ГЛУХОЗИМЬЕ
Затерялся в снегах домик мой 
в междуречии Чу́рьеги с Ке́ной,
и гудят провода над землёй,
словно нет никого во Вселенной.

Только ветер, широкий, шальной,
упоённый простором и волей,
над столетием, и над страной,
и над русским заброшенным полем.

Белой змейкой летит по двору,
сыплет холодом в самую душу…
И сестре я звоню поутру –
человеческий голос послушать.

***
Да куда я в Крещенье уеду
от лугов, от снегов, от синиц?
Брат протопчет тропинку.
                                    По следу
побреду за водой.
                                   У теплиц,
сиротливо глядящих из снега,
постою. – Далеко до тепла…
Над рекою нахмурилось небо,
И позёмка по свету пошла.
Потянуло, задуло, завыло –
И не выбраться из пелены.
Друг мой милый!
           Да есть ли ты – милый?..
Близок дом. Далеко до весны.

***
По человеческому следу
Брести теплей, чем колеёй.
В местах, где мой далёкий предок
Веками жил да был землёй,
Где трав напрасно не топтал он,
А каждый клок корове нёс,
И день, и ночь гремит металлом,
Войною будто, лесовоз.

КЛОЧОК ИДИЛЛИИ
Лучше бы спали сегодня подольше
Марта из Латвии, Янек из Польши,
кукла в картонной коробке из Праги,
слово «война» на газетной бумаге.
Новые сеймы и старые троны,
йены и шекели, гривны и кроны.
Панды в Китае, в России жар-птицы,
Спите! Да что вам, бессонным, не спится?

ВРЕМЯ
Время горбится на стуле.
Говорю ему: «Ложись!»
- Нет, - вздыхает, - свищут пули.
Отвечаю: «Это жизнь».
- Это смерть, - томится время. –
Объясни мне, отчего
Человеческое племя
Не жалеет никого.
Ни себя, ни мать, ни сына –
Убивает всех подряд.
Не снарядом – значит, миной
Иль словами, что летят.
Я зеваю: «Вот морока!
Философствуй с ним впотьмах.
Никакого в этом прока,
Как в гаданье на бобах».
Вслух твержу, и неустанно:
Мол, терпенья, наберись.
- Ты скажи ещё, что раны
Лечит время… Лечит жизнь!
Жизнь! Отворенные окна
В сад цветущий, не в беду…

- Время-время, что умолкло?
Поднялось оно: - Пойду.

***
Вы зачем летели, скворушки,
в наши снежные края?
Гуси-лебеди – к озёрышкам,
утки – в заводи ручья.
Не жилось на южных пажитях,
в щедром солнечном раю,
и весною вы отважились
полететь в страну свою.
Над морями и протоками,
через тридевять земель…
А над Русью синеокою
день и ночь шумит метель,
и недавние проталины
из-под снега не видны.
Отчего ж вы, птахи малые,
стороне родной верны?

* * *
Половину зимы
проживу, будто сонная птица.
лишь встряхну головой – 
и опять окунусь в забытьё,
оттого что метель
подступила и в окнах клубится,
оттого что молчит
заплутавшее слово твоё.
Половину зимы – 
будет время – наверно, не вспомню,
словно снег никогда
над моею судьбой не летал
и не пряталась я 
в тишине цепенеющих комнат
за работу, за книгу,
за женский пустой сериал.
Половину зимы – 
да к чему мне её половина? –
если где-то в лесу
притаилась под снегом трава,
и о родине грезит 
отчаянный клин журавлиный,
и грустят на реке
в ожиданье весны острова.

***
Не люблю времена перехода.
Вечность рушится, давит сезон,
да вдобавок шумит непогода,
закрывая собой горизонт.
Цепенея в плену бездорожья,
чтоб совсем не изныть от тоски,
вспоминаю родные остожья
и рыбалок ночных костерки,
голос Мельницы,
вольный, великий,
от разлива до самых снегов,
и тревожные чаячьи крики
с унесённых водой берегов,
и дряхлеющий мост,
и часовни,
и не нужную больше траву…
Засыпаю, прижав к изголовью
землю, где родилась и живу.

ПЕРЕХОД
Это корни зимы, узловатые, лезут на свет.
Прорастают ночами, а утром, темнея от боли,
в заоконье смотрю, но за стёклами солнышка нет,
лишь одно бесконечное, мёртвое, белое поле.
Здесь, наверное, вряд ли когда-нибудь встанет трава.
Ощетинясь, застыли, готовые прыгнуть, сугробы.
Берендеева царства фантомы, его волховства...

На крыльцо выбегаю, из морока вырваться чтобы, -
а на улице солнце! Оно из снегов поднялось,
и поблёкли они, и склонились, покорные свету.
И сияет весна, в ручейках, в завитушках волос,
из-под шляпок пробившихся,
                             в листьях, рванувшихся к лету.

Не желая отстать от погодных лихих перемен,
полечу воробьём — покружиться в свечении алом,
поглядеть на реку. (Неужели я верила в тлен?
Если вот она, жизнь, пусть её до обидного мало...)

***
Отчего ускользает главное?
Как за ниточку ни держись,
над пригорками, над дубравами
поднялась, улетает жизнь.
Мы глядим, заслонясь ладонями,
чтоб никто не заметил слёз.
Шар цепляется ниткой тоненькой
за сучки, за стволы берёз,
и сжимается сердце горестно:
боже мой, сколь далёк и мал!
Если б сбросил немного скорости
и подольше бы не пропал…

***
Ночник материнский и лампу отцову
в субботу зажгу я опять.
Их свет, точно отблеск далёкого слова,
которого не разобрать,
пока не послышался звук из заречья,
пока на другом берегу
хромой перевозчик с котомкой заплечной
устало стоит на снегу.
Пока он цигарку свою не потушит,
пока не откроет замка
и ржавой тоской громыхнёт в мою душу
старинная цепь челнока,
пока я люблю, вспоминаю и плачу,
пока ожидаю восход,
помедли, весло, потому что иначе
кто лампы в субботу зажжёт?

***
Как вязок зимний быт…
В шуге застряла лодка,
И лёгкое весло
Сломать не может лёд.
Затворницей живу,
А зимний день короткий
Меж сонных берегов
Плывёт себе, плывёт…

Я на него гляжу,
Глядеть не успевая,
Пока бреду с ведром
среди моих синиц,
Пока топчу тропу,
Пока слеза живая
Нет-нет и упадёт
С заснеженных ресниц.

Как сладок зимний быт…
Просторы избяные
Гудят печным теплом,
Разреживая тьму.
И просто, и светло
живу в глуби России,
и радуюсь снегам
и  –  твоему письму…

Вверх

Комментариев: