Сергей КОТЬКАЛО

ПЕСНЬ АНГЕЛОВ

Святочные рассказы

 
 
 

Хоть и не воюй

Век живи и век учись. Вот возьми, к примеру, нашего отца Гавриила — какое от него утешение? Черствый, надменный, бездушный... Хоронил в канун Сочельника нашего Гришу-разведчика — так торопливо и неразборчиво читал литию, бубнил, можно сказать, скороговоркою, украдкой, будто чужого, нехристя какого-то крестил потухшим кадилом... Копателей подталкивал, чтобы поспешали сунуть гроб в могилу. Так задел больно, ну прямо шилом под лопатку…

— Что ж вы, ваше преосвященство, так это нечеловечно, словно собаку отпеваете бойца нашего, — не сдержался было я, — совсем юного разведчика, что жизнь положил за вас…

— А я его жизни не просил, — скоро так отрезал, — это был его личный выбор! Мне и без войны неплохо жилось…

— Как же вы так смеете говорить, да еще и священник, какой же вы нам пример подаете…

— Ничего я вам не подаю… Моё дело служить Богу, а вы тут в канун Сочельника хоронить вздумали, да еще и возмущаетесь, голос на попа возвышаете, а я лицо духовного звания… Молчи! – крикнул, словно ворон каркнул, и так кадилом мне прямо в глаз, — не то и отпевать тебя не стану! — и пошел прочь, а я стою над открытою могилкой Гриши с окровавленной рожей, слезы по щекам текут и пули над нами с той стороны летят, свистят, того и гляди, сейчас прямо, к Грише и укладут, а он, поп наш, не отпоет ведь…

Вот, поди и подумай, за кого жизнь свою отдавать, да и нужна она ли ему? – Беда, право дело, хоть и не воюй!

 

Письмо

Еще пишу вам, что без причины вы плакали в канун Сочельника, потому что к ночи прилетели Ангелы, посланные на защиту Желобка. Лица мы их не видели, да и нечем было глядеть, потому как та сторона поливала нас беспрерывно огнём малого и большого калибра, смешав наши позиции с землей так, что невозможно было уже представить чего живого. Но ближе к полуночи все стихло, небо разверзлость и оттуда прямо на нас полетели белые, сияющие неземным светом Ангелы, полилась с небес песнь «Свете тихий…» таким дивным распевом, что невольно мы ожили, встрепенулись из грязи, вдыхая благостный аромат ладана, прежде незнаемый, а с неба посыпались неспешные крупные хлопья снега…

Нет, вы не думайте, что то было видение от страха. Нет, я почувствовал в тот миг, что нас ожидает что-то небывалое и решил наспех подать вам, мои дорогие, весточку. Прощайте милые, родные мне люди, на войне всё случается быстро и навсегда. Некогда тут расписываться. Вчера схоронили Гришку-разведчика, а сколько сегодня рядом со мной, в соседнем окопе осталось – Бог ведает. Вы не горюйте и помните, я песнь Ангелов слышал, – чего и вам желаю.

 

Юродивый

Белым январским утром, в канун Сочельника, мы неспешно проходили от Поклонного креста к поселку Спартак, что вблизи разбитого войною Донецкого аэропорта. От первых, с заколоченными фанерой окнами домов навстречу нам не бежал, а прямо летел худой и длинный, словно жердь, босоногий, в одном исподнем, без шапки, белый как лунь с посохом в руке, но не старик, а прямо таки юноша. Исподволь мы настроилась на дурные вести, как он уже перед нами стал будто вкопанный, ясно так, синеоко окинул нас взором, поклонился земно и, ничего не сказав, помчался в сторону креста, что воздвигли в память жертв войны 2014 года.

Нет, мы не опешили. Мы, напротив, воспряли духом, что есть еще на Руси странники-богомольцы, что они, как и в старину, по-прежнему голые и босые облетают её с молитвою.

Уже у домов, встретил нас, вышедший из мастерской давний наш знакомец:

— Витьку-дурачка видели? — спрашивает.

— Блаженного встретили, — не сговариваясь, ответили мы в один голос.

— И то правда, — согласился знакомец. – Он нас от каждого снаряда уводил…

 

Странница

У привокзальных ворот, на приступках сидела попрошайка, в лохмотьях, в рванных мужских ботинках без шнурков на босу ногу, но повязана павлопосадским бирюзовым платком с огурцами, что собственно и вышибало из прохожих всякое сочувствие к ней. Может, и я прошел бы мимо, обыкновенно не смотрящий на попрошаек, а просто подававший милостыньку, если было что, а тут все же посмотрел в её сторону.

В глазах её не было ни света, ни цвета, но была какая-то вековечная усталость…

Виновато подал ей купюру.

— Помоги тебе Господь, — глядя себе под ноги, сказала она.

— Откуда вы? — спросил её зачем-то. — Давно ли странствуете?

Плечики её под павловским платком вздрогнули, взрывно вскинула на меня глаза:

— Откуда вы знаете, что я давно странствую? — неподдельно изумилась она. – Четыре года брожу по свету, мыкаюсь, и никто не заметил, не спросил…

— Платок на вас больно красив…

Тут-то её и прорвало:

— Всё что осталось от прежней жизни, папа на Рождество подарил, а ночью наш дом накрыло снарядом… — сказала и горько заплакала.

 

И я увидел, как она еще совсем молода, но война сделала её вековухой.

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную