Невозможно переоценить влияние поэзии и прозы Бунина на читателя, а уж на литературу и подавно. И, как это ни удивительно, чем далее, тем уроки его судьбы и творчества становятся всё весомее. Да вот, посудите. Покинувшие родину, уже по доброй воле, гонимые ветрами перестройки, художники всех мастей, – снова возвращаются, ибо обрубленные корни не дают ни дышать свободно, ни творить, даже если враз решаются все материальные вопросы, в отличие от вечной нужды в отечестве. Хотя на примере Бунина, болевшего тоской по родине, когда только спасительная память сердца наполняла творчество  волшебной энергией строк, замешанных на глубокой и верной любви ко всему милому и дорогому в России, - уже можно было предвидеть подобные повороты в судьбе современного эмигранта, если призвание для него – не пустой звук.

И, естественно, творчество Ивана Алексеевича, как настоящее золото, нынче ещё более растёт в цене, поскольку пышно цветут суррогаты прозы и поэзии, упорно выдаваемые за истинную литературу. Откуда же проснуться, пусть на время, душе читателя, ощутить крылья  любви к жизни, ближнему, родной природе, услышать музыку произведения и уже от одного этого стать счастливым?

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно -
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.
                                  
И, хотя многие читали его стихи, всё же большинство  считает Бунина прежде всего прозаиком. Конечно, такие произведения, как повесть "Деревня", сразу же высоко оценённая Максимом Горьким, рассказы "Сны Чанга", «Митина любовь", великолепный цикл "Тёмные аллеи", и не только, - сделали по-настоящему знаменитым Бунина, сыграли свою роль в присуждении ему Нобелевской премии. Но и не будем забывать, что всё это - проза Поэта. Вот почему она очаровывает нас, пленяет чуть слышной мелодией, удивляет и радует ярким, точным и щемящим, как в поэзии, языком. И, кстати, сам Бунин говорил: "... я главным образом поэт". Более того, переживал из-за того, что проза его вытесняет столь дорогую для души поэзию, - естественно, в глазах читателей. Когда один поэт, будучи в эмиграции, высказался: «Мы вас любим не за стихи», Бунин тут же сдал сдачу: «Я вас тоже люблю не за стихи». И впрямь, для такого отношения к своей поэзии у него были основания.

Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась.

Белели стужей облака
Сквозь сад, где падали капели,
Бледна была твоя щека,
И, как цветы, глаза синели.

Уже полураскрытых уст
Я избегал касаться взглядом,
Но был еще блаженно пуст
Тот дивный мир, где шли мы рядом...

Стремление к возвышенному, чистому и прекрасному владело его душой с юности. «Я... часами простаивал, глядя на ту дивную, переходящую в лиловое, синеву неба, которая сквозит в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве, - и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно божественного смысла и значения земных и небесных красок». А двадцатилетним юношей пишет любимой девушке Варе Пащенко: «...Нет, ей-богу, буду, должно быть, человеком. Только кажется мне, что для этого надо не «место» сохранять, а, как весталка, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с малолетства для другой, более идеалистической, жизни». Вот вам и секрет гениальности Бунина, вот и подсказка для тех, кто хочет посвятить себя искусству: без чистоты и силы души вряд ли что получится ценное для людей и времени. А настоящая высота - вот она:

Похолодели лепестки
Раскрытых губ, по-детски влажных –
И зал плывёт, плывёт в протяжных
Напевах счастья и тоски.

Сиянье люстр и зыбь зеркал
Слились в один мираж хрустальный - 
И веет, веет ветер бальный
Теплом душистых опахал.

Кажется, никакого сюжета, только штрих, только звук, только эпизод судьбы, а какая полнота чувства, какая законченность мысли! На такое способен только большой мастер.

Революцию Бунин не смог ни понять, ни принять. Современность, разрушающую милую его сердцу старину, нравственные устои народа, он встретил более чем холодно и уехал  за границу. Но и там русский писатель «шумел», по его же словам, «своему бору», то есть, для нас с вами. И очень надеялся, что его поэзия станет необходимой потомкам, как воздух родины. А родина для Бунина - это прежде всего природа и человек, любящий её.

Осень листья тёмной краской метит:
Не уйти им от своей судьбы!
Но светло и нежно небо светит
Сквозь нагие чёрные дубы,

Что-то неземное обещает,
К тишине уводит от забот -
И опять, опять душа прощает
Промелькнувший, обманувший год!

Светло и нежно светит нам до сих пор талант Ивана Алексеевича, умеющего так много, так щемяще  тонко сказать в пейзажной, казалось бы, зарисовке! А как понимал он, как чувствовал свой родной язык! К примеру, название церкви «Спас-на-бору», по его признанию, и волнует, и восхищает древностью, кровным родством с Русью. Ради одного единственного слова «опевают» он пишет рассказ «Петухи», где сияет фраза: «... петухи опевают ночь».

Бунин всю жизнь стремился к совершенству в творчестве.  Он будто спорил с тем, что «мысль изреченная есть ложь». И брал в плен книгочея – без боя, только высоким своим искусством, где каждое слово было согрето истинной любовью и потому дышало, как живое. Волшебное это воздействие на читателя подчёркивали его великие современники. Вот что говорил о повести «Деревня» Максим Горький в письме автору: «Так глубоко, так исторически деревню никто не брал... Я не вижу, с чем можно сравнить вашу вещь, тронут ею - очень сильно. Дорог мне этот скромно скрытый, заглушенный стон о родной земле, дорога благородная скорбь, мучительный страх за неё - и всё это - ново. Так ещё не писали». 

В своём творчестве Иван Алексеевич свободно пользуется всей палитрой, что выдала на гора до него мировая литература.  И в этом - тоже признак его гениальности. Вот, к примеру, одно из его лирических стихотворений, классическое по форме, удивительное по изяществу и точности языка, по музыке слова:

Спокойный взор, подобный взору лани,
И всё, что в нём так нежно я любил,
Я до сих пор в печали не забыл,
Но образ твой теперь уже в тумане.

А будут дни - угаснет и печаль,
И засияет сон воспоминанья,
Где нет уже ни счастья, ни страданья,
А только всепрощающая даль.

Известно, что Иван Алексеевич в повседневном общении не был человеком лёгким и сам это, конечно, сознавал. Но в России - что ни настоящий поэт, то драматическая судьба, мало способствующая мягкости характера. Зато и стихи порой - как скрижали на древних письменах, как отточенные гравюры:

Ранний, чуть видный рассвет,
Сердце шестнадцати лет.
Сада дремотная мгла                     
Липовым цветом тепла.
Тих и таинственен дом                        
С крайним заветным окном.
Штора в окне, а за ней             
Солнце вселенной моей.

Поистине, трудно говорить о поэте, не приводя его стихов. Тем более, когда это стихи самого Бунина. Так что, слава Богу, современному читателю есть что взять с полки кроме примитивного детектива, захлестнувшего прилавки и развалы, а начинающим поэтам есть у кого учиться. В том числе глубокой и нежной любви к своей родине.
 
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом чёрных хат...

Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей –
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,

Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни вёрст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.         

Иван Алексеевич был настолько русским человеком, что Андре Жид, посетивший его во Франции, вспоминал: «Мне казалось почти невероятным видеть из окон вашей виллы в Грассе пейзаж французского юга, а не русскую степь, туман, снег и белые берёзовые рощи»... Ну, что тут скажешь? Как говорил незабвенный Николай Рубцов, «даже нечего крыть». Вот насколько пленяющим было творчество Ивана Алексеевича. И в то же время Бунину удалось постичь, по его же словам, - "тоску всех стран и всех времён". Поэтому присуждение истинно русскому писателю престижной Нобелевской премии вполне заслуженно и закономерно, хотя Россия в лице  больших начальников не скоро признала огромный талант своего  соотечественника. А, когда всё-таки начались переговоры о возвращении Бунина на родину, - раскалённая обстановка в Европе и последующая за тем Вторая мировая   помешали поставить точку в этом вопросе. А после войны - и возраст был уже немолодой, и приглашения не столь искренни, и вести из России не слишком обнадёживали...

Нежной, глубокой любовью дышит каждое слово Бунина, когда он пишет о родине. Чувство языка, его точность и глубина становятся просто фантастическими, воскрешают к жизни любое явление. Давайте же, хотя бы несколькими строками, вспомним и прозу Ивана Алексеевича, в данном случае его «Деревню»:

«Мёртвая тишина стояла над землёй, мягко черневшей в звёздном свете. Блестели разноцветные узоры звёзд. Слабо белело шоссе, пропадая в сумраке. Вдали глухо, точно из-под земли, слышался всё возрастающий грохот. И вдруг вырвался наружу и загудел окрест: бело блистая цепью окон, освещённых электричеством, разметав, как летящая ведьма, дымные косы, ало озарённые из-под низу, нёсся вдали, пересекая шоссе, юго-восточный экспресс».

Бунин умер в ноябре 1953-го. И во все годы скитаний была рядом с ним его жена, мудрая и добрая Вера Николаевна Муромцева. А главными словами поэта перед кончиной были: «Конечно, я надеюсь, очень надеюсь, что меня будут когда-нибудь читать в России..."

Да, пока есть у человека душа, он будет тянуться к родному, глубокому и душевному, слову, к истинной литературе, для которой нет рамок времени. И закончить своё слово об одном из самых славных сынов русского народа хочется стихотворением, таким актуальным сегодня:

Молчат гробницы, мумии и кости, -                                  
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,                    
Звучат лишь письмена.

И нет у нас иного достоянья!  
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.