Сейчас много говорят о новом реализме и, кажется, ясность в этот вопрос уже внесена: понятие «Новый» послужило лишь неким «лейблом» для группы писателей, вошедших в литературу в 90-е – нулевые годы и пытавшихся закрепить за собой некую особость, чтобы остаться в истории русской словесности. Критики не без оснований напомнили им, что «новых» реализмов в этой истории было уже предостаточно, а потому прилагательное «новый» на самом-то деле является отнюдь не новым. А очередным. И, по-видимому, данный вопрос уже закрыт.

Кстати, нечто подобное едва не произошло с эпитетом «сорокалетние». Кое-где тоже ведь промелькнуло это самоназвание, уже известное нам по прежним поколениям литераторов. В частности, я прекрасно помню, как ко мне в «Литгазету» приходил в ту пору сорокалетний Владимир Чивилихин и со страстью объяснял, что именно возрастной подход может объединить писателей разных взглядов.

Так что многое из того, что сегодня пытаются выдать за новизну. На самом деле уже было, причем совсем недавно.

Однако отвергать с порога понятие «новый реализм» было бы всё же неразумно. Вечный, в основе и по сути своей неизменный реализм, который присущ русскому литературному сознанию на протяжении столетий, не может не видоизменяться. Но эти изменения, на мой взгляд, идут не по линии содержания – реализм неразрывно с вязан со временем и объявлять его новым лишь потому, что обновилось время, - просто нелепость. Вопрос, мне представляется, заключён в другом: новое время часто диктует новые формы. И вот если под новизной реализма подразумевать обновление формы традиционных литературных жанров, то здесь действительно есть, о чём говорить.

Разумеется, я не подразумеваю под обновлением реализма привнесение в литературу словосочетаний заборного жанра. Тем не менее, нельзя не отметить, что даже непристойная лексика, широким потоком льющаяся на печатные страницы, - даже она отражает стремление пишущих каким-то образом видоизменить привычной строй литературных произведений. Но поскольку ни таланта, ни способностей для этого нет, а прокукарекать очень и очень хочется, в ход идёт нечто самое примитивное.

Если же говорить всерьёз, то новый реализм просто не вправе не учитывать особенности нашего нового, уже не быстротекущего, а стремительно скачущего куда-то века. Опять-таки имею в виду не содержание, долженствующее фиксировать новизну этого века, – в этом, повторюсь, как известно, и состоит суть реализма. Но форма! Вряд ли сегодняшний читатель, живущий в интернет-новостную эпоху, в массе своей способен наслаждаться неторопливым описанием нынешней реальности в духе тургеневских романов. Вовсе не случайно в нулевые годы прошелестела по газетным страницам дискуссия о том, не умер ли роман вообще. Но сама жизнь литературы показывает: нет, не умер, однако же безусловно нуждается в обновлении, осовременивании своей формы.

Но прежде, чем перейти к выводам, необходимо отметить два важнейших и уже общеизвестных факта текущей литературной действительности. Первый состоит в следующем. Ряд писателей, заявивших о себе в 90-нулевые годы, в основном тех, по поводу которых и пошла завязь так называемого «нового» реализма, вдруг и, главное, очень дружно отошли от прозы и активно занялись написанием книг из серии ЖЗЛ. Это стало поистине повальным увлечением, а скорее занятием. Почему? Ответов несколько. Возможно, они ушли во вторичную литературу, исчерпав в первых книгах прозы запас своего жизненного материала. Не исключено также, что кто-то озаботился борьбой за премиальные почести: понятно, что вдвоем, под руку, скажем, с Пастернаком, премии получать легче, нежели в одиночку, опираясь исключительно на собственный талант. Однако есть все же и третий, так сказать, подспудный вариант: никак не удается найти новые формы для отражения реальности. Говорю именно о формах – во множественном числе, ибо вряд ли сегодня речь может идти об отыскании какой-то одной жанровой находки. По старому писать не хочется, да и читателя это не привлекает, а по-новому ещё не умеют. Куда же податься? Вот и двинулись дружно в знакомый, хорошо наработанный, требующий образованности и усидчивости биографический жанр, перерабатывая и переосмысляя на манер нового времени горы написанного предшественниками.

Второе соображение иного свойства. И 90-е и нулевые годы в силу конкретных исторических обстоятельств, с вязанных со сменой общественного строя, стали периодом разносной критики всего и вся, и с права и слева, и прошлого. И сегодняшнего, и будущего. В отличие от 20-30 годов прошлого века, когда реальность раскололась на две непримиримые составляющие – на мощнейший созидательный взрыв народных эмоций и на репрессивные преступления властей, а потому и литература искренне пошла двумя дорогами – через духоподъёмные произведения и через критическое осмысление репрессивной катастрофы (эту вторую ветвь загнали под спуд, запретили, и она стала известна широко лишь в наше время), в 90-нулевые годы такого выбора у писателя не было. Восторжествовала сугубо критическая линия, ибо ничего духоподъёмного жизнь не давала.

Однако в последние годы ситуация в стране, да и в массовом умозрении начала меняться. Возникла и тяга и потребность в позитивном деле. Но ни литература, ни критика, увы. Этого не заметили, продолжая по инерции двух предыдущих десятилетий крушить и кромсать, потворствуя упадническим настроениям, каких в обществе немало.

Одной из первых, а возможно, и самой первой на эту особенность, на необходимость возвращения в литературу позитивного начала обратила внимание Алла Большакова, предсказав, что в надцатые годы именно эти тенденции станут преобладающими. Речь, разумеется, не идёт о благостных описаниях нашей далеко не распрекрасной реальности, но о позитивном герое, который стремится к настоящему обновлению и очищению жизни в самых различных её сферах – от производственной (да, да и хайтеку место найдётся!) до духовной, нравственной. Мне представляется, что предвидение (или провидение?) Большаковой весьма прозорливо, жизнь катит именно в этом направлении.

Таким образом, свойствами действительно нового реализма (тоже, понятное дело, очередного нового) может и должно стать следующее. С одной стороны, его поворот к положительному в духовном смысле герою, по которому безумно соскучился читатель, уставший как от кровавой братвы, так и от смекалистых ментов, как от злобных нуворишей, так и от благочестивых олигархов. С другой стороны, речь идёт о поисках новых литературных форм, соответствующих нашему стремительному, бурному времени. При этом особые надежды всё-таки возлагаются на обновление романного жанра - как такой формы реализма, которая в максимальной полноте может охватить и осмыслить сегодняшний этап развития личности и общества.