26 февраля в Краснодаре, в Литературном музее прошёл вечер памяти замечательного русского поэта Вадима Петровича Неподобы, посвящённый семидесятипятилетию со дня его рождения. Он чудом выжил под бомбёжками в Севастополе, а потом на Кубани. Он вырос в большой и очень дружной семье, четверо из шести детей простых тружеников Александры Матвеевны и Петра Трофимовича получили филологическое образование, и все дети - высшее. Он с юности был дружен с Юрием Кузнецовым и всю жизнь любил, боготворил его. 

Стихи Вадима Петровича, написанные для взрослых и детей, излучают сыновнюю любовь к землякам, к своей земле, к своим корням. В них нет ни фальши, ни приспособленчества, ни человекоугодия, в них нет ни намека на пошлость - они целомудренные, чистые и исповедальные; иногда кричащие и обличающие, но каждое слово в них, будто стук сердца... 

 

Вячеслав ДИНЕКА (Краснодар)

ЕСЛИ БЫ ЗНАЛИ…

 
***
Если бы знали, какая
Ночь в эту пору была!
Гром громыхал, не смолкая,
Молния вишней цвела.

Чувств озаряемых свежесть -
Как молодая трава.
Правда, отвага и верность - 
Все не пустые слова.

К звездам душа прикоснулась,
Ноги на влажной стерне.
Что ты посеяла, юность,
Жать до скончания мне.

Среди писателей и поэтов Кубани найдется немало тех, чьи первые шаги в «профессиональной» литературе связаны с Вадимом Неподобой, тех, кому именно он придал первое «ускорение» в литературный мир. К числу его protege могу себя отнести и я. Но среди друзей и знакомых Вадима Неподобы найдется уж точно много таких, кто лучше меня может рассказать о Неподобе-Человеке, хотя и знал я его близко, и на даче его не раз встречались – работали и угощались, и обои клеили в его старой квартире, и вместе встречались с читателями, и много обсуждали стихов, моих и прочих. Он был удивительно для нашего времени внимателен и чуток к чужим произведениям, к малейшим проявлениям поэтического дара у кого бы то ни было. Умел восхищаться чужими стихами, ценить их более своих. Много ли встретишь подобных людей среди поэтов? Но зато он был до грубости непримирим к проявлениям бездарности, особенно к бездарности самовлюбленной. Он мог быть резким, даже чересчур, порой мог быть заносчиво-несправедливым. Но равнодушным он не был никогда. Имея во всем свой взгляд, свое убежденное мнение, он не останавливался перед любыми авторитетами (и литературными, и властными) в отстаивании своих убеждений. Оттого, наверное, найдется немало затаивших на него обиду. Бог им судья.

Ну, хоть во что-нибудь вмешаешься,
Как сразу же найдется тот,
Кто скажет строго и внушающе:
«Он много на себя берет!»

И, как ни странно, это мнение
За нами ходит долгий срок.
Оно звучит, как обвинение,
И как насмешка и упрек.

Истинная личность поэта, его душа, я убежден, просматривается только в его стихах, а вовсе не во внешних бытовых проявлениях, и только по стихам можно понять, что за человечище таится за наружной обыденной «оболочкой».

Последние годы жизни Вадима Неподобы омрачены непреходящей болью – болью физической, вызванной тяжелой болезнью, и болью душевной, передающейся от больной и израненной страны. Помню, да самых глубин пронзили меня эти строки:

…Мы пьем вино, и не пьянеем, брат!
А за горою пушки говорят,
И кажется, что наш корабль тонет…

Сколько уже ушло из жизни с этим страшным чувством забытого экипажа тонущего корабля, сколько еще уйдет…

У меня в ушах до сих пор стоит глухой хрипловатый голос из телефонной трубки, произносящий ночной порой пронзительные стихи. С Неподобой часто бывало так – ночной звонок, и – стихи. Я словно слышу их сейчас.

Послушайте и вы.

 

Вадим НЕПОДОБА

***
Мы живем у надежды в плену.
За нее наивысшая плата,
Если в мире хотя б одному,
Кроме матери, жизнь твоя свята.

Значит, очень тебе повезло.
Став ведущею нынче наукой,
Все уродство, отрава и зло
Круговою повиты порукой.

Святость жизни, раздавлена ты
Многотысячьем войн на планете,
Но святыми рождаются дети,
И нетленны о счастье мечты...

***
Подует холодом из дола,
Нальется стужею роса –
И позовут меня из дома
Поля, овраги и леса.

И жгуче новой, чуткой правдой
Нездешне ярок и лучист,–
С такой задумчивой прохладой
Заглянет в душу каждый лист.

И в тишине исповедальной
Среди березовых лампад
Раздастся предков голос дальний,
Прошедших, словно листопад...

***
Умру – и двор наш станет тесным.
Любой прохожий – гость тогда,
При жизни я таким известным,
Конечно, не был никогда.

Придет.
        но чтоб не выделяться,
Бочком, и голову склоня,
Жена, которая лет двадцать
Назад
         оставила меня.

Стеной угрюмой встанут братья,
Три дня не будут есть и спать,
Но материнское объятье
Помогут все же разорвать.

И разойдутся виновато,
Следы их ветер заметет.
А вся огромная утрата
На сердце матери падет.

Наполнит дом – углы и стены,
И страшным грузом в тишине
Она раздавит постепенно
Боль ножевую обо мне...

СОСТРАДАНИЕ
И смотрела в лицо, и ласкала,
Заправляя спадавшую прядь;
Слово, равное горю, искала
И, в слезах, не могла отыскать.

Говорила: «Все – божия милость.
Он к себе кого зря не берет»,
Чтоб хоть чем-то внушить справедливость,
Только вышло – наоборот.

Поберечься для тех, убеждала,
Кто живой.
      Ведь его не вернешь
Никогда.
      И сама зарыдала,
И чей сын во гробу – не поймешь.

***
Возвращаясь к родному порогу,
Растерявший себя не совсем,
Как тогда, собираясь в дорогу,
На прогретый пригорок присел.

На высоком дыхании пахот,
По-отечески светлых небес
Я услышал, как родиной пахнут
Волны речки, и поле, и лес.

Я не виделся с матерью долго,
Позабыла меня и родня.
Ощущенье горячее долга
Переполнит внезапно меня.

Задержу этот миг на минуту,
Процежу через родину вдох,
А иначе ни дому, ни утру
Не верну я просроченный долг.

ДЕНЬ СПАСЕНИЯ
Выкликаю:
– Валерка, Вадим!
Кабаки, переулки, закаты.
Мы неверным молчаньем почтим
Нашей молодости раскаты.
Гей, шампанского! Водку несут.
Ничего, наливай до предела!
Мы сегодня покажем, как пьют
За успех безнадежного дела.
(Юрий Кузнецов «Прощание с Краснодаром»
1966 год)

Наша молодость разглядела
Бездны мрак средь мерцающих звезд,
За успех безнадежного дела
Поднимая отчаянный тост.

Заблуждались и врали безбожно
Наших загнанных судеб отцы,
В рай земной торопясь безнадежно,
Все начала смешав и концы.

День прощания, пламенно свеж ты,
Грусть-тоска, как рубаха, проста:
Ни крыльца, ни отца, ни надежды,
Ни креста – лишь чужая звезда

Вместе с лозунгом красным нависла,
Обрезая лучами наш путь.
Только Муза была бескорыстна,
Как сестра припадала на грудь.

С нами вместе ходила по девкам
И на риск, что похож на обвал.
И хранила в таких переделках,
Где о нас даже Бог забывал.  

«Я вернусь знаменитым поэтом!» –
На прощанье сказал ты друзьям  
И попал прямо в точку дуплетом:
Кроме славы, в Отечестве этом
Ничего не оставили нам

И душа пропадает, и тело,
Сатана веселится взахлест...

За успех безнадежного дела!
Поднимаю Отечества тост.

***
В станице бывает так тихо,
Что облачка слышен полет.
Зеленым дымком повилика
Струится у каждых ворот.

Кубанское лето безбрежно
В разливе привольном пшениц,
В звенящем раздумчиво, нежно
Распеве невидимых птиц.

В явившейся тучке гремящей,
Рассыпавшей дождичка горсть,
И в мысли,
Внезапной,
Щемящей,
Что в солнечном мире ты – гость.

Как можно исчезнуть бесследно,
Коль было, вмещалось в душе
Огромное, яркое лето
С ромашкой на дальней меже?

Нет на свете судьбы неправей
От войны эта доля досталась:
Матерям хоронить сыновей,
Проживать в одиночестве старость.

Есть такие дворы в хуторах:
Средь гигантской травы и порухи
Там живут с древней грустью в глазах
Средь немых фотографий старухи.

Перевернута жизнь кверху дном,
И на нитке незримой повисла
Эта радость, лишенная смысла,
Что затеплился день за окном.

Кто виновен, скажите мне, в том,
Что все чаще на нашей планете
Только пыль поднимает винтом
Над жилищем исчезнувшим ветер?

Кто ответит? Родные поля?
Вековые преданья? Науки?
Может, темное, будто земля,
Очерствевшее слово старухи?

Становлюсь на просевший порог,
Захожу под усталую крышу:
– Здравствуй, мать!
                     – Не старайся, сынок:
Сколько лет ничего я не слышу!

***
В разладе с обманчивым миром,
По воле презренной судьбы
 Тебя он не выбрал, а вырвал,
Как яркий цветок, из толпы.

От счастья слепыми руками
Сквозь солнечный ливень густой
Принес и поставил в стакане
Квартиры своей холостой.

Забыл он, от гордости тайной
Печален, упрям и жесток:
Мечтает о вазе хрустальной
Любой, даже скромный цветок.

Домой приходил обозленный,
Мечтою своей обуян,
 То до бессознанья влюбленный,
То просто бесчувственно пьян.

Порой не промолвит и слова,
В себя погружен, а порой
Любовь, и доверье, и злоба
К тебе обращались одной.

А что ты могла, городская,
С врожденною ленью в крови,
Которой привычка людская
Превыше мечты и любви?!

Уходишь, бросая: «Постылый!»
Желая за все отомстить,
И все же оставить нет силы,
Тем боле – понять и простить.

Что делаешь, вряд ли ты знаешь.
Ко всем терпелива, ровна,
Его ты безбожно терзаешь
И любишь, как берег волна.

* * *
Если б вы знали, какая
Ночь в эту пору была!
Гром громыхал не смолкая,
Молния вишней цвела.

Чувств озаряемых свежесть,
Как молодая трава.
Правда. Отвага. Верность.
Все – не пустые слова.

К звездам душа прикоснулась,
Ноги на влажной стерне...

Что ты посеяла, юность,
Жать до скончания мне.

РАЗЛАД
Лучших чувств моих царевна,
Мое солнышко в зрачках,
 Было: море по колено,
Вся Россия в васильках.

Это было, было, было,
Было, грустная, поверь,
Когда ты меня любила,
Только я был чистый зверь.

В дебрях совести витая,
Как полночная сова,
Что должна ты быть святая,
Я внушал себе слова.

Я держал тебя когтями
Древней ревности своей,
Обмороченный путями
Двух неистовых кровей,
На краю земли рожденный
У судьбы на волоске,
Темным миром разбомбленный,
Оскорбленный, разведенный,
С ниткой памяти в руке.

Даже к солнечному зайчику,
Что прилег к тебе в кровать,
Мне случалось, словно мальчику,
Безотчетно ревновать.

Знаю, знаю – это дико,
Бескультурья Эверест.
Да и сам, признаться тихо,
Верю в святость лунных мест.

Только все волной слизало,
Закрутило, понесло,
Когда ты назло сказала...
Ну,  скажи, зачем на зло!

Веря в жуткие приметы,
 Я качнулся, как шальной...

Жаль, что даже сигареты
В полночь не было со мной.

ПРИРОДА
Устроено просто и мудро,
Как только природа творит:
Прохлада предлетнего утра,
Дымки прибережных ракит.

За линией берега тонкой
Едва проступают пруды.
Молочной затянута пленкой
Поверхность прозрачной воды.

Как можно
                  века
                       неустанно
И, словно впервые, всегда
Так делать, чтоб из тумана
Тебе улыбалась вода?

Чтоб солнце к людским нашим бедам
Своим прикасалось лучом...
Как можно быть кроткой при этом,
Как будто она ни при чем?

Хранить свои травы и воды –
Равно: красоту и число...
Все лучшее в нас от природы,
Откуда же, Господи, зло?

***
Про золотую середину
Не раз твердили мудрецы:
 «Не жми.
         Стой так, чтоб ветер в спину.
С размаху не руби концы».

И ты все делал вполовину –
Творил не зло и не добро,
Когда ж попал на середину,
То счастье в стороны ушло.

***
Не помня ни страха, ни боли,
Сраженный свинцом на лету,
В  широкое, чистое поле,
Как витязь последний, паду.

Родимое небо укроет,
А поле меня обоймет,
И рану росою омоет,
И силу мне ветром вдохнет.

Поднимут упругие травы,
Пройдет холодок между плеч..
Я встану, кольчугу поправлю
И выну зазубренный меч.

ДАШЕ
Светишься, торопишь и робеешь,
Умоляешь нас – не провожать.
Подожди, родная, ты успеешь
Взрослою, и даже очень,
Стать.

Все в тебе дрожит и замирает,
Бел, как чистый лист, воротничок.
Этот путь
            Никто не выбирает,
Каждый в этой жизни – новичок.

По утрам, заботой окружая,
По привычке странной торопя,
Я себя как будто провожаю
Каждый день все дальше от тебя.

Вот ты мне рукой махнула, зная,
Что я должен за тобой прийти...
Сохрани, Господь, тебя, родная,
На твоем единственном пути!
  
***
Умру –
И двор наш станет тесным,
Любой прохожий – гость тогда.
При жизни я таким известным,
Конечно, не был никогда.
Придет, но чтоб не выдаваться,
Бочком и голову склоня,
Жена,
          которая лет двадцать
Назад
           оставила меня.
Стеной угрюмой встанут братья,
Три дня не будут есть и спать,
Но материнское объятье
Помогут все же разорвать.
И разойдутся виновато,
Следы их ветер заметет.
А вся огромная утрата
На сердце матери падет.
Наполнит дом – углы и стены,
И страшным грузом в тишине
Она раздавит постепенно
Боль ножевую обо мне.
И все же – это равно чуду –
Я и тогда не весь уйду,
Я в этот мир являться буду –
Приснюсь кому-нибудь к дождю.

ВЕРШЕНЬ
Ярый зной. Солнце прямо в зените.
На все небо – ни облачка – день.
Хоть куда в эту пору взгляните,
Где она, столь привычная тень?

Лишь недавно повсюду за вами,
Как собака, бежала вослед.
В полдень – пыль и песок под ногами,
А ее, как и не было, нет.

Только губы иссохлись от жажды...
Но под вечер, худа и длинна,
Тень встает и идет перед каждым,
Как беда или даже вина.

Тяжелы наши тени под вечер...
А пока – грусть-тоска не берет:
Солнце в самой середочке –
Вершень,–
                 Как до солнца, дорога вперед.

Сам ты – мир, а не мира частица.
И еще не ударил тот час,
Когда тень на дорогу сочится,
Преклоняя к извечному нас...

***
 Тебе приснился бездорожный,
Идущий небом человек.
Он был с тобою осторожным,
Как этот падающий снег.

Его жалела, не жалела,
Страсть померцала и ушла.
И оттого отяжелела,
Как ветка зимняя, душа.

***
Что это?
            Во поле чистом
Кони ли, скирды стоят?
Годы проходят со свистом –
Не оглянуться назад.

Минуло лето – ну что же!
Осенью дали видней.
Стал я умнее и строже...
Может быть, просто бедней?

Может, как раз потому-то
В сердце, где радость цвела,
Боль оставляет минута –
Та, что из жизни ушла.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную