7 сентября 2011 года в Кирове отметили 70-летие писателя, первого лауреата Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия Владимира Крупина.

Накануне юбилея в доме-музее А.С. Грина открылась выставка «Души благодатный огонь», посвященная писателю и рассказывающая о его творчестве и жизненном пути. В экспозиции представлены фотографии из архива семьи Крупиных, где Владимир Николаевич запечатлен в детские, юношеские, зрелые годы, с коллегами, с приснопамятным Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, со Святейшим Патриархом Кириллом, в окружении братьев, сестер, детей и внуков; книги, переведенные на немецкий, болгарский, польский языки и ксерокопии его дневника 1957 года.

На открытии выставки присутствовали друзья писателя и многочисленные почитатели его таланта. Как рассказала заведующая музеем Екатерина Русских, выставка во многом состоялась благодаря сестре писателя Антонине Крупиной, которая предоставила экспонаты.

В настоящее время Владимир Крупин живет в Москве, но, по словам Антонины Крупиной, всем сердцем и мыслями на вятской земле. Ведь его повестей («Живая вода», «Ямщицкая повесть», «Сороковой день») созданы на местном материале, да и он сам всегда утверждает, что до боли душевной любит Вятскую землю.

Мы публикуем интерьвью, данное писателем сайту "Русская народная линия" в канун юбилея.

- Владимир Николаевич, Вы являетесь одним из самых известных современных русских писателей. Когда Вы решили стать писателем? Что Вас на это подвигло?

- У меня сохранились детские дневники, читая которые, я вижу, что всегда хотел быть писателем. Мне было лет 12-13, и я до сих пор отлично помню момент, как ночью при звуках гимна я торжественно поклялся стать русским народным писателем. Этот момент потом я запечатлел в своем дневнике.

Я рос в большой семье. Пошел в школу с пяти лет, т.к. мне хотелось пойти в школу вместе со старшими детьми. Когда они пошли в школу, а меня туда не отпускали по малолетству, я долго ревел и таки выревел себе право на образование. Окончил школу в 15 лет. Я писал стихи, влюблялся, но девчонки меня за человека не считали. Сейчас я понимаю, что несчастья очень полезны для пишущего человека. Не было бы стихотворения Лермонтова «И кто-то камень положил в его протянутую руку», если бы его любили девушки. В общем, я с детства мечтал стать писателем. Конечно, были мысли о том, чтобы стать моряком, но все мы в детстве лазили по деревьям, думая, что это наши корабли. Но другой мечты у меня не было.

В 16 лет я уже работал в редакции газеты. До института два года проработал в газете, год - слесарем, фрезеровщиком, три года служил в армии. Мы вообще рано начинали работать. Когда я выходил на пенсию, у меня имелось 45 лет трудового стажа. И это было совершенно нормально для нас - работать с детства. А с наступлением летних каникул надо было впрягаться в тяжелый крестьянский труд: это и огород, и сенокос, дрова, уход за скотиной. Вообще у меня было счастливейшее детство, связанное с трудом. Лес, луга, друзья, чистота отношений, высочайшая нравственность. Ведь даже когда я провожал девушку и обмахивал её букетом черемухи от комаров - это уже было величайшее счастье. Какая была чистота и сила чувств в те времена! И как сейчас глубоко оскорбляет хамское вторжение западных образцов поведения. Мерзость пришла в наши приделы.

- Владимир Николаевич, расскажите, пожалуйста, о своей семье.

- Мне всегда было легко, поскольку моя семья была православная. Мои мама и отец были глубоко верующими людьми, в доме всегда была икона. Конечно, были в семье и пионеры, и комсомольцы, и коммунисты, всё было, но всегда на Пасху были чистые рубашки, пусть и заштопанные, и крашеные яйца, за всё мама говорила «слава Богу». Церковь у нас в селе закрыли и сделали из нее клуб. Сейчас мы её восстанавливаем. Была на кладбище церковь, так её сожгли и диакона посадили, а батюшку, отца Гавриила, который меня крестил, в драке искалечили, в результате чего он умер. А дедушку моего, отца мамы, посадили за то, что он в Пасху отказался работать. Он работал лоцманом, водил плоты по Вятке до Астрахани. А дедушку по отцу раскулачили и сослали в Нарымский край, предложили детям отказаться от него, а они были уже взрослые, комсомольцы, но они не отказались от него, и вся огромная семья поехала в Сибирь. У отца было десять сестер, и все они выучились, отец окончил техникум, а это по тем временам - как университет, сестры - кто педагогический, кто медицинский. Их потом послали на работу в Клайпеду, в Евпаторию, в Уфу, а теперь они стали оккупантами, вот в Евпатории приходит к ней татарин и говорит: «Уходи, а то зарежу, сожгу». Ну, это уже другая беда...

- Как началась Ваша самостоятельная жизнь?

- Огромное ликование было, когда нас привезли служить в Москву, мы гордились, что будем защищать Родину в Москве. В наше время, если парень не служил в армии, его девчонки браковали, так как не могли понять: как парень мог не служить в армии! Я писал в повести «Повестка», что я мог не служить в армии, я был активный юноша, член бюро райкома комсомола, меня выдвигали на должность секретаря райкома и от армии освобождали. Но как я мог не пойти в армию, если отец у меня воевал, оба брата служили? Для нас служба в армии была делом чести. Бывало в армии пойду в увольнение и обязательно зайду в храм. Я помню, с каким трепетом я входил в собор Василия Блаженного или в Богоявленский собор.

Мы учились в пединституте - это самый лучший институт в Москве, нынче университет. Там был Богоявленский собор, там же Пушкина крестили, это уже волновало всегда. Ну что говорить, если ухаживал за девушками, то вез их или в Сокольники или в Коломенское. Меня всегда тянуло заниматься историей, я много писал о Москве, для телевидения написал сценарий об улицах Москвы. При ЦК ВЛКСМ была такая организация - «Спутник», которая занималась проведением экскурсий с деточками, которые приезжали из разных мест тогда ещё огромной страны, и мы их водили по этим экскурсиям. Поэтому я Москву знал лучше многих москвичей. И то, что я женился на москвичке, вовсе не означает, что мне нужна была прописка. Эта прописка и так уже была у меня в кармане, потому что тогда институты, заводы, фабрики имели право выдавать прописки, им давали лимитную прописку. Я уже в аспирантуру пошел, но не защитился, потому что мы очень тяжело жили в коммуналке на окраине Москвы, в Люблино. Я работал, писал сценарий, зарабатывал на кооператив, потом издательство...

Моя первая книжка вышла поздно, когда мне было уже 33 года. Были разные периоды, были долгие периоды, когда меня не печатали. С 1991 по 2001 год не вышло ни одной моей книжки, поскольку господа-демократы меня очень «полюбили». Я написал несколько статей главному редактору журнала «Москва», у журнала был большой тираж. Написал статью «Глас вопиющего в пустыне» о гласности, о том, до чего христопродавцы Россию довели, исследовал корни демократии - откуда она произошла. Я тогда отметил, что демократию изобрели демагоги по заданию плутократов. В общем, много писал такого, что нашим демократам не нравилось. Но эти времена забвения прошли, только в прошлом году вышло 12 или 14 книжек, в этом году уже четыре книжки вышло.

Присуждение мне первой Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия я воспринял как аванс, как то, что Господь меня отметил, но мне эту премию надо отработать. Вообще я был в писательском мире известен как человек, который всегда отказывается от всяких премий. В свое время я отказался от Толстовской премии, полностью разделяя убеждения святого праведного Иоанна Кронштадтского о Толстом. От всех других премий было уже гораздо легче отказываться. Эта же премия духовно заряжена, она носит имена святых и имеет название «патриаршей».

Когда я служил на Северном флоте, проходили учения, и я стоял в капитанской рубке, мы заложили курс на Рыбачье, я почувствовал как огромное тело корабля, а это был эсминец, задрожало и пошло послушно командам. Я думаю, что тоже мог бы делать такую мужскую работу, защищать Отечество, а тут скребешь перышком... Но, видимо, писательский труд - это тоже духовная битва и он также нужен.

- Владимир Николаевич, а как Вы оцениваете состояние нынешней русской художественной литературы, в частности, православной?

- Православная литература сейчас на подъеме, то, что тиражи маленькие, не должно нас смущать. Конечно, тут много причин: книги дорожают, тиражи падают, всё это так, но причина того, что не читают художественную литературу, заключается ещё и в том, что появилось много прекраснейших изданий святых отцов и наших консервативных философов. Это и Леонтьев, и Данилевский, Иоанн Лествичник, святители Тихон Задонский, Игнатий (Брянчанинов) и Феофан Затворник. Сейчас издается огромное количество духоносной литературы, нам есть что читать. Эта литература, конечно, оттянула к себе читателей. Это очень благотворный процесс. Как ни тужатся все эти «Букеры», ничего у них не получается и абсолютно ничего не получится, потому что люди-то чувствуют, где фальшь, а где подлинное содержание. То, что наша молодежь идет по пути вхождения в духовную литературу, - это очень хорошо. Другое дело, что они считают, что проскомидия и литургия - это одно и то же. Один журналист в своей статье написал: «Патриарх обратился к народу с акафистом», вероятно, считая, что акафист - это разновидность проповеди. Куда же с такими познаниями торопиться?

...Я был дружен с поэтом Юрием Кузнецовым, но он неготовым, несозревшим к духовной жизни вошел в эту тему, поэтому цикл его поэм «Детство Христа», «Юность Христа» и «Путь Христа» получились духовно слабыми. Может быть, чуточку лучше его переложение «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Сейчас вышли два тома духовной поэзии русских поэтов, это очень хорошо, но мы видим, что по степени духовности мы пока отстаем. Не случайно ведь Ломоносов, Державин в конце жизни приходили к переложению псалмов. Этот путь проделают и наши поэты, у них ведь должно быть чутье собачье. С одной стороны, Православие требует жертвенности, потому что это не душевность. Душевно можно пива попить с другом на берегу речки, а духовность - это жертвенность, самоограничение, это путь нелегкий, но вместе с тем радостный.

- Владимир Николаевич, не могли бы Вы поделиться своими творческими планами?

- Я уже дожил до того возраста, когда творческие планы для меня уже роскошь. Об этом я могу только мечтать. Я живу послушанием. Я задумаю что-то, а владыка Климент говорит, что надо написать книгу о Тихоне Калужском (Медынском). Это удивительный, таинственный святой, о котором мы очень мало знаем. Великий святой, вынесший на своих плечах духовную тяжесть стояния на Угре. Я взял за основу книги изучение XV века, превращение Руси в Россию. В этом веке - гибель Византии, ересь жидовствующих, много всего смешалось в этом веке. Я пишу о том, что проницательность святых людей не может быть нами представима. Едет преподобный Стефан Пермский, кланяется издалека и говорит: «Брат Сергий, вот еду в Москву, на обратном пути к тебе заеду», а преподобный Сергий Радонежский отвечает: «Да брат, жду тебя». Вот ведь как разговаривали без мобильных телефонов. В секунду взлетала душа убитого в Куликовской битве, а они стояли на молебне и поминали о его упокоении. Вот об этом буду писать.

А самому уж - издать бы то, что уже написано. Надо все написанное доделывать. Хочется ещё и о Великорецком крестном ходе написать, это величайшая школа молитвы, я раз двадцать прошел, нынче уже из-за болезни не смог пройти. Надо очень много сделать ещё. Я теперь понимаю слова Леонардо да Винчи, когда он в 90 лет говорил, что только начал понимать, как делать скульптуру, он при этом не кокетничал. Я вот только к старости понял, что надо писать. Теперь мне хочется писать только для детей. Но сейчас пишу больше из послушания и по благословению. Дай Бог ещё для детей что-нибудь написать.

- Планируется ли проведение торжественных мероприятий в связи с Вашим юбилеем?

- Никаких торжеств и заседаний не будет, я этому сразу воспротивился. Убегу куда-нибудь подальше. Скоро ведь уже уйду на тот свет, а мне и скажут, что я уж на земле получил награды, придется мне поскромнее место занять, а ведь хочется одесную сесть! Как быстро бежит жизнь, наша жизнь скоротечна, как горящая спичка.

Владимир КРУПИН (1941) — русский прозаик и публицист, секретарь правления Союза писателей России. Родился Кировской области. Окончил факультет русского языка и литературы Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской.

Работал редактором и сценаристом на Центральном телевидении, в издательстве «Современник», был главным редактором журнала «Москва», преподавал в Литературном институте, в Московской духовной академии, в других учебных заведениях.

Начинал Крупин, как и многие, со стихов. Но известен стал благодаря первому сборнику рассказов «Зерна» (1974), в которых простым языком рассказывается о непростой судьбе жителей села. После выхода этой книги был принят в Союз писателей СССР.

Мировую известность получила повесть Владимира Крупина «Живая вода» (1980). По ней снят фильм, она переведена на многие языки. Здесь в ироничной манере писатель переосмысливает легенду о живой воде.

Обращается он и к другим темам. Повесть «На днях или раньше» (1977) посвящена проблемам семьи, «От рубля и выше» (1981) — проблемам художественного творчества, «Прости, прощай» (1986) — воспоминание о студенческих годах.

В последние годы в творчестве писателя доминирует тема Православия и надежда на то, что оно спасет страну. Эта идея присутствует в повестях «Великорецкая купель» (1990), «Крестный ход», «Последние времена» (обе — 1994), «Слава Богу за все. Путевые раздумья» (1995).

Автор более 30 книг.

26 мая 2011 года в Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя Крупин был награжден первой Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Желаем Вам, дорогой Владимир Николаевич, крепкого здоровья, счастья, благополучия и вдохновения!

Многая лета!