Нил ДЭВИДСОН Профессор Университета Стратклайд (Глазго, Великобритания)

НЕОЛИБЕРАЛИЗМ КАК МЕХАНИЗМ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО САМОРАЗРУШЕНИЯ

20148652036541939_8Неолиберальная эра началась из-за экономического кризиса 1973 года, или, точнее, из-за стратегического ответа государственных управленцев на этот кризис. Предыдущие этапы развития капитализма тоже были связаны с очередными системными кризисами. Например, 1973 год стал концом эры государственного капитализма, которая началась во время кризиса 1929 года. Однако, неолиберальная эра не только пережила кризис 2007 года, но и расширилась по своим возможностям, не изменившись по сути.
Тем не менее, хотя неолиберализм увеличил состояние глобального капиталистического класса, как он повлиял на здоровье самой капиталистической системы? Когда обрушился кризис 2007 года, оказалось, что неолиберализм не был более приспособлен к спасению от этого кризиса, чем остальные способы капиталистического регулирования.

Неолиберализм – парадоксальная форма капитализма. Его относительный успех в качестве стратегии правящего класса, особенно в ослаблении профсоюзного движения и в сокращении рабочей доли прибыли, помог замаскировать некоторые аспекты этого способа регулирования, которые негативно влияют на систему. Удовлетворение интересов богатых – не то же самое (или, по крайней мере, не всегда то же самое), что и удовлетворение интересов капитала, и, при определённых обстоятельствах, может противоречить ему. Капиталистические страны (а точнее их управленцы) традиционно действуют в этом направлении. Но (по крайней мере, на развитом Западе) неолиберальные режимы всё чаще и чаще демонстрируют некритическое стремление удовлетворить краткосрочные желания отдельных деловых кругов. И это не единственная чрезвычайная проблема. Постоянно сужается сектор неолиберальной политики, когда выбор ограничен решением только «социальных» или «экономических» проблем, поощряя появление ультраправых партий, которые обычно нацелены на миграционные вопросы и на раскалывание рабочего класса, но, в то же время, их политика противоречит интересам капитала.

Как капиталистические страны действовали до неолиберализма? Существует два фундаментальных аспекта капитализма: «горизонтальная» конкуренция между капиталистами и «вертикальный» конфликт между трудом и капиталом. Роль капиталистического государства состоит в поддержании двойственного социального порядка в соответствии с этими двумя аспектами. Для конкурирующих капиталистов: рыночные отношения не должны коллапсировать в «войну всех против всех», а конфликт между капиталом и трудом должен решаться в интересах первого. Помимо этого, государство должно поддерживать «общие условия производства» (включая ограничения на загрязнения, нормы охраны труда и социальные льготы), которые нежелательны или невыполнимы для отдельных капиталистов. Эти функции, в основном, являются «внутренними» для национальных государств, которые должны также представлять совокупные интересы «внутреннего» капиталистического класса по отношению к «внешним» капиталистическим государствам и классам, используя все инструменты, включая войну.

Чтобы поддерживать связи с капиталом во всех его многочисленных формах, государство должно отчасти отражать капиталистическую фрагментацию. И предполагается, что не всё, что необходимо для государства, обязательно удовлетворяет интересам правящего класса. Действительно, если оно пытается регулировать конфликты между различными классами и интересами, то важно, чтобы это делалось исключительно в интересах правящего класса. Тем не менее, капиталистическое государство не должно полностью и напрямую управляться самими капиталистами.

На самом фундаментальном уровне, общие интересы капиталистов и государственных чиновников исходят из их общего классового положения: и те и другие принадлежат к буржуазии. Если изобразить буржуазию в виде серии концентрических кругов, то капиталистический класс (владельцы и управленцы капитала) занимают центр, а остальные круги, разбегающиеся от центра к периферии – посредники, которые всё менее и менее связаны с производством, эксплуатацией и конкуренцией, и всё более и более связаны с идеологией, политикой и бюрократией, но которые всё же очень важны для существования капитализма. Доходы, которые государственным чиновникам платят из государственной казны, в конечном счёте, исходят из полной социальной прибавочной стоимости, созданной рабочим классом, так же как и прибыль, проценты и арендная плата, получаемая различными категориями частных капиталистов. И это применимо не только к источнику их доходов, но также и к их величине, включая относительно высокие уровни зарплат, безопасности и престижа, которыми обладают чиновники, связанные с эксплуатацией рабочего класса. На этом уровне интересы государственных чиновников и капиталистов совпадают.

Эти контингенты связаны общей идеологической приверженностью капитализму, но их различные интересы – результат различных сфер и форм капитализма. Общий фон в таких учреждениях как школы, университеты и клубы помогает консолидировать классовое сознание, которое служит этим интересам, но более фундаментальная причина в том, что деятельность государства подчинена накоплению капитала.
Тем не менее, отношения всегда были напряжёнными, прежде всего из-за страха капиталистов, что государство ограничит или отменит право на частную собственность. Этот страх оправдывается тем фактом, что государственные чиновники должны не только облегчать накопление капитала, но и поддерживать защиту населения и экологии от этого капитала.
При неолиберализме капиталистический класс смог, наконец, «ограничить Левиафана» (как писал ранний британский неолибералист Уильям Уолдегрейв). Мы должны понять, что природа самих капиталистических государств не изменилась – они по-прежнему должны выполнять основные функции, описанные выше. Не существует «неолиберальных государств», существуют «неолиберальные режимы».

Изменились отношения между неолиберальными режимами и капиталом – с 1970-х государства уже не могут эффективно действовать для удовлетворения коллективных и долгосрочных интересов капитализма. Неолиберальные режимы всё чаще отказываются понимать, что существуют другие инструменты для экономического роста, кроме воображаемой необходимости снижать налоги, ослаблять регулирование и расширять приватизацию и аутсорсинг рабочих мест. Кроме того, интересы всего национального капитала рассматриваются как арифметическая сумма интересов отдельных компаний, часть из которых, несомненно, больше влияют на правительство, по сравнению с другими. Существует «стратегическая точка зрения», которая заключается в избегании любой политики, которая могла бы вызвать неудовольствие корпораций. Однако, некоторое аспекты, включая регулирование, всё-таки создают минимальные неудобства корпорациям.

Но так всегда было, почему же теперь государственные чиновники стараются особенно угодить корпорациям? Ответ скрывается в методах, которыми неолиберализм переформировал политику.
При этом особенно важны три фактора. Первый – деполитизация политического крыла государственных чиновников с помощью делегирования правительственных функций якобы «аполитичным» организациям, введения якобы «объективных» критериев эффективности политики и ограничения «правил», сужая диапазон мер, доступных для политиков. Касательно последнего, в частности, каждая успешная фаза неолиберального эксперимента сопровождается дополнительным сокращением мер, которыми раньше правительства могли влиять на экономику.

Вследствие усиленной «управленческой» функции, политики постепенно превращаются в профессиональную касту, жизнь которой всё дальше отдаляется от любой формы деятельности, экономической или какой-нибудь другой, и она становится автономной и более преданной капиталистической концепции национальных интересов. Поэтому, большая часть политических разговоров (по крайней мере, в развитом мире) посвящена более или менее вменяемым обсуждениям и спекуляциям о бессмысленных перестановках в парламентах и других представительских институтах. Поэтому дебаты становятся похожи на теневые игры, пустые ритуалы, при которых внимание обращается только на тривиальные и поверхностные различия, чтобы создать впечатление наличия реальных альтернатив и оправдать существование различных партий.

Чтобы понять всё это, мы должны внимательно посмотреть на ослабление рабочего движения, начав с роли, которую оно играло в спасении капитализма от него самого, добившись реформ образования, здравоохранения и социальной помощи. Конечно, те рабочие добивались выгод для себя, но также их достижения гарантировали воспроизводство трудовых ресурсов и сохранение условий для накопления капитала.
Но при ослаблении влияния профсоюзов и капитуляции социал-демократов перед неолибералами, уже не осталось общественной силы, способной играть реформистскую роль напрямую или оказывая давление на государственных чиновников.

Вторым фактором, в отличие от деполитизации политиков, является политизация неполитического крыла государственных чиновников: социальных работников. Поскольку политические партии всё меньше отличаются друг от друга, чиновники, всё больше погружаемые в политику, должны полнее расширять партийную сферу.
Третий и последний фактор развития хронической близорукости неолиберальных режимов – деполитизация электората. За исключением отдельных случаев, эта деполитизация состоит не в отказе от массовых собраний электората с выслушиванием партийных обещаний. Многие избиратели всё ещё выбирают за какую партию проголосовать, но это делается на потребительском уровне, при активном участии СМИ, с целью достижения личной выгоды. Неудивительно, что количество людей, готовых к этому минимальному уровню активности постоянно снижается.

Весь неолиберальный проект основан на необратимости процесса: отмена механизмов регулирования, уничтожение социальной помощи, принятие транснациональных соглашений без формальных механизмов отмены или изменения, и т.п. – от всего этого тяжело избавиться, так как для этого необходимы новые юридические и административные структуры, для которых нужна соответствующая политическая воля, которой нет с самого начала неолиберальной эры. Практически, все члены западного правящего класса объединены теперь верой, что неолиберализм – единственная жизнеспособная форма организации капитализма как экономической системы, но они разделены по вопросам организации капитализма как социальной системы. Теперь всех их можно считать неолибералами, но не все из них неоконсерваторы. В США и демократы и республиканцы открыто проповедуют капитализм, но у них существуют разногласия по вопросами гомосексуалистов или экологии.

В этих условиях, электоральная поддержка ультраправых партий основана на понятных решениях, которые они предлагают для спасения от последствий кризисов 1973 и 2007 годов (которые фрагментировали и дезорганизовывали западный рабочий класс), одновременно используя кровь и нацию в качестве единственно жизнеспособных форм коллективизма в эпоху, когда все альтернативы капитализму разрушены в 1989-1991 годах (но это весьма ложное утверждение). Политические последствия этого ужасны. Растущая взаимозаменяемость политических партий, описанная выше, даёт ультраправым элементам возможность напрямую обращаться к избирателям, позиционируя себя в качестве противников системы и поощряя популярные стремления к уничтожению самого капитализма, который их взрастил.

Однако, проблема для стабильности капиталистической системы в меньшей степени исходит от ультраправых партий, которые могут прийти к власти с программой разрушения капитализма, и в большей степени от основных партий, убеждения сторонников которых могут привести к непредсказуемым сложностям для процесса накопления капитала. Посмотрите на электорат Республиканской партии США. С конца 1960-х республиканцы были популярны в фундаменталистско-христианских общинах, чья активность позволяла им собирать свои голоса. Но религиозное ядро этого электората или, по крайней мере, его верхушка, естественно, тоже требует политических шагов в обмен на голоса.

Но для американского капитала сложности добавляют не только религиозные фанатики – существует и антииммигрантский расизм. Вот один конкретный пример этого – составленный Tea Party «Закон о защите граждан и налогоплательщиков Алабамы», известный под сокращением HB56, который был принят законодательным собранием штата в июне 2011 года. Он объявляет преступлением отсутствие иммиграционных документов и запрещает предоставлять правительственную помощь и услуги (включая водоснабжение) тем, у кого нет документов. Этот закон был направлен на борьбу с незаконными иммигрантами из Латинской Америки, но привёл к массовому бегству из штата множества сельскохозяйственных предприятий, которые использовали этих иммигрантов в качестве дешёвой рабочей силы.

Во время предыдущих этапов капитализма социал-демократические реформы, как правило, были направлены на усиление эффективности работы системы с точки зрения капиталистов и большинства, хотя их цели противоречили друг другу. Но ультраправые реформы даже на этапе обсуждения не предназначены для удовлетворения интересов капиталистов, они руководствуются иррациональной расистской идеологией, которая подавляет все остальные мотивы.

Если верно, что определённые аспекты ультраправой политики контрпродуктивны с точки зрения требований капитала, вовсе не следует, что растущий хаос от внедрения этой политики сыграет на руку, хотя бы косвенно, левым политикам. Защита системы – главный принцип буржуазии, даже в условиях временного сбоя системы. В условиях, когда экономическое отчаяние приводит к усилению хаоса, ультраправые партии вводятся в игру для перевода внимания от реального источника социальных мучений на давно заклеймённых козлов отпущения, независимо от последствий.
Мы наблюдаем симбиоз между чрезвычайно неадекватной реакцией режима на проблемы накопления капитала и чрезвычайно экстремистскими идеологиями, которые вредят накоплению капитала.

Позвольте мне прояснить сказанное. Я не утверждаю, что социалисты должны предлагать капиталистам пути выхода из кризиса. Конечно, всегда необходимо оправдывать реформы, но говорить, что применение кейнсианских реформ восстановит «золотой век» послевоенного социального обеспечения – означает жить во власти иллюзий и недооценивать степень уникального стечения обстоятельств в те годы. Восстановления экономики будут происходить, как в период 1982-2007 годов, но выгоду от этого будут получать всё меньше и меньше людей. Следовательно, я не предсказываю, что эти события означают разрушение капитализма от внутренний противоречий. Подобные сценарии, о которых писали такие мыслители как Роза Люксембург, были признаны неверными в прошлом, и нет никаких причин предполагать, что они будут верны в будущем.

Действительно, коллапс, возникший не из-за сознательного вмешательства угнетённых и эксплуатируемых масс, не даст им, ни в коем случае, никаких выгод, а станет шагом к варварству, который Марк и Энгельс рассматривали в качестве следствия отказа от социалистического общества. И это не просто лозунг: сегодняшнее положение в центральной Азии и на Ближнем Востоке указывает на существование варварства как ежедневной реальности для миллионов людей. События в развитом мире вряд ли пойдут по этому пути, по крайней мере, пока не разразилась экологическая катастрофа, скорее всего они будут развиваться в виде постепенного и (для всех, кроме самых бедных) незаметного ухудшения и ожесточения условий жизни.

Я считаю, что неолиберализм в качестве стратегии оказался слишком сильным методом капитализма. Он, в конце концов, привел к ситуации, которой боялся Шумпетер, когда нет границ и пределов для творческого разрушения. И Энгельс и Бенджамин рассматривали капитализм как неуправляемый поезд, несущийся под откос. В 1950-х казалось, что внутри капитализма существуют силы, которые могут сорвать стоп-кран. Но теперь очевидно, что предположения Энгельса и Бенджамина были верны, и революция всё же может остановить приближающуюся катастрофу.

Оригинал

Перевод

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную