Юрий ЛОПУСОВ
* * *
Осенний лес прощается с теплом,
Поля ветрами и дождем омыты.
И на душе и чисто, и светло,
Как после Богом принятой молитвы.
Родник мне шепчет: «Наклонись, попей…».
Вода с лица смывает тень кручины.
За мой рукав цепляется репей,
Как человек за жизнь перед кончиной.
В лесу, вдали от суетной Москвы
Страшатся тишину нарушить ветры.
И шелест опадающей листвы
Напомнил мне о том, что все мы смертны.
Гляжу я вдаль с высоких берегов,
И мыслю: для чего живу на свете?
Я не прошу у Бога ничего,
Лишь только б знать – что будет после смерти?
Судьба моя с ольховым посошком
Бредёт по свету, как перо по свитку,
И тянет сквозь игольное ушко
Пустых забот и дней печальных нитку.
* * *
По небесным синим дорогам
Облака плывут чередой.
Облака – это выдох Бога,
Пролетевшего над землей.
Облака бегут век за веком,
И конца веренице нет.
Облака даны человеку,
Чтоб он помнил про белый цвет.
Это цвет чистоты и чести,
Непорочной ризы Христа,
Белоснежной фаты невесты
И мистической тайны листа.
Это цвет и пурги-завирухи,
И черемух, умытых росой,
И цвет савана вечной старухи
Со сверкающей в мраке косой.
Белый цвет – укротитель ночи,
С ним враждуют и нечисть, и ад,
И порочные черные очи,
И Малевича черный квадрат.
Вечный спор темноты и света,
И конца этой распри нет.
Но я знаю – без черного цвета
Был бы скучен наш белый свет.
ОДА РУССКОЙ ОСИНЕ
«Пусть на сукина сына
Страх наводит осина…».
(из русского фольклора)
Осинка тонкая, ты проклята Россией!
По чьей-то прихоти и явно неспроста
Тебе ярлык повесили насильно,
Что тяжелей чугунного креста.
Мне не понять коварства сей причуды.
Но почему, во имя чьих идей
Тебя назвали «деревом Иуды» -
Мол, на тебе повесился злодей?
Какая ложь! Но что за ней таится?
Ведь знают все – кого ты не спроси:
Христа предавший – он на смоковнице
Покончил жизнь. Так Библия гласит.
Так почему тебя оклеветали,
И, словно под гипнозом лживых слов,
С проклятьем кол осиновый вбивали
В гробы вампиров, ведьм и колдунов?
Осинка бедная, уж ты хлебнула лиха,
Проклятий тени на тебе лежат,
И даже в день безветренный и тихий
Твои листочки от обид дрожат.
О, сколько нас, невинно пострадавших
И преданых проклятью без вины!
А сколь их – ушедших, не узнавших
Слов покаянья от своей страны?
Осинка русская, пред ликом поколений
Я снять с тебя проклятие берусь
И, преклонив перед тобой колени,
Молю: прости обманутую Русь!...
* * *
Гляжу ли я в бездонный омут неба,
Грущу ли, получив дурную весть,
Кормлю ли птиц, бросая крошки хлеба,
Я думаю о том, зачем я есть?
Как Бог велел, я сад взрастил ветвистый,
Построил дом и сына воспитал.
Но что со мной? Иль дух во мне неистов?
Иль я страстей больших не испытал?
Мне жизнь скучна. Минуты счастья редки.
Пилюлю жизни нечем подсластить.
Иль мне пора сыграть с судьбой в рулетку
И пулю-дуру в лоб себе пустить?
Иль в мир уйти, где станет другом ветер,
И ничего для сердца не желать,
И век свой тихо, скорбно доживать,
Смирясь с судьбой, как сказано в Завете.
* * *
Выйду, согбенный, в стужу
В старом чёрном пальто.
Я никому не нужен,
Мне не нужен никто.
Мне по душе ненастье,
Мне, как сестра, беда.
Был я когда-то счастлив,
Только не помню – когда.
Помню, я был повесой
И веселил весь свет.
Снятся мне бабы и бесы –
Спутники прошлых лет.
Кто возьмёт после смерти
Душу мою – не плоть?
Ангелы или черти?
Пусть рассудит Господь.
Мне ли жалеть о прошлом?
Жаль мне сегодня всех.
Жить в этом мире пошлом –
Самый великий грех.
БАЛЛАДА МИСТИЧЕСКАЯ
Итак, всё ясно: изменила…
Забудь привычную тропу.
И ревность мамонтовым бивнем
Пробила сердца скорлупу.
Мне остаётся лишь одно:
На шею камень и – на дно!
Прощай, редакция и зав!
Я должником у вас остался.
На шею камень повязав,
От всех долгов я отвязался.
Прощайте, лавры, гонорары,
Которых я не получил,
Прощай, язык – вражина старый,
Я врать тебя не отучил.
Прощайте, бабы, сучье племя,
Смесь тряпок, похоти и лжи.
Как я бездарно тратил время,
Когда одной из вас служил.
Я знал, что в бабах дремлет Каин,
Что счастье в жизни – до поры.
И час настал – на шее камень
И я лечу в тартарары…
…Мрак. Пустота. И вдруг я чую
Скольженье ветра, посверк звёзд.
И понимаю, что лечу я,
Что слева – норд, а прямо – ост.
А мимо – с гиком, криком, свистом,
Как озверевшие истцы
За продувным авантюристом,
Летят, кривляясь, мертвецы.
Один с удавкою на шее,
Другой сжимает в сердце нож.
Хрипит красавица, синея:
«Любимый мой, за что, за что ж?..».
Тот явно сгинул с перепою –
Кровавый зрак вместил луну.
А этот, видно, сбит волною,
Ещё сипит: «Тону…тону…».
Тела, что мчались рядом, были
Полупрозрачны, как дымок,
И звёзды, что под нами плыли,
Сквозь контур тел я видеть мог.
Загадка эта на излёте,
В конце пути открылась мне:
То были души – слепок плоти,
А плоть осталась на земле.
И хоть душа лишилась тела,
Но чувство – тяжелей свинца –
Теснило грудь. Душа немела,
Рвалась в предчувствии конца…
Вот финиш наш – седой Меркурий.
Душ – тьма, но очереди нет.
У Врат Чистилища, чуть хмурый,
Сам Пётр берёт всех на просвет.
Ах, суд Богов недолго длится!
Направив в груди священный блиц,
Пётр грозно рек: «Самоубийца?!
Ад примет всех самоубийц!».
Явился чёрт. Рогат, упитан.
На локоть перекинув хвост,
Зацокал по камням копытом,
Повёл нас через длинный мост.
Отверзлись чёрные ворота –
Стенанья, вопли, пламя, чад.
И слышал я, как рядом кто-то,
Вскричал, теряя разум: «Ад…».
И мы сошли под вечны своды,
И потекли в расплав свинца
Недели,
месяцы
и годы
Без дней,
без чисел,
без конца…
Уж сколько лет в котле кипящем,
В геенне огненной горю.
И в полночь, все грехи творящей,
Тебе, блудница, говорю:
«Пока твой жребий жизнью скрашен,
Гуляй, греши, сгорай дотла.
Но только знай: удел твой страшен –
Я избран старостой котла…» |
* * *
В карете счастья грубые поломки!
Ушла любовь… Но это – не конец.
Мне ночью в окна светит месяц тонкий –
В делах любовных дока, маг и спец.
Скажи мне, месяц, что это за мука –
Так жаждать встречи, что вскипает кровь?
И есть ли на святой земле наука,
Что может объяснить: что есть любовь?
Скажи, какое пламя сердце лижет,
Когда до боли смотрим на луну?
И если Бог призвал любить всех ближних,
То почему мы любим лишь одну?
Златой узор на небе чёрном выткан.
Лишь Бог такое в силах сотворить.
Скажи, не Он ли дал нам эту пытку –
Бездушную красу боготворить?
В конце ответь, печальный спутник мрака,
На тот вопрос, который всем венец:
Зачем страдать, любить, молить и плакать,
Когда всему на свете есть конец?
Вопросов – тьма. Но месяц вместе с ночью
Слинял в рассвет, не дав на них ответ.
И жизнь моя – сплошное многоточье,
Точнее, повесть, где финала нет.
* * *
Сиянье чёрных колдовских очей
Сравнимо лишь с мерцаньем звёздной ночи.
Но если утром тает мрак ночей,
То мрак очей и вечен, и порочен.
Скажи, Создатель, всё ли суета?
Зачем в любовь вложил Ты яда дозы?
Зачем атлас жемчужный живота
Ты увенчал соблазном чёрной розы?
Бесстыдство ласк не ведает границ,
И мне открылось тело сладкой новью,
И я познал искусство древних жриц
И яд ночей, отравленных любовью.
Под светом звёзд я пил сладчайший сок
Запретных ласк, безумств и дикой воли.
И цвёл в ночи прекраснейший цветок –
Меж юных бёдер чёрный треугольник.
Как трудно было мне её зажечь,
Но если вдруг она воспламенялась,
О, Боже, как лицо ее менялось,
Пьяняще-дерзкой становилась речь.
Она сто раз под звёзды улетала
И возвращалась, чтоб опять взлететь.
И мне порою сил недоставало
Набросить усмиряющую сеть….
Пройдут года. Я стану сух и груб,
Но не забыть мне средь житейской прозы
И розу алую полураскрытых губ,
И сладкий дух, и трепет чёрной розы.
* * *
Люблю я стрелки у часов,
Они бегут, бегут по кругу,
И каждый час без лишних слов
Они встречаются друг с другом.
Они, не замечая нас,
Спешат на встречу, не печалясь,
И каждый час хотя бы раз
Они целуются, встречаясь.
Пусть будет вечным этот круг!
И все мои печали меркнут,
Когда большая стрелка вдруг
Накроет маленькую стрелку.
Я б целый мир объял душой
И радость пил бы полной меркой,
Когда б я стрелкой был большой,
А ты была бы малой стрелкой.
* * *
Ах, участь среднего поэта!
Сгорю – не станут воспоминать.
Все позабудут… Мне на это
В загробной жизни – наплевать.
Мне суд людской не интересен,
Меня от денежной трухи,
От злобы, зависти и спеси
Любовь спасала и стихи.
Я не любил мужей учёных,
Больших постов, словесных драк.
Любил друзей, пивной бочонок,
Был другом кошек и собак.
Мой путь земной был не напрасен.
Я понял, быт перехитрив:
Нет ничего любви прекрасней,
И алый парусник – не миф.
Уж я готов к осенней жатве.
Другим свети, моя звезда!
Не завтра ли в земле лежать мне,
Простившись с Музой навсегда?
И на могиле, мхом одетой,
Пусть надпись высветлит луна:
"Ах, участь среднего поэта!
Сгорел, как яркая комета,
От песен, женщин и вина".
СОЛДАТ ИМПЕРИИ
«Вперёд! Вперёд!» - зовёт труба.
Как манит даль сквозная!
Куда ведёт меня судьба –
Один Всевышний знает.
Судьбе солдатской не перечь,
Мы справимся с бедою.
Мне по душе зелёный френч
И бляха со звездою.
Как славно быть – уж извини! –
Империи солдатом.
Нам не страшны ни янки, ни
Американский атом.
На час отставив ствол ружья,
Целую чьи-то губки.
И женщины спешат к мужьям,
Едва оправив юбки.
Но вот приказ нам свыше дан –
Спаси нас, Мать святая!
Ну, здравствуй, брат Афганистан,
Судьбу здесь испытаем.
Я выстрела не услыхал,
Мне пуля грудь пробила.
И вот судьбы моей финал –
Среди песков могила.
Так вот куда звала труба!
Скорбеть уже излишне.
О том, что так глупа судьба,
Мне не сказал Всевышний.
* * *
Мне тихий шелест стал ночами сниться.
Иль дуб шумит листвой на склоне дня,
Иль Бог тихонько шелестит страницей,
Склонясь лицом над Книгой Бытия.
В той Книге есть моей судьбы страница.
Что мне сулит Господь? Каков удел?
Быть может, завтра час пробьёт явиться
На Суд небесный, не закончив дел?
А может быть, сама любовь, как птица,
Крылом коснётся сердца моего…
Мне тихий шелест стал ночами сниться,
В нём скрыта тайна Бога самого.
* * *
Какое счастье видеть – ты мне рада!
Утратив веру, я опять воскрес.
Твоя любовь – великая награда,
И, да простит мне Бог, великий крест.
Твоя любовь была б великим счастьем,
Когда б не этот груз минувших лет,
Когда б не опыт – усмиритель страсти,
Когда б не знать, что вечных истин нет.
И что теперь? Начать всю жизнь сначала?
Разрушить кров, сжечь позади мосты
И строить дом у нового причала,
Дом на песке, где только я и ты?
Ну, что ж, рискнём! Любовь – небес награда,
И для нёё все средства хороши.
А для самой любви так мало надо –
Сорвать замок с тоскующей души,
Войти в свой сад, на грусть настроить лиру,
Рябины гроздь чуть-чуть прижать ко лбу
И ощутить свою причастность к миру
И благодарность Богу за судьбу.
* * *
О, жена моя! Ты – богиня,
Нерастраченна и чиста.
Я молю тебя, помоги мне
Причаститься твоим устам.
Ты прекрасная в объятьях Морфея,
Сон, как ангел, слетел на чело.
В шумном городе спящая фея,
Для которой не жаль ничего.
Сам Роден изваял твои бедра,
А улыбка светла и тиха.
Пахнешь ты молоком и медом,
Как ребенок, не знавший греха.
Обе груди – в них сладость початка –
Налитые упругой волной,
Как повздорившие волчата,
Отвернулись одна от другой.
Спи, любимая, счастье – в покое.
Ты нежна, как фиалка в росе.
Неужели возможно такое:
Ты проснешься – и станешь… как все.
* * *
На могильной плите Франсуа Рабле
высечена надпись: «Он ушел искать
великое «БЫТЬ МОЖЕТ»
Нам в мир иной свой скарб не уволочь.
Здесь остаются деньги, девки, дачи.
И женщина, с которой делишь ночь,
Тут остаётся с глупостью в придачу.
Что мы берём с собою в мир иной?
Лишь горечь мысли, пережившей тело:
Зачем нам Бог дал жизнь, как дар святой,
Но не сказал, что с этим даром делать?
И, не постигнув этой жизни суть
И века смысл, что был бездарно прожит,
Уходим мы в последний долгий путь
Искать средь звёзд великое «Быть может».
|