Николай Лесков как писатель имеет репутацию сложную и причудливую, как сложна и причудлива была его душа. Одни ставят его произведения в ряд с вершинами русской прозы, другие считают, что он окарикатуривал русского человека "типажностью".

"Как художник слова Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров... - писал Горький в статье, посвященной Лескову, - а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок ее, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих".

Достоевский в "Дневнике писателя" (1873) полемизировал с Лесковым в статье "Ряженый": "Современный "писатель-художник", дающий типы и отмежевывающий себе какую-нибудь в литературе специальность (ну, выставлять купцов, мулсиков и проч.), обыкновенно ходит всю жизнь с карандашом и с трет-радкой, подслушивает и записывает характерные словечки... Читатели хохочут и хвалят, и, уж кажется бы, верно: дословно с натуры записано, но оказывается, что хуже лжи, именно потому, что купец или солдат в романе говорят эссенциями, то есть как никогда ни один купец и ни один солдат не говорит..."

Категорично. Но не будем забывать, что Россия - страна литературная, и слово о жизни (то есть литература) в ней часто важнее самой жизни, как говорил герой того же Достоевского ("Сон смешного человека"), потому и литературные дебаты носят подчас более мировоззренческий, нежели эстетический характер.

Может быть, вернее всего объясняют и направление, и стиль писателя та случайность или неслучайность, которые привели его к литературному поприщу, и то, как ответила жизнь на его литературный вызов.

Николай Семенович Лесков родился 4 (16) февраля 1831 года. Отец его происходил из духовенства и сам окончил духовную семинарию, но, прервав семейную традицию, стал чиновником и дослужился до потомственного дворянства. В матери его соединились дворянство и купечество. Таким образом, в будущем писателе слились четыре сословия, которые были ведомы ему, как говорится, на генетическом уровне.

Детство его прошло в Орле. С малых лет Николай Лесков был страстным читателем и впоследствии слыл одним из самых образованных писателей своего времени, хотя, проучившись в орловской гимназии пять лет, получил свидетельство об окончании лишь двух классов. Все остальное дали ему жизнь, талант и воля к творчеству.

В шестнадцатилетнем возрасте, благодаря связям отца, Николай Лесков поступил на службу в Орловскую палату уголовного суда канцелярским служителем 2-го разряда, но через год отец умер от холеры, и вскоре юноша переехал в Киев, где жил брат его матери - врач, профессор Киевского университета СП. Алферьев. Николая Лескова определили на службу в Киевскую казеннную палату, через короткое время деятельный характер позволил ему дослужиться до начальника по "рекрутскому столу".

Киев пришелся по душе будущему писателю, и он задержался в нем на 8 лет. Здесь он обзавелся довольно большим и пестрым кругом знакомств. По службе он общался с чиновничьим миром и разными слоями народа, как племянник известного профессора был вхож в высшие круги киевской интеллигенции, время от времени посещал лекции в университете, завел дружбу со студентами. Смерть Николая I сняла многие запреты в общественно-политической жизни, и Лесков горячо участвовал в студенческих спорах о будущем России.

Как отмечали современники, знавшие Лескова, он всегда отличался тяжелым нравом - деспотичный, мнительный до маниакальности, вспыльчивый и гневливый, в теории строгий морализатор, а в реальности далеко не пуританин, он с удивительной последовательностью наживал себе врагов. Возможно, это и явилось причиной того, что, несмотря на большую привязанность к Украине (которая отразится потом во многих его произведениях), в 1857 году он переезжает в село Райское Пензенской губернии, поступив на работу в коммерческое предприятие "Шкотт и Вилькенс", основанное мужем его тетки англичанином Шкоттом. Предприятие это занималось и земледелием, и производством сахара, спирта, селитры, досок, паркета... По словам Лескова, там "хотели эксплуатировать все, к чему край представлял какие-либо удобства" За три года коммерческой службы он изъездил по делам всю Россию и в преклонном возрасте с благодарностью вспоминал "это самое лучшее время моей жизни, когда я много видел и жил легко". Но такова уж была планида у Лескова, что "жить легко" ему почти не приходилось - в 1860 году предприятие лопнуло и он вернулся в Киев. Однако за время коммерческих странствий у него появилась тяга к публицистике, что он начал осуществлять в Киеве, а вскоре, наметив более широкое поле деятельности, переехал в Петербург.

Лесков стал постоянным сотрудником газеты "Северная пчела", его статьи, очерки сразу были замечены, но, как отмечал один из рецензентов: "Там тратится напрасно сила, не только не высказавшаяся и не исчерпавшая себя, а, может быть, еще и не нашедшая своего настоящего пути". Однако бесполезной работы не бывает - о разнообразии приобретенного Лесковым опыта можно судить по названиям его столичных публикаций: "О винокуренной промышленности", "О рабочем классе", "О влиянии различных видов частной собственности на народное хозяйство", "Вопрос об искоренении пьянства в рабочем классе", "Сводные браки в России", "Русские люди, состоящие "не у дел", "О переселенных крестьянах", "Русские женщины и эмансипация" и т.д.

Как видим, писатель имел все основания высказаться о своей художественной манере так: "Мои священники говорят по-духовному, нигилисты - по-нигилистически, мужики - по-мужицки, выскочки из них и скоморохи - с выкрутасами и т.д. ...Вот этот народный, вульгарный и вычурный язык, которым написаны многие страницы моих работ, сочинен не мною, а подслушан у мужика, у полуинтеллигента, у краснобаев, у юродивых и святош... Ведь я собирал его много лет по словечкам, по пословицам и отдельным выражениям, схваченным на лету, в толпе, на барках, в рекрутских присутствиях и в монастырях..."

Вообще случай Николая Лескова в русской словесности редчайший - в большую литературу он, можно сказать, оказался втянутым случайно и в довольно позднем возрасте - после тридцати лет. Первые его шаги в ней начались с грандиозного скандала, отзвуки которого сопровождали всю его и творческую, и личную жизнь.

Здесь необходимо вставить несколько слов о его общественно-политических воззрениях. В отличие от революционных демократов, чей звездный час уже приближался, Лесков не верил в крестьянскую революцию, равно как и в новые социально-теоретические идеи, занесенные с Запада. Как практик, будущее России он видел в развитии отечественной промышленности и торговли, а улучшение жизни народа - в уничтожении остатков крепостничества, просвещении и религиозной гуманности.

В мае 1862 года в Петербурге возникли большие пожары. Охранительная печать связала их с появлением подпольной прокламации "Молодая Россия" и обвинила в поджогах революционно настроенную молодежь, или, как тогда говорили, - нигилистов. В "Северной пчеле" по этому поводу появилась передовица, написанная Лесковым. Он требовал немедленного установления виновных и их наказания, что было вполне справедливо. Однако "прогрессивная" печать усмотрела в этом провокацию, объявив, что Лесков призывает власти к принятию строгих мер против демократов. Разгневанный автор решил ответить на это романом и вывести нигилистов на чистую воду.

В 1864 году в журнале "Библиотека для чтения" под именем М. Стебницкого он опубликовал роман "Некуда". В нем были показаны нигилисты, выдающие себя за революционеров и прикрывающиеся "идеями" лишь затем, чтобы бездельничать, жить на чужой счет и растлевать молодых женщин. Собственно, нигилисты тогда были "модной" темой, отразившейся в таких произведениях, как "Отцы и дети" Тургенева, "Обрыв" Гончарова, "Взбаламученное море" Писемского и др., однако в лесковском романе слишком явно угадывались реальные лица из среды демократической интеллигенции, а также известная "Знаменская коммуна", где молодые люди вписывали в жизнь идеи романа Чернышевского "Что делать?".

Посягнувший на разночинные святыни Лесков огульно был зачислен молвой в агенты Третьего отделения.

"Найдется ли теперь в России... хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера г. Стебницкого и подписанное его фамилией?" - грозно спрашивал Писарев в статье "Прогулка по садам российской словесности". Журналы, разумеется, нашлись, но на писательской репутаци Лескова появилось несводимое пятно.

В этом романе отразилась и семейная история Лескова, тоже имевшая довольно драматические последствия.

Лесков не раз говорил о себе: "Я выдумываю тяжело и трудно .. У меня есть наблюдательность, но мало фантазии". Это свойство его таланта сказалось в образах романа, написанного к тому же спешно и еще неокрепшей писательской рукой. В жене главного героя доктора Розанова (alter ego автора) без труда можно было узнать жену писателя Ольгу Васильевну, дочь богатого киевского домовладельца, на которой Лесков женился еще в 22 года.

В пору создания романа брак их терпел крушение - у Лескова появилась другая женщина, что он не скрывал, и опостылевшая жена, само собой, была выведена "дьяволицей во плоти", чего не заметить она не могла. О ней в романе мелькнула фраза "Она совсем сошла с ума", которая через четверть века материализовалась - Ольга Васильевна была помещена в больницу для душевнобольных и провела там последние тридцать лет жизни. (Лесков навещал ее до конца своих дней, но когда, уже после его смерти, у нее спросили, помнит ли она человека по имени Лесков, прозвучал ответ: "Вижу... вижу... Он черный..."). Кстати, во второй части "Некуда" появляется "ангел во плоти" Полинька Калистратова, списанная с возлюбленной писателя Катерины Бубновой. С этим "ангелом" Лесков прожил в гражданском браке лет двенадцать, но и он распался. С писателем остался их одиннадцатилетний сын Андрей. Мальчик взял на себя все хозяйство и заботу об отце. Он оказался единственным привязанным к Лескову человеком и первым его биографом, оставив многостраничный труд "Жизнь Николая Лескова".

На этом малоудачном в художественном смысле романе пришлось задержаться, поскольку в жизни писателя он сыграл роковую роль. "Двадцать лет кряду... гнусное оклеветание нес я, и оно мне испортило немногое - только одну жизнь..." - вспоминал он.

Лесков начинал, помимо злополучного романа, такими яркими произведениями, как "Леди Макбет Мценского уезда", "Овцебык", "Житие одной бабы", но к нему, увы, не приехали ночью Некрасов с Григоровичем, как в случае с молодым Достоевским, чтобы поздравить его и русскую литературу с рождением нового таланта. Демонизированный демократической печатью, много лет он публиковался во второстепенных газетах и журналах за сущие гроши. И каждое новое произведение попадало под прицельный огонь газетно-журнальных полемистов: зачем в "Запечатленном ангеле" раскольники признают превосходство господствующей церкви? - это неправдоподобно и слишком законопослушно; почему Левша, попав в Англию, был там оценен как гениальный мастер и мог бы преуспевать, а вернувшись на родину, погибает? - это клевета на Россию... Да потому, как сказал Василий Розанов, что мы не можем вырваться из-под власти национального рока. И еще до Розанова, пережившего революцию и написавшего свой "Апокалипсис", предчувствие этого Апокалипсиса выразил Лесков.

Самые известные произведения Николая Лескова - "Воительница", "Запечатленный ангел", "Очарованный странник", "Левша", "Тупейный художник" и другие - написаны в той художественной манере, которую мы сегодня называем лесковским сказом. Сказ - это своеобычная речь персонажа, от имени которого ведется рассказ. Еще с древнейших времен сказителями на Руси были люди с поэтическим мировосприятием, потому и сказ близок к поэзии. У лесковских рассказчиков яркость метафор, напевность, фольклорные "оглядки", напряженная психологичность речи делают ее и поэтичной, и очень личностной. Вот как в "Запечатленном ангеле" рассказчик изъясняет преимущества "настоящей чисто русской женской породы" перед новомодной "змиевидностью": "...у наших носики не горбылем, а все будто пипочкой, но этакая пипочка, она, как вам угодно, в семейном быту гораздо благоуветливее, чем сухой, гордый нос. А особливо бровь, бровь в лице вид открывает, и потому надо, чтобы бровочки у женщины не супились, а были пооткрытнее, дужкою, ибо к таковой женщине и заговорить человеку повадливее, и совсем она иное на всякого, к дому располагающее впечатление имеет. Но нынешний вкус, разумеется, от этого доброго типа отстал и одобряет в женском поле воздушную эфемерность, но только это совершенно напрасно". Поэма!

К слову сказать, лесковские произведения населены весьма колоритными женщинами из разных сословий: крестьянками, купчихами, мещанками, интеллигентками, но, как правило, все их судьбы трагичны. Это могло бы показаться мрачной лесковской чрезмерностью, если бы не грустное наблюдение "веселого" Пушкина, высказанное в одном из писем, - о том, что русский человек в семейственной жизни несчастлив; это, по мнению поэта, подтверждают и русские народные песни.

Несмотря на склонность Лескова как художника к каламбурам, анекдотам, иронии, он выслушал немало упреков в мрачном отражении жизни. Формальные причины для этого были - почти все его сюжеты с драматическими или трагическими финалами. Разве что Шерамур, герой одноименной новеллы, кончил хорошо. Странный русский, неизвестно по каким причинам (с комическими намеками на какую-то "политику") попавший за границу и сделавшийся "политбомжем", в конце концов успокаивается там в добротных семейных объятиях.

В 1880-х годах Лесков создает - в поисках "положительных начал жизни" - цикл рассказов о русских праведниках. Наиболее известный из них - "Несмертельный Голован". Однако Голован, как все лесковские праведники, "сумнителен в вере", и все чудо его "несмертельности" во время ухаживания за умирающими во время чумы писатель объясняет "естественными причинами". К тому времени и сам Лесков стал "сумнителен в вере", сблизившись с Львом Толстым и его новой религией, расходящейся с официальной (что, как известно, завершится отлучением Толстого от Церкви). Лесков, как это не парадоксально на фоне его прежних воззрений, находит вдруг рациональное зерно в теориях Белинского, Чернышевского и... Карлейля.

В конце жизни чутье художника уведет Лескова от этих позитивистских учений, подменяющих веру филантропией. Его земная биография завершалась, несмотря на все пережитые им искусы, по-христиански. За два года до смерти, уже тяжело больной, Лесков писал Льву Толстому: "На дух мой болезнь имела благое влияние - я увидал еще всю черноту и, к ужасу, заметил, как много я занимался опрятностью других людей, вместо того чтобы себя смотреть строже". После кончины Лескова в его столе нашли письмо, где есть такие слова "Прошу затем прощения у всех, кого я оскорбил, огорчил или кому был неприятен".

Лев Толстой как-то сказал: "Лесков - писатель будущего". И это, похоже, так.

Современность уже ответила на его литературный вызов - сегодняшняя жизнь с ее предательствами и братоубийственными войнами оказалась даже более жестокой, чем его "жестокая проза".

http://www.bibliotekar.ru/pisateli/61.htm