Аркадий МАКАРОВ
Рассказы

Орясина

Куда ты дел мотор, орясина?
Аль снёс за четверть первача?
И всё поёшь про Стеньку Разина,
И про Емельку Пугача.

Г. Кузнецов

Осенний день безрадостный, как бледная немочь, что-то шепелявил сквозь плотно подогнанные оконные стёкла, вызывая чувство безнадёжности и опустошения. Ветер, протискиваясь в щели, нудно и долго рассказывал о времени и о себе, но рассказывал так неинтересно, что вгонял меня в густую чащобу дрёмы, из которой, как я не пытался, так и не мог до конца выбраться.

Короткие промежутки бодрствования сменяли странные видения давно минувшей молодости, которые возвращались снова и снова, напоминая мне о тех истоках, из которых вытекает настоящее, переходя в будущее.

Человек с выбитыми передними зубами, кровоточа дёснами, шепелявил о долге и чести и, скрывая боль, простодушно улыбался большими голубыми глазами, давая понять: что всё путём, ничего, до свадьбы всё заживёт!..

Вот чёрт рыжий, Ванька Добряков, Иван-Поддубный, как многие звали его у нас в общежитии за силу и крепость, пристал к моей дрёме теперь и пугает прошлым, которое так незаметно и быстро перешло в настоящее с заботами о добывании денег. Они, эти деньги, одномоментно стали таким дефицитом, что перерезать горло или пустить пулю из-за них, теперь – пара пустяков, вроде, как сморкнуться. Вот и сижу я в «секрете» за железной дверью, сторожа денежную прибыль с роста банковского. Сижу, как пёс цепной. Прокручиваю ленту своей жизни. А лента длинная, пока прокрутишь, насмеёшься и наплачешься.

Ах, Ванька-Ванька. Ванно, как тебя ещё тогда называли, зачем ты стоишь в моей тесной подсобке, с разбитым ртом, мешая мне сторожить чужое добро, ради которого мы с тобой монтажничая на боевых комсомольских стройках, кувалдой и ломом пробивали скалу, которая сегодня, в настоящее бесовское время, бьёт денежной струёй в закрома теперешних барышников, которые использовали нас наивных в свою пользу. Доказательства тому уйма. Даже в тех анекдотических событиях моего рабочего прошлого проглядывает, пусть в извращённой форме, истинный характер русского человека, стремящегося к самоотвязной, разрушительной воле. Но, как говориться – вольному – воля, а голому – кафтан…

Теперь, при новых порядках, человеку старше сорока лет устроиться на работу почти невозможно, а вот мне повезло. После мытарств и скудности жизни я стал охранником одного из отделений небольшого банка, такого незначительного, что внезапное банкротство его вряд ли кто-либо в стране заметит, кроме обескураженных вкладчиков. Но банк – есть банк, работа – есть работа, хотя, ни работа, ни банк особой гордости у меня не вызывали, вероятно, из-за скудности жалования.

- У хорошего хозяина цепной пёс всегда недокормленный! – так мне однажды сказал Леонид Яковлевич Бронштейн, приютивший меня к службе.

Вот они друзья прошлых игрищ и забав, как пригодились!

Леонид Яковлевич Бронштейн, в своё время был вовсе и не Бронштейном, а Лёней по прозвищу «Каныш». С ним мы жили бок о бок в молодые годы в рабочем общежитии на городской окраине, где я делал первые шаги на такой ухабистой и неровной дороге – под названием судьба.

Вот ведь, как бывает в жизни! Шли с Лёней Бронштейном по одной дороге, а оказались в разных точках. Или нет, - место одно, а высоты разные. Леня хоть и имел кличку Каныш, но был птицей высокого полёта, если не орёл, то ворон – это точно.

Тогда, в нашей прокуренной и просмоленной тяжёлым перегаром комнате, один он – Леонид Яковлевич Бронштейн числился почти, что инженерно-техническим работником. Закончив после школы шестимесячные курсы счетоводов, ему как-то удалось устроиться кладовщиком на монтажный участок.

Кладовая на участке маленькая, но прибыльная: листовой металл, балки любого профиля, кровельное железо, краски, профильный прокат. Да мало ли чего хорошего в кладовке у монтажников! А учёта никакого. Пойди, посчитай, сколько материала ушло, если заказчик процентовки на выполненные работы, не глядя, подписывает – сроки, как всегда поджимают!

Из всех сортов красок и лаков среди монтажников особенно ценился шеллак для антикоррозийного покрытия металла – цвет дегтярный, а запах спиртовой. Значит, пить можно!

Монтажники по дешёвке и в долг покупали шеллак у лёни Бронштейна вёдрами, и после соответствующей обработки, пили тоже вёдрами.

Технология разделения ингредиентов проста необыкновенно: на ведро лака – пара килограммов поваренной соли, и мешать, вот именно, не помешивать, а интенсивно мешать деревянной лопаткой до тех пор, пока на лопатку не намотается смесь каучука и печной сажи, остальное – чистый спирт. Правда, цвет коньячный, а вкус совсем неподходящий. Но ребята пили. Однажды я, ради любопытства, попробовал тоже – с ног не сбило, но запах до сих пор в ноздрях стоит. По правде сказать – штука поганая. И на большого любителя.

Ребята над Лёней подсмеивались, но интернациональный долг пролетариата блюли и на участке терпели. Иногда Канышом называли – и всё. Шеллак он поставлял в бригаду по первому требованию.

Леня Каныш был роста небольшого, но парень крепкий, сбитый, упругий, чёрт, как тот окатыш каучуковый от шеллаковой основы. Волос простой, на зачёс – тогда так носили – русский мужик! От Бронштейна у него был, может быть только, один нос, мясистый и всегда мокрый. Поэтому Лёня имел такую обидную кличку. Но, что поделаешь, клички бывают и похуже? Всякие бывают клички…

У Лёни Каныша водились деньги всегда, и за это ребята его тоже терпели – можно было без лишних хлопот у него одолжиться.

Когда за растрату социалистической собственности посадили Гришанина, нашего начальника участка, то за ним следом загремел и Лёня, как материально ответственное лицо. Вот тогда-то мои пути с Канышом и разошлись: он пошёл в отсидку, а я, правда, с трудом, но поступил в институт.

Когда Лёня-Каныш вышел из тюряги, я уже получил образование инженера-механика, а он стал настоящим Леонидом Яковлевичем Бронштейном. И при новом режиме выиграл, конечно, он, а не я.

Леонид Яковлевич Бронштейн сразу же обзавёлся связями и вскоре был назначен управляющим того самого филиала московского банка, в котором я и стал служить охранником. Наши дороги опять сошлись, но на разных уровнях, как в курятнике на насестах.

Вот Бронштейн Лёня и философствует – мол, чем меньше кормить собак, тем вернее они служат.

Сижу я теперь в охранной подсобке и слушаю стенания ветра предвещающего холодную зиму.

Воскресный день – выходной в банке. Лёня Бронштейн, забыв свою простецкую кличку, вино пьёт под балычок, а я у него, вроде, как на шухере, на атасе стою…

А всё начиналось лучезарно и весело: женщина, в отделе кадров посмотрев на мою комсомольскую путёвку, со вздохом стала вписывать мою фамилию в новенькую трудовую книжку, где я стал числиться учеником слесаря-монтажника.

- Рано тебе ещё в эту жизнь кунаться – сказала она, протягивая мне обратно, только вчера полученный, аттестат зрелости, где оценками можно было бы и похвалиться.

Что она понимала, эта очкастая старушенция в той трудовой мужской жизни, испытать которую мне так хотелось? Ладони чесались

Тогда мне казалось, что к ней, мужской жизни, я вполне подготовлен. У кого их не было, ошибок молодости?!

В большой комнате рабочего общежития меня встретили сразу шесть пар насмешливых глаз.

- Будем прописываться, или как? – сказал чернявый парень примерно моего возраста в синей трикотажной майке, густо высморкавшись в новенькое свёрнутое солдатским треугольником, полотенце.

Чисто убранная и заправленная кровать, на казённом ворсистом одеяле, которого лежало полотенце, говорила о том, что и кровать эта, и полотенце оказавшееся теперь в руках хамоватого человека, должно принадлежать мне и никому более.

Врезать бы ему сопатому в челюсть, да народ не поймёт. Потопчут. Вон они какие!..

Я, притворившись простачком, сказал, что прописался уже, утром ещё, а паспорт мой у коменданта общежития, если нужно, я завтра принесу показать…

Быстрый. Мышиный взгляд чернявого сразу же перекинулся на всю остальную братию. И тут, в один момент радостно взвизгнули сетки на железных койках, и вперемежку с матерками по просторной комнате рассыпался простуженный кашляющий смех:

- Пропиши его, Каныш! Пропиши!

«Каныш» взметнул перед моим носом кулак, раздумывая, куда ударить – в челюсть или в глаз?

В одно мгновение я понял, что разыгрывать деревенского дурачка не стоит, и, вытащив из-за пазухи бутылку водки, с размаху, ухарски, поставил её на стол.

- Уух! – сказала комната, и все разом засуетились.

- Что же ты, гад, закуски не взял? – примериваясь к бутылке, сразу же опустил сухой кулак недавний обидчик.

- Ну, ты даёшь, Каныш! Пить да закусывать, - зачем тогда пить? Не запьянеешь! – сказал здоровенный саженистый парень, поднимаясь с взвизгнувшей койки. Здесь он был, по всему видать, за авторитета. – Разливай на всех! – кинул он, ставшему сразу услужистым, тому, кто меня только что хотел «прописывать».

Выпили. Кинули в рот по щепотке из бронзовой самодельной пепельницы смесь соли и жгучего красного перца. «Закуска» такая отшибает напрочь все следы алкоголя во рту. Я тоже оценил совершенные достоинства этой адской смеси.

Кинули в рот ещё по одной щепотке из потемневшего бронзового диска и задумчиво помолчали.

На шесть глоток - и одна бутылка?! Над этим стоило задуматься. Но сколько не думай, а в голове просторней не станет.

- Ну, разве это прописка? Это только вид на жительство! – подсуетился тот, кого называли Канышом. – Гони ещё бутылку!

Я хотел оставить нетронутой маленькую заначку на будущее, и красноречиво вывернул карманы, показывая, что я сегодня «легче пера». Подъёмные мне должны были заплатить только в следующем месяце, а в столовую хочется каждый день.

Сидящий передо мной саженистый парень поскрёб толстым, как лошадиное копыто, ногтём рыжую щётку подбородка и увалисто направился к двери.

- Ваня, ты куда? – с надеждой в голосе спросили разом несколько голосов.

- Никуда? А зачем? – назидательно поправил Каныш. – Если кудыкать, то пути не будет.

- Куда-зачем…- буркнул под нос «Ваня» - спор выигрывать у маляров! Вот зачем!

Все потянулись за «Ваней», и я повернул вместе с ними.

Маляры жили в соседней комнате. Степенные ребята. Но маляров не оказалось дома. «Степенные ребята» ушли в культпоход, наверное. «Жизель» в областном драм театре идёт. Воронежский театр оперы и балета у нас гастролирует. Разве пропустят «постановку»? профком билеты бесплатно выдал. Поднимает уровень культуры своих рабочих. По вечерам одно вино, что ли пить?.. Спокойные ребята, не то, что монтажники-горлодёры. Тем только кувалдой махать да материться, и на сухую, и когда выпьют…

В противостоянии маляров и монтажников я убедился позже, когда сам стал настоящим монтажником со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Топчутся ребята возле двери, скребутся, а за дверью никого, только вроде панцирная сетка кровати повизгивает. Может, показалось?

Иван надавил слегка плечом - дверь распахнулась, а там, в глубине, одни простыни пузырятся. Кто-то из «степенных ребят», воспользовавшись передышкой, остался в комнате. А, чего одному скучать? Женское общежитие тоже рядом. Кто-то тоже не пошёл на «Жизель».

- не! Здесь никого! – смущённо кашлянул в кулак Иван, и снова прикрыл дверь, оттолкнув старающего пролезть в комнату, Каныша.

- Вано, - закрутился тот возле, шмыгая носом, на что спорили-то?

- На интерес! За пять бутылок водки я им обещал электрический провод под током зубами перекусить – «Вано», Как голодный волк, клацнул зубами.

Ребята потом рассказывали, что Иван однажды. Тоже на спор, переколол зубами килограмм орехов грецких. Может, что и прибавляли ребята, но зубы у «Вано» мне показались, действительно, как наковальня с молотом – крупные, один к одному, и блескучие, словно галька морская.

- Ах-ты, мать-перемать! Выпить как охота! – горько вздохнул Иван, когда все воротились к себе в комнату, и, откинув мятую занавеску, стал шарить на подоконнике среди пустых бутылок: может, найдётся какая завалящая? Выпивали же вчера, и раньше… Когда-то оставалось…

Но сколько ни шарил, кроме бутылки с рыбьим жиром, - остальные были – стекло одно.

Рыбий жир служил нашему саженному Ивану-Поддубному, как НЗ – неприкосновенный запас на случай полного безденежья. Случай этот наступал почему-то в конце месяца. Считать деньги Иван никогда не любил. Потому в получку он сразу покупал несколько бутылок антирахитичного бальзама, рекомендуемого детям, - и был спокоен.

За неделю-другую зарплата у Ивана кончалась, а работа монтажника, как известно, больших калорий требует. На одной водичке не продержишься. Вот и выручает Ивана несравненный рыбий жир из соседней аптеки. Продукт дешёвый, но максимально питательный. Последняя надежда. Встанет, бывало, Иван поутру, и, не открывая глаз, одной рукой прихватив себя за виски, - уж очень вкус специфический!, другой тянется к подоконнику. Несколько глотков – и всё готово! Дневной рацион питания получен, - словно китёнок у матки.

- Вано, - подначивает теперь Каныш Ивана, - поллитру водки за один раз выпьешь?

- А-то нет! Давай покажу! – ощерился в улыбке Иван, обнадёженный хитроумным предложением.

- А две?

- Ну, за две не ручаюсь, а попробовать можно, ставь!

- Поставлю. Только давай я тебе разок в морду дам – и литр твой!

- Хо! – ухмыльнулся Иван, посверкивая зубами – бей два раза за литр. Мне и ребят угостить надо. Видишь, саранча, какая? Они водочки тоже хочуть! Идёт?

- Едет! Только пусть твои друзья сначала руки по уговору разобьют, чтобы потом обидно не было. Иди, новенький! – показал Каныш в мою сторону – Разбивай!

Лёгкий удар ребром ладони по сцеплённым рукам – и договор в силе.

- Только буду бить в рукавице, ладно? А то я по твоим голышам руку покалечу.

- Да хоть в две рукавицы! Только не промахнись, а то снова вывернишся, как тогда.

Что было «тогда», я не знал, и с интересом наблюдал, что будет теперь. Ребята тоже обступили Ивана.

Лёня Каныш, Бронштейн наш повозился-повозился в своей тумбочке, погремел чем-то и вытащил брезентовую задубелую рукавицу. Одел её на левую руку. Каныш был левша.

Бить в лицо Ивана снизу вверх как-то несподручно – рост разный, и Каныш пододвинул к Ивану стул - Садись!

Иван с довольной ухмылкой усадисто уместился на стуле, прислонённом к стене.

- Бей!

Ребята были в восторге. Чтобы сейчас не случилось, а они выпьют обязательно. Это уж точно. Иван всех угостит, он не жадный, не как этот Каныш поганый! Без мыла в любую щель пролезет, сука…

Леня, постукивая, рука об руку, как купец Калашников, походил-походил вокруг Ивана-Поддубного, держа в томительном ожидании и в напряге всю комнату. И только один Ваня сидел, лучисто улыбаясь на стуле. Как царь московский перед боярами.

- Чего примериваешься? Бей! Раз – и в дамки! Литр что ль жалко? Назад пятками не ходят – боялись ребята, что сговор не удастся. – Бей, сука!

возмущение ребят, что ли подействовало, или Каныш-Леня, наконец, что-то обмыслив, решился. Он вдруг, откинулся назад, и со всего размаха, всей стремительностью туловища, торчком ударил Ивана в широко открытый смеющийся рот.

Иван хоть и сидел крепко, но от неожиданности вдруг повалился назад, ударившись затылком о кирпичную стену. Он не успел еще, и охнуть, как Лёня Бронштейн, скинув почему-то огрузшую рукавицу, скрестил на груди руки и закрутился на полу, взвыв, как щенок, которому наступили на лапу. Одна рука у лёни, голая до плеча, неестественно изогнутая, лиловела прямо на глазах.

Что-то, выплюнув в угол, приподнялся со стула и «Вано», вытирая кровенеющий рот тыльной стороной ладони:

- Ну, фсё! Мы кфиты! – прошепелявил он, косясь на лиловую руку Бронштейна.

Перелом был хоть и не открытый, но явный. Да и у саженого Ивана передних зубов, - как ни бывало! Пить можно, а закусывать никак нельзя.

- Каныш, - разом закричали ребята, - ставь литр! Уговор дороже денег! Ты Ивану хлебальник разбил. Кто ему теперь жевать будет? Ставь, Лёня, не жмись!

- Не! – отмахнулся Иван, - мы кфиты! Фон, рука у него, какая!

Несколько ребят пошли вызывать машину скорой помощи.

Пришлось мне расстаться с последней моей заначкой, и бежать в магазин.

- Фот таких фисдюкоф я люфлю! – выпив залпом, полный стакан водки, потрепал Иван мою лохматую голову. - Молофок! Куфалдой фудешь!

Во всё время пребывания моего в общежитии. Защита была обеспечена. Если случалось, - били здесь крепко…

Вот такие воспоминания и ассоциации может разбудить неясный, шелестящий говор осеннего ветра у немолодого уже охранника банковского филиала руководителем которого числился теперь Леонид Яковлевич Доберман-Бронштейн, или попросту Лёня Каныш, бывший кладовщик монтажного участка боевой стройки.

Удачливый всё-таки он, Бронштейн этот! На днях в его загородный дом кто-то по делам или так, шутки ради, в открытое окно ручную гранату бросил. Но ничего Лёни не сделалось. Мать только пришлось похоронить – осколком голову разнесло. Но похороны – есть похороны. Когда день не терять. Всё равно на свете не задержишься. Когда-то и уходить надо, девяносто лет – возраст серьёзный.

Удача пока ходит за Бронштейном Леонидом Яковлевичем по пятам. А там видно будет…

 

Канава

Пискунов Георгий Сергеевич, а попросту, Гоша, был самым, что ни на есть, демократом, но не той, первой волны, высокой и светлой, смывающей тину и залежалые остатки болотных водорослей, волны молодой интеллигенции - писателей, учителей, библиотекарей, а второй или даже третьей, которая в свою очереди смяла и писателей и врачей и библиотекарей и даже рабочих, обозначив им место на последней ступеньки общественной лесенки – посторонись! Хотя лестница эта вела в никуда, но Георгий Сергеевич ещё об этом не догадывался. Вообще-то Гоша, Георгий Сергеевич, человек был неглупый, и цепкий за жизнь. Он все время полагал, что социальная справедливость нарушает его Богом данную свободу. Равенство и братство, которое проносили от век великие мыслители человечества, сковывают его личную свободу, права, наконец. «Вот взять бы, хотя, моего соседа, Кольку Гвоздева - никудышный, зряшный человек, - ломал голову в МИНУГЫ гордых раздумий Георгий Сергеевич, - вроде институт кончал сосед, образование высшее, соображать должен, а он все равно, как дитё малое. Свою выгоду знать не хочет. Поэтому и живет кое-как. Прораб, он и есть прораб. Мотается по стройкам месяцами черти те знает где. Жену без пригляда оставляет. Девчонка, вон, у него в невесту вымахала, а он её всё лапушкой зовет. Тьфу! - вспомнив про дочь Гвоздевых, Георгий Сергеевич расстраивался. - Девчонка у Николая, конечно, красавица. Тоже в отца пошла, в институт бегает... А моя, - Гоша стыдливо примаргивал, - только и знает в дискотеках да в кабаках с осенними подранками, хилыми от доз, упражняться, да женскую науку осваивать, мать ее так!

Гоша ни институтов, ни даже техникумов не кончал, но всё равно вся его жизнь прошла на плаву. После десятилетки как молодой общественник, он был направлен секретарем комитета комсомола в строительное управление, где молодежь, в основном собранная с миру по нитке из пригородных сел, приучалась к индустриальному труду заметно отличавшейся от колхозной повинности смягченной простительной мелкой вороватостью помогающей одолеть бескормицу.

Молодежь - есть молодежь. Она и управления-то никакого не требовала. Кучковалась сама по себе, копеечные взносы платила безропотно, а комсомольскому секретарю оставляла уйму свободного времени, которое Гоша тратил безрезультативно. Ему бы учиться, а он только и делал, что организовывал бесконечные ударные субботники и воскресники да поставлял очень задумчивых девиц всяческим инструкторам да уполномоченным приезжающим в строительный трест с бесконечными, не дающими результативности, проверками.

Так и жил он, и старел потихоньку, пока не вышел по возрасту в тираж. Делать он ничего не умел, поэтому его избрали, теперь уже, председателем местного комитета профсоюза. Работа-та же: взносы да организация культпоходов в места общественного пользования - в областной театр, который, не смотря на мировые репертуары, так и оставался областным, билеты принудительно распространялись по трудовым коллективам, в кино на бескассовые сеансы, иногда на лыжные прогулки для особо приближенных к начальству передовиках. К раздаче путевок на курортное лечение и ордеров на недосягаемые квартиры Георгия Сергеевича Пискунова, конечно, не допускали. Этим занимались люди у руководства, а он только подписывал решения согласных на всё, членов месткома.

В начале девяностых годов, во времена контрреволюционного отката, Георгии Семенович стал просто Гошей. Профсоюзы рассыпались, как горстки сухого песка по ветру, заняться было нечем, хотя профком по бумагам ещё существовал, и его председатель исправно получал жалование, которое никак не скрашивало Гошино существование без ежедневной, хотя и пустопорожней, занятости.

"У, дермократы! - стенал Гоша, глядя в бумажные, теперь уже никому не нужные, закоулки - Страну развалили, сволочи!" Но потом, послушав главбуха, своего давнишнего приятеля, с которым они выпили не одну "цистерну" водки, он стал приглядываться — что будет дальше? А дальше, - как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Дальше были козырные карты Чубайса - ваучеры.

"Пустая бумага, она даже на подтирку не годится" - сокрушался Гоша, получив желто-коричневый лоскуток казенной бумаги обещавшей некую долю собственности в призрачном измерении.

Всё бы так и прошло, скинул бы он этот жухлый безнадежный, как осенний листок, ваучер, если бы не многодумный Иосиф Яковлевич, все тот же Гошин приятель, главбух.

- Ты, - говорит Иосиф Яковлевич Гоше - мужик хоть и русский, но пронырливый, специальности у тебя никакой, а запросы большие. Как жить будешь? В рыночных отношениях между классами, твое место промежуточное.

- Яклич, это как же? - не понял Григорий Сергеевич. - Промежность что ли?

- Ха-ха-ха! Ну, развеселил ты меня, Гоша! Да-да, промежность! Место тоже неплохое. Всегда тепло и дух хлебный. Ты зря психуешь - Иосиф Яковлевич закрыл на ключ кабинет, подошел к усадистому, плечистому стальному сейфу старинного изготовления, на вид не меньше полутонны веса, с места - не сдвинешь, два раза повернул в узкой шелочки длинный замысловатый ключ и массивной брони - дверь со вздохом открылась. Внутри большого сейфа, находился другой сейф, размером с письменный ящик. Ну, вроде, шкатулки, но тоже под замком. Посопел, посопел Иосиф Яковлевич и шмякнул перед непонятливым Гошей завернутый в газету кирпич. Вот, - хмыкнул он, - НА нервной почве заработанные. Все до копеечки! Ты что, Яклич? Деньгами, зачем швыряется? Я ведь не

БХ СС, какой, чтобы тебе откупиться. За такие деньги и средь бела дня почки отобьют. Ребята теперь, при новой власти, никого не боятся. Ты окна-то занавесь, чтоб не подсмотрели. Береженого - Бог бережет.

- Эх, Гоша, Гоша, какие это деньги! БОЛЬШИХ денег ты не видел, какие они. Подожди, через годок-другой увидишь, если все по маслу пойдет с реформами. Подожди. А вот этими надо распределиться правильно.

- Яклич, ты в уме что ль? Разве их все пропьешь? Нам с тобой здоровья не хватит.

- Я всегда думал, что ты дурак, Пискунов, но не до такой же степени! Ты - человек из народа. Плоть и кровь его, как говорили раньше. У тебя с этим всё в порядке. А у меня, сам знаешь, проблемы от рождения. Ступай в люди, и на этот кирпич ваучеры достань, сколько сможешь, пока твой народ в чувство не пришел. Десятая часть твоя будет, согласно законам Моисея.

- Не, Яклич, дурак ты оказывается, а не я! Tы что, на Чубайсовы бумаги такую килу денег хочешь ухлопать? Очнись, Яклич, ты же еврей! У тебя жила от самого Каина идет. ТЫ ЧТО, совсем с ума сполз? Мало ли что этот рыжий Толян обещал. Курочка в гнезде, а яичко неизвестно где...

«Яклич» намек насчет Каина, мимо ушей пропустил. Ну, Каин, так Каин. Он тоже человек был. Но "Яклич" на Гошу посмотрел сурово:

- Так! Вот тебе расписка на получение тобой у меня денег. На всякий случай. Я тебе доверяю. Расписку я заранее составил. Распишись и молчи в тряпочку, Я тебе потом, после, объясню, в чём ты профан. А пока, у профсоюзного руководства состоишь. У руля, значит. Рабочие твои, члены эти, через день пьяные на работу выходят к станкам да ключам гаечным, Они, Гоша, святые люди, а Богу не молятся? Вот та их на эти самые ваучеры и штрафуй. Товарищеский суд нам тут не поможет, отдай ваучер - и свободен! Трудовая книжка чистая. Если упираться будут, возбуждай дело об увольнении по статье за систематическое пьянство, за употребление спиртных напитков на рабочем месте. Они люди; сознательные. Им такие записи-то к чему? А ваучеры для таких людей - бумага, - и приспособить некуда. Так они думают. Одним словом, - курочка в гнезде. А я к этим рыжим курочкам петушков приставлю, у власти которые. Посмотришь, какие золотые яйца будут! Ну, иди!

Взял Гоша бумажный пакет неказистый, засунул за пазуху и, почесав в недоумении затылок, пошел «в народ». А народ у нас, известное дело, какой, зачем ему журавль в небе, когда: синица в руках?

И стал Гоша выщучивать простаков разных. Вынюхает кого: - « Давай ваучер! Я не жадный. Бери! На! Бутылку на похмелку покупай, Я человек свой, не злопамятный. Иди, похмелись!» А. у другого - и так возьмет. Прижмёт к стенке - а ну, дыхни! И пойдет тот человек счастливый. Ваучер разгладит рукой и отдаст Гоше.

Ваучеры безымянные, спасибо Чубайсу! На то и рассчитали, что русскому человеку эти бумаги в острастку. Как облигации. Толку не жди. На! Возьми, пожалуйста! Только на бутылку дай!

Нежданно-негаданно приватизация подоспела. Наверху тоже решили – «На! Бери, сколько проглотишь!». И брали, и глотали. И не подавились…

Вот тогда-то Георгий Сергеевич Пискунов, Гоша, по-настоящему стал демократом. Даже за Ельцина семью свою сагитировал проголосовать. А как же? Генеральным директором "000 Жилищная Инициатива" Иосиф Яковлевич оказался. И Гошу взял в совет директоров. Ваучеры почти задарма достались. Много бумажек этих, которые в одно мгновение стали золотыми, Гоша по Моисееву закону десятую долю себе ваял. Тоже хватило! Хотя и не на контрольный пакет, но достаточно, чтобы по всем правилам новой демократии оказаться в Совете директоров.

Прошлый начальник пугливый. Перед самым собранием акционеров, почему-то сразу под самосвал угодил. Хороший был начальник. Деловой очень. Поехал на песчаный карьер обстановку выяснять. На растворо-бетонный узел песок перестал поступать. Ну, приехал. С экскаваторщиком, подвыпившим, строго поговорил. А тут звонок на его мобильник из управления. Экскаватор гремит, «КамАЗ» этот, самосвал гарью чихает, соляркой. Отошёл начальник в сторонку, прильнул ухом к мобильнику, увлекся разговором с главбухом о дебитной задолжности. А тут, как раз, самосвал груженый, уже, задом от экскаватора сдавать начал. И проутюжил начальника. Шофер трезвый был, как стеклышко, опытный. За что ему сидеть? Дело сразу и прикрыли. Начальник сам виноват, что у шофера зеркало заднего обозрения не оказалось. Наверное, еще в гараже сняли. Не надо было шофера в рейс выпускать.

Поохали сотрудники. Иосиф Яковлевич похоронами руководил. Похоронили честь-по-чести. Начальник - человек советский был, но крест ему всё же сварили. Хороший крест. Из нержавейки. Век стоять будет - думали. Да сняли тот крест с могилы на второй день. Цветмет. За него теперь деньги дают. На пару бутылок хватило и еще на закуску осталось, говорили. Зачем мертвому символы? Ему и без символов за жизнь ответ держать. Кто же уйдет от разговора с Богом? Даже Иосиф Яковлевич, и тот не уйдет.

Но тогда, об этом ещё никто не думал: ни сам Иосиф Яковлевич, ни Гоша. Они тогда ещё живы были. Думали о разном. Один о двойном гражданстве, а другой о незадачливом соседе, Коле Гвоздеве с его дочкой. На свою Гоша уже рукой махнул - пусть гуляет! А вот дочка у Николая хороша... Может ей персональную стипендию назначить? Отблагодарит или не отблагодарит она, студентка, бедолага нищая, его, Гошу. Он ещё ничего мужик! В пиджаках широких стал ходить, иномарка на четырех колесах, как олень резвая, должна, вроде, отблагодарить.

Бедствуют соседи. Николай гордый, без работы мыкается. Приглашал его Гоша к себе в "Жилищную инициативу" начальником производства. Проработал Николай недолго. Сметную документацию требовал по факту. Геодезию какую-то на новые объекты. Въедливый человек! Скандальный. Умного из себя строил. Пришлось разойтись. Вот и думает Гоша, чем бы помочь дочке его? Хорошая очень...

Думал и "Яклич" о своей исторической родине. Гошу дочка Гвоздевых вряд ли отблагодарит, a Иосиф Яковлевич более везучий был, сквозняком махнул в Израиль, передав Гоше управление. У Гоши теперь денег уйма. Он и сам не знает - сколько. Счета в банке постоянно обновляются.

Разные они люди - Гоша и Иосиф Яковлевич, да и шли теперь далеко друг от друга, а умерли в один день, как счастливые любовники.

Иосифа Яковлевича Либермана психованный палестинец в автобусе взорвал, а вот с Гошей случилась совсем другая, но тоже рядовая по современной жизни история.

То, что Либерман Иосиф Яковлевич отправился на свою историческую родину - понятно. Ну, не любил он русские березы, под сенью которых, более двух веков назад, его предки нашли себе приют от пристрастной Европы. Не любил «Яклич» просторы российские. Ему смоковницы ближе, пески Синайские, кипарисы с олеандрами, пальмы всякие…

А вот зачем Пискунов Григорий Сергеевич по кличке «Гоша», (ну, как же без клички? Модно теперь в бизнесе к имени собственному кликуху прилагать. Все деловые люди так делают. Вот и Пискунов, босс строительный, на "Гошу" откликается) зачем этому Гоше было на говорливом Кавказе свой филиал открывать? Бес наживы попутал!

Гость с гор прибыл. Кружился чёрт прошмыгливый возле Григория Сергеевича. Выгодный подряд обещал Джибраил Муратович. Говорил: - « Зови меня Гавриилом, если по-русски. Мой дом – твой дом! Мой бизнес - твой бизнес! У тебя Гоша «Инициатива» а у меня дэньги! Твои модульные, сборные дома бедном у горскому народу, ой, как нужны!» - Джибраил Муратович полоснул тыльной стороной ресторанного ножа себе по горлу, показывал тем самым, как остро стоит жилищный вопрос в разорённом междуусобицами крае.

Хорошо они тогда сидели. Вино пили. Закусывали. Шашлычки из барашка зубами рвали. Ты - брат, я – брат! Договор подписывали – в ладони били. Горец Гаврюша, ну, Джибраил этот, аванс крупный выдал и всё наличными. "Доверяю, брат!" – говорил. Опять в ладони друг другу стучали. Налоги платить с наличных, - кто будет?

Эшелон на юг Гошины снабженцы комплектовали уже без своего генерального директора. Работа по поставке конструкций и материалов была отлажена, как часы швейцарские. Аванс на руках. Какой вопрос? Клиент щедрый, и работал по понятиям. Беженцы в палатках живут. Удобств никаких. Разве это жизнь? Женщины с кувшинами: в кустики ходят. Жалко женщин! Нехорошо! Ой, как нехорошо! У тебя жена есть, у меня две жены есть. Нэхорошо!

В горах, слава Аллаху, теперь почти спокойно. Россия, говорят, большие деньги, транш выделило, чтобы беженцы в домах жили.

- Панимаешь, Гоша?

- Понимаешь, Джибраил?

- Ну, вот и хорошо! Значит мы люди понятливые! Забирай деньги! Что они? Бумага одна! А дружба крэпче стали! Поедэм на место, строительные площадки будэм смотреть.Нулевой цикл под монтаж принимать.

Поехали…

У Гоши машина - зверь. Джип-внедорожник. Дорога дальняя. В багажнике, как в гастрономе, - всё есть. Неутомительно ехать.

Прибыли на место. Всё - чин-чином. Фундаменты по струнке стоят с подведёнными коммуникациями. Гошиных поставок дожидаются. Месяца через три здесь целый поселок вырастит. Больше самого аула, который по ошибке, то ли федералы, то ли сами себя моджахеды подорвали вместе с аулом. Жители все до единого в соседнем ауле праздник справляли. Плов кушали, Сациви кушали. Халва дэти ели. Все, слава Аллаху, живы. Теперь вот денги федералы за ошибку выдали. Новый аул будет. Сакли-макли из камня в два этажа под чинарой густой…

Худой мир лучше хорошей ссоры.

Григорий Сергеевич доволен. Акт приёмки под сборку и монтаж с размаху подписал. Русские, если они такие, как Гоша, с любым локоть в локоть жить будут. Ай, какие нэхорошие люды ссоры устраивают!

Гоша согласно кивает головой. За длинным кавказским столом Джабраиловы родственники. Много - родственников. Все за столом не уместятся. Во дворе стоят, прохлаждаются. В ножички, как дети, играют. Хорошие родственники! Понятливые!

Среди родственников один Гошин земляк даже оказался. Все норовил Гошу под руку взять:

- Ну, ж набрались вы, Григорий Сергеевич, под завязку. Пойдем. Пойдем к нашим! Ну, их, чурок этих! Пошли к нашим.

Долго шли. Потом ехали. Землячок говорил, что к бабам едем. К бабам - это хорошо! По дороге еще выпили. Правда, без закуски. И опустился Гоша в сумерки. Вернее, в провальную тишину. Черно всё. Руки и ноги онемели, а потом и голова с плечей свесилась. Очнулся - сыровато как-то. Зябко. Наверху клочок неба синеет. Рассвело уже, наверное. « Ух-ты, ё-мое! Как же я сюда попал? В колодец, что ли по пьянке угодил?» Крикнул - нет ответа. Ещё крикнул - тишина кругом. Словно вымерли все. Царапает Гоша каменья осклизлые. Выбраться хочет. Да, куда там! Яма глубже возможностей оказалась. Только ногти на пальцах обломал. Бьется Гоша о стену. Пить нестерпимо хочется. Слизывает Гоша влагу с известнякового камня. Да разве этим напьешься? В горле песок один. На зубах скрипит. В полутьме какую-то тряпицу отыскал…

«Эх, канава, ты канава! Ты канавушка моя!» - как назло припомнились горестные слова, которые любил повторять отец Гоши перед самой смертью. Вот и самому Гоше выпало в полном объёме. Тряпицу мягкую ощупал - телогрейка вроде. Прилёг. Отдышался. И снова отключился. Очнулся от зычного, как у всех на Кавказе, голоса:

- Мужик, с тебя выкуп причитается! Если долго жить хочешь.

Бросили в яму бумагу с авторучкой.

- Пиши письмо домой! Жена-баба, дети ждут. Пиши. Скажи: «Дэньги давай!» Дорого не возьмём. Ты дороже стоишь, большой человек!

...Письмо пришло вовремя. Без почтового штемпеля. Без адреса. Прочитали дома: - «Господи! Разорят нас оглоеды чёрные! Это же почти всю наличность отдавать придётся!" Пошли в милицию. Там письмо, как водиться, к делу пришили. А дел у милиции: всегда хватает. Подождут там, небось. А там, небось, не подождали.

Зачем Дусе, жену так Гошину звали, в милицию заявлять было. У горных орлов связь хорошо налажена. Узнали, Выводят из ямы Гошу. Отвели за камни. Один психанул, как тот палестинец, что «Яклича» подорвал, да и полосонул Георгия Сергеевича сгоряча по горлу кинжалом, как водится. Обожгло гортань, словно Гоша кипятку на далёкой станции, как тогда, в детстве, когда от войны бежали, хватил. И покатился огрузшим мешком в чёрную щель каменную. Кто найдёт? А – найдёт, не скажет. Все гордые. Все мужчины.

Да и кто искать будет? Одним словом – канава!

 

Ой, ты, гой еси…

Вверху пирамиды покоились священные коровы – теневики.
Люди, которые прикрывали подпольную экономическую деятельность,
находились в стенах государственных учреждений разных рангов.
Чем больше был объем подпольного производства – тем выше рангом
были крышующие его чиновники

Из газет

Был, был и у меня в прошлой, довольно хлопотной трудовой биографии знакомый, нет, я бы даже сказал хороший знакомый, Юра Капцелович - человек неизвестных кровей: то ли белорус из-под Могилёва, то ли одессит из Мариуполя.

Капцеловичу было за шестьдесят, но все почему-то звали его Юрой, и я буду называть его так же.

С Юрой я познакомился после того, как в горисполкоме широко, но без затей отметили его уход на вольные хлеба. Ничего, обойдётся исполнительный комитет и без Юры Капцеловича.

Правда, должность у него была хоть и небольшая, но представительная.

Тогда на публичных должностях пенсионеры не приветствовались – новое вино в старые меха не вольёшь. Во всю на улице шумела горбачёвская перестройка. А что перестраивать никто толком не знал, вот и попал Юра Капцелович под молотильный цеп нового мышления. Но друзья опуститься ему не дали. У нас в городе как раз организовалось новое предприятие коммерческого характера - «Тамбоврыба». Хотя – где Тамбов, и где рыба?.. В нашей Цне, кроме карасей да краснопёрок в мизинец ничего не водилось. Но пришло новое время , когда и невозможное стало возможным.

Старые связи не ржавеют и тот, кто всё может, назначил Капцеловича руководителем дирекции строящегося предприятия.

А я как раз всё лето, золотое отпускное время , с бригадой монтажников занимался технологической оснасткой этого вновь созданного предприятия.

Объём работы огромный: холодильные установки, морозильные и коптильные камеры, производственная котельная с тепловыми сетями, другое оборудование по переработке рыбы в рыбопродукты…

Над проектной документацией и чертежами голову сломишь и не поднимешь! Организация советская, а требования уже феодальные. Проект готовили в тихих кабинетах, а мне надо было, во что бы то ни стало уложиться в смету по реальному объёму работ.

Прораб, что стрелочник, всё - с него! Оборудование дорогостоящее. Любой промах может отразиться на твоей судьбе, вот и приходилось каждый узел, каждое отклонение от проекта согласовывать с верхушкой той самой дирекции, руководителем которой и был Капцелович.

В то время он возглавлял все службы: и капитального строительства, и главного инженера, и механика, и энергетика и даже кладовщика. Как он со всем этим управлялся, знает только один его Бог – то ли Христос, то ли Иегова.

Несмотря на громкое название, должность его была не самая доходная. Капцеловича, (до сих пор не знаю его отчества!) взяли с большим прикидом на будущее: вот заработает предприятие – тогда живи, действуй! Дали тебе удочку - жди поклёвку!

Рабочий месяц подходил к концу, и мне надо было подписать объём выполненных работ, так называемую процентовку, чтобы в своё время получить зарплату и себе, и своим монтажникам.

Процентовку, в которую включён и расход материалов, подписывал как раз Капцелович, как руководитель строящегося предприятия.

В то время ходило негласное правило среди монтажников: хочешь без осложнений подписать некий объём работ – ставь бутылку с хорошей закусью заказчику. Ты – ему, он – тебе. Выпили, закусили, поматерились, тыча друг в друга бумаги, посокрушались над сметной стоимостью работ и необоснованно низким расходом материалов – и разошлись довольные и счастливые.

Следуя этому правилу, я прикупил бутылку коньяка, (не будет же бывший работник горисполком пить с тобой водку!) пару лимончиков, плитку горького шоколада и пошёл в дирекцию на подпись документов. А дирекция располагалась в только что построенном двухэтажном корпусе управления.

В управлении - закон курятника, и я сходу, переступая через пару ступеней, поднялся на второй этаж, но там кабинета нового руководителя не нашёл.

Смазливая барышня, технолог будущего рыбного производства, опустила розовый пальчик вниз, молча, показывая, что начальство – там!

Там – так - там!

Перемахнув лестницу, остановился у кабинета с дощечкой на двери – «Дирекция». Переложил в папке с места на место бумаги, поприжал оттопыренный карман куртки и постучал. Тихо. Постучал ещё раз – снова без ответа. Постучал ещё, и распахнул дверь.

- Стукач что ли? – из-за стола, заваленного всякой всячиной, поднял на меня тяжёлые, налитые влагой глаза человек неопределённого возраста, но, судя по обилию седины в курчавой прическе, лет он был не молодых и обильных на всякие истории. Несколько широковатый костюм, придавал ему вид руководящего лица и я немного растерялся.

На стройках начальство обычно бывает демократичное в одежде и податливое на всякие шутки. Если не шутить, то можно умом тронуться от неразрешимых на первый момент задач: вырыл котлован, а фундаментные блоки не подвезли, или подвезли, но не те, а дожди зарядили сплошняком, котлован превратился в канаву. Или привезли монтировать оборудование, а болты анкерные в закладных деталях не в размер, надо сдалбливать бетон, снова ставить новые анкера на опоры. Только выставил анкера, как на это место решили смонтировать взамен первоначального оборудования механизм совершенно другого рода, для которого нужна площадка, - срубили анкера…

Ну, и так далее…

- Стукач, что ли? – с печалью в глазах серьёзно вопрошает человек в костюме и при галстуке.

Как себя вести? А чёрт его знает! Больше всего смутил галстук в горошек, совсем как на портретах членов Политбюро того времени.

- Стучать бы рад, да кто услышит?.. - нерешительно топчусь у двери.

- Ну, тогда заходи! Что у тебя там?

Где – «там», я так и не понял, но на всякий случай одной рукой выразительно поправляя в кармане поклажу, другой протягиваю акт выполненных работ.

Капцелович развернул на широком столе чертежи, взял в руки карандаш и пододвинул к себе калькулятор.

«Ну, всё, - думаю про себя, - придираться начнёт!» В процентовку я включил повышенные коэффициенты, когда монтаж ведётся в зимних условиях, а на дворе теперь лето, и погода – хоть телешом работай!

Снова выразительно поправил содержимое кармана.

Начальник молча, поверх очков, посмотрел и нагнулся над листом технологической схемы монтажных узлов, где и подготовленному человеку разобраться в той паутине не так просто.

- Так, так, так! – поправил очки Капцелович, сделав лицо озабоченным. – Покажи, что ты там наварганил?

- Вот! Вот и вот, - тычу я пальцем в чертёж.

- А, понятно… - но было видно, что начальнику ничего не понятно.

- Пойдёмте, я по месту покажу!

- Ладно, ладно. Верю! Давай подпишу!

Кудреватый, росчерк, – и вот она бумага уже в моей папке! Легко отделался! Теперь и я, и монтажники, может, будут с зарплатой. Широким жестом достаю коньяк. Ставлю бутылку на стол. Выкатываю лимоны. Кладу плитку шоколада. Всё! Вздыхаю облегчённо.

Капцелович без понятия посмотрел на меня:

- День рождения Пушкина отметить хочешь? Так у него вроде как прошёл уже… Убери! Тебе это надо?

Я в нерешительности потоптался возле стола:

- Мне не надо. Это Вам для знакомства!

- Тоже мне Луций Сенека нашёлся! Помнишь, как он говорил Александру Македонскому? «Если ты не найдёшь пути, то проложи его сам!». Чтобы познакомиться, необязательно пить. А вот познакомившись, - тогда пить можно.

Я приободрился:

- Не знаю, что говорил Сенека, но, по-моему, там был Аристотель.

- А я там не был, но и Марк Аврелий тоже умный человек. Закрой дверь!

Быстро, в два щелчка я закрыл английский замок. Потянул ручку. Всё, глухо!

Капцелович посмотрел на часы:

- Как говорили в обеденный перерыв древние греки: «Кто много пьёт, тот много думает. А кто много думает, тот не делает зла» И у нас как раз обеденный перерыв. Аллес! – покопавшись в столе, он достал два стакана. –Наливай!

От такой быстроты совпадения желаний, я даже слегка опешил: «Наш человек!»

При знакомстве – самое трудное – выпить первую рюмку. При этом надо показать себя жизненно состоятельным человеком. Не кидаться в разговоры первому, а глубокомысленно помолчать даже тогда, когда тебя захлёстывает желание высказать всё самое сокровенное.

Всему этому я был научен давно, ещё в пору своей бесшабашной рабочей молодости, когда сам с монтажным ремнём на впалом от недоедания животе осваивал жизнь. «Я тяжёлую брал кувалду, чтобы делать свою судьбу!» - так, кажется, писалось в молодёжных газетах того времени о рабочей профессии.

Получилось. Заманили вчерашнего школьника…

Капцелович сделал ладонью жест – хватит! когда я от своей щедрости широкой струёй булькнул коньяк в его стакан.

Остановил на самом донышке:

- Ты себе-то плескани!

Я, чтобы не показаться жадным на выпивку, налил тоже от донышка на полпальца.

- Давай потихоньку, как пьют строители! - Юра закрыл стакан короткой, на тыльной стороне поросшей жёсткой, волоснёй, ладонью и я, повторив его жест, ткнулся стаканом в его стакан.

Действительно звук получился глухой, словно два булыжника ударились друг о друга.

То, что было в стаканах, выпивкой назвать трудно, но масть трезвенника надо поддерживать. Сижу, молчу.

Капцелович, причмокнув толстыми губами, потянулся к бумагам беспорядочно раскиданных на столе, давая понять, что разговора больше не будет.

- Ты, пей! Пей! Чего ты? – оглянулся он на меня.

Но в такой компании и – так, мне пить ещё не приходилось. Я поднялся со стула и повернулся к выходу.

- Гостинцы забыл? – вроде как радостно напомнил он мне о «дарах принесённых».

Я отмахнул от себя рукой воздух и щёлкнул замком.

- Вот правильно! Мы с тобой эту бутылку как-нибудь допьем. Ты только потом напомни!

Во, мужик, вроде, и поговорил по-свойски, а придержал на расстоянии. Ну, ничего: бумаги подписаны, работы приняты, материал списан, - гора с плеч долой! И я в хорошем настроении, оправдываясь жарой, привычно завернул к стайке народу, тусующихся у пивной бочки за которой ловко управлялась приветливая продавщица.

…В другой раз Капцелович подошёл ко мне сам, когда я, распекая обленившихся монтажников, совсем не подбирал выражений.

- Ты где так ловко научился материться?

- Да вот с этим сбродом! – кивнул я на рабочих, которые уже с утра, хотя никаких праздников не предвиделось, устроили групповую выпивку с продолжением.

Такое тогда бывало повсеместно и перепортило кровь не одному прорабу.

- Ты не прав. Ну, какой же это сброд? Это гегемон, авангард мирового движения. Вон посмотри на плакате, - указал он рукой на распахнутый во всю стену высотного дома призыв упрочить трудом мир во всём мире. Там человек в рабочей спецовке сталевара, освещённый багровым пламенем, то ли очередной сверхнормативной плавки, то ли разгоревшимся заревом мирового пожарища, вдохновенно глядел в даль дальнюю. Чего он там высматривал – неизвестно. Но плакат воодушевлял…

- Да я и сам не из интеллигентов, но пью только по вече рам и то не каждый день. – оправдываюсь.

- Ладно, пойдём ко мне в контору!

В «конторе», по-прежнему кипы бумаг. На стене, возле стола, развёрнуты какие-то схемы и выкладки - работает человек.

- Ты как относишься к последнему Пленуму Партии? – вполне серьёзно, спросил он меня.

Вроде на дурака не похож, а говорит, как парторг на политинформации…

- Да в гробу я видел все эти пленумы и решения! Мне бы до конца месяца с планом управиться! Начальник деньги обещал. Мы без зарплаты сидим, а вы всё про Пленум!

На дворе ве лик ой страны стоял уже конец восьмидесятых с горбачёвскими – шаг вперёд, два шага назад, реформами. Говорить можно было, что угодно. Гласность, одним слово м…

- «Кар лик на плечах ве лик ана видит дальше, чем сам ве лик ан», - это третий закон Ньютона. А он был Ве лик ий Мастер Ложи! Демиург! Ему можно верить. Так что, - вот моё плечо, влезай и смотри!

Я с удивлением посмотрел на Капцеловича. Куда он, этот Юра, гнёт?

А «Юра» тем временем поставил на стол уже початую бутылку с яркими наклейками, продул стаканы и плеснул в них опять, как тогда, на полпальца.

- Извини, твою бутылку пришлось без тебя допивать. Попробуй теперь мою – и протянул вместе со стаканом белую пастилку. - Запах хорошо отбивает.

Я отрицательно качнул головой. Меня вынюхивать было некому. Мой начальник сам вторую неделю не просыхает.

Выпили, теперь уже не стукаясь «булыжниками».

Резко, точно очнувшись от беспамятства, заверещал телефон. Мой собеседник поднял трубку:

- Я же тебе говорил – сюда не звонить! – в трубке сразу забулькало, заплескалось неразборчивое, женское. Капцелович покосился в мою сторону, и тихо – в трубку: – Деньги получишь международным переводом! – Потом резко спросил кого-то на том конце провода: - Я – гой?! - он снова взглянул в мою сторону. - Да, да, да! Я трижды - русский гой, но и ты не еврейка! Ты жидовка, и ей останешься до смерти! – он с размаху бросил трубку на аппарат. – Во, жиды замучили! – это уже мне.

Я рассмеялся.

- Ты про кооперативы слышал! – вроде нечего не произошло, спросил он меня, сунув мятную конфетку, от которой я только что я отказался, в рот.

- Кооперативы – школа Коммунизма?

- Нет, это профсоюзы. – Он задумчиво пососал пастилу. – Запомни, кооперативы, это школа начального приобретения капитала. Бизнес!

- А-а. Тогда я не слыхал.

- Вот и плохо. Вы, русские привыкли лбом стенку прошибать. Ну, прошибёшь стенку, а что будешь делать там? Там тоже такая же камера, – Капцелович снова плеснул мне в стакан, но теперь уже - на палец. – Выпей!

Выпил. Напиток, вроде ничего, но слегка отдаёт самогоном.

- Если у нас плохо, ехали бы туда, - я кивнул в сторону трубки, немного обидевшись за его, хотя и справедливое, определение русских.

Капцелович попридержал стакан с желтоватым содержимым, посмотрел на свет и тоже выпил. Почмокал губами и нарочито заговорщицки прислонился к моему уху:

- Зачем нам маленькая Палестина, когда Россия – большой Израиль?

Кроме русских, наверное, ещё только евреи на наших благодатных русских просторах, научились так шутить над собой.

Было видно, что какой-то вопрос не даёт покоя моему собеседнику. Он поправил очки, переложил с места на место какую-то бумажку, потом, пододвинув стаканы, налил уже по половинке. Я удивлённо посмотрел на него, сделав ладонью отрицательный жест:

- Нельзя! Работа!

- А я, что здесь отдыхаю? Ты пока в моём распоряжении, вот и подчиняйся.

Ввиду не совсем трезвого состояния своих монтажников, - день всё равно потерян! - я махнул рукой на обстоятельства:

- Давай!

- У вас как на работе? Всё в порядке? – Капцелович взял из моей пачки пару сигарет и одну протянул мне.

- В каком смысле «в порядке»? В России порядок по определению невозможен.

- Ну, это ты загнул. Порядок обеспечиваю люди. А такие – есть! Зарплату тебе не платят, говоришь?

А у нас в то время мода как раз такая была, зарплату во время не платить. Полежат в коммерческом банке наши трудовые месяца два-три – глядишь, главбух с начальником уже весёленькие ходят, с народом - за ручку. Демократы…

- Второй месяц я без соли досасываю! Надо уходить из этой богадельни. Рабочие пьют. Сам уже втягиваюсь. Да пошли они все на…! – разозлившись, я влепил известное слово .

- Мой собеседник замахал руками:

- Зачем бросать работу? Если в доме холодно, это ещё не значит, что надо топить печь динамитом. В любом деле есть своя маленькая фишка, приварок. Мне вот сварочные электроды нужны. Достанешь?

- Чего их доставать? Пойдём в бытовку. Пару пачек одолжу.

- Нет, ты меня не понял. С полтонны я бы у тебя купил наличными, то есть живыми деньгами.

Я почесал затылок:

- Столько – не знаю… Поговорить надо…

- Вот и поговори. Электроды я тебе спишу на непредвиденные работы. Ты перед начальством оправдаешься, - а в кармане хрусты появятся. Действуй!

Хорошие, качественные сварочные электроды даже в нашей монтажной организации - всегда дефицит. И пятьсот кило этого дефицита выписать почти невозможно. Начальник снабжения бумагу, ни в какую не подпишет, хоть литр водки выставь. А деньги нужны позарез. Скоро жена в семью пускать не будет. Тоже мне добытчик!..

Прихожу к начальнику управления:

- Борис Семёнович, - у нас почему-то все три больших начальника были Семёновичи и по фамилиям вроде родственников: начальник – Муковоз, главный инженер – Мельник, а главный механик – Мукосей. Это - на самом деле. Даже без юмора. Все с нижнего Дона. Говорящие фамилии. Казачки. Был даже один у меня в бригаде монтажник с фамилией Незовибатько. Но тот из Донбасса. – Борис Семёнович, - говорю я, мне деньги нужны. Давайте мою зарплату бартерам.

- Как бартерам? – начальник очки снял. Тебе что, деньгами не надо?

- Мне и деньгами надо. Жена на развод подаёт.

- Деньгами не могу, а бартерам – пожалуйста! Чего хочешь? У нас, сам знаешь, одни железки.

- Я бы электродами взял… Килограммов двести-триста…

- Пиши бумагу! – обрадовался Борис Семёнович.

Я тут же, не выходя из кабинета, написал заявление об оплате из моей зарплаты электродов в количестве 500 кг . На всякий случай пятёрку начеркал не совсем разборчиво – можно и за цифру 3 принять.

Подаю начальнику. Тот, не вчитываясь, поставил свой витиеватый росчерк, и я мухой вылетел в коридор. Всё! Завтра буду с деньгами!

Утром загрузился на складе - и на объект. Увидел Юру Капцеловича возле морозильных камер, правда, пока ещё не действующих. Он пробовал на ощупь пакеты утеплителя для термоизоляции.

- Мягкие, как матрацы у молодожёнов, - объявил он мне, когда я подошёл.

- Молодожёнам и на голых досках хорошо. Отполируют за ночь до блеска.

- Ты думаешь?

- А чего думать? Сам молодой был! Электроды вот привёз, как просили… - я показал на «Газель», стоящую рядом.

- Какие вы русские все нетерпеливые! Спешка нужна при ловле блох.

Я с недоумением поглядел на него:

- Ну, так Вы сами просили…

- Мало ли я – что просил. Пойдём, машину разгрузишь!

- А, деньги?

- Будут тебе - деньги! Пошли!

Электроды разгрузили прямо в его кабинет.

Капцелович подал мне лист бумаги:

- Пиши заявление о приёме на работу в кооператив «Фрегат».

- Да я ещё с «монтажки» не уволился…

- Ну, и работай в своей «монтажке»! А у меня будешь – по совместительству!

- А это – можно?

- Зачем спрашиваешь? Тебе деньги нужны?

- А то нет!

- Вот и пиши на председателя: «Прошу зачислить меня в кооператив «Фрегат» на должность инженера по снабжению».

- А, что этот «Фрегат» делает? – спрашиваю.

- Плавает в мутных водах!

Ну, ладно, - так, значит – так! Пишу заявление, хотя снабженцем никогда не работал.

Подаю бумагу. Капцелович, не читая, подмахнул подпись. Убрал заявление в стол. Вынул из кармана брюк свернутую трубкой и прихваченную резинкой пачку денег. Совсем, как тот американец. Это они свои «зелёные» в трубку сворачивают, а здесь наши – деревянные…

- Держи! – Юра отстегнул резиновый хомутик и протянул мне несколько совсем новеньких тысячных листиков. – Пока хватит?

- Хватит, но и добавить можно!

- Это тебе прокурор добавит, что государственными материальными ценностями подторговываешь. - Увидев моё смущение, сказал: - шучу, шучу!

На монтажных работах при любом раскладе остаётся много неучтённого металла: трубы, балки, швеллера, уголки. Да мало ли что может ещё остаться при рачительной экономии, особенно, когда есть возможность эти материалы списать. Покупатель всегда найдётся. Почти все прорабы этим не раз пользовались.

В другой раз прихожу подписывать процентовку, а Капцелович и говорит:

- Привези мне двести метров труб бесшовных диаметром от 57 до 100мм. и балок двутавровых номер 14-18 - сколько сможешь. Да, а ты ко мне, почему за жалованием не приходишь? У нас вчера зарплата была.

Во, даёт начальник! Я снова без денег сижу, а он - подначивает.

- Ну, и шутки у Вас, товарищ начальник!

- А я не шучу. Держи! Ты забыл, что у меня работаешь?

Снова рассупонивает свою тугую трубку и протягивает деньги.

Я растерялся:

- Надо в ведомости расписаться!

- А, - пустое! Зачем бюрократию разводить. Держи!

Сразу стало весело и легко.

Вызывает как-то Юра Капцелович меня в свой кабинет на этот раз через ту, всю в шоколаде и мающуюся от безделья, девицу-технолога:

- Товарищ прораб, а, товарищ прораб, тебя начальник зовёт, говорит: «Найди этого сукина сына и приведи ко мне!» - красавица улыбается. Шутит, конечно.

Шутки шутками, а у меня под сердцем сквознячок прошёл: чем чёрт не шутит, пока Бог спит…

Иду и думаю: за что этот Юра разгевался? Вроде прошлый раз расстались по-дружески. Может, какая финансовая проверка? Мои мухлёвки обнаружила? Повяжут за приписку. Я ещё помнил те советские законы, когда запросто за эти игры можно было заиграть на нары. Органы бдели. Народная собственность…

В кабинете, руки за спиной, свободно расхаживает Юра. На всякий случай я посмотрел ему за спину – нет, не повязаны. Теперь, весело докладываю:

- Сукин сын прибыл! Чего изволите?

Юра, довольный эффектом, улыбается:

- Во, стерва, продала! Я тебя вот зачем вызвал: работёнка одна для тебя есть. Шабашка.

- Какая шабашка? Я и со своей работой к сроку не управлюсь!

- За сроками, - это ты позволь мне решать. А шабашка денежная. Ты как? Жена из-за финансов теперь не разводиться?

- Нет. Ещё те бабки не кончились. Спасибо!

Я после того, как сплавил ему прокатный профиль, в деньгах стал посвободнее.

- Бабы, - Юра опасливо посмотрел на телефон, - все такие. Деньгами подтираться будут, а всё – мало!

- Не знаю… - протянул я. – У меня таких денег никогда не было.

- Ладно. Не было, так будут! – Капцелович протягивает бумажку, - Сбегай на Химзавод, где калоши-скороходы делают, Этот листок отдай главному инженеру. Там у них паровой котёл вышел из строя. Производство стоит.

Я, уже успокоенный, ухмыляясь, решил поскабрезничить:

- Производство, не член, постоит! Вот, если б вместо галош они презервативы делали…

- Это ты зря! У них беда, а ты всё шутишь! Презервативы в дефиците у нас, а в Киргизии – галоши. Ну, ладно, давай, топай на завод. Посмотри – что почём, а я за твоими монтажниками понаблюдаю. Распустил ты их!..

На Химзаводе в гигантской паровой установке прогорели экранные трубы, те в которых происходит фазовое превращение воды, - самое сердце.

Паровые котлы – сложное инженерное сооружение. Просто так, на «кондачка» ремонтные работы не произведёшь, нужно разрешение завода-изготовителя, всякие сертификаты на материалы, дипломированные сварщики. Одним слово м – морока.

Возвращаюсь к Капцеловичу. Докладываю обстановку. Мол, работы там непочатый край, а денег на оплату у них нет. Говорят – берите калошами.

- Ты бумагу главному инженеру отдал? – Юра блеснул на меня очками.

- Отдал.

- Тогда приступай к монтажу нового котла и не рассуждай!

- А старый, куда девать?

- Спишем!

- Котёл списывать? Так он ещё работать может. Трубы заменить – и вперёд!

- Это не твоего ума дело! Ты работай, а я мозговать буду.

Беру самое результативное звено рабочих – и снова на Химзавод к главному инженеру:

- Платон Кузьмич, где у вас новый котёл? Посмотреть надо, ревизию сделать… А к демонтажу старого завтра с утра приступим. Вы нам проём в стене сорганизуйте – котёл очень уж габаритный.

Платон Кузьмич с удивлением посмотрел на меня:

- Тебе что, Юра Капцелович котёл под монтаж не передавал?

- Нет!

- Вот и ступай к нему. Он всё тебе расскажет.

Ищу на своём объекте Капцеловича. Юра с моими ребятами уже готовит к транспортировке новенькую, ещё в заводском оформлении, котельную установку, которую я должен был смонтировать здесь, на своём объекте «Тамбоврыба».

- А, вот и ты! Звони к себе в контору, чтобы прислали кран с трейлером. Этот котёл я решил передать на Химзавод, как шефскую помощь.

- Ничего себе – помощь! Это же оборудование для вашей котельной. Здесь не один миллион цены!

- Какой ты меркантильный! Теодор Рузвельт говорил, что ве лик ой нацией русских делает не богатство, а то, как они его используют. Наша страна всему арабскому миру последнюю рубашку отдаст. А ты всё - про миллионы! Иди ко мне в кабинет, звони!

- Ладно, - говорю, - позвоню. Только заказывать технику надо с утра. Теперь не дадут.

- Займись своими архаровцами! Я сам твоему начальнику позвоню! Он мне ещё с прошлой жизни обязан, Муковоз твой.

Действительно, через час-полтора вползает в ворота огромный трейлер с площадкой для транспортировки нестандартных грузов и автомобильный подъёмный кран.

Несколько конкретных матерков, крики – «вира! – майна!», - и вот уже котёл в тарной, сбитой из досок заводской упаковке, во дворе химзавода.

Ну, Юра! Ну, Капцелович! Гениальный организатор! Показал, как работать надо!

Тот, словно угадав мои мысли, положил мне руку на плечо:

- Организовать, - как говорили люди умнее нас с тобой – это значит сначала оценить возможность, а уже потом ставить задачу. Учись, мой сын, науки сокращают нам опыты быстротекущей жизни! - Капцелович доволен произведённым впечатлением. Посмеивается: – Я уже с Платоном, главным инженером Химзавода договорился. Завтра к началу работы он тебе монтажный проём в котельную устроит. Продумай схему, как работать будешь, прораб! Свои идеи выдвигай! Ты Бернарда Шоу когда-нибудь читал? Почитай. - Я с удивлением посмотрел на него. Причём здесь классик?

А Юра тем временем продолжал цитатить мне голову своими заморочками: - « Если у тебя есть яблоко и у меня есть яблоко, и если мы обменяемся этими яблоками, то у тебя и у меня останется по одному яблоку. А вот если у тебя есть идея и у меня есть идея и мы обмениваемся идеями, то у каждого из нас будет по две идеи». Смекай, когда что-нибудь делаешь! Дай-ка сигаретку! А то свои в кабинете оставил! Потом отдам! – смеётся.

Назавтра я собрал рабочих и объяснил суть перестановки их на новый объект. Заручился словами Капцеловича, что звено, которое будет работать на Химзаводе, получит прибавку к зарплате в виде премиальных.

- Задача ясна?

- А то нет! – ответили архаровцы и стали собирать инструмент.

Капцелович, встретив меня у ворот, отозвал в сторону:

- Слушай, прораб, а тот котёл, который ты должен демонтировать, ещё может послужить?

- А то нет! – заражённый энтузиазмом своих монтажников, повторил я. – Там и делов-то, десяток труб заменить.

- Ну, вот что: ты старый котёл аккуратно разбомби, чтобы можно было его собрать на новом месте. Сумеешь?

- А то нет!

- Тогда я тебе прибавку гарантирую. Идёт?

- Товарищ начальник, - я избегал Капцеловича называть Юрой; как-то без привычки неудобно. – Товарищ начальник, сделаю, как нарисую!

- Ну, тогда иди, художник, рисуй!

- Я-то нарисую, а вот где эту картину выставлять будем?

- Я думал, что ты всё налету хватаешь? А тебе ещё разжёвывать надо. У тебя по проекту котёл, где стоит?

- Здесь, на объекте…

- Вот и монтируй его по проекту!

- Так мы этот котёл передали на Химзавод!

- Нет, я о тебе лучше думал! Тебе деньги нужны?

- А кому - не нужны?

- Вот-вот! Пойдём ко мне в кабинет!

Через пять минут вся картина прояснилась. Действительно: обмен идеями – это не обмен яблоками. Мне было надо только смонтировать старый котёл здесь на новом месте и заменить все вышедшие из строя детали. После обмуровки, кто полезет в топку наводить справки – какой там котёл? Вот он! Работает, как часы!

Надо быть совсем дураком, чтобы отказаться от такого выгодного заказа. Тем более, что все бумаги берётся оформлять сам Капцелович. Моё дело – телячье. Выполнил работу – получил деньги наличными. С рабочими поделился – и всем хорошо.

- Этика не является отраслью эконо мик и. Где была совесть, и был стыд, знаешь, что выросло? – лениво затянувшись сигаретой, сказал Юра.

- Знаю…

- Ну, ну! Скоро от государства одни клочья останутся, а ты всё про это! – Он достал из кармана тугую трубку баксов (уже вовсю шли валютные операции) и отслюнявил мне несколько штук. – Держи! Только с рабочими не распространяйся! Это тебе вроде как аванс от моей фирмы «Фрегат». Потом сочтёмся!

Пока я поэтапно занимался демонтажём старой котельной установки, так же поэтапно там, на объекте «Тамбоврыба» оставшееся звено рабочих этот котёл уже монтировали. Приходилось работать на две руки. Юра Капцелович доволен.

Всё шло, как по маслу. Через месяц котёл обмуровали, и у меня лежала процентовка о выполненных работах. Что ещё надо?! «Хочешь жить – умей вертеться» - неизбывный совет Юры Капцеловича.

Через несколько дней, как и говорил мой многодумный начальник, могучая страна была разорвана в клочья стаей политических шакалов. Произошло самое страшное: вынырнувшие из ниоткуда бесы власти, опустили преступно доверчивый народ, как опускают в зонах доверчивых малолеток. « Мы вас имеем!» - говорила цинично ухмыльчивая «рыжая бестия» на депутатских подмостках. Рухнули все социальные институты. Образование, культура, медицина стали обузой для руководства страны. «Не школа делает человека человеком, а тюрьма!» - вдалбливали народу на молодых, танцующих копытцах глумящиеся бесы. Достоевский отдыхает. Правильно говорил мудрый Юра Капцелович: «Только успешные преступления находят оправдание». И действительно, - разрушителей отечества, насильников России, стали именовать спасителями народа от тирании одной партии. Хотя тут же была создана своя карманная партия власти – единая и неделимая. Но, что об этом?..

Юра Капцелович все новые перетрубации воспринимал философски. Он в это время , как никогда он был склонен к иронии:

- Сначала мы жили бедно, а потом нас ограбили. Ты платёжные бумаги подписал на Химзаводе?

- Какие платежи? Там резина одна!

- Нет, чем я тебя породил, наверное, тем и убивать буду. Количество дураков уменьшается, но качество их растет. Пойми - все средства хороши, кроме безналичных. Подписывай от кооператива «Фрегат» бумаги на приобретение и монтаж котельного оборудования, и – вперёд!

А куда «вперёд», он мне так и не сказал.

Возвращаюсь с платёжными поручениями.

- Мост уже запланирован, надо теперь планировать реку! - увидев все положенные подписи и печати, весело смеялся он, помахивая перед моим носом бумагами - Судя по экономической преступности, что-то в эконо мик е еще растет. Наше дело расчищать зону роста, выпалывать сорняки. Бизнес - это искусство извлекать деньги из чужого кармана, не прибегая к насилию.

Новый котельный комплекс– сложное инженерное сооружение, и за него фирме «Фрегат» теперь причиталось несколько тысяч пар новеньких, пахнущих клеем и спиртом лакированных галош в заводской упаковке. Да ещё за работу по монтажу - тоже достаточно. Куда это барахло девать?

- Все средства хороши, кроме безналичных, - Юра открыл свой незамысловатый, сваренный моими рабочими сейф из обыкновенной листовой стали, положил туда бумаги и вдруг обернулся в мою сторону с глазами полными азарта. В руке он держал пачку лохматых, тех наших, ещё не деноминированных рублей.

- Знаешь, чем мягче валюта, тем жестче туалетная бумага. Тебе она нужна?

- А то нет! Подтираться каждый день надо.

Капцелович протягивает мне деньги:

- На, подтирайся! Но это - в счёт твоей прибыли.

Отдаю должное предприимчивости Капцеловича: при всём притом, после знакомства с ним, покупательная способность моей семьи увеличилась вдвое, хотя втрое уменьшилась моя официальная зарплата, да и ту платили через раз.

Что ж, как говорили классики соцреализма: «Куй железо, не отходя от кассы». Теперь, когда вывернуты наизнанку все шитые белыми нитками подкладки государства, трудно было удержаться от соблазна свободных денег, количество которых так легко переходит в качество жизни.

Я где-то читал, что возле теневой эконо мик и можно погреться, лишь тогда, когда она не светится.

Я не знаю, светился или нет Капцелович в совсем не штатских кабинетах, но действовал он свободно и вполне открыто, словно страховочный пояс безопасности был подарен ему самой судьбой.

Та молодая симпатичная женщина, будущий технолог, как-то невзначай обмолвилась, что фирма «Фрегат» взяла в аренду у города это, пока ещё строящееся предприятие «Тамбоврыба», и теперь свободно владеет всеми технологическими линиями.

- Эге! Юра теперь хищником стал, акулой капитализма? – посмеялся я.

- А он вовсе и ни акула, и ни хищник какой, а карасик золотой, - пропела она, глядя куда-то мимо меня.

На другой день в кабинете у Капцеловича собрались какие-то странные люди: говорливые и все в тюбетейках и ватных халатах.

- Вот познакомься, - представил он своих гостей, - наши братья из свободного Узбекистана! А ты говоришь – презервативы! Помоги им с галошами разобраться. Возьми документы на реализацию обуви, такой необходимой ихним дехканам. Я с ними по бартеру договорился. Эшелон с хлопком уже на железной дороге отстаивается. Ты туда-сюда обернись, - и ко мне на станцию! Хлопок будем принимать! Белое золото!

- А как же моя работа? Монтажники вторую неделю, после нашей шабашки, пьянствуют.

- Пусть отопьются. Скоро они сами пить бросят. Рынок! Естественный отбор!

- Ну, тогда что ж? Пошли! – скомандовал я дехканам, картинно показывая рукой на дверь.

Теперь мне всё стало ясно: и продажа нового котла Химзаводу, и моя работа здесь, и многое другое…

Станция Платоновка, куда пришёл хлопок, расположена километров в сорока от Тамбова. Пока я занимался отпуском галош, пока свободные братья Узбекистана на грузовых машинах, не спеша, вывозили обувь, время упёрлось в ночь, и мне ехать на станцию уже было незачем. Тем более от Юры я звонков не получал.

Сам управится, - сказал я себе, и ушёл домой.

Утром в конторе у Капцеловича толпились уже другие люди: все в погонах и фуражках с красными околышами.

Кабинет Капцеловича был опечатан. Милиция принимала свидетелей прямо в коридоре, перегороженном узким письменным столом. Вопросы были отвлечённые, и, казалось бы, не относящиеся к скоропостижной смерти нашего, отличающегося живостью ума, начальника.

Юру нашли на железнодорожных путях возле станции Платоновка перерезанного пополам, неожиданно сорвавшейся под уклон ремонтной дрезиной.

Куда делись тюки с хлопком, я не знаю, да и узнавать как-то сразу расхотелось.

По-моему, ни вагонов, ни тюков на станции тогда не было.

«В этой жизни нет ничего неизбежного, - говорил Юра Капцелович, кроме смерти и платежам по бизнесу».

Теперь он был прав, как никогда. Эконо мик а – наука зловещая.

В моей жизни за тучными коровами последовали тощие, за тощими – полное отсутствие говядины. Контора, где я числился производителем монтажных работ, в одночасье свернула всю деятельность на объекте «Тамбоврыба», и мне было предложено взять отпуск без сохранения содержания на неопределённое время .

- Мы тебя отзовём, как только появится фронт работы, а теперь, извини, ты свободен! - сказал мне Муковоз, протягивая сигарету. – Бери, чего ты?..

Я махнул рукой и резко хлопнул дверью.

 

Макаров Аркадий Васильевич, поэт, прозаик, член Союза Писателей России. Первые публикации относятся к школьным годам. По образованию инженер-механик. Служил в Группе советских войск в Германии. Работал на комсомольских стройках такелажником, слесарем-монтажником, электросварщиком. После окончания института химического машиностроения трудился на инженерно-технических должностях в монтажных организациях. Работал мастером и преподавателем в ПТУ. Премия и диплом 1-й степени Тамбовского обкома комсомола за поэму о комсомольской стройке Уваровского химкомбината «Сигнальные огни». В настоящее время занимается творческой работой. Лауреат премии им. Е.А. Баратынского, лауреат всероссийской литературной премии «Мастер», премия и диплом 1-й степени за литературное творчество к 60-ти лет Победы. Отмечен публикациями в творческих конкурсах: им. В. Шукшина «Светлые души», «Внемли себе», лауреат всероссийского литературного конкурса «Национальное возрождение Руси». Имеет несколько авторских сборников стихов и прозы. Автор трёх изданных романов: «На той стороне» - Москва, «Догони своё время» - Воронеж, «Парковая Зона» - Тамбов, «Догони своё время» - Москва, «Парковая Зона» - Воронеж.
Неоднократно печатался (стихи и проза) в журналах: «Роман-газета», «Аврора», «Наш современник», «Российский колокол», «Подъём», «Бельские просторы» «Литературные незнакомцы», в альманахах, коллективных и авторских сборниках Воронежа, Тамбова, Вологды, Москвы, в «Литературной газете», в «Литературной России», других изданиях/
Живет в Воронеже.


Комментариев:

Вернуться на главную