Валерий ЛАТЫНИН, член Союза писателей России
Потрясение на полевом стане
(К 75-летию Бориса Куликова)

Летом 1967 или 1968 года (за давностью лет точные даты забылись, а дневников в ту пору я не вёл) наш класс Топилинской средней школы во главе с классным руководителем Резниченко (Кухмистровой) Марией Павловной проходил трудовую практику на полевом стане в станице Ново-Золотовской. Овощеводческим хозяйствам района, поставлявшим продукцию Семикаракорскому консервному заводу, всегда не хватало рабочих рук для сбора урожая. На совхозные поля каждый год «выбрасывали» студенческие или школьные десанты в помощь местным огородникам.

С утра до обеда мы исправно кланялись огородной полосе, наполняя деревянные ящики спелыми помидорами. После обеда – купались, играли в волейбол или футбол. Вечера, как правило, проводили у костра, слушая рассказы нашей молоденькой учительницы (студентки-заочницы филфака пединститута) о классиках русской литературы и наших донских писателях, внесших немалый вклад в сокровищницу отечественной словесности. Мария Павловна много читала, писала контрольные и курсовые работы для института и часами могла вдохновенно пересказывать те или иные произведения, зажигая в нас огонёк любопытства к творчеству известных писателей. Среди донских писателей она, конечно же, в первую очередь выделяла нашего прославленного на весь мир земляка Михаила Александровича Шолохова. Рассказывала так же о творчестве Анатолия Вениаминовича Калинина и Виталия Александровича Закруткина.

Станица Кочетовская, в которой жил и работал Закруткин, была совсем рядом – на противоположном берегу Дона. Писатель прославил её в своём романе «Плавучая станица», отмеченном государственной премией СССР. Нас особо радовало, что героями романа были простые станичники, сверстники наших отцов и дедов, и, может быть, кто-то из них во время наших посиделок у костра рыбачил напротив нас на воронёной казачьей плоскодонке. Я прожил несколько лет в Кочетовской, окончил там три класса начальной школы, не один раз встречал В.А. Закруткина, слышал его выступления перед станичниками. Мог бы «вплести своё лыко» в разговор о писателе. Но тем летом вовсе не он занимал моё сознание, а совсем другой, ещё мало кому известный поэт из районной станицы Семикаракорской – Борис Куликов. Вот о нём-то я впервые и поведал одноклассникам на полевом стане.

Не помню, каким образом появился в нашем доме небольшой поэтический сборник Б. Куликова «Стихи», вышедший в московском издательстве «Молодая гвардия» в 1964 году. Скорее всего, его где-то приобрела мама, преподававшая, как и Мария Павловна, русский язык и литературу в топилинской школе. Книжка земляка меня заинтересовала и я взял её с собой на трудовую практику. Стихи люблю с раннего детства, наверное, благодаря сказкам А.С. Пушкина, которые читала перед сном мама, а может быть, из-за генетической предрасположенности, поскольку мой отец много лет писал стихи, публиковался в армейских газетах, а потом был постоянным автором нашей «районки». И хотя родители были в разводе, я вполне мог унаследовать отцовскую любовь к поэтическому творчеству. Я знал наизусть довольно много стихотворений Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина, Маяковского. Охотно читал их на школьных вечерах. Где-то с десятилетнего возраста тайком от мамы сам начал сочинять стихи.

Когда в минуты досуга на полевом стане раскрыл книжку стихов Бориса Куликова, мою душу словно опалило невидимым огнём от прочитанных строчек:

Ни у кого пощады не просила.
Другим прощала, мести не тая,
Любовь моя и боль моя, Россия,
Тревога каждодневная моя.

Когда качал планету конский топот
И шёл Восток в немыслимый разбой,
Шарахалась надменная Европа
И пряталась за раненой тобой.

Когда свинцово наливались тучи
И громыхала с Запада гроза,
Глядел Восток с надеждой на могучую
Во все свои раскосые глаза…

                         «Россия»

Поэт буквально потряс меня энергетикой стихотворения, какой-то особо сердечной интонацией в размышлении о судьбе Родины. Эти строки вовсе не напоминали робких опытов провинциальных начинающих авторов, чьи творения доводилось читать на литературной странице районной газеты «За изобилие». Они вполне соответствовали уровню лучших стихов любимых мной Лермонтова и Есенина. Борису Куликову на момент выхода книги «Стихи» исполнилось 27 лет. В моём представлении автор «России» соответствовал своим знаменитым предшественникам и по возрасту, и по уровню мастерства. Он так ярко вспыхнул в моей юной душе, что даже на какое-то время затмил их. Ведь он писал о том, что мне было роднее и понятнее всего на свете – о донской земле и о людях, живущих на ней. Эмоции переполняли меня, требовали выхода. И я стал читать вслух своим одноклассникам стихи земляка: «Донские песни», «Маяковский», «Атака», «Старая шашка», «Нам не пели в сто свирелей…», «Донщина»…

В каждом стихотворении чувствовался жар души поэта, его индивидуальность, казачья удаль. Через вдохновенные строчки виделся сам автор:

Пришёл поэт на площади, эстрады.
Стихом пришёл в тома и буквари.
Дельцам и поэтическим кастратам
«А ну, посторонитесь!» говорит.

«Маяковский»

Реакция была ошеломляющая – полнейшая тишина. Только из ясных девчоночьих глаз, ещё не замутнённых лукавыми помыслами, иногда выкатывались прозрачные бусинки слёз. Да и у меня самого предательски подрагивал голос, когда читал строчки о седых участниках походов, что «горько слёзы льют, друзей припоминая и погодков». Стихи никого не оставили равнодушными, они задели самые сокровенные струны внутри каждого из нас, конечно, не в одинаковой степени, а по мере восприимчивости к поэзии. Много позже я узнал, что такая реакция на языке литературоведов называется «эстетическое потрясение».

Это потрясение и любовь к стихам Бориса Куликова я пронёс через всю свою жизнь. Вскоре после неформального поэтического вечера у костра отец познакомил меня с Борисом Куликовым. Борис Николаевич положительно оценил мои ученические опыты в стихосложении и тем самым сыграл немаловажную роль в выборе жизненного пути. Больше 25 лет мы неоднократно встречались с ним и на старой квартире в промышленном микрорайоне города Семикаракорска, и в новом доме на проспекте, носящем сейчас имя поэта, и на праздниках поэзии, которые по его инициативе ежегодно проводились в районном центре. Я навещал Бориса Николаевича в московских клиниках, где он лечился от тяжёлого недуга, провожал его вместе с земляками в последний путь в марте 1993 года. Он первым открыл для меня имена больших русских поэтов Павла Васильева, Бориса Корнилова, Николая Гумилёва, Ивана Бунина, Николая Туроверова, творчество которых по разным причинам долго замалчивалось советской литературной критикой. Вместе со своим давним другом и земляком, поэтом Борисом Примеровым написал мне рекомендацию для вступления в Союз писателей. Неординарная личность Бориса Куликова при каждой встрече тоже открывалась новыми гранями – за прекрасной поэзией последовала не менее талантливая проза, потом – блистательная публицистика, успешные кинематографические опыты у выдающихся режиссёров Эмиля Лотяну и Алексея Салтыкова. Задумывался исторический роман о Ермаке, о чём он писал мне в одном из писем. Но, кто ярко горит, тот быстро сгорает! В 55 лет Бориса не стало, его подкосил инсульт от постоянных переживаний за судьбу многострадального Отечества, в очередной раз претерпевавшего смуту и разбой. Уже почти 20 лет нет рядом с нами большого мастера русской литературы. А свет его произведений остался. И я уверен, что не только для меня одного!

На снимке: Валерий Латынин с дочерью Б.Н. Куликова Марией.

Борис КУЛИКОВ

ЦВЕТ ЛАЗОРЕВЫЙ
Я без степи
            и мыслить себя не могу,
Без полёта орла
            в грозовом поднебесье,
Без усталых коней
            в тихом, волглом лугу.
Без протяжной казацкой прадедовской песни.
Ах, да был я в горах!
Их торжественный вид
   Унижал
            и давил -
Я его не приемлю.
Ах, да был я в лесах!
Солнце там не глядит
            через кроны дерев
На родимую землю.
Никому не сужу.
Вы живите, друзья,
Там, где родина.
            там, где легко вам живётся.
Я - степняк.
Я - казак.
Мне без степи нельзя, -
Лишь в размахе степном
            мне просторно поётся.
Всё здесь родно до слёз.
Всё привычно на деле:
От грочущих гроз -
            до поющих метелей.
От околка - леска -
            до широкого поля.
От речного песка…
Воля!
Волюшка - воля!
И,
Когда по весне
            у обочин дорог
Сквозь туман
            зоревой
Кровенеют лазори,-
Чую, сердце сжимается
            в тёплый комок,
Вспоминаются прошлые
            в поле и горе.
Это души взошли!
            тех, убитых в веках,
Кто пошёл за Донским
            к Куликовому полю,
Кто со Стенькой вздымал
            окровавленный стяг,
Кто ходил с Пугачём
            за землицу и волю.
Это всходы
Посевов огня и свинца
В вековечных исканиях
            жизненной сути
Брат на брата вставал.
Сын вставал - на отца!
Кто был прав?
            Кто не прав?
Кто их нынче осудит…
Это светлые души
            российских сынов,
Кто ломали фашисту хребет
            в Сталинграде,
Кто со степи,
            кто с тундры,
кто с гор и лесов
Шли сюда умирать
Жизни нынешней ради.
С детства это во мне.
И скажу - не совру:
Для любимой моей
            (иль хорошая дата),
Но в родимой степи
            я тюльпан не сорву -
Никогда не унижу я
            душу солдата…
Степь чернеет легко
            и легонько парит.
И вольготно лежит
            под улыбчивым солнцем.
Высоко-высоко
            самолётик летит.
Жаворонок под ним
Нежным бьёт колокольцем…

 

 


* * *
Над тихой заводью реки
Роняли гуси крик прощальный,
И сиротливо и печально
Им отвечали тростники.
Устало лето догорало
Костром багряным сентября...
По гибким лозам краснотала
Стекала алая заря.
И было столько тяжкой грусти
В природе русской,
Что, когда
Роняли крик прощальный гуси,
Стонала чёрная вода.
Ей откликались дол и веси,
Дрожал берёзовый опал.
И голос запоздалой песни
За волглым лесом умирал.

КТО Я ТАКОЙ
Казачий дух
Не грим актерский,
Что под услужливой рукой...
Ктоя такой?
Казак донской
Станицы Семикаракорской!
Все мои предки - казаки.
Они врагов исправно били,
Пахали сеяли, косили,
А между главным делом были
И спеть, и выпить мастаки!
От них, родимых, у меня
Несановитость,
Неличинность.
(Но чуть лукавая картинность,
И эта вот декларативность,
За кою критики барнят).
И не скрываю, счастлив я.
Как звонко-русская подкова,
От них фамилия моя.
У них - от поля куликова.

И стать, и кость,
И в драке злость,
И в песне то самозабвенье -
Пусть не навек,
Пусть на мгновенье -
Все, все в меня перелилось.
Поэт там я иль не поэт...
Но казаком меня взрастили,
И выше счастья, доли нет -
Я нужен матери-России,
Как мои предки-казаки,
Что будто не поэты были.ю
Ну а врагов исправно били,
Пахали, сеяли, косили,
А между главным делом были
И спеть, и выпить мастаки!


Комментариев:

Вернуться на главную