Григорий ПЕВЦОВ, поэт, литературный критик, переводчик

МАНИФЕСТ НОВОГО СИМВОЛИЗМА


Чуть более столетия назад Александр Блок в статье «О современном состоянии русского символизма» дал яркий образ эстетических и духовных метаморфоз, происходивших в недрах этого литературного направления. Одновременно, он выразил и некоторую обеспокоенность будущим символизма (уже тогда), пытаясь наметить возможные и, прежде всего, духовные пути его дальнейшего развития.

Революция в России, о которой без каких-либо колебаний Блок говорил еще в 1910 году как о неизбежном проявлении нахлынувшего сумрака лиловых миров, разметала русских символистов по разным странам, хотя представители этого течения переписывались между собой и продолжали сохранять метафизическую общность. Более того, русский символизм уже в самом начале 20 столетия перестал быть чисто национальным явлением и оказал решающее воздействие на формирование поэтической школы символистов в Болгарии. Главную роль здесь сыграл один из основателей русского символизма – Константин Бальмонт.

Задумываясь о дальнейшей судьбе этого направления, нельзя не задать себе вопрос: а существуют ли его продолжатели в современной русской литературе. Среди многих достойнейших представителей разных поэтических ветвей (и, слава Богу, что этих ветвей немало), некоторых поэтов можно, как мне кажется, с определенностью назвать символистами, или, более корректно, неосимволистами. Я бы хотел остановиться на двух из них. Это Александр Кувакин и Алексей Шорохов. То общее, что объединяет их поэзию, естественным образом позволило и даже сделало целесообразным сформулировать некие общие ориентиры для всего направления, которые были собраны в Манифест нового символизма, составленный нами совместно в Переделкино 7 февраля 2011 года.

Вот его основные положения.

МАНИФЕСТ НОВОГО СИМВОЛИЗМА

Это манифест не о слове, это манифест слова.

Именно сейчас – в апокалипсическую эпоху – завершается (избывает себя) стадия антитезы (к тезе, выражавшейся в истинной, высшей гармонии).

Тезу и антитезу символизма мы понимаем так же, как понимал их Александр Блок (статья «О современном состоянии русского символизма», март – апрель 1910):

«Теза: «ты свободен в этом волшебном и полном соответствий мире». Твори, что хочешь, ибо этот мир принадлежит тебе…; символист уже изначала – теург…

В лазури Чьего-то лучезарного взора пребывает теург; этот взор, как меч, пронзает все миры… и сквозь все миры доходит к нему вначале – лишь сиянием Чьей-то безмятежной улыбки…

Миры, предстающие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем, они начинают окрашиваться…; наконец, преобладающим является тот цвет, который мне всего легче назвать пурпурно-лиловым…

Золотой меч, пронизывающий пурпур лиловых миров, разгорается ослепительно – и пронзает сердце теурга. Уже начинает сквозить лицо среди небесных роз; различается голос; возникает диалог…

Таков конец «тезы».

Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение всех этих цветов – у Врубеля) при раздирающем аккомпанементе скрипок и напевов, подобных цыганским песням…

Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний. В лиловом сумраке нахлынувших миров уже всё полно соответствий, хотя их законы совершенно иные, чем прежде, потому что нет уже золотого меча...
Переживающий всё это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых «двойниками»)…

Итак,…мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим «анатомическим театром», или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами… Золотой меч погас, лиловые миры хлынули мне в сердце…я произвел заклинания, и передо мною…: красавица кукла, синий призрак, земное чудо.

Это – венец антитезы…

Что же произошло с нами в период «антитезы»?.. На строгом языке моего учителя Вл. Соловьева это называется так:

Восторг души – расчетливым обманом,
И речью рабскою – живой язык богов,
Святыню Муз шумящим балаганом
Он заменил и обманул глупцов.

Мы растворили в мире «жемчужину любви»… Или гибель в покорности, или подвиг мужественности. Золотой меч был дан для того, чтобы разить».

Те же идеалы (сформулированные в последних фразах), но уже в утвердительной форме спустя столетие нашли свое отражение в строках Александра Кувакина:

Нам дорог – подвиг жизни жертвенный,
Из всех свобод – любовь дороже.

Преодолевая антитезу, мы избавляемся от земного деструктивного канона в искусстве (разрушительный путь случайностей) и обретаем духовно-созидательный канон небесный (знаменующий путь непреходящих закономерностей).

Мы уже провидим грядущее царство Антихриста, о котором писал в конце вышеупомянутой статьи Блок и не уставал напоминать Мережковский, и последующее скорое наступление Суда Божия (конец «антитезы»):

Пред той последней глубиной –
Последняя, быть может, пядь.

(А. Шорохов)

В стихотворении Алексея Шорохова «Реактивный ангел» – почти физическое чувствование разделяющихся духовных полюсов мироздания:

Он летел, как на старинной фреске.
И лишь гнева Божия раскаты
Силуэт подчеркивали дерзкий.
… Но в какую ночь, во тьму какую
Отступили, погрузились земли?!
Так высоко звёзды лишь тоскуют
И предвечный холод их объемлет.
А ещё – так увядают розы,
Лепестки роняя в полусумрак.
…………………………………
Так летел он над притихшей чернью,
Всуе именуемой «народ»,
Сквозь горячий, матовый, вечерний,
Догоравший в лёгких кислород.

Если в средние века в искусстве господствовал архетип «Неба», а в эпоху Возрождения с её совершенным человеком определяющим был архетип «Земли», то в нашу эпоху деструктивный канон закономерно сменяется эстетическим каноном, где всё больше преобладает архетип «Небес, сходящих на Землю».

Но веруй, веруй – в день и в ночь
Сомнений ворох прочь:
Дыхание земли – оно
С небес тебе дано.

(А. Кувакин)

Так близкий снег – не снег, а вдохновенье,
Когда с землёю небо говорит.

(А. Кувакин)

Но меч приближается правдой с небес –
Он знает свой вес.
……………………………………………
От века и до пресеченья веков:
«Гряди, Саваоф!»

(А. Кувакин)

Он сходил к нам со Своим Заветом,
В нас самих надежда воскресала.

(А. Шорохов, «Изведение из ада»)

Но росло, и ширилось, и крепло,
И звучало утро над землёй –
В час, когда под свежей горкой пепла
Догорала ночь, мерцала, слепла
И скользила бархатной змеёй.

(А. Шорохов, «Первый снег»)

Близок огонь.
Закрываясь от света,
Шепчем, сползая во тьму:
Боже, великое солнце Завета
Не отвратить никому!

(А. Шорохов)

От утилитарно-рационального логического к трагическому. От предметного восприятия мира к построению мира искусства, когда сама жизнь становится искусством, в котором царит не хаос и не «анатомический театр», но духовность, и в котором звучит музыка мира. То есть, по выражению Ницше, «рождение трагедии из духа музыки» («Кому назначен тёмный жребий, Над тем не властен хоровод. Он, как звезда, утонет в небе, И новая звезда взойдет», А. Блок).

Ветер, бивший в лицо, туго хлещет нам в спины, –
Маски прочь! Хоровод собирается в круг.
………………………………………………………..
Бейся, бейся в ночи, неразумное сердце,
Прозревая грядущего звука пути.

(А. Кувакин)

Но далее, от дионисийского начала к аполлоническому, от завершения антитезы через трагизм искупительной жертвы к золоту в небесной синеве, к светлому золотому мечу, к пасхальности воскресшего слова.

В чёрное тело России
Жертву несите свою.
……………………….

Пусть затопило нас новью,
Пусть замело пустотой –
В сердце, разбуженный кровью,
Луч поёт золотой.

(А. Кувакин)

День взойдёт, и заискрится снег,
Зазвенит весёлыми капелями.
Будто и не в жизни, а во сне
Ночь была с тревогой и метелями.
…………………………………….
…И тогда в густой вечерней мгле
Заметённых снегом и порошею
Подберёт Бредущий по земле
За детьми Своими, за продрогшими.

(А. Шорохов, «Христос»)

Слово сегодня – глина, за которой ничего нет. Но слово – не глина, а одухотворенное Божественное начало. За словом мерцают смыслы. Живые.

Плоскодумцы уводят слово в плоскостность, то есть выхолащивают слово. Мы возвращаем слову многомерность смыслов.

Мир держится на старых истинах.
Поэт – на вечном положеньи
Скитальца в чащах многолиственных
Оттенков смысла и значений.

(А. Кувакин)

Поэт – это пророк. Сегодня истинная поэзия – не только мастерство, но, прежде всего, – пророчество. Именно таковой и призвана быть поэзия во все времена.

Чтоб над всею землёй,
Над бескрайностью крова,
Полыхало огнём
Знамя вещего слова.

(А. Кувакин)

Слово есть бытие. Через слово присутствие в Боге. Слово должно воскреснуть и обрести пасхальное звучание.

Вставай, вставай, обугленное слово!
Я песню радости спою тебе.
Угрюмый жар пожара мирового,
Пылавшего в твоей судьбе,
Погас.

(А. Кувакин)

Слово – не «кирпичик»: не слова принадлежат нам, а мы принадлежим слову:

черпать все слова из Слова,
воду жизни – из молитв,
падать, подниматься снова,
новым восставать из битв.

(А. Кувакин)

Мы должны слушать того младенца, который живет еще в нашей душе, и через покаяние, послушание и духовное ученичество вернуться к свету, к гармонии. Это единственный путь к небесному золотому мечу.
………………………………
В глубине лесов горят глаза
За погостом станции Отрада.

Видеть их не всякому дано, –
Сказано: «Пребудьте, словно дети»,
Сказано: «Бесплодное зерно,
Если не умрёт в земле навеки».

Там, в высоких русских небесах,
На земле разорванные звенья –
Роды, судьбы, лица, голоса –
Связывает дух преображенья.

(А. Кувакин)

Всё смертельнее стёжка-дорожка
В позабытое детство моё,
Всё стремительней, как неотложка –
Белых ангелов рядом полёт…

(А. Шорохов)

От страшного мира конца антитезы к свету лучезарного меча через смирение и преодоление внутренней раздвоенности духа в «сине-лиловых мирах», восстановление цельности и гармонии души, присущих ребенку.

Я не верю Вселенной, где рыба одна и права,
Потому что молчит, – остальное отпало от Бога,
Потому что кричит… потому что остался провал
Между мною и мной – и оттуда доносится гогот!

(А. Шорохов)

Наплывают огни, как последняя исповедь злости,
Обречённой, вселенской, как ангельский крик в темноте.

(А. Шорохов)

Наше чувствилище – внутренний камертон – должно проснуться, и мы с новой силой должны почувствовать Душу Мира, услышать Музыку Сфер, музыку Мира единого, одновременно воздействуя на него музыкальными волнами стиха.
………………………………
Бросьте ждущим слово-луч.

Видите, душа готова
Чувствовать и верить снова
………………………………
В музыку сквозящих дней,
В трезвость памяти своей.

(А. Кувакин)

Там звук царит, не слог,
куда мой путь пролёг.

(А. Кувакин)

Душа поэта есть Душа народа.

Душа России живёт в Мировой Душе.

Распятая в ХХ веке и омытая кровью Россия – на Небесах. Кровь праведников не проливается зря. Жертва России – ради всего Мира.

Образ России-«поющей пули» у Александра Кувакина чем-то напоминает образ степной кобылицы у Александра Блока («Покоя нет! Степная кобылица Несется вскачь!»).

Россия – поющая пуля.
Всем бедам и страхам назло,
Объятья обманов минуя,
Летит, выпрямляя крыло.

Внизу – только скорбь да измена,
Прямые пути – вперекос.
Вверху – дух сомненья и тлена,
Но выше – победный Христос.
………………………………….
Над прошлым, повитым туманом,
Над нынешним часом широт,
Над будущим ураганом
Победная песня плывёт.

Обращаясь к своему народу в другом стихотворении, поэт говорит:

Теперь на собственной земле
И в собственной судьбе,
Не путаясь в добре и зле,
Навек стоять тебе.

Посвященное Владимиру Кострову стихотворение А. Кувакина «Утро на Куликовом поле» перекликается с циклом А. Блока «На поле Куликовом», но общая тональность уже более светлая, провидящая над Россией новое небо и новое солнце:

Красное утро, гряди!
Сердце живое буди.

Взвей над полями рассвет
Долгих, безоблачных лет.
…………………………..
Да, только други вокруг.
Да, только солнечный круг.

Пусть впереди – смертный бой.
Белое солнце – с тобой!

…Здесь, у Непрядвы твоей,
Вечно поёт соловей.

Индивидуальная душа русского поэта тождественна душе России.

Тайной тайной свободы
запечатан твой лёт.

Эти строки А. Кувакина одновременно выражают и преемственность поколений русских поэтов: «Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!» (А. Блок).

Стихотворение «Бесы» Алексея Шорохова невольно перекликаются с поэмой А. Блока «Двенадцать»:

Россия. Ночь. Удары сердца.
Удары колокола втуне.
И никуда от них не деться.
И совесть, девочка, ведунья,
Шатается по белу снегу.
И нету места ей во святцах.
……………………………..

Бьёт в колокол. И… медлит сердце.
Россия. Ночь. Удары бури.

В стихотворении «Гиперборея» А. Шорохов тонко чувствует древнюю музыку северной Руси и создает ярчайший образ:

За чёрной погибельной волей,
За верностью северных жён
Сияет венец твой соболий,
В предвечную тьму погружён!

В стихотворении «Москва моя» поэт так обращается к столице:

Но ты сияешь – тихо и не вдруг,
Как лунный снег на даче опустелой,
Как якорь в небеса – России целой,
Хранящий там её небесный струг!

Не возвращающееся ли это сияние золотого небесного меча, пронизывающего миры.
Душа поэта Алексея Шорохова сливается с Душой России:
…………………………………………………
Ты стоишь на краю, чуешь вечность спиною,
А вокруг только небо и немного земли.

Только ты, моя рань, моя вольная воля,
Позабыв про усталость, вся в небесной пыли,
Только ты и осталась, как лучшая доля,
Только ты и стоишь – остальное болит.

Духовно и в определенной степени стилистически московским поэтам Александру Кувакину и Алексею Шорохову близок проживающий в Вашингтоне вот уже тридцать лет замечательный русский поэт Валерий Петроченков, выходец из Санкт-Петербурга.

Семикнижие Валерия Петроченкова – смелое поэтическое откровение нового времени, горящая семью гранями исповедь обнаженной совести, рвущееся наружу спасительное слово. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

В мире хаоса, тотальной духовной деградации и утраты нравственных ценностей, торжества деструктивного эстетического канона и всеобщего приспособленчества, в страшную эпоху, когда человеческая жизнь стала разменной монетой, поэт остается верен высоким, от века данным Человеку заветам, своему неповторимому внутреннему голосу и великим традициям подлинно русской, а не псевдорусской и постсоветской, литературы.

Погружаясь в созданное автором поэтическое пространство, всем существом чувствуешь, что не прервалась и не может прерваться связь времен, что никому не дано пресечь, исказить, вывихнуть ход глубинного течения истинной русской культуры, хоть бы и немногие верные несли ее на своих плечах. Одним из таких претерпевших до конца поэтов, цепко держащих своими человеческими руками ось времен и подпирающих своими духовными телами свод вечности, является Валерий Петроченков. И лишь претерпевший до конца спасется.

Бог, Россия, и бессмертная человеческая душа – главная триада его поэтического творчества.

В стихах о родине чувствуется пронзительная боль, никогда не покидавшая автора, они полны мучительных переживаний о прошлом, настоящем и будущем родной страны, которые для автора составляют единое целое: «Не помыслить в потемках о новом, // если прошлого в памяти нет».

В книге «Осень века» замкнутость времени и безысходность «железного», по выражению Блока, века девятнадцатого, уход от решения насущных и крайне важных для страны вопросов точно переданы в следующих строчках: «с тем, что в конце, то, что в начале // слилось над каторжной страной».

Образ сада как ориентир спасения, как символ вечного Рая проходит через все творчество Петроченкова: «Такая стояла страда, // что чудилось, стоя у края: // дыхание строгого Рая // окутывало города, // там, где проходила беда, // на черной свирели играя». «Это все еще Рай, это все еще Жизнь не вольна, // растеряв, затеряться в разутом осеннем саду» и далее о садах родного Петербурга: «ведь по этой воде невидимкой проходит Господь, // и ему рукоплещут одетые в пурпур сады».

Образ России у Валерия Петроченкова неразрывно связан с искупительной жертвой Христа, грядущим апокалипсическим концом мира и вселенским чувством христианской любви. Вот строки из стихотворения «Петербург», посвященного Михаилу Шемякину: «Мой брат по крови – // Храм на Крови. // Но можно ль выжить на крови // без возвышающей любови, // без опаляющей любви?!»

В мироощущении Валерия Петроченкова для подлинной русской души нет временных и пространственных барьеров, в своем сердце он несет единую большую духовную Россию с ее непостижимой тайной: «Пусть хлеб изгнанья, став наполеоном, // все так же горек, но судить о том, // как бьется Китеж колокольным звоном, // что головой, о водяной бетон, // увы, не нам. Мы выпростали руки // из тех равнин, себя же обобрав... // А нестеровский отрок у излуки // так и стоит, страну в себя вобрав».

Исповедальной нотой звучат следующие строки поэта: «Забываю страну, где второе столетье страда // не дает ни на миг разогнуться суровому люду»; «Я кровавые слезы пролью на дорогах чужбины… И все будет звенеть надо мной колокольчик Валдая // и косяк пролетать, ледяное пространство рубя… И с холодных небес на мой зов прокричат Зодиаки // время Судного Дня и суровое имя Отца».
Главная тема, проходящая через всю книгу, – тема бессмертной человеческой души. Обращаясь к Душе, поэт пишет: «Не сдернет с глаз потемок пелену // никто, пока, плененная, в плену // плен не забудешь, словно нет и плена. // Что плен тебе, бегущей зла и тлена?».
Читая стихи Валерия Петроченкова, мы чувствуем, что смерть не властна над жизнью: «Ты прости меня, Смерть, я не верю в тебя, я не верю. // Ты сама не своя под великой и благостной сенью»
.

Вера в бессмертие и торжество человеческого духа позволили Валерию Петроченкову навсегда преодолеть одиночество и границы физического мира: «Беседую с теми // до последнего вздоха, о ком // весть проходит сквозь годы и стены // и к кому безотчетно влеком // светом разума, силою веры, // кто со мной до конца неспроста, // кто объемлет вселенские сферы // прозревающей ширью Креста».

И поэт, с именем Бога на устах, действительно слышит вечную музыку сфер, прославляющую Святые Дары, и верит в ее животворящую силу:

Только музыка сфер нас спасет от хулы и беды.
Только ею, крылатой, оправданы, сиры и голы.
Начинают леса, вслед за ними вступают сады:
«Tantum ergo» слетает на сонные веси и долы.

Только музыка сфер. Остальное, как видно, в плену
у пространства навеки, бессмертия мнимого ради.
Слушай музыку сфер и услышишь себя и страну,
и вселенную, где собираются звездные рати.


Комментариев:

Вернуться на главную