Эмма МЕНЬШИКОВА

ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК
<<< Предыдущие записи          Следующие записи>>>

7 августа 2014 г.

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

– Мы посылаем на пули, на штык, на виселицу. Идёшь?
– Иду.
– Мы посылаем сотни, возвращаются единицы. Идёшь?
– Иду.
– А страшно будет?

Тут Зинаида Георгиевна замолкает, вспоминая, о чем она думала тогда, в 1941-м, прежде чем ответить на этот вопрос. Не страшно? Ложь. Страшно? Трусость…

Нет, она не забыла, что сказала тогда, не может забыть. Она вообще помнит прошлое до мельчайших подробностей, несмотря на почтенный возраст: без малого 98 лет. Но она прекрасно выглядит, по-учительски строго одевается, выразительно, грамотно говорит. Не спеша нижет слово за словом, и предстает перед нами необычная даже для старшего поколения судьба…

– Родилась я 21 сентября 1916 года в воловском селе Гатище нынешней Липецкой области, в исключительно честной, добросовестной, трудовой крестьянской семье, – рассказывает Зинаида Георгиевна. – Нас, детей, у мамы с папой было пятеро, а потом семья значительно выросла. Двое папиных братьев погибли в Гражданскую войну. У одного из них было четверо ребятишек, и мы сразу забрали их к себе. У другого – одна дочка, Маруся. Его вдова вторично вышла замуж и уехала, отдав девочку нам. Нет, она ее не бросила, просто обстоятельства были такие. Её мужа направили работать в шахтерский городок Макеевку. И они долго жили в бараке на несколько семей, в углу за ситцевыми занавесками. Куда было везти девочку? И Маруся тоже выросла у нас.

Highslide JS
Highslide JS
Как в голод и холод мои родители сумели поднять десятерых ребят? Наверное, большими трудами, любовью и уважительным отношением друг к другу и к нам, детям. Помню печку в доме, стол, на столе хлеб. А мы сидим и терпеливо ждем, пока папа режет его на маленькие кусочки. Никакого шума, суеты, почти священнодействие, ритуал. Потом отец по очереди всех наделяет: сначала младших, потом старших, последние кусочки – себе.

Все дети выросли, выучились, все стали порядочными трудолюбивыми людьми. Я получила педагогическое образование, вела в школе русский язык и литературу. А 22 июня 41-го отправилась в город Ливны на примерку: там я шила себе наряд к отпуску у знакомой портнихи. Но вместо отпуска случилась война…

Первая оккупация Воловского района продолжалась всего восемь дней: с 29 ноября по 6 декабря 1941 года. Но это были страшные дни, вспоминает Зинаида Георгиевна. Именно тогда вызрело в ней решение самолично принять участие в освобождении родной земли от фашистской нечисти. Поэтому, когда весной 42-го ее вызвали в райком партии и спросили, согласна ли она стать разведчицей, девушка нисколько не колебалась. Конечно же, согласна, ликовала она.

– Но это были чувства, эмоции, – вспоминает Зинаида Георгиевна сегодня. – А истинность намерений и пригодность к такой работе проверяли в Старом Осколе на специальной комиссии. Когда я входила в подъезд, оттуда выбежала – вся в слезах – девушка, и я поняла, что ее НЕ ВЗЯЛИ! Представляете, какое было время: отказ в приеме на смертельно опасную работу воспринимался как позор, как недоверие! Я даже представить себе не могла, что со мной будет, если и меня «забракуют». Тогда-то и задали мне этот вопрос: страшно ли в тылу врага?

Скажу «не страшно», не поверят. Скажу «страшно», что дальше? И я ответила: «Будет страшно. Но надо иметь силу воли, чтобы преодолеть страх и делать что надо». Меня взяли. А это «делать что надо» стало моим девизом на всю жизнь…

– Конечно, было страшно, – признаётся Зинаида Георгиевна. – Когда после специальной подготовки я впервые оказалась на оккупированной немцами территории, то буквально оцепенела, увидев вдалеке фашистского солдата, стоявшего на посту. Но сообразила, что он меня тоже заметил. И нужно идти вперед полевой дорогой в село, куда я и направлялась. А ноги отказывались меня нести, ни шагу не могли сделать. Разум взывает: иди или придумай что-нибудь, иначе погибнешь ни за что. И я стала… собирать цветы у обочины.

Рву себе букетик, словно нет для меня на свете ничего важнее. Мало-помалу преодолела в себе страх и пошла дальше. С помощью школьного немецкого попыталась объяснить, что иду к тете, назвала село, имя «родственницы» – и меня отпустили.

А знаете, какая сильная разрядка наступает после прилива страха? Меня просто заколотило, едва немцы остались за спиной. Как я не сорвалась, не побежала, не знаю. Видимо, сила воли всё-таки возобладала над страхом. Зато как я заревела, как взвилась, когда уже никто не мог меня видеть! Но справилась и с этим. Постепенно научилась владеть собой в самых опасных и непредвиденных ситуациях.

Как переправляли за линию фронта? Чем занимались девушки в разведке? Какие всё-таки бывали особо опасные случаи? Об этом написано много книг, снята уйма фильмов. И вот сидит передо мной аккуратная чуть ли не столетняя старушка и тихим голосом рассказывает о страшном, словно уже нереальном времени, когда она была совсем молодой девушкой и, замаскированная под деревенскую дурнушку-простушку, ежечасно, ежеминутно рискуя собой, добывала разведданные.

– Переправляли нас по-разному. К примеру, перед наступлением немцев мы прятались в укрытие на территории, которая вот-вот будет ими занята. Так мы оказывались на оккупированной земле и начинали работать: подсчитывали, сколько и каких автомобилей у немцев, какое у них оружие, где и как хранится, какова численность живой силы противника, как они рассредоточены и к чему готовятся. Мы наблюдали за передвижением войск, отмечали их характер. Все эти данные передавали связным. Останавливались в заранее оговоренных квартирах, у подготовленных для этой работы хозяев. Выспрашивали у людей, подсматривали, устраивают ли немцы склады, какие операции планируют, кто с ними сотрудничает.

Случались разные обстоятельства. Однажды мы группой в 25 человек замаскировались в кустах в ожидании немцев. А перед самым их появлением неподалеку на кладбище привезли хоронить бабулю. С согласия родных мы хоронили ее до… вечера: копали яму, рвали и носили цветы – а сами под прикрытием траурной церемонии подсчитали всех и вся, собрали полные данные о занявших курские территории войсках.

А однажды не утерпели – и попытались помочь нашим пленным, закрытым в сарае, принесли им попить. Потом уже и самим пришлось спасаться. Жившая неподалёку женщина по имени Вера спрятала нас в подвале своего дома, замаскировав вход туда половиками и мебелью.

Рисковала она нещадно: в доме трое детей, а в подвале группа разведчиков и диверсантов. Это ведь женщины в тылу врага в основном собирали и передавали данные, а мужчины еще и готовили, совершали диверсии. Так что немцам покоя не давали. А они нас искали. И в доме Верином были. Глубокой ночью она вывела нас задами в поле, и мы пошли в соседнее село. Она нам даже людей назвала, у которых можно остановиться…

Зинаида Некрасова выполняла задания под Курском и Ельцом, Старым Осколом и Воронежем. Обмирала и обмерзала, стаптывала ноги, тосковала по родным, по нормальной человеческой жизни. Но долг, но любовь к родной земле были превыше всего.

Когда фронт отступил и фашистов погнали дальше на запад, она вернулась в родное село, вновь начала работать в школе. Но шла война, и она уже не могла жить обычной жизнью, зная, что другие сражаются за Родину, а она вроде как ни при чем. Но родные уехали в эвакуацию, нужно было найти их. И вот удача: случайно она напала на след семьи, оказавшейся в Кемеровской области. Первое желание – скорее ехать к ним, обняться, наговориться. Но победило чувство долга. И вместо того, чтобы навестить своих, Зинаида добровольно отправляется на войну.

К слову о добровольчестве. По дороге в этот самый дальний в области и самый пострадавший от фашистских захватчиков Воловский район мы в машине как раз разговаривали о Великой Отечественной войне. И наш фотокор – молодой человек – категорично заявил, что в бой тогда гнали под дулами СМЕРШевских автоматов, напаивали спиртом, запугивали трибуналом и штрафными ротами, иначе вообще никто добровольно в здравом уме и твердой памяти на гибель не пошел бы.

Не без однобокой информационной обработки, естественно, наши молодые сформировали такое мнение. И сами, конечно, рисковать жизнью за Родину – «уродину», как ее позиционировали в бессовестные девяностые, – в большинстве своем не хотят. Правда, сейчас уже время несколько иное, особенно в связи с войной на Украине, поменялись приоритеты, но общественное сознание – корабль грузный, штурвал его в одночасье не повернешь, да и куда поворачивать? Лоцмана нет, карты утеряны, фарватеры забыты, а море штормит и штормит…

Но вернемся к нашему сухопутному сюжету, к его героине Зинаиде Некрасовой, попавшей на фронте в стрелковую дивизию. Правда, ее прежняя военная биография повлияла на решение командиров и начальников определить девушку на службу в трибунал. Но это было не моё, вспоминает она…

– Должность технического секретаря дивизионной партийной комиссии тоже меня не вдохновила, и вскоре я добилась, чтобы меня перевели в телефонистки. И была ею до конца войны.

В части меня называли хворостинкой, такой худенькой и слабенькой я выглядела. Но вы не поверите, сколько во мне было крепости и силы воли. Доводилось и за себя постоять, и служила я без поблажек. Во время наступлений связь постоянно рвалась, все уходили на линии, и нередко приходилось дежурить у коммутатора бессменно по нескольку суток.

Это в кино показывают, как телефонисты сидят в теплых бревенчатых штабах, а мы всё больше на улице. Пехота-матушка, что поделаешь. В дождь шинель вся разбухала, продрогнешь, бывало, до костей. А когда смена придет, только нырнешь в мокрую же солому подремать, а тебя опять вызывают: сменщик ушел на задание…

Марш-броски при передислокации в 30-40 километров, а иногда и 50-60, изматывали даже бывалых солдат. Самых ослабевших сажали на повозки. Так вот я ни разу за свой фронтовой путь этой возможностью не воспользовалась. А ведь эта хворостинка ни разу на повозку не попала, удивлялись мужики.

А однажды наш взвод связи переправлялся через Дунай, и мне поручили повозку с имуществом взвода перегнать по понтонному мосту. Это был кошмар. «Путешествие» затянулось на несколько суток, потому что таких повозок были сотни, все торопились, гнали лошадей вперед. Однажды на подъеме слышу, как на соседней повозке старый солдат говорит: «Ни разу не видал, чтобы девка ездовым была!». А ведь была. Кругом мужики, ведь на всё сила нужна, и где я ее только брала, не знаю...

Едва слышался гул налетающих бомбить немецких самолетов, саперы разводили мост. И нужно было скорее распрягать коней, укрывать их. К тому же их надо было как-то кормить. Собирали кукурузу в шинель, траву. Потом опять запрягали, опять гнали. Опять распрягали, прятались… Шум, взрывы, стоны, ржание лошадей…

В общем, добрались до моста, а там, как в том стихотворении Лермонтова, «смешались в кучу кони, люди…». А сколько я натерпелась уже на мосту! Гоню лошадей вожжами и не чаю до берега добраться: вода в Дунае темная, волны вьются, с обеих сторон вода подступает – а у меня голова кругом идет…

С дивизией прошла Зинаида Георгиевна Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. А за два месяца до Победы «хворостиночку» пожалели – и перевели в артиллерийский полк. Предстоял длительный переход, и командование решило, что ей лучше одолеть его не на своих двоих, а на колесах. Сложно было привыкать к новым людям, многие там восприняли ее перевод как послабление женщине, в которой кто-то заинтересован. Но в помощь ей из прежней части прислали бывалого сослуживца, своего рода «дядьку», который и объяснил артиллерийским «волкам», почему «хворостиночку» из пехоты перевели.

– Я всегда мечтала увидеть артподготовку к бою изнутри, так сказать. Когда после сигнала ракеты начинают бить орудия, грохотать снаряды, а потом взлетают и гудят самолеты, и, наконец, в едином порыве взметается пехота и лавиной громыхает над полем мощное «Ура-а-а!!!» Уже под Прагой мне довелось в такой артподготовке участвовать. Это было что-то необыкновенное. В какой-то миг я отрешилась от себя и чувствовала только общее дыхание, общий порыв – и словно летела, окрыленная, высоко-высоко…

Видимо, впечатление было такое сильное, что фашисты в тот раз покинули позиции практически без сопротивления! А может, поняли, что сопротивляться уже бесполезно. В Прагу мы входили освободителями. Это сейчас говорят «оккупанты», а тогда нас забрасывали цветами, обнимали, целовали. Жители вывезли на улицы бочки с пивом – и угощали наших солдат, всюду были украшены арки в честь Победы…

Домой она вернулась с медалью «За боевые заслуги» и благодарностями от Главнокомандующего И. Сталина. И преподавала в своей родной гатищенской школе всю трудовую жизнь, заочно окончив Курский педагогический институт.

Занималась партийной, общественной работой, организовывала агитбригады, руководила местным обществом «Знание», воспитывала трудных подростков. Во время уборки хлебов, когда они с ребятами приходили колхозу на помощь, она работала штурвальным комбайнера. А потом, получив удостоверение, и сама села за штурвал железного коня: сказались фронтовые навыки брать бразды правления в свои руки.

 

Своей семьи, так называемой личной жизни, у нее не получилось.

– Я всегда много трудилась, – говорит она. – И жила тем, чем жили моя школа, колхоз, село, район, область, страна. Причем всё, что я делала, я делала не только для других, но и для себя. Я хотела, чтобы скорее закончилась война. Чтобы дети были образованны и счастливы. Чтобы хлеб в полях не пропал. Чтобы молодые любили свою землю, свою Родину. Это всё и было моей личной жизнью, моим личным счастьем. Я ни о чем не жалею…

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную