 Название книги, как имя человека, определяет и характер, и судьбу. Конечно, слово “характер” мало применимо к печатному изданию, но к художественному содержанию, которое обладает собственным, особым способом существования, собственными онтологическими основами, формой выражения и языком, метафорически может быть применимо. На первый взгляд название “Наше время” непритязательно, кажется, штампом. Но, задумавшись, представив философски время, как бесконечность, и отрезок его, определяемый достаточно условно местоимением “наше”, понимаешь уникальность этой “атомарной” частицы Вечности, имя которой – поколение, и которая, в свою очередь, состоит из других “элементарных” частиц с названием - поэты. Степень сложности каждой из них различна, но очевидно общее их стремление отразить свое существование, приподнявшись с помощью поэтического слова над бытием.
Метафорический, глубокий образ-призыв этого единого, но разносильного стремления, мне кажется, нашел известный современный поэт Николай Зиновьев Пусть мы в пророки не годимся, Но чтоб не так хамели хамы, Друзья, давайте созвонимся, Как храмы…
В сложном единстве творческого разнообразия прослеживаются эти пути в поэтическом сборнике “Наше время”, вышедшем под редакцией поэта Б.Лукина и объединившем более тридцати поэтов, родившихся в 60-е годы. Их голоса, как голоса церковных колоколов, доносятся со всех уголков России. И хотя, каждый печалуется и радуется о своем, можно говорить о едином поэтическом благовесте, в котором магистральный тон и настрой создают, как и положено, основные крупные “благовестники”. Их имена достаточно известны. Это Н.Зиновьев, Ю.Перминов, А.Ребров, Д.Кан. Пробуждению и просветлению сердца способствует своими духовными поисками и житейским примером известный поэт из Кореновска Николай Зиновьев, беспокоящийся “на своем островке православия” обо всем русском роде. Суров он к своему современнику, “что так сгорбился убого”, в век, когда “ни сердцу, ни уму, ни духу не найти опоры”, когда в “дни лукавства, злобы лета” шире и удобнее всех путей “лжи и предательства стезя”. Но величина и значимость поэта определяется не только его художественным мастерством, новой метафоричностью, смелостью поставить болезненные вопросы, а умением найти ответ на них, отыскать образное, заставляющее читателя поверить в правильность, решение поставленной задачи. Кажется, это удается Н.Зиновьеву, который пробуждает в человеке способность возликовать от красоты нравственного, ужаснуться, взбунтоваться от духовной скудости обыденного, заглянуть со страхом в пропасть греха, который совокупно он называет хамством. Н.Зиновьев творит свой поэтический мир в скромной реальности, в материальной минимизации, даже бедности, в убогом мире, где “все испорчено смертью”. Отказавшись от ценностей зримых, опираясь лишь на то малое, что ему дано, лирический герой Н.Зиновьева “в так называемой глуши, где ходят куры по дорогам” пытается прозреть ценность Высшую, невидимую, через осознание того “…кто есть я. Души своей ходатай перед Богом”. Но этот вопрос он решает не только во имя личного спасения. Во многих своих стихах поэт обращается к своему современнику, не чувствующему Божией благодати, с приглашением: ”Ты приезжай ко мне сюда, где куры ходят по дорогам”, и повторяет Равнодушный к бесславью и славе я, По родимой плыву стороне На своем островке православия, Подгребайте, кто хочет ко мне… Поэт не рассказывает о своем религиозном опыте, о путях прихода в храм, но искренне признается, “не Божью, но знал благодать, /Я Родину видел такою,/ Какой вам ее не видать”. Он крепок в своей любви к этой, некогда, бесспорно, великой Родине, за прошлую славу которой, он, рожденный в 60-х, “держится рукой”, Иначе я рухну, как древо, На нынешний глядя народ, Смотрящий то вправо, то влево. А мы зрили только вперед. Но все же обо всем этом, хоть и с сожалением, поэт говорит в прошедшем времени, понимая, что сегодня, во времена смутные, непредсказуемые, вперед глядеть трудно и не хочется, и назад оглядываться бесполезно. Он опирается на свою индивидуальную родовую память, говоря, - ”Я наследник любви печали / Моих предков в аду и раю”. Именно эта память спасает и защищает от сил зла поэта, не сводящего мир к самому себе и не покидающего “круга вечной любви и родства”. Именно в этом круге он может реализовать личный духовный прорыв к Вечности. И не полнись душа моя страхом. И ты, сердце, не бойся : “А друг?” Никогда не рассыплется прахом Этот вечностью замкнутый круг. На страницах антологии поэтически исследует и подтверждает собственным религиозным опытом то, что мир и Вечность, понятия не столько внешнего, космического порядка, сколько внутреннего, духовного мира человека, открытого Богу, другой известный поэт – коренной петербуржец Андрей Ребров. Он тоже черпает силы из своей генетической памяти, которая соприкасается и в некоторые моменты сливается с памятью исторической. Стремлением к преодолению границ тварной природы определяются творческие способности и возможности талантливого поэта, фазозависимый вектор духовного зрения которого позволяет не просто увидеть прошлое или заглянуть в будущее. В пространстве своего сердца ему удается совместить времена, и в этом “необозримом зеркале времен” он не просто видит свой род, но как будто, задаваясь целью определить личный духовно-нравственный потенциал, выносит на суд каждого, бывшего и будущего, члена этого бесконечного ряда свою жизнь. И я как в вещем полузабытьи Глазами внуков зрю в глаза свои, Из глубины которых на меня Взирают предки – горняя родня. Хотя А.Ребров тоже родился в 60-е и многие годы жил при народной власти, он не ностальгирует по этим атеистическим временам. И лишь определение – горняя, позволяет предположить, что поэт оценивает жизненный путь предков, которым выпало жить во времена тяжелейших испытаний, как подвиг служения Родине, которой заповедано служить в любые времена. Но поэта интересует не только частные случаи этого родового подвига, но и подвижническое служение исторических личностей и выдающихся современников. Он исследует и отражает подвиг святости, “временной предел душой одолевая”, и видит – …в звонкой дали вековой, Как вдоль Смоленки Ксения сияя, Идет в юдольной мгле по мостовой. Поэзия А.Реброва уникальна по своей эстетической, образно-лингвистической ценности. Его красочный, узнаваемый поэтический язык, содержащий архаичные нотки, не кажется за счет них отяжеленным. Наоборот, в нем чувствуется новизна, облагороженная традицией. И кажется, только такими густыми, яркими языковыми красками можно создавать мощные поэтические образы и противостоять новой агрессивной рати “ иноязычных рыков”. Но вновь, сплоченные молитвой, Как древнерусские войска, Стремятся буквы вдаль листка… И полнокровная строка – Сродни Непрядве после битвы. Кажется, воинственные настроения присущи многим авторам сборника. Очевидно героическое состояние духа известной в России поэтессы из Новокуйбышевска Дианы Кан. Несмотря на то, что редактором антологии заданы узкие временные рамки, она доблестно ведет сражение сразу на нескольких исторических фронтах, будучи “заложницей эпох”. Конечно, для многих наших современников униженные, поруганные советские времена воспринимаются далекой историей. Для поэтессы – это годы ее детства и молодости, это годы, когда она гордилась своей великой страной, не задумываясь о политических подоплеках. Она защищает и свое прошлое, и свое будущее, и свой провинциальный …городок обетованный! Пусть тебя на карте нет, Здесь восходит несказанный Победительный рассвет. И этот победительный рассвет, и осознанное “подданство русским захолустьям”, и ощущенье утраты “огромной страны, превращенной в туман” дает поэтессе силы и право, и осуждать, и защищать свою Родину, изливать свою боль через образ любимой столицы, которая сегодня “зазорно заголивши пуп,/ Кокошник сдвинув набекрень…С любым, как с любым в пляс идет”. Но это “разборки” по-домашнему, по-матерински. На самом деле Москве, олицетворяющей всю несчастную ее Родину, поэтесса клянется в любви не банальными словами, а непререкаемым историческим восклицанием сердца: ”Я русская ! Какой восторг!” Это не пустые слова, почти в каждом своем стихотворении Диана Кан в гравюрной технике и гамме рассказывает о том, что значит, как радостно, и как трудно быть русским. Несмотря на упоминания о “триумфальной юности”, овеян холодом полета ее жизненно-поэтический путь, пролегающий через наливавшийся “кровушкой терновник”, когда друзей юности, “мальчиков в запаянных гробах/ по Темрезу ночью провозили”. На этом пути Ветерок бездомный рыщет… А вокруг – куда ни глянь! – Все глаза домов – глазищи, Тьмою залитые… Ей, постигавшей “на стылых сквозняках/ Кровавый привкус русского вопроса ”, и самой не согреться, и, кажется, в радость быть среди тех единомышленников, кто “ в мире продрог”. Ведь продрогшие поэтические души и звонче, и легче на подъем и полет. Юрий Перминов, талантливый русский поэт, живущий в Омске, тоже вглядывается в небо: Я видел - не было границы его набухшей глубине! Но если там не тонут птицы, чего тогда бояться мне? Действительно, бояться нечего, ведь в этом небе и в этом поэтическом мире тепло, солнечно, уютно. Хоть поэт и восклицает: “хочу любви, тепла, добра”, он, кажется, живет в их окружении, и сам источает эти чувства. К тому же эти слова являются ключевыми в представленной подборке стихов. В поэтическом мире Ю.Перминова хочется не просто побывать, но подольше пожить, спасаясь в провинциальном “добротолюбии” от мира зла, ведь “здесь от соседства немного совсем до родства”. Здесь – “как воплощенье естества -/ всегда жила церквушка, потому что/ здесь не было непомнящих родства“. Здесь даже “собаки наши добрые, поскольку/ других у нас не водится собак ”. Хочется обогреться у его источающего любовь сердца, видящего, как “женщина – храни, Господь, ее! -/ удерживает мир от безрассудства,/ развешивая детское белье”, помнящего о том, что “болят у мамы руки,/ родные руки, пахнущие мной - / еще младенцем”. Простой и высшей мудростью наделена в этом мире по старшинству бабушка, разговаривающая с внуком Носки к двадцать третьему лучше свяжу – вот так насмотрелась на бесовы дули!.. - Бог с ними, не думай - бабуле скажу. - Бог с нами, однако... – поправит бабуля. В этом просветленном, кажущимся островком Святой Руси, поселке, действительно, Господь как будто со всеми. В этом парадоксально неразделенном по временам и социальным системам мире, где лирический герой вопреки нашему рассудочному знанию может существовать одновременно в различных возрастных уровнях, естественно задуматься об онтологической природе бытия. В этом бытии кажущееся естественным преображение трансцендентного в имманентное проявляется в образе “поселкового блаженного”, на зависть так светло и искренне радующегося в Пасхальный день бесспорному чуду. …в глазах – восторг, щебечет сердце птичкой непуганой… Воисчтину воскрес! Блаженный Ваня крашенным яичком любуется, как чудом из чудес… ……………….. И ничего ему не надо, кроме Любви!.. Любовь – искони основная краска русской поэзии, и современной, представленной в антологии, в частности, что свидетельствует о непрерывности великой “златой цепи” национальной русской культуры. Хотя неоднозначно это понятие, имеющее Евангельское значение и естественное проявление. Игнатий Брянчанинов говорил, что не имеет цены любовь от движения крови и чувствований плотских. Надо отметить, что в современной поэзии, представленной в антологии, более всего говорится о любви к Родине, к Отчизне, к русскому народу, и это близко к христианской трактовке этого сложного, чудесного чувства. Своей малой родиной любуется орловский поэт Андрей Фролов. Ее природную красоту он отражает, кажется, прозрачными, акварельными красками, словно боится присутствием, личным видением исказить целостный, исконный, чудесный образ любимой земли, гармонично созданный Господом . Туман раскинулся ковром; Брести в нем влажном и упругом, На колокольчики коров ; Ступить в дымящуюся реку И плыть заре наперерез… Каких же нужно человеку, Помимо этого чудес? В своих более живописных жанровых произведениях, в поэтических философских отступлениях поэт, кажется, сгущает, усиливает свое неизменное “с добавленьем прожитых годов” чувство к Родине. Родина любимей не становится, Родина становится нужней. Москвич Андрей Кувакин, черпает свою обороняющую душу любовь из более глубоких пластов бытия, от Источника Начал. …если самоценный свой кристалл начал ты оборонять любовью, если от Источника Начал причащаться стал Святою Кровью, если красным призракам сполна воздаешь прекрасным равнодушьем, если понял, что твоя страна близится к тебе путем воздушным, есть надежда русским выстоять в извечном “кольце осады”. Свое земное Отечество он не представляет без небесной его ипостаси, без “родного вечного порога”, только в направлении к которому “легка твоя дорога”. Поэзия А.Кувакина пронизана христианским мироощущением, Евангельскими заповедями, для воплощения которых он находит убедительные, запоминающиеся, современные образы. ближнему простить обиды, всех врагов благословить, чтоб, теряя мир из вида, Волю Вышнюю любить. Усиливая свою оборонительную любовь, поэт обращается к славному историческому прошлому России и, предчувствуя новый “смертный бой”, готовится к нему, поэтически прозревая роковое утро на Поле Куликовом. И верится в грядущую победу, возглашенную “радостью колоколов”. А вот в подборке известного калужского поэта Вадима Терехина этой звучной радости не слышно. Он уподобляет мир безъязыкому колоколу. Мир напрочь вырвал сам себе язык. Напрасны все мои моления и крики О помощи и милости владык. И кто услышит, раз он безъязыкий? Но чтобы поэта услышали не надо криков и громких молитв. Может быть, достаточно тихого признания в любви к своей родимой Провинции, той где “Традиции земли/ хранят не только ветхие старушки/ – праправнучки прелестной Натали”. Достаточно “звоночков” неожиданных поэтических образов А пока летят мгновенья, Я хочу хотя б звоночек Этого стихотворенья Вытащить за позвоночник, и такого откровенного покаянья : Полюби меня, страна, Мелким, суетным, пропащим, Слабым, неруководящим, Чья душа насквозь видна. Именно в такой, насквозь видной душе “к небесам взойдут проворно/ даже из посмертной пыли/ памяти живые зерна”. Именно такая душа позволяет осознать праведный путь: “Жить вдумчиво и не спеша/ И предвкушать свое бессмертье”. В завораживающих своей необыкновенной эстетикой стихах Константина Кравцова, священника из Подмосковья, тоже скрыто пульсирующее как сердце и создающее весь поэтический ток, стремление к Небесам, к жизни Вечной. Но поэт благоговейно ищет и находит слова неповседневные, подобающие этим святым понятиям, которые следует рассматривать с отдалением: Проступит даль забеленная кровью, усталые от жатвы небеса сойдут на землю, ждущую зимовья, где вызревают краски, голоса. Там для рубах небесного покроя впотьмах исходит нитями зерно и то не смерть, а белое такое, скрипящее, как снег, веретено. Поэзия К.Кравцова метафорически насыщена, неожиданные, иногда озадачивающие, образы, архаичные лингвистические вкрапления, наслаиваются, переплетаются, создавая мир непривычно многоплановый, многоуровневый, многоголосый и многовременной, так что иногда кажется, что поэтический почерк специально выработан, чувствуется некоторая заданность, идущая, вероятно, от профессионального знания, от знакомого действа обряда. Но в этот сложный художественный мир хочется войти, осмыслить его, потому что поэт может сказать Тьма над бездной давно, все безумны и все ж – Это Царство Твое, это Царство твое. Овчий двор. И не будет другого двора… потому что, кажется, “всюду рассыпан талант серебра”. А ведь применительно и к колоколам можно образно сказать об этом “таланте серебра”. Известно, благозвучие колоколов определяется составом сплава. Кроме меди и олова в особенных случаях в сплав добавляли серебро. От этого тембр становился полнее и красивее, голос проникновеннее. Так, кажется, и в поэтическом благовесте, - есть серебро, то есть духовная составляющая, и голос - полетнее. Составитель антологии Борис Лукин, очевидно, пользовался этим критерием. Выступая в тяжелейшей роли “звонаря”, он представил и свое поэтическое творчество, осмысливающее, как самое ценное, – притяжение домашнего очага, память рода, любовь к семье и к родимой земле. На все небесные угодья, На всю земную благодать Последний летний жар исходит, Как угли, яблоки в садах. Летит искрою лист; и тают Узоры рощи кружевной. И что-то зреет там, за далью, Как летом в глубине земной. Очевидно, поэт очень любит свою Родину, и печалится: “Но я не знаю тебя Россия, как знают стаи”. Уникальная антология позволяет увидеть и узнать Отчизну с большей высоты, с высоты поэтического полета. Но не все представленные поэты достигают должного уровня этой высоты. Одни удивляют непреодолимым стремлением – что вижу, то пишу. Некоторые, кажется, забывают, что стихотворение – это не рифмованная проза и не газетная заметка. Кто-то, претендуя на роль представителя “непонятого поколения” нарочито напускает хаоса и тумана, считая, что это необходимые признаки современного творчества. А как относиться к таким спорными откровениям : И может где-то солнце угасает, А где-то люди проливают кровь… Но в этот миг Вселенную спасает Любовь моя, любовь моя, любовь…(Е.Исаева, Москва) Или Я лиру завещал народу своему. Пускай он сам себе теперь стихи слагает. (В.Пуханов, Москва ). Но при этом явном эпатаже из подборки видно, что поэт благоговеет перед своей Родиной, она – источник его творчества. Обращает внимание афористичная, народная, напевная поэзия Н. Обрезковой (Сыктывкар). Женственны, кокетливы, живописны стихи М.Котовой (Москва). Жанровостью, балладностью запоминается творчество А.Витакова (Москва). Песенны, оптимистичны стихи В.Семенчика (Южно-Сахалинск). Алтайский поэт Ф.Черепанов так любит свой родимый край, что заставляет восхититься им и читателя. Аристократична, трагедийна, поэзия петербургского поэт А.Ахматова, “где строками измерен каждый час”. В тревожных, смутных, завораживающих стихах Н.Ягодинцевой (Челябинск), кажется, видны “диковинных существ холодные зрачки”. В некоторых подборках особо запоминаются отдельные стихотворения, строфы или строки. А в ночи мерцает Детский дом, Словно лайнер, дальними огнями, Это души, скованные в нем, Это детки плачут перед сном Жаркими, беззвучными слезами. (А.Суворов, Москва) . Линия света и тени от бора. Линия берега. Кромка прибоя В проблесках точно случайной слюды. В полном покое согбенные ивы, Словно монахини светлые… Или Все это горняя память воды?.. (С.Филатов, Бийск) Отрадно, что поколение родившихся в 60-е, благодаря антологии “Наше время” сегодня услышано. Своим поэтическим перезвоном оно заявило о себе, о своем мировоззрении, которое может быть выявлено только посредством антропного принципа, то есть принципа читателя-участника, способствующего творческому осуществлению новой реальности. Как говорит протоиерей Александр Геронимус: “ Человек творит реальность посредством имянаречения, посредством языка. Язык творит реальность. Язык и творимая им реальность зависят от исходных расположений человека по отношению к Богу и миру” (А.Геронимус “Православное богословие и пути фундаментальной науки”, М.2003). Проще, глубина и красота созданного автором мира зависит от мировоззрения самого автора, но становится реальностью только в результате постижения ее читателем. Каждый из представленных в антологии поэтов пользуется формально одинаковой знаковой системой – словом, но духовная наполненность этих знаков различна, как и различно отношение поэтов-современников и к Богу, и к миру, в котором они существуют и ради которого решили “созвониться, как храмы”. Звон настоящих колоколов, трогающий сердце, приглашает в мир духовной благодати, в церковь. Куда приглашает этот поэтический благовест? Может, к осмыслению того, что следует различать две категории – русский народ и русская нация, что русский народ должен стремиться в обеспечение национального единства к восстановлению русской нации, которая может быть единой только в единстве всех поколений и в единстве духа на основе православной веры. Валентина ЕФИМОВСКАЯ .
| ||
|
