20 февраля 2012 г.

НЕДОЛЯ

– Я нашла ребёнка! – позвонила она в милицию (простите, в полицию!), не придумав ничего лучшего для того, чтобы приехали наверняка. А прибывшим стражам порядка тут же призналась: сын собственный, но деваться им некуда. И разрыдалась…

Катя даже не знает, как это пришло ей в голову. Просто нет у неё ни родных, ни друзей – куда обратиться? Не в пожарную же часть и не в скорую помощь. Оставалась милиция. Ну или как там её…

Однако ей казалось, что вряд ли она проймёт людей в погонах, сказав, что осталась без крыши над головой и с ребёнком на руках среди зимы. Это для нее трагедия, катастрофа, а для них – как знать. Надо было придумать что-нибудь повесомее. И тут, наверное, выплыло что-то из сериалов про ментов, следаков, убойную силу…

Убийство, похищение – это уж слишком. А вот нашла ребенка – самое то: и не преступление, и отмахнуться, не приехать нельзя. Всё-таки ребёнок, шутка ли. С годовалым Ромой ее привезли в кризисный центр помощи женщинам и детям, о котором раньше она понятия не имела. И только тут смогла наконец расслабиться и подумать, что делать дальше.

Обнаружилось, что она не одинока в своём горе. Таких девчонок – без роду без племени, без твёрдой почвы под ногами, но уже с детьми на руках – в наше время предостаточно. И почти все они – социальные сироты, вышедшие из детских домов и опекунских семей в большую жизнь налегке: без денег, без связей, без умения заботиться о себе, без профессии и навыков к труду, без опыта общения с людьми из других социальных слоев.

Воспитатели, медсестры, учителя остались позади, а впереди – пустота. И так хочется любви, ласки, родной души, как сказала семнадцатилетняя девочка – другая обитательница кризисного центра, прижимая к себе двухмесячное дитя. Так хочется…

Потомственные социальные сироты. Вы знакомы с этим определением? За двадцать лет постсоветского времени выросли дети тех, кто с обретением «свободы» махнул рукой не только на обязанности, но и права. Выросла беспризорная и безнадзорная ребятня, брошенная спившимися «свободными» родителями и обитавшая на рынках и в подвалах, которую худо ли бедно попристраивали в казенные приюты ли, приемные семьи, где «мамы» и «папы» за деньги воспитывают чужих детей.

Выросли – и сами уже рожают младенцев, большинство из которых оказываются в тех же детских домах, откуда вышли их непутевые мамы, кинутые их непутевыми бабушками. Воспитатели приютов подтверждают: дети детей сегодня их основной контингент. Вот и Катя – из неблагополучной семьи. Попав в детский дом, оказалась за чертой, откуда возврат в нормальную жизнь почти невозможен. Тем более жилье, которое закрепляется за обитателями социальных учреждений по закону, чаще всего «уплывает» в неизвестном направлении. Катюшину долю тоже продали, и никто девочкиных прав не отстаивал, никто за них не бился. Отменить сделку теперь не удается: там обретаются люди, которых по закону на улицу не выставишь.

Зато Катя пошла на улицу. Она искренно старалась наладить жизнь: поступила в торговый техникум, закончила его, жила в общежитии. А потом начала работать, снимала комнату, вышла замуж, родила сына. Но муж попался такой какой попался: эти девчонки особо не выбирают – их редко берут замуж. Ну а если кто берёт – они идут. Даже если претендент на руку пьёт, бьёт, материт, не работает: а где же лучше взять?

Они других-то и не видят. Да и где бы они их видели? В училищах, куда детдомовцев сплавляют группами учиться на поваров или сантехников? В общежитиях, где они живут со своими же сокурсниками или с взрослыми опустившимися алкоголиками, наркоманами, полубомжами, бывшими «зеками»? На дискотеках, где отрываются выпускники не только детских домов «общего типа», но и из специализированных – «8-го типа» – учреждений, где воспитываются дети с задержками в умственном и психическом развитии?

Как тут не найтись родственным душам, и куда потом девать новорожденных, которых производят на свет такие «сладкие парочки»: им и самим-то жить негде и не на что…

Катя еще молодец: дойдя до ручки в супружестве с негодяем, она придумала, как ей обратить на себя внимание государственных, социальных органов. В кризисном центре ей помогли оформить развод, встать в льготную «сиротскую» очередь на жилье, а теперь продвигают на внеочередное получение крыши над головой, пусть даже и временной. Потом посодействуют в поисках работы, в детский сад малыша устроят. Девчонка она цепкая и неглупая, получила профессию. Но таких единицы. И не факт, что она не сломается.

Вот 17-летняя Наташа с двухмесячной Алиной – та почти обречена. Из многодетной семьи, четверо из которых выросли в детском доме, а еще невесть сколько с малолетства приобщались к материнскому образу жизни – с водкой и сигаретой – в родном доме, Наташа годами мечтала о встрече с мамой.

Та глаз не показывала в детдоме, где поднимали ее дочек и сыновей. Хотя жила неподалеку. И вот 16-летняя Наташа, учившаяся в училище, на первых же каникулах едет домой.

- Я даже лица ее не помнила, - рассказывает девушка. – Но очень любила. И завидовала братьям, которые жили с мамой. Приехала, а ее дома нет. Потом пришла, и… ну… и… ничего…

- Она хоть обняла тебя, поцеловала? – спрашиваю с надеждой, испорченная телекартинками о нашедшихся блудных родителях и их повзрослевших детей.

- Нет, - отвечает нарочно небрежно. – Только братья меня обняли. И больше я с ней не виделась. Уехала – и всё…

С мальчиком, от которого она прижила свою «кровиночку», познакомились еще детдомовцами, в лагере «труда и отдыха», где проводят всё лето обитатели приютов. Развития ниже среднего, он учебу не осилил, на занятия не ходил. Почему?

- А ему не нравилось! – отвечает Наташа. Потом ей тоже перестала нравиться учёба – и она тоже бросила это не подходящее для неё занятие. Вообще «нравится – не нравится» это зачастую единственный и самый главный аргумент, мотив их поведения. Не нравится – и всё. Мысли о будущем, о перспективе им в голову не приходят, слов «надо», «добьюсь» они не знают.

И вот что еще интересно: хотят жить богато и красиво – телепропаганда своё дело сделала. Но чтобы палец приложить к созданию своего благополучия – такого в их планах нет. И Наташа тоже дальше того, чтобы «всё у меня было», не идёт. Не может даже объяснить, что – «всё»? На отношениях полов жизненные понятия обрываются: никто не научил, не настроил.

Одна из встреч с 12-13-летними детдомовскими девчонками:

- Как учитесь?

- Да не очень…

- А что делаете в свободное время?

- Курим (!), болтаем.

- А какие-нибудь увлечения у вас есть?

- Да! Вот у неё есть Владик, а у меня – Вова…

Вот такой мальчик Вова и приехал однажды в кризисный центр к Наташе – «посмотреть на дочку» – из районного городка – на такси! Вывалился пьяный в стельку, а тысячу рублей заплатила таксисту молодая мама. Благо ребеночку здесь собрали приданое, «выбили» Наташе комнату в общежитии по месту ее рождения, оформили все пособия, и в деньгах первое время она нуждаться не будет. Но, видимо, это будет очень короткое время: Вова собрался в Москву на заработки (!), но до этого он наверняка выжмет из нее на билет, всё пропьет, накостыляет ей на прощанье и умотает: и это еще в лучшем случае.

В худшем – будет висеть на ней до тех пор, пока она сама не подсядет на алкоголь: курит она уже давно, даже будучи беременной и кормя ребенка, не может отказать себе в этом «маленьком» удовольствии. А это значит, что ребенок вряд ли развивается нормально. Равно как и то, что у нее самой мозгов не хватает на элементарное самоукрощение ради ребенка, которого она сейчас еще очень любит…

Тем более и Вова с так называемым ЗПР: задержкой психического развития. Его мама живет с сестрой: родительских прав ее лишили только на Вову. Так что они с Наташей два сапога пара. И потомственное социальное сиротство их Алиночке почти обеспечено. Жаль, обидно, но…

Как может быть иначе, если государство не заботится о том, чтобы предотвратить пьянство и деградацию населения, социальное сиротство и пополнение общества людьми «низшего» сорта. Куда проще и дешевле предоставить «ненужных» граждан самим себе, изъяв у них детей и разместив их в дома призрения, откуда они в 15 лет отправляются на свои хлеба: в ПТУ и общежития, откуда уходят проторенными путями…

Единовременное пособие на рождение ребенка и комната в убогом общежитии – это самое большее, на что могут рассчитывать малолетние мамы-сироты, которым несть числа. И даже воспитываясь в приемных семьях, такие дети могут встать на путь истинный только у честных, верующих, добросердечных, по-настоящему любящих родителей и опекунов. Которых, к сожалению, тоже не так уж много. Но они, слава Богу, есть…

Остальным уготована недоля. Глядишь на эту вихрастую девчушку Наташу, качающую свою Алинку, вспоминаешь 13-летнюю Таню, родившую ребенка от деревенского «мачо», в три раза старше нее, перепортившего полдеревни, в том числе и девочку из приемной семьи, 15-летнюю Вику, забеременевшую от мальчика из своего детского дома, – и не представляешь, как им помочь, что сделать, чтобы они удержались, не скатились по той плоскости, по которой пали вниз их матери.

Тем горше за их трудные судьбы, что девочки-то неплохие. Они не согласились на аборт, хотя их усиленно уговаривали взрослые, радеющие за демографию. Не оставили своих младенцев в роддоме, хотя им тоже поступали такие предложения. Не бросили детей на вокзале или на рынке. Не продали их, не обменяли. Хотя сами они росли без родительской любви и ласки, без семьи, без должной заботы и внимания. И сейчас вынуждены биться за троих: себя, того парня и беспомощное дитя. Биться как могут. Но они так мало могут…

- Ну оставь Алиночку в доме малютки временно, до года или до двух, пока на ноги встанешь! – уговаривают Наташу доброжелатели.