Инга Витальевна Карабинская
Инга Витальевна Карабинская родилась в Ухте 12 октября 1980 года. Публиковалась в альманах Пушкинского молодежного фестиваля “С веком наравне”, “Современники”, альманахе Союза писателей РК “Белый бор”, коллективном сборнике “Простые вопросы”, журналах “Планета Университет”, “Concept”, “Арт”. Дипломант Пушкинского молодежного фестиваля “С веком наравне” (2009 год). Работает главным редактором научно-гуманитарного, художественно-публицистического журнала “Concept” Ухтинского государственного технического университета. Живет в Ухте.
ТРИ ЖЕНЩИНЫ
Первой просто бывало страшно заснуть одной,
И тогда он читал ей сказки из добрых книжек.
Отгоняя ночные страхи, берёг покой,
И когда она касалась его рукой,
В целом мире к нему никого не бывало ближе.
И она была нежной дочкой, преданною сестрой,
И едва холода тайком пробирались в душу,
Согревался ею, словно лесным костром
И рождался снова в обыденном и простом,
Но редчайшем её таланте - смотреть и слушать.

А Вторая его ироничным и цепким взяла умом.
Вся она была - сплошной цельнокройный мрамор.
И она о нём знала больше, чем он о себе самом,
Снисходя к нему чуть рассеянно, но при том,
Оставаясь пристрастной, как к старшему сыну - мама.
У неё был орлиный взгляд, изящный разлёт бровей,
Он дрожал под её рукой, как в преддверьи удара плетью.
С ней дышалось горше, безвыходней и больней,
Он порой был готов бросить всё и остаться с ней,
Он порой был почти готов... Но являлась Третья.

Но являлась Третья - и ставила мир вверх дном.
Он сходил с ума по щелчку её тонких пальцев.
И она поила его собою, как дорогим вином,
И две первых казались просто случайным сном,
Да и сам он себе казался канвой на пяльцах.
И являлась Третья, и с ней мог справиться он один;
И когда иссякали силы и блекли звёзды,
И она замирала во сне на его груди,
Он шептал бесконечное: слышишь, не уходи,
Вдруг ещё неделя, ещё минута - и будет поздно...

И когда она засыпала, в который раз,
Он смотрел, цепенел, не верил, и ждал развязки.
И с её лица улыбались обе, кого он спас.
На одну из них он так и не поднял глаз.
А другая, кажется, очень любила сказки...

ГОЛУБЯТНЯ
Если что от меня и останется - не ищи.
Вечность не стоит минуты сна. Бесконечность - шага.
Помнишь белую голубятню? Вот от нее ключи.
Будет легко - танцуй.
Больно - плачь.
Тяжело - кричи.
Лихом не поминай. И вообще поминать не надо.

Если что обо мне и спросят - скажи, как есть:
Мол, отошел на минутку к колодцу. Сказал "не ждите".
Там он - махнешь рукою за дальний лес -
Вон до той радуги,
после - влево,
потом окрест
и до самой весны не сворачивая идите.

Если кого и возьму с собой - то тебя.
В каждой строке, в каждой ноте отпетых с тобою песен.
Кстати, от голубятни слева не вырывай гвоздя
Просто - да мало ли -
Всяко бывает
Я приходя
Там оставляю ключи. Не вернусь - ну, другой повесит...

СВЕТ КРОМЕШНЫЙ
Не смотри в ту сторону, где туман,
Где черна вода тишине по пояс,
Где небесным плещет в тугую прорезь
Заживляя раны и боль от ран;

Не смотри, пока не дано простить
Тех, кого простить не дано, но надо.
Даже тех, кому эта тьма - награда
Не держи на привязи, отпусти.

Пусть хотя бы раз и для них в ответ
На не вещий сон о любви нездешней
Полыхнет, как истина, твой кромешный,
Твой для них хранимый прощальный свет.

ОСЕННИЙ КОФЕ
Знаешь, любимый, октябрь в сердце - это неизлечимо.
Это холодный кофе, заваренный в прошлом веке,
Это глухое молчание, лишенное сна, причины,
Стянутое по центру железнодорожной веткой.

Знаешь, любимый, кофе осенний тягуч и вязок
Как в предрассветный час забытье больного.
Сцеживай напрямую, не обжигая связок -
Молча, душой, глазами, минуя горло,

Где застоялись слёзы, как изморось стылой ночью
В тусклом фонарном свете. Скребёт когтями,
Рвёт тишину на паузы многоточий...

Если я долго молчу, это он во мне кровоточит -
Неизлечимый, кофейный, густой октябрь.

ЛЁТНОЕ
Сказано, спето и сыграно всё возможное,
Не тяготит молчанье, не ждут друзья.
Ангел-хранитель стиснет у врат таможенных:
Дальше ему нельзя. Никому нельзя.

Дальше с тебя испросят за всё сохранное,
Прочее сбросят росчерком со счетов.
Ты, почитавший аэропорты храмами,
К взлёту готов. Да в общем, давно готов.

Помнишь, хотелось верить во что-то вечное,
В доброе и разумное, чёрт возьми!
Нажил себе балластом добра заплечного,
Кто бы подумал, сколько же с ним возни.

Всё примерялся жить - широко и с пользою,
Всё выверял - то выгоду, то престиж.
Хватит, рождённый ползать, уже отползали -
Здесь без билета тоже не полетишь.

Здесь проходные те же, таможни, кассы ли -
Толпы людей и не с кем поговорить.
Впрочем, да что я... Жизнь получилась классная.
Надо её при случае повторить.

ГДЕ-ТО ЗДЕСЬ
Господи, так срослись, что обоим кажется,
Будто и в мир шагнули - рука в руке.
Сколько ни жить, а общего ими нажито -
Две полосы следов на речном песке;
Нить золотых, летящих рельефных оттисков
По разметавшимся отмельным берегам...
...Помнишь, он падал белым ажурным поясом,
Шелковой долгой лентой к её ногам;
Помнишь, она была тонкой, клейкою
Веточкой, кем-то сорванной на бегу -
Чтобы однажды стать тростниковой флейтою
Между его обветренных жарких губ...
...Помнишь ли ты, как били в глаза и ранили
В небо простертые алые паруса?
Он целовал её утром, босую, раннюю -
Бликами на распущенных волосах.
Чтобы потом, свитая с запястьем, прочная,
У преисподних врат, в подземелье зла,
Только она одна - вопреки пророчествам
Нитью его путеводной своей спасла.
...Господи, видишь? Это они, безбожные,
В жизни не попросившие ничего,
Это они, два слога от невозможного,
Вещего слова творящего Твоего.
Это они Твой рай покидали голыми,
Это они - Твоя Всеблагая весть.
...Знаешь, когда он в ладони кладет ей голову -
Нет, я не верю. Я знаю. Ты где-то здесь.

ПРОСТЫЕ ВЕЩИ
Это Солнце брызжет на спицах мачт,
Это небо млеет в обрывках ваты.
Это кто-то снизу кидает мяч.
Это Бог бросает его обратно.

Это просто лето, в котором мы
Как на вырост скроены этим чудом,
Захлебнувшись счастьем, обнявши мир,
Ни родства, ни сердца в себе не чуем.

Это просто омут твоей руки,
Проливного смеха косые пряди,
И твои глаза - акварель реки
Над моими - илистыми, и глядя

На шальную россыпь цветных шаров
Из ладоней стайкой вспорхнувших в небо,
Понимаешь: кто сотворил любовь -
Просто Бог, пусть даже он им и не был.

И девятой жизни горячий лоб
Обжигает губы хмельной печалью -
Остальные восемь бери в залог:
Эта будет лучшая. Обещаю.

Это Солнце брызжет на спицах мачт.
Это синь разлита от края к краю.
Это кто-то снизу кидает мяч.

Это Бог бросает ключи от Рая.

ПЕПЕЛ
В русском языке слово "любовь" длиннее, чем слово "жизнь".
                        Сергей Шестаков
Она ему пишет: "здравствуй, всё хорошо.
Твоё письмо пока ещё не дошло.
Мне снова стали сниться цветные сны.
Отсюда не видно ни одного окна,
Никто не скажет - я чаще всего одна,
Но, кажется, это верный симптом весны".

Она ему пишет: "знаешь, мой дорогой,
Я эту комнату помню совсем другой.
А внуки давно засыпали старый пруд,
По осени жгли листву и спалили сквер,
Из мебели целы тумба и секретер,
Впрочем, их тоже пропьют или продадут".

Она ему пишет: "всё своим чередом.
На прошлой неделе дочь заложила дом,
Но денег не хватит даже долги раздать.
Вчера в саду зацвела твоя алыча.
Пока хватает бумаги и сургуча,
Пока жива, я буду тебе писать..."

"...Вот, дура старая, выжила из ума.
Строчит, зараза, в сутки по три письма!
Да благоверный в раю их читать ослеп бы..."
Сиделка сплюнет, лист поднеся к огню,
И край подола бережно отогнув,
Одним движеньем сбросит горячий пепел.

НОЧИ
Такие ночи нужно пережить,
Как мёртвый штиль над Марианской бездной.
На дно дождя ложатся этажи,
И проблесковым маяком дрожит
Фонарный свет над трюмами подъездов.

В такие ночи жгут черновики.
И, опершись о подлокотник кресла,
Как-будто вдаль глядишь из-под руки,
Как прорастают красные вьюнки
Сквозь быль, что в очаге на бис воскресла.

В такие ночи хочется рывка.
Обтечь ладонью набалдашник трости,
Вдоль палубы ночного городка
Лететь аккордом позднего звонка,
Незваным чьим-то и тревожным гостем.

Но это после. После. А пока -
Ты из себя вычерпываешь горстью
Отживший мир из ила и песка;
Такие ночи учат отпускать.
А впрочем, это тоже будет после.

А ныне тает тьма, как воск свечной,
И тлеют в рыхлом сумраке поленья.
Мелеет небо. Смерть идёт с ночной.
Ей хочется любимой и ручной
Светло заснуть на чьих-нибудь коленях.

ТАК ПОХОЖЕ НА ОСЕНЬ
Так похоже на осень. Размытым пунктиром
Мирроточащий дождь повисает над миром.
Над гербарием лестниц, скамеек и горок
Он висит, как беда, бесприютен и горек.
И раскисших дорог непролазная слякоть
Так похожа на правду, что впору заплакать
И вослед, и навстречу любому и каждой
О своем безотчётном, неясном, неважном...
И не высказать, как отсыревшую стружку
Обдирает с души вид забытой игрушки
На недвижных качелях у детской площадки;
Как безжалостна боль, как тоска беспощадна;
Как в насмешку над самой прекрасной из истин
Продолжают движение мёртвые листья;
Как подёрнуты небом сентябрьские лужи...
Как бездомно и тихо, когда ты не нужен.
И прилипшей к стеклу полусонною мухой
Так привычно живёшь с недосказанной мукой,
Как письмо, что заклеив, не бросили в ящик.
Не умеешь о прошлом? Живи настоящим.
Ибо только разъятое кем-то на части
Понимает, как просто и дорого счастье.
И о прочем - не стоит. А если и спросят -
Это осень. Она так похожа на осень.

БЕЗДОМНОЕ
Так заснешь, на ходу проснешься - опять зима.
И дежурный бог, от безделья сходя с ума,
Сам с собой неспешно беседу ведя за жизнь,
Прошивает небом верхние этажи.
И какое дело - полночь или зенит,
И в котором ухе она у тебя звенит -
Как вода прозрачная, плотная, как стена,
Невозможно долгая, кромешная тишина.
И в какую глубь с высоты какой ни смотри -
Лишь она снаружи, только она внутри,
Холод пальцев её стекает к ознобу плеч:
"Я с тобой, я рядом, я буду тебя беречь".
Пятый угол лишь в шаге от твоего угла.
Над землёй неспешно реет его игла.
И стежком к стежку, как лонжу, протянет нить:
"Ну скажи, сколько можно с ним себя хоронить?
Ты сама - как льдом оцепленный водоём,
Но и в нём, поверь, веселей помирать вдвоём.
Знаешь, здесь одному ведь тоже тоской тоска -
Сколь хватает взгляда - звёзды и облака,
Старый примус, на дне коробки индийский чай;
У меня от этой комнаты два ключа.
По прогнозу бури, оползни впереди -
Так чего ты медлишь? Выспись и приходи..."
И своей ладонью свою же накрыв ладонь,
В тишину не мигая смотришь, как на огонь.
И летит планета, снегом занесена.
Так умрёшь на ходу, родишься - зима... Зима...

ГОНЧАР
Не жди конца времён, не думай об исходе.
Сними корявый нимб, купи гончарный круг.
Ремесленнику с рук халтурный обжиг сходит -
Творцу же никогда ничто не сходит с рук.

А в прямоте своей земная ось наклонна.
И мир ей дан в упор, как грифелю - доска.
Но средоточьем всех амбиций Вавилона
Ты лепишь куличи из мокрого песка.

А впрочем - суета. Бери смелей и выше,
В растянутом трико взойди на горний трон.
И ежели пророк отечеством не вышел -
Так то у нас, творцов, позвольте, испокон.

Но припадает жизнь на все четыре лапы,
И, плоская, бежит из-под ноги Земля...
Ложись черновиком под свет зелёной лампы,
Доверив гончару начать тебя с нуля.

И разве что теперь, под бреющим полётом
Тончайшего резца, пронзящего вот-вот,
Неизданный никем, но тёртый в переплётах,
Оденешь, наконец, последний переплёт.

Рядами корешки глядят с широких полок,
Под скрип земной оси, развёрнуты торцом.
Работает гончар - и танец глины долог.
И обжигая Мир, Он кажется Творцом.

ЧЕРНО-БЕЛЫЙ ВАЛЬС
Кружево вальса - прозрачно, светло, обречённо -
Так мотылёк зачарован мерцаньем огня.
Вспыхнув на клавишах белых, погаснет на чёрных
Музыка ночи, сменяя прелюдию дня.
Просто ведите меня, не касаясь плечами,
Не отвечая кивком на наклон головы.
Всё роковое однажды казалось случайным,
Так не беда, если, друг мой, случайны и Вы.
Так не печаль, если завтра фальшиво и грубо
Эту мелодию нежности, света и тьмы
Кто-то вдохнёт в незнакомые, чуждые губы,
Так же, как чью-то однажды вдохнули и мы.
И ничего, если лгут неуклюжие пальцы,
И замирает, сбиваясь с кружения, вальс.
Мы не оступимся, друг мой, и дело не в вальсе.
Так почему же мне кажется, что и не в нас...
Просто ведите меня, как дано изначально,
С белых на чёрные, кругом из тьмы - и на свет.
Вечен сюжет - оттого совпаденья случайны.
И оттого так случайно прекрасен сюжет.

ОТТЕНКИ ПРОЗРАЧНОГО
Все оттенки прозрачного - воздух, вода и свет.
Янтарём на яблоках август медовый стынет,
Проступая первой проседью на листве,
Заплутавшей где-то меж золотым и синим.

Так отвесно бывает в сердце, когда глядишь
На исходе Мира, дня, и любви, и лета,
Как в осенний сурик августовская тишь
Окунает засыпающую планету.

И одним её дыханьем согрет с утра,
На краю Земли - в каком бы краю ты не был -
Вы сидите вместе у одного костра:
Август, осень, река, человек и небо.

НЕ МОГУ
Видишь вот так живое становится неживым
Жаркая плоть костра становится едким дымом
Серое небо и ничего под ним
Серые крыши и ничего над ними
Видишь вот так живут не считая прошедших дней
Вдруг находя себя в темноте на ощупь
Было душа и ничего за ней
Стало одно ничего без души так проще
Видишь вот так бывает если раздашься всем
Просто пытаясь жить не помня себя вчерашним
Видишь я не могу без тебя совсем
Я не могу без тебя
абсолютно
смертельно
страшно

НЕ СКОРО
Словно праздный балласт, лето вышлет свои поезда,
Тополиной пургой заметая перроны и залы,
Где измученным эхом слоняется "Боже, когда...?"
В тишине опустевших и гулких июльских вокзалов.

А в ответ - знойный морок сиесты полуденных снов,
Из которых тебя раскалённым железом не выжечь.
В обесточенном мире, где поиски пятых углов -
Незатейливый повод не плакать, не спиться и выжить;

Где просрочена боль, да и нежность уже не свежа,
Но за каждый глоток сердце яростно сносит плотины.
Ты скажи ему сам, что ему тебя лучше не ждать,
Попроси его ты - я однажды уже попросила.

Словно праздный балласт, лето вышлет свои поезда,
И вернёт к сентябрю - с тихим счастьем и запахом моря.
Где немое моё, невозможное "Боже, когда...?"
Обрывает мосты: "Не сегодня. Не завтра. Не скоро".

ЕСЛИ ОДНАЖДЫ
Если однажды я научусь говорить "прости"
Не разбивая чашек, вселенных и головы,
Я принесу несбывшееся в горсти
Прямо в те стены, где ты от меня отвык;
Если услышав сирены "скорой" полночный вой,
Всем существом почувствуешь: этого - не спасти,
Сделай другое чудо, подвластное нам с тобой:
Просто открой мне дверь и прости. Прости.
Пусть зарастает то, чему вовек уже не срастись -
Я принесу конфет, а ты завари мой любимый чай.

Если однажды я научусь говорить "прости"
Раньше, чем ты успеешь сказать "прощай".

ХОДИКИ
Шестерёнок нестройный шёпот, земное время
Обводя по кругу, пристальный циферблат
Остриём секундной стрелки приметит темя,
Подведёт черту под графиком неуплат.

И пока ты ждёшь у грани в одном исподнем,
Преминаясь с небесных кущ на земную твердь,
Тонкий маятник, вечный страж на часах Господних
Окунает нагую душу то в жизнь, то в смерть...

МОНОЛОГ ГЁТЕ

"Тебе достаточно только сказать:
"Мгновение, остановись!"
                 ("Фауст" Гёте)

Фауст, оставьте занудство, творцу не до Вас:
Пальцы не держат пера, исковерканы дрожью.
Ходит вкруг сада весна, а в груди – бездорожье
И половодье распахнутых девичьих глаз.
Что ваши игры в бессмертье, свободу души
Слишком легко потерять, не марая бумаги.
Поберегите же кровь для любви и для шпаги;
Фауст! Во имя всего, что нельзя заложить,
Слушайте, пейте же эту весеннюю высь,
Знаете, друг мой, в одном несомненно Вы правы:
Право влюбленных творцов – это высшее право!..

Боже, спасибо. Мгновение, остановись.

РОЖДЕНИЕ
Обернешься едва, отпуская к Харону плот,
От немого «до» на звенящее криком «после»
Успеваешь понять, как жмёт с непривычки плоть,
И нащупать нить, идущую где-то возле,
Чтобы снова тебя принявший сомкнулся круг
Над добром и злом, что еще наречешь своими...

Засыпая в блаженной тьме материнских рук,
Забываешь имя - и вновь получаешь имя.

***
"Потому что искусство поэзии требует слов".
                                  И. Бродский

...Ибо поздно пить боржоми, когда настигнет:
если тёплым, живым застала тебя врасплох,
то считай, что попал на зуб самой страшной силе -
неуёмной, слепой, сокрушительной силе слов;
то безвольной ветошью лёг у её порога,
то сломал хребет в беспощадных её руках.
Потому что если Слово - оно от Бога,
то словечко в рифму - ловушка для дурака.
И чем яростнее сечёшь её, прижигаешь
раскалённой сталью, обидой, мечом, багром -
безнадёжней, глубже, больней врастаешь
внутрь неё непарным кривым ребром.
Потому что впредь, изувеченный этой жаждой,
позабыв иных источников благодать,
будешь принят тем, кто сам лишь того же страждет -
и отвергнут им же, если не сможешь дать.
Потому что там, где, новой вкусивши воли,
привыкаешь кричать на вынос и петь в развес,

понимаешь:

если что-то в жизни и звать любовью,
то вот это - как ни жестоко - оно и есть.

А еще можно встретиться…

А ещё можно встретиться с ним через год-другой
На клочке земли, что общей числилась - для острастки.
И в капкане стен метаться от просто "здравствуй"
До убийственно нежного "здравствуй, мой дорогой".
И сдирать, сдирать с себя кожу за слоем слой.

Можно дымом дышать в темнеющий лёд окна
И одну от одной принуждённо прикуривать фразы:
- Я приехал вчера, но не смог позвонить тебе сразу.
- Это к лучшему, ты ведь знаешь, я не одна.
(А еще ты знаешь, что выжег меня до дна).

И летит в подреберье сердца тугая взвесь
И взрывается там опять тяжело и гулко.
Он давно б шагал лабиринтами переулков,
Но боится ранить тебя - и всё ещё здесь.
Ты молчишь и со злостью думаешь: "В этом ты весь".

И зачем-то вцепляешься в край его старой куртки.

БЕССОННИЦА
В зимнем распадке лунного серебра
Слышно, как стекленеет во сне ручей.
Лучшая в мире, - из твоего ребра,
Снова зимует не на твоем плече.

Замысел прост, гениален, непостижим,
Сколько бы ты ни срывался на бег с ходьбы.
Мир сослагателен. Весь он принадлежит,
Словно ресница - веку, частице "бы".

Метит, как в плинтус, в истину коленкор,
Но не тревожь ни классиков, ни отцов.
Смотришь в глаза несбывшегося в упор -
Но почему-то видишь своё лицо.

Если не спится, лучше считать овец.
Бунт неизбежен, краток и обречён.
Та, из ребра чужого, твоя навек
Утром, проснувшись, целует твоё плечо.

РЕФЛЕКСИВНОЕ
А помнишь тех, кому дано легко
Разматывать полвека тонкой пряжей,
Разлитое из крынки молоко
Считая самой горькою пропажей
Из череды подобных же утрат...
По древним желобам стекая медом -
Так ясно видеть солнце по утрам,
Так мирно засыпать с его заходом.
И если зноем опаленный тюль
Дохнет в лицо - понять: пришел июль,
И одеяло заменить на простынь.
И мне казалось, это навсегда -
Когда живешь размеренно и просто,
Когда идет за вторником среда...
...Ну как же я сейчас хочу туда...

Нет, мы умеем выбить клином клин,
Когда хандру сменяет модный сплин
как будто бы картон - гламурный блистер.
На вылощенной, глянцевой Парк Лейн
Я пафосно глушу плохой портвейн
Закусывая болью и ириской.

Ты помнишь тех, которым так везло,
Как будто мир был сшит по их же меркам?
Которые в свое добро и зло
Ныряли с головою без примерки,
И там где смысл искали дураки,
светилось небо - матово и ровно,
И Бог смотрел, смотрел из-под руки,
И поправлял растрёпанные кроны.
Я думаю, он смотрит и сейчас,
Но мы наверх не поднимаем глаз.
Мы новые, но те же - как листва.
мой младший сын вчера окончил школу.
Я думаю о том, что кока-кола
Всего лишь квас, не помнящий родства.
Мне хочется немного Рождества.

Мне хочется немного той зимы,
Где мы друг другу не были взаймы,
Где мы умели жить светло и вечно.
Ты помнишь, я барахтаюсь в снегу
И плачу оттого, что не могу
Найти своё любимое колечко?

Ну а потом... потом пришла весна,
И чёлка травяная вдоль дорожки
Однажды вдруг сверкнула, как блесна -
И вот оно уже в моей ладошке,
Лежавшее всю зиму под крыльцом,
Прощённое, оплаканное вдоволь...
Я чувствую себя таким кольцом,
Ещё родным, уже чужим и вдовьим,
Хлебнувшим лиха пОсмерти за фунт -
Но втоптанным в чужой холодный грунт
Меня нашли - и тот же в пору палец...
Не надо. Отпусти. Уже не те
С тобой мы, чтоб друг друга мучить, память.
Вот здесь, в траве, оставь меня блестеть.

Ты просто обозналась в суете.

НЕЛЁТНОЕ

Казалось бы, до писем ли теперь, когда приспущен флаг на главной башне, и будущее, ставшее вчерашним, растерянно выходит в ту же дверь...
...Казалось бы, до писем ли теперь? Но я опять пишу тебе: не страшно. Казалось бы, куда теперь спешить, когда на всех табло - отмена рейса. Сиди в бистро и чашкой кофе грейся, соседа анекдотом рассмеши (а если не поймёт, то сам посмейся). Казалось бы, сдались нам облака, когда вокруг - родное и простое, и есть, кого винить в своем застое, и всё слегка, не вглубь, не на века... Овчинка неба выделки не стоит.
Казалось бы, сейчас домой и в душ, а после, согреваясь у камина, дожечь к чертям недоброго помина весь многотомник полумертвых душ - и самому сгореть наполовину. Казалось бы, награда так близка, и жизнь войдёт и в колею, и в рамки - так почему же всё трещит с изнанки и ты меня боишься расплескать, хоть я и так сочусь из каждой ранки.
Казалось бы, какой тебе резон в таком же зале ждать меня на входе? Седьмое небо ливнями исходит и закрывает бархатный сезон. Борт не взлетит ни при какой погоде.
Сейчас бы отрешенно закурить, и боль топить в непокоренной выси, когда в три слова уместились мысли - казалось бы, о чем тут говорить...

...До писем ли теперь? Теперь - до писем.


Комментариев:

Вернуться на главную