыли дверь
к Самому!... Мужик он строгий.
Пусть бумагу выдаст там:
"Разрешаю скот безрогий
причислять к другим скотам!.."

Г л а в а 5.

Тишине двора пустого
был с неделю Гришка рад.
Время отдыха простого
краше всяческих наград.
Сколь трудился без просвета,
сколько сил отдал - не счесть.
Ну а тут, под бабье лето,
спи и грейся - время есть!
Раздвигая яблонь ветки,
можешь - эдак или так! -
на широкий зад соседки
зенки пялить, как дурак.

"Одинока и невзрачна,-
наблюдая рассуждал,-
в этой жизни однозначно
счастья бабе Бог не дал.
А с чего б ещё, в натуре,
из Москвы да в непрогляд
на всё лето, словно дуре,
ездить много лет подряд?..
Как ни глянешь - в огороде
копошится до темна.
И худой молвой в народе
не отмечена она.

Словом, серенькая птица.
Может, та, что мне под стать?
Вдруг возьмёт и согласится
мне хозяйкой в доме стать.
Для неё я - не награда.
Тут, как хочешь, посмотри,
но без бабьего догляда
чтой-то холодно внутри."

С той поры, как был отмечен
музыкальный в нём талант,
стал гулять он каждый вечер
по деревне, словно франт!
На приветствия кивая,
чуть поверх голов глядел.
И, к симпатиям взывая,
шляпу на уши надел.

Правда, нового концерта
не затевал пока.
Не касался инструмента
он, косясь издалека.
".Не игра на нём без нотов.
Это ж - классный инструмент.
А на почте тянут что-то,
подходящих, бают, нет!"
Врал он всем без интереса,-
всё искал в себе ответ:
"За каким едрёным бесом
я купил тот инструмент?!.

По всему видать - в ту пору
непустяшная мысля
привела меня к разору.
Пьян был - вспомню опосля."

Г л а в а 6.

И, конечно, вспомнил. Как-то,
сразу после посевной,
он в райцентр ездил. Свата
встретил около пивной.
Тот прилип:
".Давай за встречу!
Водку пить - не блох ковать.
Посидим - ещё не вечер.
Есть, о чём потолковать!.."

И, портвейном душу грея,
распалившись, что в парной,
речь повел он о евреях,
как о нации иной:

".Мы их всех ругаем дружно.
А за что?.. За то, хотя б.
Знают точно, что им нужно,
и - как взять, чего хотят.
Бог умом их не обидел,-
у коровьего хвоста
со скребком навозным видел
ты когда-нибудь жида?..
Или - чтобы утром рано
в поле вышел, норму дал,
а потом напился пьяным -
ты когда-нибудь видал?!.

Им теперь уже не святы
и Заветы Ильича,-
все рванули в демократы
под началом Горбача.
И - на скрипочках играют,
и - танцуют, и - поют.
И - живут, забот не зная.
И - на нашу жизнь плюют.

Только, что трепаться даром.
Мы ведь сами без борьбы -
из-под ига Хан-татаров! -
затесались к ним в рабы!
Как, к примеру, Энгельс шпрэхал
нам о греках, например?..
Что в свою бессмертность въехал
на горбах рабов Гомер.
Коли так, любой из нас бы,
при наличии рабов,
не скотину в поле пас бы,
а писал - по сто томов!..

Вот и думай, как повыше
приподняться от шестка?..
Ведь твоё хозяйство, Гриша,
геморройная тоска.
Ситуация приспела
не в хлеву скрести гроши,
а найти другое дело
для рубля и для души.

Или ты - евреев хуже?
Иль таланта - занимать?..
Это ты - простак снаружи,
а внутри, едрёна мать,
божий дар в тебе таится,
как бесценный знак в судьбе.
Ты же, паря, хочешь спиться
и - зарыть его в себе.
Я такого не позволю,-
не такой я элемент!
Коли надо - влезу в долю,
чтоб купил ты инструмент -
позвончее да покруче:
знай, мол, наших и молчи!
.Спал дурак, покуда случай
не приспел, и - слез с печи!..
Ты всю жизнь в трудах гнул спину.
Что ж машною не тряхнуть?!.
Покупать - так пианину!
Раскошелишься и - в путь.

А играть, как ихний Моня,
нет проблемы - к Богу в Рай!..
Чтоб тебя никто не понял,
ты симфонии играй.
И своим коровьим делом
впредь башку не забивай.
А, играя, деньги делай -
вот об чём не забывай.

По стакану - за такое
снова "кинули" в нутро.
Словом, Гришка с перепоя
позабыл про то "кино".

Г л а в а 7.

До райцентра, слава Богу,
путь не очень длинным был.
Дождь, покапав на дорогу,
под копытом пыль прибил.
И, конечно, не устала.
Ела вволю, пока - шла.
В поле сочная отава
без хозяйских глаз росла.

Травостой в белёсых росах
погибал, хоть был богат.
"Почему вторым укосом
он ко времени не взят?"
Рассуждала между делом:
"Может быть, Господь послал
мне за муки?.."
Шла и - ела,
как сама себя пасла.

Без расспросов до горкома
добрела - как ноги шли.
Все пути к Большому дому,
словно в Рим её вели.
В зал вошла и, чуть смущаясь,
промычала скромно: "Му-у!..
Я, конечно, извиняюсь,
но мне нужно к Самому-у."
Надо ж было быть такому!
Будешь тут судьбе не рад.
По заданию Обкома
в зале был весь аппарат
городского комитета,-
сочинял ответ в эМКа,
почему у них-де нету
роста в плане молока?..
Уйма умного народа,
здесь ведущая учёт,
всё валила на погоду:
то - течёт, а то - печёт!..

На комолую сурово
посмотрел, похоже, Сам
и спросил:
"Вы кто? Корова?.."
"Да,- ответила корова,-
иль не видно по усам?.."
Не понявши шутки, строго
он потребовал ответ:
"Почему тогда - безрога,
вам понятно или нет?..
И хочу услышать снова,
вы - корова или лош?.."

Не расслышала корова,-
поднялся такой галдёжь:
"Это что же происходит,
и закончится когда?!.
Тварь комолая заходит
к нам без стука и стыда!
Отрывает нас от дела.
Без того хлопот - невмочь.
Где тут завсельхозотдела -
пусть прогонит её прочь!.."

Как ни странно, не бестолку
все кричали: "Где тут зав?..",-
крепко взяв её за холку,
он ей что-то зло сказал.
И уже, покинув зданье,
малость, вроде, подобрел:
"Футы! Чуть на заседанье
я с тобой не погорел.

Ведь нельзя же так, не зная,
чем мы заняты теперь,
их какого-то сарая
к Самому ломиться в дверь.
И потом - он правил строгих,
чтобы было всё, как есть,
не желает знать безрогих.
Ты ж решила с просьбой лезть.
Ну, давай - обратно трогай.
Время смутное сейчас,
как бы что с тобой дорогой
не случилось в поздний час."

Чтоб обидеть, надо ль много?
Шла обратно - путь знаком.
И стекали на дорогу
слёзы вместе с молоком.

Г л а в а 8.

Наконец-то наш Григорий
ноты почтой получил.
"Ну, теперь я - что?..Без горя!
Завтра сделаю почин.

Поразвешу - вот вам, черти! -
на входных дверях сельпо
объявленье о концерте!
Вход, конечно, с носа - по?..
По. рублю, похоже, мало.
Может - по два?.. Вот беда!
Ведь такого не бывало
в наших сёлах никогда."

Плохо думалось,- гудела
со вчерашнего башка.
"Ты, играя, деньги делай!" -
вспомнил он совет дружка.
И, помешкавши немножко,
стал царапать:
"Всем! Всем! Всем!
Приглашаю - вход по трёшке!
Начинаю - ровно в семь!"

.Потянул плечо и спину,
об косяк разбил лицо
он, покуда передвинул
свой инструмент на крыльцо.
Подле дома, у деревьев,
лавки вставил рядком.
Три часа по всей деревне
собирал их. С ветерком
наползали с юга тучи!..

"Мне такой не нужен ход,-
он подумал невезуче,-
Смоет дождик весь доход."
Но под вечер рассосало
в небе пагубную хмарь,
словно Гришке наказало,
мол, не дрефь, приятель!
Шпарь!

"Да уж! Дам селу раскачку!
Зенки, чтоб - под потолок!"
Вскрыл ножом с печатью пачку,
ту, что с почты приволок.
По слогам прочёл:
"Бет-хо-вен.
По моим ли по усам?..
Посмотрю, каких хреновин
мне он тут понаписал?.."

Глянул - ноты, как букашки,
расползались по листу.
"Вот те раз! Одни промашки!..
Книжку выслали не ту.
Я-то думал - вышлют песни,
чтоб согражданам пропеть.
А тепереча, хоть тресни!..
Со стыда бы не сгореть."

Как назло - видать от скуки! -
дети, бабы, мужики
валом шли и прямо в руки
отдавали "трояки".
"Ну, да где не пропадало
наше дело в молодых,-
ведь не раз перепадало
по зубам, под рёбра, в дых!.."

-Начинать покуда рано! -
объявил он всем и - в дом.
Самогонки два стакана
выпил, выдохнув с трудом.
Чуть покачиваясь, вышел.
Зал захлопал, загудел!..
А потом - всё тише, тише -
гром оваций поредел.

Гришка сел, поставил ноты
и - на клавиши нажал,
и запел, чуть слышно. Кто-то
на "галёрке" вдруг заржал.
Засмеялся, значит, звонко,
заразивши смехом всех.
И над тихою сторонкой
полетел весёлый смех!

Гришка встал. Обескуражен.
"Значит - музыка не та!..-
и в сердцах подумал даже,-
Ладно, смейтесь - ни черта!"
И, качаясь, зал покинул.
Оглядел избу в упор.
Вновь граненый - опрокинул.
Из-за печки взял топор.

И, сверкая острой сталью,
снова вышел на крыльцо:
"Что ж смеяться перестали?..
Смейтесь!.. Плюйте мне в лицо!"
Зал затих и - ждал момента
с синей дрожью на губах.
Гришка вдруг по инструменту
топором с размаху - а-ах!?..

"Что, концерта захотели?!.
Я его вам мигом дам!.."
Только щепки полетели,
словно пули, по рядам.
Гришка бил остервенело,
сам себе уже не рад!
И гудело, и звенело
пианино, как набат!

Лишь упав изнемождённый,
бросил в сторону топор.
И, как психонарождённый,
на сидящих бросил взор.
Толь - просил у них чего-то,
толь - отдать чего хотел.
Кончен бал. Давясь зевотой,
зал тихонько опустел.

"У Григория под шляпой
крыша, видимо, пошла,-
рассуждали. -
Деньги схапал,
но судьба своё взяла.
Говорили ж - сядешь в лужу.
Ишь, нашёл в себе талант!
А теперь, кому он нужен
Гришка горе-музыкант?!."

Только баба, та, что рядом
в ветхом домике жила,
чуть смущенная, с оглядом
тихо к Гришке подошла.
"Как к такому подступиться?
Что как ругань пустит в ход?.."
- Хочешь, Гриша, я в столицу
не поеду в этот год?
И, сказавши, онемела:
"Что ж я дура молочу?!."
Но, сквозь слёзы, неумело
Гришка вымолвил:
"Хо-чу!"

Г л а в а 9.

Не начать ли сказку снова,
коли за душу взяла?
Отчего ж.
Но тут - корова
тихо к дому подошла,
до краёв хлебнувши горя,
из далёких из краёв.

Соскочил с крыльца Григорий:
"Ах, ты, солнышко, моё!.."
Что-то брякнул без утайки
самому себе в укор.
"Принимай бразды, хозяйка!
Открывай пошире двор!..
Нам теперь одной дорогой
вместе топать сквозь года.
С вами, девки, мне -
ей-Богу!-
снова горе - не беда!"

Из новых стихов

Мои посвящения