Эмма МЕНЬШИКОВА

ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК
<<< Предыдущие записи         Следующие записи>>>

28 сентября 2012 г.

ВАСИЛЬЕВНА

Она никогда ничего не слышала о Розанове, книжек его в руках не держала. Но живет точь-в-точь по его завету: если это лето — чистит ягоды и варит варенье, если зима — пьет с этим вареньем чай…

 

А еще Васильевна подписалась бы под такими словами Васильевича: делать нужно то, что было делаемо вчера. И позавчера. И год назад. Каждую осень, посадив чеснок и побелив хату, она начинает ждать весны. Заточенная снегами и морозом в своей избушке, она изнемогает без любимой работы – копать, сажать, собирать, чистить…

Правда, последнее ей удается делать и зимой: она с упоением чистит снег в своем дворе, который иначе засыплет ее домишко по самую крышу. И ворота тоже – так, что она их не откроет до тепла. Да и вообще нравится ей природная жизнь, по солнцу, по ветру, по снегу…

Вот и копает она, вот и чистит, как только ей это удается. Потом, усталая, на пределе физических сил – всё-таки уже 76 годков, – доползает до железной койки в углу, у печки, и впадает в крепкий, непробудный сон, словно проваливается в какие-то иные веси.

Если не очень устала – почитает, пошепчет молитвы, которые она, никогда не записывая, не заучивая, просто знает – и всё. Иные её молитовки очень чудные, с неведомым сюжетом, словами, но она утверждает, что так молились её мать и бабка. И впрямь, не выдумывает же она эти старинные церковные слова, обороты, образы…

Не сумев помолиться с вечера – молится утром. А потом принимается за какое-нибудь дело потяжельше. И тоскует она зимой сильно потому, что снег почистит – а больше-то делать и нечего. Домашних хлопот она избегает. Стирка, уборка, мытье посуды – ну не её это, не её! Из экономии – а она очень любит экономить – заставляет себя латать-перелатывать всякие одёжки – старые рейтузы, носки, кофты.

Нет, всё это не последнее, сноха завозит стопками вышедшие из моды тряпки, в которые Васильевна рядится иногда соседкам на зависть. Но выбросить что-нибудь старое – у нее рука не поднимается. Будет шить-зашивать, латки прикладывать, а потом радоваться, как у нее красиво, разноцветно получается.

Экономит она и на еде: утром кусок хлеба с чаем, забеленным сгущенным молоком, в обед кусок хлеба… Это чтобы деньги не тратить. Сальце с прослойкой, мясце, рыбку она любит – грешен человек! – но только если угостят, привезут из города: там сын с семьей живет.

Прижимистая, даже скуповатая, Васильевна говорит: эдак и всю пенсию можно проесть! А что там проедать, когда за 36 лет трудового стажа ей насчитали четыре тысячи рубликов в месяц! Вот и не балует себя: копит. Чтобы сыну помогать, строится он. Каждый пятак – в ящичек, в мешочек, в тайник: потом ищет, забыв, куда спрятала…

Копит она старательно: свои деньги на еду не тратит, ест, что привезут. Плюс… зарабатывает. Как? Продажей честно произведенной на своём приусадебном участке или добытой в лесу продукцией. Оттого и ждёт она с нетерпением весну, что начинается горячая пора, которая для неё и есть жизнь.

Ждёт чутко, присматриваясь, прислушиваясь, принюхиваясь к воздуху сада, к заиндевелым, словно затаившим дыхание яблоням, сливам, вишням, к укрытому камышом винограду, не слишком привычному к черноземным морозным зимам. Но Васильевна не сдаётся, приучает и его оживать весной, как и сама она пробуждается, воскресает с теплом и солнышком к новому лету, к новым заботам.

Поливая, обрезая, сажая, она разговаривает с растениями, деревьями и кустами, даже с клубнями, находя в них какие-то особенности и радуясь их непохожести на других. К клубнике у неё свой подход: с ней она проводит много времени, всячески ублажая и балуя – отсаживает «деток», чтобы «родителям» свободнее было расти и цвести, обильно поливает, громко восхищается свойствами каждого семейства-сорта, которые она как-то различает.

С любовью ухаживает за кустами смородины, крыжовника, за двумя калинами в разных углах сада, тонконогой вишней, с каждым маем готовящейся идти под венец в белоснежном наряде, который опадает раньше, чем появляется жених…

А сколько восторга испытывает Васильевна от походов в лес – за земляникой, черникой, малиной: с садовой не сравнить, считает она. И всем даёт насладиться ароматом дикой, мелкой, но такой душистой ягоды…

Кстати, трехлитровая банка черники этим летом на рынке шла за 800 рублей. Для Васильевны это целое богатство. Она насобирала и продала четыре банки! А еще и варенья наварила! Малину на зиму протирала с сахаром. Клубнику тоже и продавала, и варила. А там пошли огурцы – только успевай солить: их в селе никто не покупает, а в город возить накладно. За билеты туда-сюда заплатишь, выручишь чуть больше. Дешёвые они в сезон, огурцы. Зимой баночку-другую удаётся продать, и то если повезёт.

Зато сколько удовольствия – с утречка пораньше в густой колкой листве собирать эти зеленые пупырчатые огурчата, норовящие спрятаться от ее острого глаза! Вот ты где, мой хороший! – приговаривает она, обнаруживая какого-нибудь хитреца под большим, скукоженным листом, – иди, иди сюда…

Разложив огурцы на столе под старой яблоней, она рассматривает их с таким интересом, с таким любопытством, словно это не обыкновенные огурцы, а живые существа: этот молодой, а уже согнулся крючком, как хилый болезный человечек, состарившийся до срока… этот пузатый, невзглядный, головенку вздернул как гордец, а внутри – пустота… а этот хоро-о-о-ш, аккуратненький такой, плотненький, ровненький… а этот – тощий, вытянувшийся, мягкотелый… а вот какой-то и вовсе калека, горбунок несчастный…

Разберёт она огурцы: те, что получше, – на засолку, на еду, а те, что похуже, – городской соседке, приехавшей на лето с престарелой матерью и малолетней дочке в домик рядышком. Все довольны: соседке всё равно, что есть, и Васильевна себя не обидела и человеку доброе дело сделала…

Помидоры, картошка, чеснок – всё собирается и принимается ею с благодарностью. Самые красивые, большие овощи она может даже расцеловать, такое умиление они в ней вызывают. И земельке поклонится, и помолится: «Слава Тебе, Господи…»

Ни одна ягода, ни один плод не остаются неподобранными. Уже и сливе, и тёрну, и черноплодной рябине «ума дала», варенье в банки разложила, в погреб опустила: щедрая ныне осень выдалась, урожайная. Виноградного вина три десятилитровки бродят, пузырятся. А тут грибы пошли…

С вечера она собирается на «тихую охоту»: готовит сумку, плащ, сапоги повыше – в добровских лесах и со змеей встретиться можно. Места она уже все изучила, маршрут подбирает загодя, в зависимости от погоды. До дождей – в бор, за белыми и подосиновиками, подберезовиками и маслятами. А сентябрьские дожди прольются – самое время за опятами выбираться.

Возвращается усталая, замученная, часто – промокшая и продрогшая, а грибы ещё чистить надо, варить. Со всеми делами справится – и в койку: до нового утра, до нового дела.

- Я Бога молю, чтобы Он мне не болезни посылал, а работу, – говорит, улыбаясь. – Я лежать не люблю.

И лекарства у неё от всех хворей особые. Главное – сосновая смола. Из неё она варит мази «от суставов» и «спины», её она жуёт – от «зубов», простуды, живота и так далее. И ведь помогает!

А еще она лечится живительной силой природы. Для неё нет вопроса, что делать. Если это вечер – надо запирать ворота и ложиться спать, а если утро – вставать и работать. Если лето – идти в лес: по грибы, по ягоды, петь и радоваться, даже когда хлещет дождь («Он же летний, тёплый! от него вреда не бывает!»). Ну а зимой, сами понимаете, – надо пить чай с вареньем.

Правда, варенье она не любит. И картошку тоже. Да и грибы – не очень-то. Зачем же тогда растит, собирает, чистит, варит?! Люблю, чтобы было, отвечает она загадочно…
Васильевна с боровиками.
Highslide JS
Хороши белые.
Highslide JS
Калина в саду Васильевны.
Highslide JS
Помидоры Васильевна тоже не любит есть, но любит, чтобы - было...
Highslide JS
Огурцы - они ведь как люди, разные бывают.
Перец на грядке у Васильевны.


Комментариев:

Вернуться на главную