Это было в 1964 году. Я работал тогда старшим следователем прокуратуры Октябрьского района Москвы.

В 114 отделение милиции пришел гражданин Грачев. Он заявил, что несколько дней был на даче, а вернувшись домой, обнаружил жену мёртвой и окровавленной. На место происшествия прибыл старший следователь прокуратуры Москвы С. Поляков с опергруппой. В это время я по своим делам был в 114 отделении милиции и прокурор района В.И. Рябченков велел мне помочь Полякову.

В трехкомнатной квартире все было разбросано. Впечатление инсценировки разбоя. Убитая лежала в ванне с водой. Там хлопотали судебные медики. Очень много бумаг – документы, письма, черновики, записки, справки. Всё это собрали в 4 мешка, работники милиции отвезли их в мой кабинет для изучения и анализа. На третий день я разобрался с этими бумагами – отобрал всё, что могло интересовать следствие. Кроме того, моё внимание привлекла переписка Грачевой с писателями. Эти документы я тоже отложил.

Пригласил Грачева и попросил забрать бумаги. Но Грачев отказался их взять и написал об этом заявление на имя прокурора района. Москва тогда оканчивалась на ул. Кравченко. Там, на пустыре, мы развели костёр и сожгли бумаги.

Но сжечь письма писателей я не решился. Побудительным мотивом для такого решения послужило простое сравнение содержания писем и возникший вопрос – почему известные писатели отказывали в просьбах Грачевой. Кроме того, мне казалось, что письма могут представлять интерес литературоведам.

Судя по разного рода документам, Грачева была человеком образованным, работала в МГУ. Была женщиной энергичной, деятельной и в то же время самонадеянной и наивной, легко ранимой и обидчивой.

Неудачно складывалась личная жизнь. Её муж в прошлом занимал ответственную должность в советском Торгпредстве в Риме, где провел много лет. Супружеские отношения оказались зыбкими, а случайные связи не приносили успокоения. Рядом с ней никто из знакомых мужчин долго не оставался, и она испытывала постоянное одиночество и неудовлетворенность.

В свое время Грачева была судима, какое-то время провела в заключении. После освобождения, как она пишет, «отнятую работу в МГУ – не возвращают». Да и на другую педагогическую работу устроиться она не смогла. Владея французским языком, занялась художественным переводом В.Брюсова, Д,Бедного, В.Гюго и др. Однако её переводы не публиковали.

Она обращалась за помощью о трудоустройстве к разным общественным деятелям и писателям. Ей казалось, что ей, человеку «с улицы», они помогут либо устроиться на работу, либо опубликовать её переводы.

Так, в конце 1958 года писателя Л.Никулина она просила о помощи, связанной с преподаванием французского языка. Вот его ответ.

«Товарищу А.Л.ГРАЧЕВОЙ
Уважаемый товарищ!
К сожалению, длительная моя болезнь мешает мне основательно ознакомиться с вопросом, который Вы подняли. Я не специалист в педагогике и в преподавании иностранных языков тем более, к тому же это вопрос специальный и, возможно, Вы правы во многом. Но я коснулся этого вопроса в статье о культуре писателя мимоходом. Лично мне с детских лет гимназия ничего не дала в смысле изучения языка. Куда больше мне дал год пребывания в Париже в 1910-1911 году и лекции в Сорбонне, затем чтение и беседы на этом языке, которые мне приходилось вести за границей в моих частых поездках в последние годы. Но это, конечно, частность. Прошу Вас извинить меня, но в ближайшее время мне придется уехать лечиться и таким образом, я не смогу ничем быть полезен, по причинам о которых сказал выше.
Возвращаю Вам Вашу статью, которую я прочитал с интересом.
С уважением Л.Г.Никулин. 8 декабря 1958 г.»

В начале 1959 года Грачева пишет Б.Пастернаку и, вероятно, просит помочь опубликовать ее переводы. Черновик или копия этого письма в бумагах Грачевой не были обнаружены. Однако сохранился ответ Пастернака. Вот текст этого неизвестного письма Б.Пастернака:

«12 февраля 1959 г. «Тов. Грачева, Вы – чудачка!
Должен ответить Вам полным отказом. Со мной самим творятся одни только неприятности. Имя моё может принести Вам только вред. Я совершенно для Вас бесполезен и фотография Ваша ничего не может изменить. Извините меня.  Б.Пастернак».

Какие неприятности происходят с Б.Пастернаком?

Почему общение с ним может принести вред Грачевой?

16 февраля 1959 г. Грачева пишет второе и очень пространное письмо. Было ли оно отправлено – неизвестно. Черновик этого письма сохранился в её бумагах:

«16/2-59. Москва. Добрый день тов. Пастернак!
Вы читали моё письмо как пострадавший и как поэт, выключив себя, на момент чтения, как человека, непревзойденного художника переводов, специалиста, искусство которого, на чаше весов иногда тянет гораздо больше чем пост Председателя Совета Министров или Верх Сов.
Мое фото я Вам послала для того, чтобы оно помогло Вам правильно понять склад моего характера, но к, сожалению, Вам это не удалось.
И поэтому полностью Вас извинить я не могу.
Я меньший трусишка, чем Вы, это можно себе представить.
Написав Вам мое первое письмо, я хотела его отправить так же без обратного адреса на конверте, а потом мне почему-то показалось, что я Вас этим могу обидеть. Вас исключили из Союза Писателей, от Вас отвернулись, если не все, то многие, но ведь Вы от этого не перестали быть известным писателем и поэтом, и что особенно хотелось бы, чтобы Вы остались во всех моментах жизни – ЧЕЛОВЕКОМ.
Несмотря на Ваш категорический отказ, все же я прошу Вас, не посчитайте за трудность, проредактируйте пожалуйста мои тугие попытки переводов. Рассказ JKJ мне предложено перевести Гослитиздатом. Чтобы он попал в печать, А.К.Котов потребовал расплату, совсем немного – провести с ним ночь в . . . . . . .
Ну, а если уж я, будучи в заключении отказалась от близости с начальником лагеря за обещанный мне дар свободы, то в этом случае, я конечно предпочла, чтобы мой перевод остался неопубликованным.
В настоящее время отнятую работу в МГУ мне не возвращают, а выступать в роли негра не могу – я достаточно светлая.
Мне бы хотелось попытаться добывать хлеб пером.
Помогите мне в этом. С приветом А.И. Грачева.
PS. Посылаю перевод рассказа JKJ. Стихотворение В.Брюсова. Демьяна Бедного. В.Гюго. А.И.Грачева».

Одновременно с этим в начале 1959 года Грачева дважды обращается к В.Лацису и просит оказать влияние на Министра Высшего и Среднего специального образования СССР Елютина о возвращении на прежнюю работу в МГУ.

В.Лацис ответил А.Грачевой 10 февраля 1959 г.

«Добрый день тов. Грачева!
Получил Ваше письмо. Во время съезда я не мог Вас принять, потому, что съезд работал очень напряженно и отнимал у делегатов все время, а после съезда мне пришлось срочно выехать в Ригу по случаю кончины одного члена нашей семьи, которого сегодня хороним.
Что касается Ваших дел, то по ним все указания даны нашему Постпреду в Москве тов. Поэгле, которому поручено оказать Вам возможное содействие. Переговорить лично с тов. Елютиным не удалось по независящим от меня причинам, но весь материал был переслан ему в министерство. Решение зависит не от меня, а от министерства.
Желаю Вам успеха.
С приветом В. Лацис»

Незадолго до смерти, Грачева пишет Илье Эренбургу, и тот 22 января 1964 г. отвечает, что сожалеет, что не «может помочь ей в устройстве на работу ни в Союзе общества дружбы с зарубежными странами, ни в обществе "СССР – Франция».

Я отчётливо помню, что, читая письма Никулина, Лациса и Эренбурга, не мог освободиться от чувства какой-то неловкости за извиняющийся тон и за ничего не значащие подробности в их письмах. Надо учесть, что для многих из нас, людей военного времени, эти писатели действительно были «инженерами человеческих душ». Мы их читали, уважали, к слову их прислушивались.

А имя Пастернака было на слуху потому, что его ругали. На фоне этих трёх писем несколько строчек Пастернака не только поразили меня искренней прямотой поэта, но и вызвали чувство симпатии к нему.

Нельзя было не задуматься и над оценками Грачевой творчества Пастернака, которая, в отличие от меня, читала и знала его произведения. Она называла его «непревзойденным художником переводов», а также «известным писателем и поэтом».

Письма Грачевой оставались лежать у меня с надеждой, что время всё рассудит и расставит на свои места.

И время соединилов одну цепочку письмо к Грачевой от 12 февраля 1959 г. с письмом к Олегу Гончарову, которое Пастернак написал спустя пять дней. Оно созвучно со словами к Грачевой об одних только неприятностях и своей бесполезности. Оба эти письма были написаны Б.Пастернаком в течение одной недели, адресованы людям, ему совершенно незнакомым и по разным поводам, но написаны с предельной искренностью и горькой откровенностью.

Письмо oт 18 февраля 1959 г. – ответ О.Гончарову приводится в статье О.Хлебникова «Неуставной классик», посвященной 100-летию со дня рождения Б.Л. Пастернака («Огонек». 1990. №8). Привожу отрывок из этой статьи:

«Вот еще одно неопубликованное письмо Пастернака, сохраненное писателем Владимиром Приходько и присланное в редакцию с кратким комментарием:

«Это письмо было написано 18 февраля 1959 г., в самый тяжкий период жизни Б. Л. Пастернака, когда он «пропал, как зверь в загоне» за то, что «весь мир заставил плакать над красой земли моей». Вскорости в Москву прибывал премьер-министр Великобритании Макмиллан: встречу Пастернака с кем-либо из официальных англичан сочли «нежелательной», ему предложено было уехать. Он, не желая усугублять свое положение, решил воспользоваться приглашением Н. А. Табидзе в Тбилиси. В этот момент и получил поэт письмо из Львова (возможно, имеется в архиве Пастернака), посланное Олегом Гончаровым, 1937 (?) г. р., геологом по профессии и пылким стихолюбом, моим товарищем. «Близкая приятельница», противившаяся отъезду,— Ольга Ивинская. 20 февраля Пастернак улетел в Тбилиси.

Олег, о судьбе которого мне ничего не известно, подарил пастернаковское письмо мне: «У тебя не потеряется». Я счастлив, что письмо уцелело».

Оно перед вами:

«г. Львов. Ул. Чернышевского 25/15. Олегу Гончарову.
18 февраля 1959.
Спасибо, дорогой мой Олег Гончаров! Если бы Вы знали, как были сегодня впору, как кстати были Ваши любящие строки! Я не могу сказать, чтобы я никогда не слышал слов ободрения, ласки, признания. Но так запутано мое положение, столько перекрестных, сталкивающихся страданий вокруг меня! Мне надо, по посторонним причинам, против воли, временно уехать, и этого не хочет одна близкая моя приятельница, которая знает, как много она для меня составляет, и могла бы быть уверена во мне, но которую огорчает эта необходимость временного отъезда, и которая хотела бы отговорить меня от него.
И весь день мне тяжело на сердце, точно в ожидании казни или какой-нибудь потери. И вот подали мне Ваш конверт. Ну вот, думаю, прочту что-нибудь вроде «Иуды», или «продали Родину», или что-нибудь другое в духе этого казенного негодования.
И когда я стал читать Ваше письмо, весь день сдерживаемые слезы грусти и сожаления хлынули у меня градом, я зарыдал, читая Ваши золотые слова, полные доброты. Да воздаст Вам Бог счастьем за них. Я обнимаю Вас.
Ваш Б. Пастернак».

В этом письме удивительно прежде всего то, что оно вообще было написано. В столь тяжелый момент жизни (за год с небольшим до кончины), исключенный из Союза писателей (очевидно, и в Устав СП поэт не умещался) Пастернак имел полное право не найти времени и сил ответить даже на «любящие строки» неизвестного ему молодого человека».

Точно так же Пастернак имел полное право не найти времени и сил ответить «чудачке» Грачевой. Но он ей ответил. А я, обнаружив письмо, сфотографировал его. И мы можем видеть теперь письмо Б.Пастернака, написанное стальным пером, фиолетовыми чернилами.

Я рано вышел в отставку, как только позволил возраст, и переехал в Харьков – обихаживать своих родителей. Там я познакомился с В. Коротичем – редактором журнала «Огонёк», депутатом Верховного Совета СССР. Кандидатом в депутаты выдвинули Коротича сотрудники Харьковской Государственной Научной Библиотеки им. В.Г. Короленко. При очередной встрече я показал Коротичу письмо Пастернака, но оно его не заинтересовало. А Шоломова Софья Богдановна. заведующая научно-исследовательским сектором книговедения, коллекций редких изданий и рукописей, в фонде которого 53 тыс. памятников мирового и национального культурного значения, «вцепилась в меня мёртвой хваткой». Я недолго раздумывал и согласился передать все автографы писателей на постоянное хранение в библиотеку.

10 февраля 1992 года заведующая научно-исследовательским отделом книговедения на собрание своего отдела пригласила сотрудников библиотеки и читателей. Было человек тридцать, в основном, пожилые люди. Я рассказал об обстоятельствах, при которых стал обладателем писем известных писателей и под обязательные «жиденькие» аплодисменты предал их заведующей отделом.

Остается сказать, почему я называю письмо Б.Пастернака неизвестным. Оно носит частный характер и не было опубликовано или каким-то иным способом использовано Грачевой. Как мне известно, не было оно опубликовано и Харьковской Государственной Научной Библиотекой им. В.Г. Короленко.

Село Судай, Чухломского района, Костромской обл. 12 апреля 2016 г.