21 сентября исполняется 85 лет выдающемуся русскому поэту Владимиру Андреевичу Кострову!
Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" сердечно поздравляют юбиляра!
Мы благодарны Владимиру Андреевичу за его неравнодушное участие в жизни Союза писателей.
Желаем здоровья и благополучия, радости и вдохновения!

Владимир КОСТРОВ

"Я отрицаю отрицанье..."

(Стихи разных лет)

* * *
Ликующей листвы крутая распродажа,
Медлительный исход реки, текущей всклень.
Здесь я всего лишь часть знакомого пейзажа,
Случайный огонек в одной из деревень.
Здесь так понятны мне плакучесть и текучесть,
И не страшит меня зимы грядущей транс.
Какую бы и где ни предвещал мне участь
Болот и журавлей прощальный декаданс,
Я не один — со мной
И Пушкин, и Есенин.
Последняя слеза еще не утекла.
Приди ко мне и ты, мой нежный друг осенний,
И стань еще одним источником тепла.

***
Непродвинут я в общем строю,
Мне по жизни немногое нужно.
Я народную песню пою –
Потому что она простодушна.
Бурной страстью меня не трави,
Не буди во мне дикого чувства.
Друг, эротика меньше любви,
Потому что любовь безыскусна.
Простодушный уходит сонет –
Явлен нерв оголённой натуры,
Есть опасность, что нежный предмет
Станет частью простой физкультуры.
Мой гламурный, продвинутый брат,
Инвективы твои надоели.
Забери себе «Чёрный квадрат».
И оставь мне «Грачи прилетели».

* * *
Не гасите свет. Довольно мрака.
Я приду и вам в глаза взгляну.
А в глазах голодная собака
Воет на холодную луну.
Город спит. Всё мертвенно-прекрасно.
Пропороли брюхо кораблю.
Под луною волчьей слишком ясно
Понимаю я, что вас люблю.
Мир покрыт лазурью и глазурью,
Белый пар как ангел у дверей.
Доедим последнюю глазунью
Из мохнато-жёлтых фонарей.
Отзвенели мёрзлые ступени,
Клавиши проёмной немоты.
Пали на открытые колени
Красные базарные цветы.
Не гасите. Нет. Кругом скольженье,
И живая жизнь недорога.
Побеждает белое движенье
Русская смертельная пурга.
«Ящик» стих. Молчат врали и стервы.
И сошла действительность на нет.
Пусть взорвутся нервы, как цистерны,
Умоляю: не гасите свет.
В городе большой избыток мрака.
Я в глаза вам лучше загляну.
Но и там голодная собака
Лает на холодную луну!

МОСКОВСКИЙ ДВОРИК
Сварен суп… пора делить приварок…
…Весь заросший, чёрный, словно морж,
На скамейке возле иномарок,
Холодея, помирает бомж.
Над скамейкою стоит ужасный
Липкий запах грязи и мочи.
И взывать к кому-нибудь напрасно:
Потеряли жалость москвичи.
Телевизор учит выть по-волчьи -
Дикторы бесстрастны и ловки.
Диво ли, что злость в крови клокочет,
Отрастают когти и клыки?
Бомж хрипит от наркоты иль спьяну -
Холодна последняя кровать.
Неужель я оборотнем стану,
Чтобы слабых гнать, и глотки рвать,
И считать, что только в силе право,
Думать: что хочу, то ворочу?
Господа! Не надо строить храмы
И держать плакучую свечу.
Сварен суп. Пора делить приварок.
Падает, как саван, свежий снег.
Дворик спит. А возле иномарок
Умирает русский человек.

ПАМЯТИ  НИКОЛАЯ  АНЦИФЕРОВА
Как внук голодных,
нищих
и забитых
(у нас сегодня кое-кем забытых)
ты, верно, не любил искусство сытых,
живя в воспоминаниях своих.
И был биологически различным
с тем шустрым стилем
полузаграничным
твой простоватый,
но весомый стих.
Как сын и брат
пехоты русской серой,
когда земля, как ад,
дышала серой,
от жизни получивший полной мерой,
ты всё же никогда не унывал.
Ты продал душу
им, чертям
чумазым:
шахтёрам
и шофёрам, гнавшим МАЗы,
механикам ремонтной автобазы,
которых ты любил и понимал.
Ты принимал
российских тех поэтов,
не раз глядевших
в дуло пистолета,
которые в прозрении своём
вносили в круг
дворянского семейства
тот свежий
и крамольный дух
плебейства,
что мы сейчас народностью зовём.
Они сошли с парнасской высоты
и обрели народное признанье
в тот миг,
когда сознанье красоты
соединили с чувством состраданья.
…Пред вечностью не суетился ты.
Пусть имена иные
смоет Лета,
но вижу я:
народ несёт цветы
к могиле Неизвестного поэта.

* * *
На бетонной площади московской
Отлитой, возможно, на века,
Бронзовый Владимир Маяковский
На буржуев смотрит свысока.
Да была строка его крылата,
Но иначе повернулась масть.
Есть свобода у пролетарьята –
Может гегемон упиться всласть.
И опять тревожно за Россию –
Новый класс пришёл к её рулю.
Но признаюсь вам, буржуазию
Я пока не очень-то люблю.
Горько было – и сейчас не сладко.
Вороватым вызрел новый класс,
Приобретший подлую повадку
Выставлять пороки напоказ.
Обещают думские пророки
Довести Россию до ума.
Стилями «Вампир» или «Морока»
В Подмосковье тешатся дома.
Негодуем, трудимся, бомжуем,
Отмечаем  дни великих вех,
Но покуда всё же на буржуев
Мы смотреть не будем снизу вверх.
Всё перемешалось: сушь и влажность,
Не сошлись закон и благодать.
Скользкая всеобщая продажность
Стала на земле преобладать.
Извели почти любовь и жалость.
Посадили юность на иглу.
То, что никому не продавалось,
Продаётся на любом углу.
Выборы, парламент и свобода,
Как у всех. Но горько оттого,
Что всё меньше на земле народа,
Милого народа моего.

* * * 
Я потихоньку умираю,
Сижу на лавке у стрехи
И в памяти перебираю
Друзей любимые стихи.
Я не ищу себе забаву.
Я вслушиваюсь в бытиё.
Одни друзья познали славу,
Другим не выпало её.
Но были мы одна стихия,
Но были мы одна волна.
Была Советская Россия.
Была великая страна.
Стихи друзей придут оттуда
И возвращаются туда.
Такого певческого чуда
Уже не будет никогда.

* * *
Душа, не кайся и не майся –
За то, что я другим не стал.
Да, я стихи колоннам майским
На Красной площади читал.
Как Ванька, не ломал я лиру
У всей планеты на виду.
Я воспевал стремленье к миру
И славу честному труду.
Колонны шли путём кремнистым,
И флаги красные вились.
Я был тогда идеалистом,
Да и теперь – идеалист.
Уйдя в подземную квартиру,
Равно – в раю или аду,
Я буду звать народы к миру
И бескорыстному труду.

* * *
Терпенье, люди русские, терпенье:
Рассеется духовный полумрак,
Врачуются сердечные раненья...
Но это не рубцуется никак.
Никак не зарастает свежей плотью...
Летаю я на запад и восток,
А надо бы почаще ездить в Тотьму,
Чтоб положить к ногам его цветок.
Он жил вне быта, только русским словом.
Скитания, бездомье, нищета.
Он сладко пел. Но холодом медовым
Суровый век замкнул его уста.
Сумейте, люди добрые, сумейте
Запомнить реку, памятник над ней.
В кашне, в пальто, на каменной скамейке
Зовёт поэт звезду родных полей.
И потому, как видно, навсегда,
Но в памяти, чего ты с ней ни делай,
Она восходит, Колина звезда:
Звезда полей во мгле заледенелой.

* * *
Нет. Звон трамвая не стреножишь.
Попсу вокзалов не уймёшь.
Мой город, ты меня тревожишь,
Укрыться мраком не даёшь.
Ярки твои боеприпасы
Манящих бликов и теней
И генеральские лампасы
Бульварных всенощных огней.
Как будто некий гений юный,
Сжимая скрипку у ланит,
Играет ночью полнолунной
Безумный вальс оград чугунных
И железобетонных плит.

* * *
Бензинный дух к бетонной трассе сплюнув
И с рёвом отрываясь от земли,
Неся огонь в своих прозрачных клювах,
Железные взлетают журавли.
Но, не боясь уже глухого грома,
Весною прилетает соловей
В прижавшийся в углу аэродрома
Зелёный дворик старости моей.
Но душу оживляющее пенье
И небо звёздное без дна и без границ
Не защитят смиренное строенье
От злого торжества железных птиц.

* * *
Поток ушедших лет
Мы не переиначим.
Мы можем только что
Глядеть ему вослед.
Над прошлым, дорогим
Давай с тобой поплачем.
А будущее где?
А будущего нет.
Так близко слышен зов
Свободного пространства,
Там только окоём,
Там вечны тьма и свет.
Мы вместе и поврозь
Достигнем постоянства.
А будущее где?
А будущего нет.
Какою ты была
Нарядной и бедовой!
Как покорялась ты
Любви моей в ответ.
На заливном лугу
Завял цветок медовый.
Есть только день любви,
А будущего нет.
Ты встанешь поутру,
Дела в дому управишь,
Метёлкою шурша и ложками звеня.
В твоих глазах вопрос:
Меня ты не оставишь?
В моих глазах ответ:
Не покидай меня.

* * *
Удушный дым, как знак непостоянства,
Несовершенства мира твоего.
Как тяжко дышит русское пространство  –
Огромное живое существо.
О чём вчера мы спорили так рьяно,
Не совмещая мненья о вожде,
А надо бы с бездушного экрана
Провозглашать моленье о дожде.
О, если бы я знал такое слово,
Чтобы призвать в луга, поля и лес
Кипящего, грибного, проливного,
Живительного ангела небес.
К нам этот месяц прилетал, как ангел,
С прохладой, с кузовком грибного дня,
Но в этот год другой нам послан август,
На облаке из дыма и огня.
Мы нахлебались чёрного угара,
Спасая скот, деревья и жильё.
За что случилась эта божья кара?
Как пережить последствия её?
В Исландии расплавились породы,
И Аргентину снегом замело.
Великое восстание природы
На смену революциям пришло.

* * *
Две берёзы над жёлтою нивой,
Три иконы на чёрной стене.
Я родился в земле несчастливой,
В заветлужской лесной стороне.

Деревянная зыбка скрипела,
Кот зелёно сверкал со скамьи,
Белой вьюгою бабушка пела
Журавлиные песни свои.

Отгорит золотая полова,
Дни растают в полуночной мгле.
Ничего слаще хлеба ржаного
Не едал я потом на земле.

Ухожу под другое начальство,
Только буду жалеть о былом.
Слаще русского горького счастья
Ничего нет на шаре земном.

ПАСТОРАЛЬ
Хорошо на душе – я приехал из города,
Нет железобетонной нуды болевой.
Здесь легко остужать перегретую голову,
Умываясь прохладой росы полевой.
Как веснушки, к лицу мошкара примеряется,
С веток ноты клюёт непременный скворец.
На окошке в горшке огонёк померанцевый,
В поле с ветром голубится лён-долгунец.
Здесь, сознанье моё охраняя от кризиса,
Бронзовеет в кольчугах сосновая рать,
Как аукнется здесь, так тебе и откликнется.
И никто не прервёт, чтоб слова переврать.
Нет. Душа не забыла слова пасторальные.
И с тесовых мостков недалёкой реки
И рубахи, и смуты мои простирали мне
Хвойным мылом две милые сердцу руки.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Как вступление к «Хаджи-Мурату»,
сторона моя репьём богата
(стойкий, чёрт, - попробуй, оторви!).
Да ещё грачами
да ручьями,
круглыми,
протяжными речами,
как ручьи, журчащими в крови…
Конский шар катну ботинком узким,
кто их знает, шведским ли, французким…
Дом родимый - глаз не оторвать!
Грустная и кроткая природа,
вот она -
стоит у огорода
маленькая седенькая мать.
Рядом папа крутит папиросу.
Век тебя согнул, как знак вопроса,
и уже не разогнуть спины.
Здравствуй, тётка, божий одуванчик,
это я - ваш белобрысый мальчик.
Слава богу, слёзы солоны.
Вашими трудами, вашим хлебом
я живу между землёй и небом.
Мамочка, ты узнаёшь меня?
Я твой сын!
Я овощ с этой грядки.
Видишь - плачу, значит, всё в порядке:
если плачу, значит, это я.

* * *
В небесах загорались Стожары,
Млечный Путь обозначен во мгле.
Неужели мы просто стажёры
На летящем земном корабле?
Неужели неисповедима
Нас в пространство пославшая мысль,
И судьба наша несправедлива,
И мы зря сквозь года пронеслись?
И боролись, и сладко любили
Птицей сердца, стучавшею в грудь.
Неужели закат протрубили
И настала пора отдохнуть?
Под мистерией звёздного свода
Завершается яростный век.
Для чего, о Господь и Природа,
Был Вам нужен и я, человек?

***
Мне и прошлое - дело второе,
И о будущем я не грущу.
На веранду я двери открою,
В сумрак утренний солнце впущу.
Ни к чему мне экран виртуальный,
Электронно-простроченный растр.
Выхожу я во дворик астральный
К стайке ветром разбуженных астр.
Вновь себя ощущаю младенцем,
Подкормившим синиц у стрехи,
И умывшись, утрусь полотенцем,
На котором поют петухи.

***
Воробей, стучащий в крышу,
дробный дождь в пустом корыте, -
говорите, я вас слышу,
я вас слышу, говорите.
Прежде чем я стану тенью,
остро, как переживанье,
слышу, слышу свиристенье,
шебаршенье и шуршанье.
Эти травы, эти птицы
на закате и в зените,
милые твои ресницы,
я вас слышу, говорите.
Ничего не надо, кроме
общей радости и боли,
доброй песни в отчем доме,
свиста вьюги в чистом поле.
Мы уйдём, но не как тени,
в мир пернатых и растений,
в песни, шорохи и звуки.
Нас с тобой услышат внуки.

* * *
Завершаю жизненную драму,
Веря в Вифлеемскую звезду.
К ближне-переделкинскому храму
Переулком из дому иду.
По дороге беспризорный щеник
Прихожан бесчувствием корит.
В этом храме старенький священник
Тихую молитву говорит.
Я молюсь на Бога-Человека.
Он мне указал на свет и тьму
И не дал за творческих полвека
Надоесть народу своему.
Никакой я вовсе не вития.
Плосок мир. Ломать его нельзя.
И в меня вонзает Византия
Чёрные сионские глаза.
Вновь в тысячелетиях не лишний.
В центре мира – мать сыра земля.
Рядышком смиренное кладбище,
Где лежат мои учителя.
Глубину земли нельзя измерить,
На свечах сердечки из огня.
Я пришёл надеяться и верить.
Родина моя, прости меня!

* * *
Пока синеет синева,
Пока мерцает звёзд мерцанье,
Пока душа моя жива,
Я отрицаю отрицанье.
Любой всемирный пилигрим
Освоил право полной мерой
Гнушаться обликом моим
И над моей глумиться верой.
«Всеобщей смази» торжество –
Никто за слово не в ответе.
В какой ещё земле на свете
Так унижают большинство.

СПРАВОЧНИК СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ
Теперь так часто говорят
Или бездумно повторяют,
Что рукописи не горят
И времена не выбирают.
Так трудно объяснить толпе,
Что век писателя недолог…
Я старый справочник СП
Читаю, словно мартиролог.
Тогда великая страна
Нам представлялась общей чашей.
Какая страшная волна
Прошла над всей эпохой нашей.
Но в кратком часе бытия
Любой судьбе – свои вериги.
И навсегда останусь я
Как персонаж из этой книги.

* * *
Громок ты
и успеха достиг,
и к различным эстрадам притёрся.
Только русский лирический стих
вроде как-то стыдится актёрства.
Словно скрежет железа о жесть,
словно самая пошлая проза,
неуместны заученный жест,
модуляция, дикция, поза.
Словно бы не хотел, а соврал,
словно фальшь протащил в эти залы.
Словно и не поэт ты,
а Карл,
Карл, укравший у Клары кораллы.

* * *
Я выхожу из леса и… ни с места.
И страх и боль не бередят меня.
В черёмуховом платье, как невеста,
Стоит деревня в жарком свете дня.
Так много света, радости и воли,
Так бьётся сердца перепел рябой,
Овсяное передо мною поле
Над песенкою речки голубой.
И солнышко на небе златооко,
И дышится привольно и легко.
И прошлое как будто недалёко.
И будущее так недалеко.
Не осуждайте бедного поэта,
Что он остановился на пути.
Жизнь прожита.
Горит Господне лето.
Осталось только поле перейти.

* * *
Защити, приснодева Мария!
Укажи мне дорогу, звезда!
Я распятое имя «Россия»
Не любил ещё так никогда.

На равнине пригорки горбами,
Перелески, ручьи, соловьи.
Хочешь, я отогрею губами
Изъязвлённые ноги твои.

На дорогах сплошные заторы,
Скарабей, воробей, муравей.
Словно Шейлок, пришли кредиторы
За трепещущей плотью твоей.

Оставляют последние силы,
Ничего не видать впереди,
Но распятое имя «Россия»,
Как набат, отдаётся в груди.

* * *
Укрепись, православная вера,
И душевную смуту рассей.
Ведь должна быть какая-то мера
Человеческих дел и страстей.
Ведь должна же подняться преграда
В исстрадавшейся милой стране
И копьём поражающий гада
Появиться Стратиг на коне.
Что творится: так зло и нелепо
Безнаказанность, холод и глад.
Неужели высокое небо
Поскупится на огненный град?
И огромное это пространство,
Тешась ложью, не зная стыда,
Будет биться в тисках окаянства
До последнего в мире суда?
Нет. Я жду очищающей вести.
И стремлюсь, и молюсь одному.
И палящее пламя Возмездья
Как небесную манну приму.

* * *
Не обязательно счастливым
Пускай мой сын в наш мир придёт,
Но совестливым, молчаливым,
Которым в жизни не везёт.
Чтоб самый робкий стук в окошко
В любую ночь его будил.
Чтоб он, как русская гармошка,
Что думал,  то и говорил.
Чтобы под ветхим одеялом
Наедине с самим собой
Он грезил высшим идеалом –
Всечеловеческой судьбой.
Природа, матерь жизни, мысли,
К тебе склоняюсь до земли,
Спаси от лжи и от корысти
И лёгкой славой обдели!
Пусть станет совесть в изголовье,
Пусть встретит смерть в труде, в бою,
И пошлой женщины любовью
Не накажи ты плоть мою.
Среди глумливых и спесивых,
В чинах от пят и до бровей,
Как часто в людях несчастливых
Есть счастье Родины моей.

* * *
В снежных шубах лесное боярство.
Горностайна позёмка полей.
Может, главное наше богатство –
Вольный ветер Отчизны моей.

Если боль твою душу недужит,
Если память уснуть не даёт,
Он завьюжит тебя, и закружит,
И в кирпичной трубе отпоёт.

Он за полу потянет, как нищий,
Он заплачет в дупле, как дитя,
Просквозит, расцелует, освищет,
Над Великой равниной летя.

В небе волчьей луны полукружье,
Лес и поле, крутая зима,
И в глазах промелькнут Заветлужье,
Колокольный Валдай, Кострома.

* * *
Янтарная смола. Сосновое полено.
Грибной нечастый дождь
Да взгляды двух собак.
И сердце не болит
Так, как вчера болело.
И верить не велит,
Что всё идёт не так.
Как хорошо заснуть!
Как сладко просыпаться,
И время у печи томительно тянуть,
И медленно любить безлюдное пространство,
Не подгонять часы,
Не торопить минут.
И быть самим собой –
Не больше и не меньше,
И серебро воды в лицо себе плескать,
И сладко вспоминать глаза любимых женщин,
И угли ворошить,
И вьюшку задвигать.
Двух ласковых собак тушёнкой не обидеть,
И пить лесной настой, как свежее вино,
И записных вралей не слышать и не видеть,
А слушать только дождь
И видеть лес в окно.
У пруда силуэт давно знакомой цапли,
Которая взлетит немного погодя.
Спасибо, вечный врач,
Мне прописавший капли
В прозрачных пузырьках
Нечастого дождя.

* * *
Горькую память
храню как наследство
и у судьбы
словно школьник учусь.
Бедная юность.
Военное детство.
Время простых
человеческих чувств.
Там, где кликуша
      зайдётся от крика,
я оставаться спокойным привык.
Фига – не Фуга. Фига – не книга.
Фигу посеешь –
       и вырастет фиг.
Мне говорят, что творец
неподсуден.
Классикой русской живу и лечусь.
Не был ещё эстетический студень
старше простых
человеческих чувств.
Уши забила словесная вата.
Велеречивость тошней немоты.
Сущая правда невитиевата –
нет правоты,
если нет прямоты.
Что ты юлишь и киваешь на время?
Глаз, как стеклянный,
искусственно пуст.
Нету искусства,
есть вечное бремя,
бремя простых
человеческих чувств.

* * *
Что может знать чужак
о полной русской воле?
Судить или рядить
об этом не дано.
Пора идти гулять:
сегодня ветер в поле
и дождь стучит в окно.
Безлюдно и темно.
Тут сам не разберёшь,
как можно жить иначе.
Зачем тебе любовь
пространства дорога?
Далёким куликом
о чём болота плачут?
О чём шумит тайга?
О чём поют снега?
Здесь просто и легко
остаться неизвестным,
любить сквозящий свет
и вяжущую тьму.
И разум не смущать
вопросом неуместным:
зачем и почему?
Затем и потому!

* * *
Какие мощные ветра,
Потопы и землетрясенья!
Какая лютая жара!
Какие грозные знаменья!
Как будто каждый день и час,
Все исчерпав иные средства,
Всесущный призывает нас
Одуматься и оглядеться.

* * *
Когда мне становится грустно,
когда невозможно уже...
читаю.
От лирики русской
рассвет наступает в душе.
Как будто бы
солнышко брызнет,
надежду неся и привет.
В ней нет отчужденья от жизни
и едкого скепсиса нет.
Как будто бы
полем в тумане
идёшь, погрузившись до плеч, –
врачует,
колдует,
шаманит
широкая русская речь.
Она превращается в чувство, –
нет выше на свете судьи,
чем это великое чудо
единой народной судьбы.
И горы крутые
покаче
и в осени больше огня.
И нету на свете богаче
и нету счастливей меня!

* * *
Не трогайте жанр,
Излучающий жар.
Поленья рассудка в пыланье напева.
Поверьте, проверьте — поэзия шар,
Поедешь направо — приедешь налево.
В ней ясный неясен
И глупый неглуп.
В ней чувство и мысль —
Словно конь и подпруга.
Поверьте, проверьте — поэзия куб
Той комнаты, где вы любили друг друга.
Простого кумира себе сотворю,
Слеза на щеке — вот её откровенье.
Поэзия — угол, я вам говорю,
Где редко, но мы преклоняем колени.

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную