Моему погибшему отцу Так случилось – включаю у себя в Железнодорожном ТВ «Электрон», а там – не кто иной, как сам Василий Тёркин. Не меньше, не больше. Идёт беседа, и как-то естественно, будто иначе и быть не может, звучат из его уст стихи: Жить без пищи можно сутки, - Конечно, в минуты затишья хотелось вспомнить мирную жизнь, рассказать между нами, солдатами, пару анекдотов, да и солёное словцо было в цене: женщин рядом, как правило, нет, а оживить иногда слишком серые будни, когда, к примеру, один переход измерялся десятками километров, – до стирания ног, до шума в голове, до усталости смертельной, - сам бог велел, - рассказывал Борис Степанович Ганин, фронтовик, перешагнувший аж за восемьдесят пять, а по острому взгляду и по доброй хитроватой улыбке понятно, что даст фору иным современным нытикам, опускающим руки от трудностей вполне мирной жизни. И тут же – серьёзно: - Я был так рад, когда слышал голоса наших школьников о том, что они гордятся своей подмосковной землёй, где мощно проявился героизм наших солдат и, конечно, маршалов, где фашист ощутимо получил под зад и покатился наконец-то от столицы во все стороны… И, конечно, сегодня так важна истинная правда о тех годах! Очень нужна! – и продолжил: А всего иного пуще Совсем недавно ушёл из жизни Борис Степанович и, слава Богу, не услышал и не увидел, как эту самую правду попирают даже в год юбилея Победы вполне респектабельные и при больших полномочиях «джентльмены» так называемой высокой политики. … И вот мы сидим, пользуясь тишиной, в Центральной детской библиотеке, рассматриваем фотографии и «листаем» отдельные страницы фронтовой жизни Бориса Степановича, поскольку к спокойному повествованию - что, почему и когда - мой герой явно не расположен, ему интересно не упустить то, что засело в самом сердце, о чём непременно должен знать читатель и в чём он уверен наверняка. - А знаете, когда я понял, что война – что-то противоестественное, чуждое человеку? – И смотрит с хитринкой. – Продвигались мы согласно прямого назначения в сторону Степного фронта через Харьков, Белгород… Ночевали где придётся. И вот, это уже на Украине было, утром просыпаюсь от храпа за спиной. Поворачиваюсь, протираю глаза – мать честная! А это немец, как ни в чём не бывало, пристроился рядом и сопит себе. Видимо, ночью заблудился, до своих не дошёл, а тут, видит, можно и прикорнуть… Помните, у Твардовского? – Лучше нет, как без хлопот, - Ну, и как встреча? Кто кого на мушку взял? - подначиваю я Тёркина. - А никто. Видно, спросонья духа боевого не было. Не стали мы его кончать. Накормили как пленного, а вскоре опять бой начался. Так он в благодарность ещё и снаряды нам подавал… - Это правда? – удивляюсь я. - Ну, конечно! Война – если дело не тонкое, то уж сложное точно… Кстати, ещё одна встреча похожая была. - Опять кто-то адрес перепутал? - Не-е… Тут посерьёзней. Там же, на Украине дело было. Наша 2-я Гвардейская танковая бригада с боями на запад продвигалась, над головой кипели воздушные бои, и однажды чуть не на головы нам свалился немецкий лётчик. Освободился от парашюта, быстро так оценил обстановку, выхватил откуда-то губную гармошку и давай на ней играть. Верите ли, ни у кого рука не поднялась на него. Поближе подошли – оказывается, офицер, да ещё и с наградами, и на форме у него – две белые полоски, означавшие, что он уже две русских зимы перетерпел… А из-за лесочка опять немцы стрелять начали… Мы его – в танк, тут он, видимо, растерялся, малость струхнул, и танкист налил ему спирту, говорит: дринк, то есть, пей! А когда опять потише стало, оказалось, что танкист для примера тоже принял чуть на грудь, и тут уж никаких разногласий не было… А потом мы его, как пленного, к таким же другим присоединили и отправили куда положено по инструкции. - А не слишком расслабились вы тогда? Ведь немец-то, как-никак, фашистом был! - Да нет, это ведь один-два эпизода на всю войну… А когда между Ковелем и Львовом бандеровцы начали вставлять нам палки в колёса – то засаду устроят, то мост подожгут, - тут уже мы тоже зубы показали: целый месяц по приказу командования шерстили леса вокруг, и пощады врагу не было! Война есть война. - А «За отвагу» когда получили? - А это тогда же, на Украине. Была у нас задача (а это небольшой отряд) не пропустить по «железке» немецкий эшелон с оружием и солдатами. Кстати, полный эшелон, силища немаленькая. Открыто атаковать – не было таких сил. И что мы сделали, как думаете? - Подорвали?
- На это времени уже не было. Мы просто бабахнули по паровозу, он остановился, немцы из вагонов повыскакивали, открыли огонь, но, слава богу, подоспела наша матушка-пехота, и дело было сделано. Конечно, нам-то непросто было решиться брать целый состав на абордаж, - и, глядя на медаль, закончил: - Но и орденами, я смотрю, Вас не обидели. Два – и каких! « Красной Звезды»! - Когда спрашивают, за что ордена, я отвечаю, что пройти через такую войну – это уже подвиг. Видимо, заслужил, раз наградили… Но не это главное. А вот что Россия осталась жива – это да! Как вспомню переправу через Одер… - Подождите, Борис Степанович. Я ведь помню, что и о Курской дуге Вы рассказывали… - Это по телевизору? - Ну, да. Давайте вернёмся пока в Россию. Мой герой чуть передохнул и продолжил. - До моих подвигов там дело не дошло. Это была такая мясорубка, такая темень от самолётов в небе и танков на земле, и своих, и вражеских, – словно и не день вовсе, а почти ночь. А что сделает радист против «тигров», которые прут на тебя один за другим, и земля буквально вскипает под ногами?.. Да ещё и связь надо держать! И битву на Курской не зря прозвали «войной моторов». Словом, в одну секунду оказался я засыпанным землёй; только рука да нога выставились, слава богу, а то бы товарищи могли и не увидеть, и не подобрать меня… Тогда я и поседел, это в 18-то лет!.. - и вдруг, словно очнувшись: - Ну, разве это не про нас? То серьезный, то потешный, Оно, конечно, из песни слова не выкинешь, но тогда все мы были равны – и русские, и татары, и грузины…Я, например, встретился там с башкиром Якубом Ибрагимовичем Кучугуловым. Вместе таскали тяжеленные катушки с проводом, вместе увёртывались от вражеских пуль, делили на привале кусок хлеба… Кстати, самое страшное на войне – это голод. Хорошо, если соображалка, то есть голова, работает как надо. К примеру, в Воронеже в брошенных вагонах мы обнаружили комки соли. Быстро сообразили, что к чему, и потом по ходу в деревнях меняли соль на продукты. Страшен голод, а ещё – если нет рядом друзей. Но война сама учила, что к чему, и людей сближала не только опасность, но и каждая, даже небольшая, победа над врагом. Помните, у Твардовского? - Свет пройди, - нигде не сыщешь, - Расправились с бендеровцами и – дальше, на запад? - Господи, сколько погибло наших только при одной переправе через Одер! Сзади – взорванный фашистскими стервятниками мост, впереди – по-волчьи огрызающийся враг. Оно и понятно – кому охота терпеть такое поражение, да ещё и на подступах к своему дому?.. Много, много погибло солдат на переправе этой!.. Горячо было!.. Лучше, чем Александр Трифонович, и не скажешь: Переправа, переправа! - Это уж точно. Но давайте посмотрим на фотографии, что Вы принесли. - Обязательно! Вот, смотрите: это я у английского танка, а место – Снегиревский военный музей, что по волоколамской дороге. Именно отсюда погнали немцев от Москвы! Тут много техники – и нашей, и трофейной. Конечно, хочется лишний раз своё похвалить, но, если честно, то английская броня, к примеру, была надёжней нашей, так как снаряды застревали в броне, оставляя живыми танкистов. И, само собой, вся экспозиция посвящена 16 армии Рокоссовского. Нам рассказали, что именно здесь родилась замечательная песня «Землянка» Константина Листова и Алексея Суркова. Отсюда же спустя годы пошла и песня «У деревни Крюково». Деревню эту, несколько раз переходившую из рук в руки, не случайно сегодня называют вторым Бородино. И было приятно, что экскурсоводом у нас была студентка Катя Бабакулова. Значит, и молодым дорога наша история!.. А на этом снимке – я у мемориальной плиты. Смотрите, хорошо видна надпись: Константин Константинович Рокоссовский, Маршал Советского Союза. Впечатление от всего музея остаётся очень сильное. Видно, какую мы техническую мощь одолели, не говоря уже о нацистском варварстве. Точнее, чем Александр Трифонович, и не скажешь: Фронт налево, фронт направо, - А это что за молодой товарищ? - Ну, будто и не догадываетесь! – смеётся он. – Да, сорок пятый год, многое я уже повидал, но всё ещё задиристый! И с шевелюрой, между прочим! - Ну, насчёт задиристости Вы и сегодня кому угодно фору дадите… Борис Степанович посерьёзнел. - Больше всего несправедливость не люблю! Такой уж характер. И ничего с этим не поделаешь, хотя порой и на орехи достаётся. Но, знаете, самое главное, что Администрация города нашего не забывает о нас. А ведь это очень много значит!.. У меня, к примеру, квартира есть, но кое-где ремонт требуется. Обещали на этих днях всё сделать… А вот, смотрите сюда: это мы на губернаторском приёме, и рядом, как видите, - мэр, Евгений Иванович Жирков. - Да, и по фото видно, что принимали вас отлично – и красиво, и вкусно. - А это мы с ветеранами-ленинградцами в годовщину освобождения города на Неве. Пожилые уже все… Время-то вон как летит!.. Мы помолчали. Борис Степанович аккуратно в папочку стал складывать фотографии и вырезки из газет, и от малейшего его движения «запевали» ордена и медали на пиджаке… - Да, есть и за взятие Берлина! – перехватив мой взгляд, подтвердил Ганин. – Наш передовой отряд Первого Белорусского фронта, после взятия знаменитых Зееловских высот, овладел районом Шарлоттенбург, где жили наиболее знатные и богатые люди Берлина, - словом, вроде нашей Рублёвки, а 3 мая мы уже проезжали через знаменитые Бранденбургские ворота к правительственному аэродрому, где еще сопротивлялись остатки немецкого офицерства, хотя большинство уже лежали мёртвыми на большой площади. - Мне кажется, по телевидению Вы упоминали об одном очень важном политическом событии…
- Ну, ещё бы! Я был включён в почётный караул для встречи командования союзных войск, а это: американец - генерал Эйзенхауэр, англичанин - фельдмаршал Монтгомери и француз - генерал Делатр де Тассиньи. Вместе с Жуковым они подписали Декларацию о поражении Германии. И знаете, чем я больше всего гордился? Тем, что это они летели и ехали к нашему полководцу Георгию Жукову! Потому что мы – победители! Понимаете?.. Конечно, вся эта торжественность, возможность видеть совсем близко, можно сказать, властителей мира, - произвели на меня огромное впечатление. До сих пор помню даже, как они одеты были… А позднее по дороге в Потсдам, куда Сталин должен был приехать, меня включили в оцепление: так охранялся каждый участок пути… Были и шокирующие новости, о том, к примеру, что Геббельс всех своих шестерых дочек умертвил. Ужас просто! Вот до чего был пропитан нацизмом. Сталин, чтобы показать нашу гуманность, объявил, что народ не виноват и приказал нам отдавать тёплые вещи и одеяла мирным немцам. Словом, много чего перемешалось тогда и в жизни, и в сознании. Но гордое чувство победителя я испытал сполна. А потом моя часть несла службу по охране Большого Берлина, и я помню, как рождалось тут новое государство, как немцы, стоя на бортовых машинах, радостно разъезжали уже с мирными флагами. Как наши солдаты иногда отбирали у немок велосипеды – хотелось покататься, и всё тут! Люди – они все разные. И после такой войны трудно быть белым и пушистым… Как около Рейхстага долго работал рынок, у них ведь тоже карточная система вначале была, а рядом немцы садили картошку и огораживали свои участки чем придётся: всякого хлама после бомбёжек осталось немало. Всё помню, ведь целых 8 лет ещё в Германии служил. Там же после войны и настоящей бане порадовался. Ведь на фронте, в окопах, хошь-не хошь, а всякая зараза вяжется, особенно вши. Конечно, раз в месяц нас отводили ближе к тылу, прожаривали одежду. А после войны – совсем другое дело. Помните? На околице войны - В жизни мирной или бранной, Знаете, на войне меня одна мысль чаще всего тревожила: неужели я не увижу мир другим – без выстрелов, без окопов, без голодухи?.. И вот, слава богу, - служу, но не стреляю. Смотрю по сторонам – как другие люди живут. Крыши черепичные, аккуратность во всём, тут – пивной бар, а там – кирха. В общем, и Европу мирную посмотрел… Между прочим, когда снимался фильм «Падение Берлина» режиссёра Чиаурели (там ещё Андреев играл), так я консультантом-радистом был. Съёмки велись под Берлином, Рейхстаг не дали снимать. Так вот, там много техники было задействовано, а, значит, координация соответствующая требовалась. Ну, и меня, как прошедшего огонь и воду, и трубы медные – пригласили помочь. И я себя опять на фронте почувствовал, вошёл в роль: командую, как бывало. Командиру, положим, отдохнуть надо, я и прикрываю его: «С фланга немцы прут, перестроиться надо срочно!». Ну, и так далее. - Да-а, поистине есть что вспомнить… Но я смотрю, несмотря на свои 85, на покой вы не собираетесь, коли едва нашли время для нашего разговора. Борис Степанович взглянул на меня искоса, с хитрецой, и «ответил»: С чего начинается Родина? - Так Вы никак на параде были? - Так точно. И нынче собираюсь. Пятеро нас из Железнодорожного поедут. И, ничего не поделаешь, - с сопровождением. Меня дочь Наташа будет оберегать. Здоровье-то у всех – не ахти какое, - и вдруг вскидывается: - А знаете, почему я в сорок пятом не участвовал в Параде Победы? Двух сантиметров не хватило до нужного роста! - Да-а, обидно. - Да ничего, главное – до сих пор живу и не сдаюсь этой вражине - старости… А знаете, когда пять лет назад сидел на гостевой трибуне вместе с остальными нашими ветеранами, - не успел домой приехать, а уже со всей России звонки: многие увидели по телевизору, а родни у меня немало! И в Самаре, и в Волго-Донске, и в Кандалакше… Да друзья боевые. Правда, на сегодня их – раз, два, и обчёлся… - Кстати, о семье своей расскажите: жене, детях… - А это уже, увы, грустная история. Потому что без жены я сейчас… А встретились мы с Марусей в Карелии. На работе познакомились. Я был к тому времени машинистом экскаватора, она просто рабочей, по оргнабору приехала: деревню её сожгли немцы, вот и подалась на север. Условий для молодых тогда вообще не было, то комнатку какую дадут, а больше всё по вагончикам, когда мы уже вместе стали по командировкам ездить. Исколесили всю северную часть страны; кругом начинались стройки и я со своей мирной профессией был там весьма кстати. А в «Железку» нашу попали 50 лет назад, да тут и осели. Поступил на «Минвату», и в основном там работал, всё по той же специальности. - Дети, внуки – всё, как полагается? - Конечно. Про дочь уже говорил, есть внуки и даже правнуки. Не забывают старика, ничего не скажешь. Вчера вот угодил в больницу, так дочь Наташа тут же примчалась, давай с врачами советоваться… В общем, не остался я там. Ну, что это за жизнь!.. Вы уж извините, долго разговаривать некогда, - и посмотрел на часы: - Через час едем с товарищами в клуб «Чайка», там собрание серьёзное. Мы ведь, хоть и старые, а всё ещё боевые! - Да уж не сомневаюсь, Борис Степанович. А что, удалось без ранений пройти войну? - Не буду врать, не всю войну, а только два года. В сорок третьем мне стукнуло восемнадцать и тогда уже после курсов меня призвали. Конечно, слава богу, что остался при ногах и руках, но и меня однажды крепко зацепило. Так что до сих пор слышу это «эхо войны». - А подробней? Если можно, конечно. - Да отчего ж. Пробивались мы с боями по украинскому шляху на запад. Я был на бронетранспортёре, осуществлял связь со своими. А немцы уже подготовили для нас «дороженьку»: то от одной мины увернёмся, то от другой, а от третьей не удалось: контузило меня. Хорошо, санитарный взвод был рядом. Молодость да лечение прямо по ходу – и, вроде, выкарабкался. А «эхо войны» до сих пор напоминает о себе головными болями, а бывало и хуже… Да и желудок подпортил. Хоть нам и давали таблетки, чтобы грязную воду обеззараживали, если другой рядом нет, а всё-равно отзывается эта водичка по сей день!.. Но не будем об этом. - Друзья-однополчане ещё живы? С кем общаетесь? - Сегодня в основном с теми, кто рядом, в Совете ветеранов, кто, как и я, не любит по врачам расхаживать, хотя и льготы есть. У нас сейчас главная задача – передать молодым наш боевой запал, наш жизненный опыт, рассказать, какой ценой далась великая Победа. К сожалению, погиб на исходе войны мой боевой друг Якуб Кучугулов, а позднее – замечательный друг уже по мирной жизни, по национальности хант, - Константин Кеушков. - А как насчёт традиционных грехов: курение, водка? Хотя догадываюсь, что до 85 лет с такой «ношей» не дотянешь. - Что ж, докладываю: вот уже 50 лет не курю, и лет 30 – не балуюсь беленькой. А курить знаете как бросил? - Нет, Борис Степанович, где мне… - А вот, как машинист экскаватора работал я одно время в совхозе «Врачовы горки». И надо же, одна женщина в столовой сказала: «Бросишь курить – буду кормить бесплатно!». Представляете, хитрюга какая? Да помощник оказался некурящий, а перед глазами – только поле, да ещё и повариха своё гнёт… (Смеётся). Словом, все условия для хорошего поведения! А с белой «злодейкой» немного по-другому было: сначала на красное вино перешёл, потом на пиво, а там и мозги просигналили: «Кончай, брат!». Словом,
Разрешите доложить Вот, такие дела. (Смеётся). Безгрешен, как ангел. - А это ещё вопрос! Вот вы такой боевой, - небось, с Вами непросто: за словом-то в карман не полезете. Характер, чувствуется, - горячий. - А опыт на что? И в контролирующих органах приходилось работать, а там надо каждое слово взвесить… Так что разочарую: покладистый я. Да и к моим-то годам грех ума не набраться! А если ещё есть место, где можно в равновесие придти, полюбоваться природой… Знаете, тут недалеко - станция Чёрная? Так вот, есть там пруд, а у меня - лодка резиновая, все условия для кайфа, как сейчас говорят. Загораю, плаваю, размышляю… Есть и дача – подальше, но там Наташа заправляет. Ей это сподручней, да и внукам есть где разгуляться… А мне уже больше покоя хочется – среди природы нашей подмосковной. - Трудно представить Вас на одном месте. - Вы правы! Потому что в своё время я немало поколесил по России! И командировочным, и просто как турист. До сих пор помню чувство невероятной гордости за страну, когда поднимался на Мамаевом кургане к главному памятнику «Родина-мать зовёт». Пусть тот бой не упомянут Поднимался, и будто снова проходил весь путь – и трудный, и славный, и трагический. До сих пор помню развалины наших городов на Украине и в Белоруссии, тела мёртвых, которых порой некому было убирать и хоронить… И грело душу то, как в короткое время возродились наши города, стали красивыми, тёплыми, уютными, полные цветов и детских мордочек, которые родились уже на мирной земле, спасённой для них их отцами и дедами, большинство из которых не вернулись в родные дома… - Борис Степанович, а мы, оказывается, - коллеги! - А-а… Ну да, и с газетой «Железка» сотрудничал, и с «Моим городом» дружу. А как же, надо рассказывать читателям о тех же ветеранах-друзьях. Чтобы знали, что мы в строю, что ещё можем плечо своё подставить! Да и звание «Почётного ветерана Российской федерации» обязывает, как-никак. - А Тёркина когда полюбили, да так, что наизусть чуть не всю поэму знаете? - Хорошо, отвечу. С первых дней годины горькой, Что и говорить, близко к сердцу его принял. Можно сказать, другом он мне стал, причём на всю жизнь. Иногда и мыслю, как он, и говорю его словами, что вы уже заметили. - А как думаете, почему это произошло? - Лично для меня всё яснее ясного: Твардовского это заслуга! То, что поэма в те годы поднимала настроение и дух солдат, - это давно доказано, а вот что и сегодня Тёркин нам нужен, - это вы и на моём примере видите. Нынче – другие задачи, и жизнь вроде другая, а здоровый дух и настроение в наши годы – ох, как нужны! Вот так… Если что – звоните только вечером, уж больно я нынче занятой. Борис Степанович заспешил и направился к дверям и, вдруг обернувшись, всё-таки поставил родную весомую точку: Грянул год, пришел черед, От Ивана до Фомы, Я хотела окликнуть моего Тёркина, сказать спасибо – за всё, всё, всё!.. Но он уже выходил… Выходил из библиотеки, но не из моего сердца. |