«Великий» и «ужасный» (эпитеты из интернет-дисскуссий вокруг имени и текстов), задиристый и размашистый (убедится читатель ознакомившись с книгой), автор эпохального (это – без иронии) романа «Смутное время» Валерий Куклин объяснился с читателем-любителем исторической прозы в недавно вышедшей книге «Главная тайна смутного времени». Это не продолжение романа, а именно объяснение писателем своего видения исторических событий, рассказ о своей работе с документами, их оценка.

Текст этот, кстати, давно известен в интернете под названием «Великая смута – война гражданская или отечественная?». Для данной работы использую именно эту версию, поскольку именно в ней авторский вариант представлен более точно, без каких-либо искажений, вмешательства со стороны.

Как всегда это у нас получается, рассказ об отдаленной эпохе оборачивается острой публицистикой на злобу дня. Все, что происходило четыре сотни лет назад, очень просто, очень достоверно и точно накладывается все, что случилось за два с половиной десятка последних лет.

Тема Смуты в наше время необыкновенно злободневна! О Великой смуте писали, пишут, будут писать еще многие и многие. Оно, конечно, кстати: череда «смутных» юбилеев уже началась, и еще долго будет длиться. Самые характерные черты большинства сочинений - их приверженность злобе дня и их сиюминутность, стремление авторов привязать какие-либо современные события к тому, что происходило четыре столетия назад, провести параллели с современностью, блеснуть эрудицией, остроумием. Самый забавный из таких текстов, вероятно, тот, в котором содержится сравнение и сближение судеб Бориса Годунова и Владимира Путина: оба были премьер-министрами (правителем – Годунов), оба стали царями (президентом – Путин). Как не сравнить и не сблизить!

Из всех публикаций, посвященных теме, труд Валерия Куклина, автора знаменитого (очень объемного и еще незавершенного) романа о событиях начала семнадцатого века в Восточной Европе (именно так – не только в Московской Руси) вызывает наибольшее доверие. Куклин кропотливо работал над темой, разыскивал документы, свидетельства о событиях и судьбах десятилетиями. Не только находил, но и тщательно проверял добытые сведения, подвергая все «нарытое» c омнению, сверяя разрозненные факты кропотливо и неустанно. Он рассказывает достаточно подробно о том, что и как было добыто, извлечено из-под «развалин», в которые, по его мнению, за триста лет превратили все знания о Великой Смуте идеологи дома Романовых. И потому, в некоторой степени, даже прискорбно, что он тоже «повелся» на актуальное. Не удержался Валерий Васильевич в этой своей работе от проведения многочисленных параллелей с современностью даже там, где все и лежит-то на поверхности, и могло бы послужить дополнительной пищей ума сегодняшнего молодого читателя, не искушенного, как люди старшего поколения в чтении между строк или поперек текста. И этой своею размашистостью, амплитудой в четыреста лет - от Годунова до Медведева, автор лишает читателя счастья ощутить себя открывателем этих параллелей, совпадений, не позволяет делать счастливые находки. Иногда такие комментарии выглядят назойливыми и надоедливыми.

Что касается авторов многочисленных публикаций на тему Великой Смуты… Ознакомившись с некоторыми из них, проникаешься особым доверием к правоте высказывания В.В. Куклина: «…всякий раз и всякий исследователь либо писатель, взявшийся за изучение Великой Смуты, должен всё начинать с нуля, не верить ни одной из предлагаемых ему версий причин и характера Великой Смуты, быть осторожным в оценке и объяснениях известных фактов, искать, прежде всего, причины, по которым тот или иной факт стал достоянием гласности, а уж потом анализировать его и уж, тем более делать выводы». (Очерк 1 «О проблемах хронологии Смутного времени» Гл.6.)

И очень правильно! И очень кстати! Конечно, воспользуемся этим советом.

Великая смута – тот период истории России, что не может не показаться нашему современнику очень похожим, созвучным с недавними событиями в стране. И по итогам тоже много похожего: в 17 веке – рождение современной русской нации, в 20-ом – уход с исторического поля, такого «этнообразования», как широко декларируемая прежде, «новая историческая общность – советский народ». То есть и потрясения народа, и ломка его сознания произошли огромнейшие в обоих случаях.

Потому-то, как представляется, серьезный исследователь, страстный искатель истины, В.В. Куклин не удержался от того, чтобы в своей работе не провести многочисленные сравнения с современностью. Что, на мой взгляд, делает его труд не академичными «историко-аналитическими очерками», как заявлено в подзаголовке, а политическим эссе, посвященным современности, с широким привлечением фактов давней истории.

Валерий Васильевич, как всегда задирист. Он ниспровергает монументы устоявшихся мнений, разрушает стереотипы и не щадит даже самое святое для русского интеллигента – народ. Он объясняет происхождение всех гигантских потрясений Московского государства начала 17 века некоторыми, присущими жителям северной части страны того времени, чертами характера и инфантильностью взглядов на очередные задачи царской власти: «Осознать бедствие как стихию, не бороться с ней, а приспособиться, сеять ячмень в районах, где ранее произростала рожь, ум русского крестьянина образца 1601-1603 гг был не в силах, а потому народ искал из создавшегося положения один лишь его сознанию доступный выход: сменить Государя…» ( Глава 1 «О проблемах хронологии «Смутного времени»)

Впрочем, он и жителей юга не щадит тоже, считает, что в годы «годуновских» неурожаев в Московском царстве, корыстность севрюков, не захотевших делиться хлебом с остальной частью населения, а вывезших его в забугорье ради хорошей прибыли, обострила ситуацию и способствовала развитию смущения в умах. Он объясняет происхождение великой Смуты предательством государства его народом и политической элитой. Что, впрочем, знакомо, достаточно наведаться в нашумевшую в свое время книгу Александра Зиновьева «Русская трагедия», где теме подобного предательства посвящены целые главы.

Заголовок «Великая Смута – война гражданская или отечественная?», конечно, более точен. Автор доказывает, что в течение всей Великой Смуты война на территории московского государства претерпела несколько метаморфоз, была и династической разборкой, и войной гражданской, и, наконец, - отечественной. Перемена заголовка, т.е. на «Главная тайна Смутного времени» - дань коммерции, маркетинговый ход издателя.

Кстати о войне. Событие, в честь которого мы отмечаем 4 октября как День народного единства, для автора книги всего лишь частность в грандиозном тектоническом сдвиге в истории русского народа в 17 веке.

Как уже сказано, в том варианте, что размещен в интернете, подзаголовок гласит, что представлены «историко-аналитические очерки». Но, погрузившись в текст, обнаруживаешь, что не давнюю историю попал, а «влип» в среду сегодняшних и вчерашних персонажей политической арены страны и мира. Не подсчитывал, но количество упоминаний имен президентов и премьер-министров, канцлеров и всяких прочих вождей и фюреров едва ли не равняется количеству упоминаний имен царей, королей, князей, бояр и отцов церкви. Автор ведет повествование размашисто, пожурив деятелей 17-го века, перескакивает в 20-й или в 21-й.. Он постоянно ведет полемику с сегодняшней и вчерашней российской властью, он явно не желает спокойненько обретаться в пыли архивов и библиотек.

Это мешает спокойному восприятию сведений о прошлом, но это и заразительно, и себя ловишь на том, что при чтении текста тоже отыскиваешь такие же параллели. Например, встречаешь у Куклина: «Народ в нынешних Курской, Белгородской, Воронежской, Орловской и Липецкой областях проживал в те годы, в основном, пришлый – те, кого сюда высылали московские цари последние сорок пять лет подряд из Подмосковья и Замосковья, бунтари и свободолюбцы… Большая часть полученного ими урожая оставалась при них, и только официальные излишки вывозились в царские хранилища. А неофициальные излишки шли, как бы сейчас сказали, на экспорт. Голод в Нечерноземье и повышение там цен на хлеб сразу сделали всех северских крестьян людьми, если не богатыми, то живущими в большом достатке.. Повеление Годунова 1602 года отдать сверх того, что платили в казну северские крестьяне раньше, все излишки в московские земли, дабы помочь этим хлебом спасти от голода население Нечерноземья, где волею царя раздавалось продовольствие даром, вызвал негодование жителей Северщины.» (очерк 1. гл.4)

И тот час вспоминаешь, что в памятном скудостью гастрономов 1992 году, здесь же, в самом центре упомянутой «Северщины» в льговской районной газете было опубликовано письмо пенсионера, требующего создать загранотряды и ограничить вывоз продовольствия за пределы райцентра (все в ту же Москву!), в котором сосредоточены предприятия переработки.

А как не вспомнить недавнюю, нашумевшую историю с ликвидацией Бен-Ладена, когда читаешь, что Иван Болотников тоже был агентом западных (Ватикана) спецслужб (Бен-Ладен, как говорили на ТВ – ЦРУ)? И что труп его тоже не был представлен царскому двору, как того требовали правила. И тоже был спущен в воду (под лед). Очень это захватывающее действо – сопоставление давних и сегодняшних событий.

Сказав, что исследователь не должен верить никому, автор, конечно же, требует безусловного, безоговорочного доверия именно к нему, к его видению и пониманию истории, к его анализу прошлого. Но очень часто он допускает высказывания, которые требуют хоть какой-нибудь, хоть самой минимальной, фактографической поддержки. Например: «…земское ополчение именно в месяцы, проведенные им в Ярославле, становилось принципиально иным, чем оно изначально организовывалось в Нижнем Новгороде: люди шли в него не как на работу за жалованием за гарнизонную службу, а по велению разгневанных душ, стремясь выплеснуть в грядущем бою и боль, и стыд свои, проникнувшись раскаянием за совершенные русским народом в приступе желания сотворить измену безумства». (Очерк 3 «Метаморфозы Великой смуты» гл.4)

О стиле говорить не стану. Но любые высказывания о душе в тексте, автор которого заявляет, что, не доверяя никому и опровергая других исследователей и информаторов, он скрупулезно обследовал предмет (и который дошел до описания влияния физиологических потребностей человеческой природы на события, что больше к роману относится, но и в данной книге присутствует тоже) настораживают, как и предлагает сам автор. Что же произошло с людьми за короткий промежуток времени? Факты требуются! Если обострилось религиозное чувство, то почему именно в Ярославле? Ведь и в Нижнем Новгороде с народом говорил, прежде всего, священник, прочитавший обращение патриарха Гермогена, а уж потом говядарь Козьма Минин. Может быть, стоило ополчению в муках пройти нелегкий зимний путь по замерзшим рекам, чтобы проникнуться осознанием давнего «желания творить измену» и почувствовать вину за нее? Так факты дайте, документ! Хотя бы какое-то письмецо от Ивана Марье, мол, пошел на заработки, а теперь и жизни своей не жаль отдать за идею, настолько проникся осознанием нашей с тобой вины перед государством.

Для «историко-аналитического очерка» здесь требуется ссылка на документ. Тем более что автор позднее себя же опровергнет: «Сами русичи, пережившие Великую смуту и бывшие её участниками, относились к постигшим их бедам несколько иначе, надо полагать, чем филаретовские книжники и фарисеи то есть точно так же, как мы сами относимся к современной окружающей нас действительности: трезво, практично, рационально». (Очерк 3… гл. 1) Где среди трезвости и практичности место раскаянию разгневанных душ и подчинению желаниям творить измену?

Есть еще целый ряд утверждений автора так же требующих документального подтверждения: это о финансировании западными банками походов Ивана Болотникова в 1606 году и князя Одоевского на Астрахань в 1614-ом.

Что «агличанка портит и мутит» - в истории России и часто, и повсеместно, мнение расхожее во всех последних веках. Было бы совсем не лишним в историко-аналитических очерках предъявить читателю некий документ, свидетельствующий, что каким-то банком на Темзе или в Ломбардии выдано некоему Болотникову некое количество гульденов (или талеров, или даже тугриков). И требуется еще многие и многие документы, чтобы оправдать многочисленные заверения автора, что именно внешние силы подготовили, руководили и финансировали бесчисленное множество авантюр и военных предприятий на территории Московской Руси в начале 17 века.

Иначе получается, что в очерке автор противоречит опять себе сам. В уничтожении нового царства, возникшего на месте былого астраханского, заинтересованы все, как он же и сообщает, но вину за его разгром автор «повесил» на западных предпринимателей. Перекрыв торговые пути, огибавшие Каспий с севера, Иван Заруцкий лишил доходов и терское казачество, и Москву, и ногайское ханство, и население множества территорий, заинтересованных в обслуживании торговых караванов, сборов с них (и попутном их ограблении). Да и любая попытка установить суверенитет территории, входящей в состав государства, но стремящейся отпасть от него, - всегда законный повод подавить его учредителей. Поэтому заморским банкирам даже не требовалось затраты нести, чтобы извести астраханский суверенитет,- судьба «астраханского царства» Марины Мнишек и её сына была предрешена и без этих хлопот. Для прозаика, конечно, история бегства Заруцкого на восток, основание там некоего нового-старого царства, его любовь к Марине Мнишек – очень благодатная романтичная почва.

«Стратегия разгрома, так и не создавшегося до тех пор астраханского государства, рассчитана британскими купцами совместно с иезуитами…» - утверждает В.В. Куклин.

И чего же им надо, этим самым купчишкам и иезуитам? Уже царство огромное, целую империю, как называл государство Ивана - третьего в своих трудах (например) К. Маркс, практически разрушили. Но все-таки нельзя сбрасывать со счетов и экономические интересы русского населения и русского государства, сваливая все на происки западного капитала! И опять документ нужен! Упоминания о встрече Михаила Романова с представителем Ост-Индийской компании для убедительности таких утверждений вовсе недостаточно. А в тексте, на стыке двух глав 4-й и 5-й, явное противоречие.

«Перед Мериком (Англичанин, представлявший интересы «западного капитала». А.О. ) русские бояре и юный царь долго извинялись, объясняли, что после поимки и казни Заруцкого все равно порядка и тишины на Нижней Волге и возле Астрахани не наблюдается… «а как даст Бог, дорога в Астрахань очистится и с персидским шгахом о Грузинской земле восстановится, то государь о том с Якубом-королем сошлется». Дано было новым русским царем купцу Мерику тут же разрешение на беспошлинное прохождение англичан по реке Оби в сторону Китая, Туркестана и почему-то Восточной Индии. Царь Михаил Федорович даже просил англичан взять себе бесплатно земли русской Вологодчины для постройки там своих городов и для организации там охотничьих и прочих промыслов. Надо ли теперь возвращаться к объяснению причин похода князя Одоевского на Астрахань и скоротечной казни Заруцкого и Ивана-царевича? И откуда в русской казне взялись деньги на этот поход? (Конец главы 4-0й. Далее начало главы 5-й А.О.)

5. Надо сказать, что вплоть до начала Великой смуты самыми доходными землями (Курсив и выделение мои. А.О.) для русской короны были бывшее Астраханское царство и новгородская пятина, которые в совокупности, согласно разрядным книгам Дворцового Приказа, обеспечивали царскую казну шестьюдесятью процентами ото всех доходов московской короны. Потому предательство ставшего ближним царю Михаилу князем В. Догоруким (ПРИМЕЧАНИЕ: Сдал сей князь Великий новгород шведам), могло привести Московию к экономическому коллапсу.

И тотчас со всей Руси бросились на помощь новгородцам те самые так называемые казаки северорусские, враги царя Михаила Федоровича. Именно это-то и вынудило московских бояр и царя Михаила Федоровича послать московское стрелецкое войско против шведов».

Неужели опять банкиры денег на поход дали? Можно ли так противоречить себе, Валерий Васильевич? Отправить князя Одоевского с какой-то мелкой группой всадников на освобождение, очень значимого для наполнения казны государства, региона денег нет – у банкиров брать надо! А для вызволения из-под шведа, такого же значимого для экономики северного региона и города отправляется стрелецкое войско. Да и то потому, что враги царя того же возжелали! А кто дал денег на этот поход? Те же шиши да казаки северные?

Или же не только одни казнокрады окружали юного царя Мишу, но были какие-то люди, думающие о государстве? И не все абсолютно бояре, как начали изменять ему еще в давние годы, так и не одумались вместе со всем народом? И надо бы избегать рискованных ссылок на одиозные имена.

«Следует отметить, что любое политическое решение есть все-таки результат защиты экономических интересов определенной группы лиц. Только что пересобачившиеся на «совете всей земли» русские бояре и дворяне, хоть и получили массу льгот и пожалований от нового царя, но единства не имели ни в чем, и уж тем более в разрешении собственных интересов в стране с разрушенной девятилетней войной экономикой (не уж то все в Лондон собрались, как в 20-ом веке?). А вот английские евреи свой сугубо экономический интерес в том, чтобы ликвидировать Астраханское государство, имели. Достаточно было дать крохотные взятки совсем уж изголодавшимся боярам из ближнего окружения нового русского царя – и решение о военных действиях Москвы против Астрахани, как «концентрированном выражении борьбы экономик» (по В.И, Ленину) было принято.

Ох, не стоило бы упоминать в связи с астраханскими событиями Ленина! Вот уж был большой-большой прагматик в политике! При совпадении интересов шел на союз с кем угодно! Даже кайзера не стану поминать, но для восстановления экономики страны, тоже разрушенной гражданской войной, пошел на союз с классовым врагом капиталистом-предпринимателем и ввел нэп. А Мише Романову Валерий Васильевич подобный, но не доказанный, взаимовыгодный союз с западными банкирами ставит в вину.

Кстати, о Ленине! Не им ли сказано, что государство – это «машина для угнетения одного класса другим»? То есть, по времени Смуты, машина для угнетения землевладельцами остального народа. И народившееся российское дворянство на протяжении последующих веков эту машину очень хорошо использовало.

И еще об одном противоречии автора «Главной тайны…»

В очерке «Главные действующие лица Великой смуты» в последнем абзаце пятой главы: «Здесь можно и закончить повествование о Великой смуте на Руси. Хотя порядка в стране с возвращением Филарета так и не наступило, северорусское казачество не успокоилось и новой династии на московском троне не приняло. С возвращением Филарета прекратился бардак в самом Московском Кремле, что уже само по себе в тот момент было выдающимся достижением. Воры-бояре. Дотоле правившие страной от имени юного царя, перестали распоряжаться казной государственной и не им, но ими же врученной властью. Умный, циничный, жесткий Филарет взял державу в свои руки, оставив при себе сына. Как марионетку, не более того. Больше претендентов-самозванцев на трон Московии не было, а потому Великая Смута кончилась. Мечта Федора Никитича Романова стать самодержцем всея Руси сбылась…»

Так с чего смута-то началась? С появления самозванцев? И с их исчезновением закончилась? Но ведь сказано же автором, что началась Великая смута по причинам экономическим, из-за неурожая в северной и центральной части государства еще во времена Бориса Годунова. И закончиться должна, следуя логике такого утверждения, после того, как в экономике началось улучшение. Поэтому было бы более последовательно, исходя из сказанного в первом очерке о начале смуты, привести какие-то данные об урожаях в годы предшествующие окончанию этого периода. Или о том, что власти и предприимчивые купцы организовали регулярные поставки хлеба из Поволжья и Северщины в северные регионы, и не стало повода для смущения умов – все стали сытыми и довольными. Или сказать что, отошедшие под власть Польши, севрюки удовлетворились торговлей хлебом на польском или другом европейском рынке и больше смуты не затевали. А если и затевали, то польским королям и пришлось с ними разбираться вплоть до вхождения Украины в состав России.

Мне кажется, что в этом месте Валерий Васильевич, автор романа с сотнями разнохарактерных героев, не решился применить самый главный писательский инструмент для исследований – воображение. Оценивая негативно воцарение дома Романовых, упорно и последовательно возлагая вину за смуту на Филарета Никитича, якобы подготовившего или воспитавшего где-то в монастырях некое количество самозванцев, автор не задумывается о том, что завершения смутного времени, успокоения ожидала с нетерпением вся страна, не находящая достойного лидера, способного твердой рукой навести порядок, усмирить бунтующих ради бунта, притушить полыхающие страсти .

Надо было представить себе, как некий мужичок Валерьян Куклин, водрузив на плечо оглоблю (не представляю героев Куклина без оглобли!) для грядущих боев, волоча за собой скудные свои припасы (как описано в эссе) идет морозною зимой по речному льду в Ярославль из Нижнего Новгорода. Представить, как бьется он где-то в деревнях или в городках со своими же товарищами по походу за место для ночлега в курной избе, как бегает по загаженным огородам и улицам в поисках места, чтобы присесть по нужде (И такое есть в романе, автор знает все!), как голодает и мерзнет. Представить, как дерется он той же оглоблей на московских улицах с поляками. И, главное, как мучается он от осознания, что все его усилия и страдания идут прахом из-за того, что и при вновь избранном царе, нет в государстве лидера, способного навести хоть какой-то порядок. И вот появляется Филарет Романов, который «взял державу в руки». Как не вздохнуть спокойно, не отбросить обломки оглобли, да и не вернуться к труду на своей ниве? (Если я сейчас, в пику многочисленным комментариям в тексте самого В.В. Куклина, скажу, что и в Путине в свое время страна увидела лидера, способного, хоть как-то «угомонить обнаглевших бояр», уподоблюсь уже упомянутым авторам. Считайте, что ничего не говорил! А.О.)

Иначе в эссе В.В. Куклина все получается как у тех, упомянутых авторов интернета, утверждающих, что смутное время порождено неудовлетворенными амбициями мелких дворян из окраинных земель Московской Руси (жаль «питерских» в то время не было!). А как же с «концентрированным выражением борьбы экономик»? Были же экономические причины для смуты! Вероятно, должны они быть и для её окончания. Тем более что следует и такое утверждение автора:

«Великая смута вовсе не представляла собой лишь отдельный, вырванный из контекста истории развития русской нации, эпизод в истории России, в чем нас стараются убедить вот уже 400 лет подряд, а являлась лишь этапом огромного катастрофического периода в истории русского народа, названного самим народом «Бунташным веком», и, более того, запротоколированного всеми летописцамим и всеми хронистами филаретовского и постфиларетовского периодов именно этим словосочетанием. Речь идет практически обо всем 17 веке. А не только о первых полутора десятках лет - именно сто лет потребовалось роду Романовых для того, чтобы окончательно укрепиться на русском троне, произвести регрессивную революцию по закрепощению русского крестьянина ради признания, наконец, самим народом России права рода Романовых величаться Государями всей русской земли, хозяевами народа холопов».

Вспоминаю Александра Зиновьева, выведенные его героем законы человейника:

«Прежде всего, это закон социально-исторической преемственности или социальной регенерации. Заключается он в следующем. Если разрушается социальная организация человейника, но при этом сохраняется человеческий материал, основы его материальной культуры и другие явления, необходимые для выживания..., то новая социальная организация, создаваемая на остатках разрушаемой, оказывается по ряду важнейших признаков близкой к разрушаемой…

Другой социальный закон я называю законом социальной деградации. Заключается он в следующем. В случае разрушения социальной организации человейника с сохранением факторов, о которых я упомянул при формулировке закона социальной регенерации. Вновь создаваемая социальная организация воспроизводит некоторые важные черты социальной организации более низкого эволюционного уровня, исторически предшествовавшей разрушенной. Иначе говоря, при этом происходит снижение эволюционного уровня социальной организации. В истории России советской социальной организации предшествовала феодальная. Так было бы удивительно, если бы какие-то явления российского феодализма не стали возрождаться». (Стр.415-416 наз.изд)

То есть полное совпадение с утверждением В.В. Куклина, что новый царственный дом начал свою внутреннюю в стране деятельность с «регрессивной революции». Профессиональные историки (возьмем, например, «Историю крестьянства в Европе». Изд. «Наука» 1986 г.) утверждают, что «тенденции некрепостнического развития русской деревни» были невелики, а «уровень простого товарного производства и мера вовлечения в рыночные отношения сельского хозяйства оказались в целом недостаточными для того, чтобы указанные явления стали доминирующими… недостаточность на макроэкономическом уровне связана, в частности, с преобладанием экстенсивных форм хозяйствования в аграрной сфере». (Стр. 447. Гл.23 Крестьянство России в 16- середине 17 в» В.Д. Назаров).

В.В. Куклин и сам, кстати, отмечает, что указы об отмене «урочных лет… выпускались и при Иване Грозном, и при Федоре Иоанновиче» с некоторыми ограничениями, но вот тенденции к тому, чтобы закрепостить крестьянство окончательно, чего требовало, и в чем было заинтересовано, поместное дворянство (так сказать «гегемон революции 1613 года») автор «Главной тайны Великой Смуты» не заметил. А процесс, начавшись еще до воцарения Ивана Васильевича Грозного, продолжался более двух сотен лет.

«Из всего сказанного в данных четырёх очерках следует один весьма заурядный, известный практически всем, кто в той или иной мере интересовался и занимался историей Великой смуты, но почему-то впервые озвучиваемый именно мною и именно сейчас вывод... Великая смута вовсе не представляла собой лишь отдельный, вырванный из контекста развития русской нации, эпизод в истории России, в чём нас стараются убедить вот уже 400 лет подряд, а являлась лишь этапом огромного катастрофического периода в истории русского народа, названного самим народом «Бунташным веком», и, более того, запротоколированного всеми летописцами и всеми хронистами филаретовского и постфиларетовского периодов именно этим словосочетанием. Речь идет практически обо всем 17 веке, а не только о первых полутора десятках лет его – именно сто лет потребовалось роду Романовых для того, чтобы окончательно укрепиться на русском троне, произвести регрессивную революцию по закрепощению русского крестьянина ради признания, наконец, самим народом России права рода Романовых величаться Государями всей русской земли, хозяевами народа холопов ( Очерк 4 «Великая смута» в начале новой династии» гл. 9)

Сказав, что народ предал свое государство и доказав, что Филарет Романов был самым главным и самым изощренным предателем и государства, и православия, и традиций, и вся, вся, вся…., Валерий Куклин тем самым сделал этого, нелюбимого им персонажа истории и антигероя своих очерков, наиболее ярким выразителем, как это называется в исторических исследованиях, например, о народных восстаниях, «чаяний народа».

Если народ – предатель государства, то человек, совершивший такое же предательство самым блестящим образом, - возглавил этот народ по праву.

Говоря о предательстве народом своего государства и проводя многочисленные параллели с концом двадцатого века, настойчиво внушая мысль, что и в наше время было совершено подобное, стоило бы обратиться и к иным временам – к началу века, провести параллели и с событиями того времени, и с событиями начала 21-го века. Но в результате получился бы иной труд, не только о предательстве государства народом в разные века, но и о предательствах народа государством.

В «историко-аналитических очерках» Валерия Куклина место трезвого анализа исследуемых событий, занимают авторские эмоции, ради собственных симпатий или антипатий он легко пренебрегает логикой, хронологией событий. Вот невзлюбил Валерий Васильевич Филарета Романова и «повесил» на него ответственность за все, накопившиеся за 300 лет, грехи царственного семейства, не считаясь даже с тем, что по логике его же собственного текста, альтернативы при избрании нового русского царя в 17 веке не было.

Работа В.В. Куклина, несмотря на замеченные мною, не специалистом-историком, огрехи не лишена интереса и занимательности. К тому же она чрезвычайно актуальна, поскольку все юбилеи Смуты - вот они, завтра наступят. Но не стоит путать читателя, подкладывая ему, насыщенные авторскими эмоциональными мнениями тексты, как некое научно-аналитическое, непредвзятое исследование давних событий. Вопрос жанра в данном случае важен. И поиска особого не требуется, если вспомнить тексты В. Чивилихина или того же А. Зиновьева.