|
СУСЛОНЫ
Времена бывали баснословны –
Рожью пропечённые серпы
Улицами строили суслоны
В образе соломенной избы.
Деревенька золотая в поле
Обрезалась от ржаных пупов.
Перевязывали бабы сердобольно
Стоны лебединые снопов.
По столетним клали их канонам:
От крестца – до бабки и до груд.
Потому и радуюсь иконам,
Что во мне истоки берегут.
То не жатва, а скорее – треба
В платье чистом белого холста –
Посреди беременного хлеба,
В домиках суслоновых Христа.
Понимала смыслы жизни жница,
Строя деревеньку про запас.
Жаль, что в ней нельзя было жениться,
Хоть рожать тут было – в самый раз!
Времена бывали знамениты,
До сих пор не смолк лебяжий стон.
Ждал благословения, повитый
Повитухой мудрою суслон.
10 апреля 2005
МАЙСКАЯ НОЧЬ
Стучала в рельс берёзовая ночь,
Политая сиреневой луною.
Не в силах чувства свахи превозмочь,
Звала кукушка певчих к аналою.
Никто ей не загадывал года,
Читая вслух бессмертную молитву.
Уж говорила ранняя звезда,
Что Бог открыл заветную калитку.
Такой минуты я ещё дождусь
И тож поверю сходу благодати.
Вокруг лилась божественная грусть,
Легко снимая всякое проклятье.
Как будто полысевшие леса
Натёрли четверговыми солями.
Что тайно одобряли небеса,
Вдруг подтверждалось звонко соловьями.
Стучала в рельс берёзовая ночь,
Ходившая вслед тенью за луною.
Не в силах боли старой превозмочь,
Звала кукушка певчих к аналою.
17-18 июля 2005
ХРАМ
Хор поёт на клиросе
Мирные псалмы.
А по храму вирусы
Шастают войны.
Бомбами израненный,
Ладаном дымит.
Служит белокаменный,
Как последний МИД.
Прямо меж осколками
Распахнулся бас.
Не пошить иголками
Саваны для нас.
Те, кому икается,
Знают смертный грех.
Как святой сражается
Иерей Олег.
Выплакан монашками
Над вратами глаз.
Смертными рубашками
Ослеплён Славянск.
Хор поёт на клиросе,
Лопается свод.
Коль святых не вынесли,
Храм переживёт.
Июнь 2014
УЧЕНИЯ
Подполковнику запаса
Виталию Долгому
На Радуницу бывший лётчик
Приехал к матушке в селенье.
В нём каждый домик и листочек
Будил мальчишеское зренье.
Вослед вечернему причастью
К вину, грядущему и были,
Увидел он, как небо настежь
Раскрыли громко эскадрильи.
Шли тяжело полки к границе
С ума сошедшей Украины.
И ткали самолёты-спицы
Мохнато-белые холстины.
Война? Да нет – пока ученья;
Народ кивает – слава Богу!
А то печёнки и печенья
Уж Киев выел понемногу.
И грустно лётчику, и сладко
От дум крестьянских и от гула.
И горечь чуется осадка
От штурмового караула.
На Радуницу бывший лётчик
Сидел седой за грустным пиром.
Ещё недавно свой клубочек
Он тож раскручивал над миром.
2 июня 2014
АБХАЗСКИЕ БЕЖЕНЦЫ
Война весь юг насторожила сразу:
Проснулись даже ледники в поту.
Я от души сочувствовал абхазу
В забитом розой аэропорту.
Дымились подрумяненные Сочи
Бараньею наструганной шурпой.
Баульной, чемоданной и бессрочной
Гудел абрек шмелиною толпой.
Впервые видел я кавказский траур
Наглаженных до стрелок мужиков,
Торжественных от горя и усталых
От хохота железных ишаков.
Как перед смертью, тщательно побритых
До южной маслянистой синевы.
Ещё вчера они несли убитых
По мандаринам взорванной страны.
Аэропорт распёрло, словно вазу;
Встречал супругу я с охапкой роз.
И мысленно сочувствовал абхазу
С баулами, гремящими от гроз.
14 апреля 2005
НОЧЛЕГ
Шатался по Красной Горе:
Искал хоть какой-то ночлег.
Не дрогнуть же ночь во дворе
На спинах навозных телег.
Наверное, был я сердит.
Случалось такое, как срам.
Недаром угрюмый бандит
Налил мне законных сто грамм.
Его притащились дружки,
Шептались о тёмных делах.
Таскали из печки горшки,
Ругались и рылись в деньгах.
Набрали из меха картох,
Накрыли полуночный стол.
И каждый из шумных пройдох
На ближнего жутко был зол.
Ни в чём не винил их порыв
Во внешних словах и внутри.
Клубилось созвездие грив
Над брагой до самой зари.
Наутро фанерная дверь
Открыла мне уличный вид.
В какой же малине теперь
Сидит тот радушный бандит.
11-15 декабря 2004
КРУЖАЛОВО
Лес болотный путников не жаловал;
Наконец-то ночью добрели
До села забытого Кружалова,
Чудного снаружи и внутри.
Заколдованного и от пешего
И от нюха вещего коня.
Сила несусветная замешана,
Да никто не знает где она.
Сколько раз преодолеть с налёта мы
Путь пытались до берлоги див,
Но стонал за всеми поворотами
Подозрений смутных рецидив.
Филин хохотал над грубой жалобой.
Плыл туман, как призрачный паром.
Всё равно мы до села Кружалова
Дотащили месячко втроём.
Плесневел грибами над окошками
Одинокий ненормальный дом,
Где лохмач грозил гостям непрошенным
Золотым глазастым топором.
Выла выпь волчицею поджарою,
Над осиной изгалялся гром.
Лешему оставивши Кружалово,
Возвратились люди в бурелом.
15-17 февраля 2005
ОКСАНКА
В хате городской живёт Оксанка,
Из каштана карий льётся взор.
То ль турчанка, то ли сербиянка,
В общем, запорожский коленкор.
Рукодельница и мастерица:
Куклы-обереги, макраме,
Сумки, клипсы, бусы… вереница
Украшений к лету и зиме.
Обожает форму и манеру,
В каждой грани видит высший толк.
И сама, обвешанная в меру,
Ждёт, когда нагрянет муженёк.
Он всегда приходит с козырями,
Что сказать, семейный добрый скиф.
И несёт её меж ковылями
Вместе с дочкой, как мужчина-вихрь.
На машине залетят в конюшню,
Для обычных не церковных треб,
Где смущать им будут кони душу
За умытый крупной солью хлеб.
Хороша супружница казачка,
Шпоры может так вонзить в бока,
Что начнётся бешеная скачка
Мимо балки прямо в облака.
В хате городской живёт Оксанка;
Бусы раздаёт, как ордена.
Запорожская её осанка
В рог сгибает степь и скакуна.
10 декабря 2012
АНАФЕМА
С пристрастием погашенные свечи –
Анафема посадским бунтарям
За злые несговорчивые речи
На духовенство, верное царям.
Тот город был, что Киев и Полтава.
Известнее, чем Нежин и Херсон.
Его торговая былая слава
Ценилась выше знатности персон.
Град уважала мати-Украина,
Куда катился волнами товар:
Пенька, фарфор, железо, хлеб и вина,
Не город, а купецкий перевал.
Ему дворцы Растрелли и Кваренги
Поставили на белый глинный пуп.
Петровские драгунские шеренги
Прославили у шведа Стародуб.
Селились запорожские казаки,
Со всей Руси сбегался беглый люд.
Кулачными боями забияки
Устраивали в праздники салют!
Канаты древние давно развиты,
Что крепостью удерживали рубль.
Чернел в веках, уже не знаменитый,
Погасший от проклятья Стародуб.
6 мая 2005
ЛОСЬ
Рос долгий шум по лаповому лесу:
Обламывая когти сушняка,
Обрушивалась грозная завеса,
Что сдёрнула незримая рука.
Тот шум живой – от цельности натуры
И небоязни крупного врага.
Зверь не жалел своей дублёной шкуры
И не берёг быкастые рога.
Он добежал – и в речку с крутояра,
Таких мне брызг видать не довелось.
С размахом жил, как царственный боярин,
В чащобной вотчине весёлый лось.
Себе он позволял бывать доступным
И громким повелителем косуль.
От красоты вдруг на мгновенье в ступор
Впал люд, освоивший отливку пуль.
У живодёров зачесались руки
И к воронёным поползли стволам.
Неужто мало им сплошной разрухи,
Согнувшей лес и долы пополам.
6 марта 2005
ХАЗАРЫ
Мне пел про вещего Олега
Чуть не с колыски кровный Пушкин,
Священный альфа и омега
Моей великой деревушки.
Лишь умолчал он – кто хазары?
Про них не сказывали толком.
Хотя уже тогда базары
На мир поглядывали волком.
Живя в селе не без оказий
В сиянье чудном светозарья,
Я размышлял, что, может, князя
Ужалил яростный хазарин.
Учитель с фронтовою сумкой,
Безрукий, в чине капитана.
С моею творческою мукой
Вдруг соглашался, как ни странно.
Он повторял не раз, что Пушкин
На всё давно уже ответил.
И в школьном сливняке кукушки
Дарили каждому бессмертье.
О тех же, чьи пылали нивы,
Узнать мешали комиссары.
И черви пробирались в сливы,
Как в земли русские хазары.
Как пел наш альфа и омега
Ту песнь для пасынка и сына.
И я под именем Олега
Увидел матушку Россию.
29 мая 2014
УКРАИНСКИЕ ПЕСНИ
Неужто теперь всё утрачено;
Друг был, а теперь – таков.
Зачем же я песни те скачивал
Про Галю и про батьков.
На улицу снова Заречную,
Как в самоволку спешу.
Неужто я в дружбу извечную
Русскою верой грешу.
Задались мне эти мелодии,
Аж в самый разгар войны.
Как будто остался без родины
Так же, наверно, как вы.
Всё чаще кручу их вполголоса:
Вкус вишен и полных лун.
И в пограничные полосы
Кем-то расписан кавун.
Неужто теперь всё утрачено,
Пришедшее из веков.
Зачем же я песни те скачивал
Про Галю и про батьков.
17 июня 2014
ВОРОНКА
- Эй, подайте, слуги пугу!-
Вытирает барин пот.
Подтянув сильней подпругу,
Мир танцует у ворот.
Не какой-то там разбойник,
Хоть и пьёт, как шалопут.
На последний красный стольник
Купит пряники и кнут.
Всё что есть, сплошная слава
И гармони, и шинка.
Бесполезная забава
Брать за жабры мужика.
Необузданные страсти
Не горят исподтишка.
Катит счастье – тащит счастье
Из волшебного мешка.
В кругосветную воронку
Вкрутит в миг и тут же в быль –
Безоглядную бабёнку
И бельмастую бутыль.
Жёлтым сыплются недуги,
Русо мечутся чубы.
Нет народа-отчаюги
Без отчаянной любви.
Есть прослойка у сословья –
Царь в башке, дух без оков.
То ли Ванька, то ль персона,
Но без всяких дураков.
- Эй, подайте, слуги, пуги!-
Эхо булькает с болот.
О бессмертье бродят слухи,
Вот и буйствует народ.
6 мая 2007 |
РИТМЫ
Частями нас сшибались силы
Не раз, как молнии и громы.
Модернизируя Россию,
Опасно сталкивать геномы.
У нас чужие ускоренья
Бегут, народы разгоняя,
До полного оцепененья
И до изгнания из рая.
У русских внутренние ритмы
Покорны счастливо небесным.
Мы медленные, как молитвы,
Пред избавлением чудесным.
О том с зимы горланят певни,
Танцуют свадебные сани.
Я так считаю, что деревни –
Соединительные ткани.
Без них и сердце – не сердечко,
И незатейливы куранты.
С резного нашего крылечка
Стартуют даже космонавты.
Стодольцы шепчутся тихонько,
Что у монахини Елены
Заговорила вдруг иконка
Про Рождество и перемены.
А нашей бабушке Матрёне
Являлся лик живой Марии.
Как пассажиры на перроне,
Ждём возвращения России!
Чу, тепловоз гремит по шпалам;
Уж звоны благовествовали
Над храмом, что служил амбаром,
Где зёрна истин прорастали.
Лето 2011
ГОРОДИШКО
То ль русский, то ль еврейский городишко,
Чуть причепуренный колхозный стиль.
Как первая прочитанная книжка,
Под лунный прогорающий фитиль.
Я там такой был юный, бесшабашный,
Заброшенный судьбою наугад.
Любовь познал и всяческие шашни,
И то, что жизнь, действительно, театр.
Мне было всё равно, я так воспитан:
Не понимал ни суть, ни тайный знак.
Я русским был, и добрая поллитра
Пугала попадавшихся собак.
Но что-то в граде завелось такое;
Любовь пошла у многих вкривь и вкось.
И у приёмного бродил покоя
Старик, бормочущий про Холокост.
Все жили так, как вроде и хотели,
Заборы строил древний городок.
Душа в его раздваивалась теле,
И даже в нём раздваивался Бог.
Религия, казалось, пережиток,
В чём убеждали клубы и роно.
Не избежал я в юности ошибок,
Лишь потому, что было всё равно.
Жив русский, то ль еврейский городишко;
Резной, лесной, без вычурности стиль.
Соседствуют холодная кубышка
И полный дум пылающий текстиль.
1 ноября 2008
ПЛАЧ В ВАВИЛОНЕ
Москву не чту за русскую столицу,
Коль изменяет с космами вихрам.
Народами напичканную пиццу
Разогревает золотом Госхран.
Как в третий Рим, сюда проникли боги,
У коих нет порою и кола:
Кумирни, минареты, синагоги
И бойкие пока колокола.
Небритые затылки авокадо,
Надменная яйцеголовость дынь.
И языки дымящиеся МКАДа
Вылизывают «Лады» из пустынь.
Ослепшие от солнца небоскрёбы
Пугают самолёты и ворон.
Я не пойму – тут новый пуп Европы,
Иль недовоскрешённый Вавилон.
Размах торгов и жуткие проценты.
И цент блестящий скачет, как блоха.
И с болью вспоминается про церковь,
Воздвигнутую посреди греха.
Я плачу, не размазывая сырость;
Вокруг Москва блестит, как тёмный лес.
Ну, разве русского когда насытишь
Размоченным сухариком чудес.
15-16 июля 2008
ЛЕЗГИН
Мечтая выше магазина,
Брильянтов, золота и газа,
Я знаю чудного лезгина
Как оправдание Кавказа.
Авто, ремёсла, опыт… бита,
Друзья, диаспора, супруга,-
Набор счастливого джигита
В шипах арктического круга.
В моём жилище величальный
Он гость и резвый собеседник.
Зову его за стол пасхальный,
Как звал бы муфтия священник.
Умельца чин и знаменитость
Сравнима разве что с эмиром.
И норда белая открытость
Балует в пятницу инжиром.
Любя правительство и флаги,
Лет восемь служит без патента.
Как в горы, лезет в передряги
Во имя предков и клиента.
У зоны выкупил он брата
За кучу круглого посула.
К лезгину часто от адата
Приходит доблестная сура.
Он за роднёю, как скалою,
Живёт садами и калымом.
Дом строит под Махачкалою
С родной лезгинкою и дымом.
Апрель 2012
НАРЬЯН-МАР
Сел самолёт, и я заметил
По трассе вдоль худого бора,
Как в Нарьян-Маре длинный ветер
Качает маковки собора.
А, впрочем, всё преувеличил;
Какой там бор, мираж берёзок!
И на песке до неприличья
Валялся город-отморозок.
Щиты ослепшие и плиты,
Останки финского жилища.
С болотом густо перевиты
Следы людского токовища.
Парами плавились прилавки,
Что вытер лётный синий китель.
И как в рассказе чудном Кафки,
Полз по-паучьи местный житель.
Одно спасение – столовка
На дне морского горсовета,
Где часто ценится морковка
Дороже сёмги из буфета.
По залу плавали хохлушки,
Воздев серебряный кокошник.
А ненки, юные старушки,
Лениво хлопали в ладоши.
Садились гулко самолёты,
По взлётной бегало начальство.
И длиннорукий белый кто-то
Качал соборное убранство.
11-12 января 2005
ПАВЛОВОПОСАДСКИЕ ПЛАТКИ
Звёзды и гирлянды, медальоны;
Чёрные, вишнёвые, с руки
И с плеча блондинистой мадонны
Набивные шали и платки.
Из атласа все и креп-жоржета,
Из тончайшей шерсти с бахромой.
Каждая красавица одета
Так, что не захочется домой.
Женские шарфы и палантины,
Жаворонки, зори, чудеса.
Расшагались по Руси картины,
Только разбегаются глаза.
Машеньки румяны, круглолицы,
Тени век усиливают синь.
Носят и деревни, и столицы
Красоту волшебную долин.
Будто кто-то добрый и богатый
Разбросал златые пятаки.
И горят у терема и хаты
Павловопосадские платки.
21 декабря 2012
ТРОПЫ СУДЬБЫ
В том бору черника заморожена,
На суках нанизаны грибы.
Там с женою столько троп исхожено
Ради оправдания судьбы.
На опушке веник для предбанника,
В сосняке от всяких сил смола.
Понимали оба добрых странника
Всё, что выше сердца и ума.
Прыгал день ушастыми клубочками,
Шишки рвал и грыз наперебой.
Жёлтыми дырявыми сорочками
На холмах сушился зверобой.
Тропки вились наши параллельные,
Выпирала и глазела кладь.
Люди поголовно суеверные,
Если их в лесу не окликать.
Ягодною кислой заманихою
Нас водило кругом и окрест.
И жена мне пела соловьихою
Песню ту, что вряд ли надоест.
Оттого на бор гляжу восторженно;
Вновь у белки зиму всю грибы.
Ничего в душе не заморожено
Ради продолжения судьбы.
7 ноября 2011
ГРИБЫ
Пахнет нотной паутиной
Моложавый березняк.
Ножик старый перочинный
Режет белых забияк.
Сами бросились под ноги.
Ну, ей-ей – не виноват.
Из промоченной берлоги
Лапоть цапнуть норовят.
Дети молнии и грома,
Куча солнечных цыплят.
Показная полудрёма
Настороженных грибят.
Боровик такой упрямый,
В водяной залез пузырь!
Шляпу держит под парами
От промчавшейся грозы.
Лешье мясо и взаправду
Рьяно рвётся на матюг.
Наняли, болтают, банду
Эти белые – гадюк.
С золотою хворостиной
И серебряным ножом
Я охочусь за картиной
Под паучьим шалашом.
26-27 апреля 2005
ОРАТОРИЯ
Скажите, есть ли в этом мире русскость,
Иль вширь размазана сырою глиною.
Я берегу в себе свою подлузскость,
Чтоб на Россию выплеснуться гимнами.
Конечно, я интернационален,
Рождённый между Брянском и Черниговом.
Но русский человек тем уникален,
Что быть не может он листочком фиговым.
Нам говорят – нас нет и мы растёрты
Языческим нашествием и бурею.
И ползают измотанные тётки,
Как матки, по оставленному улею.
Всё так и есть, и тянется годами;
И мы в Отечестве с сумою пасынки.
И страшно пахнут мглой, а не медами
Медведем раскуроченные пасеки.
Неужто сами мы себе драконы
На собственной священной территории.
Быть может, мне и написать каноны
Торжественной страдальной оратории.
Скрипят позеленевшие колодки,
Таскаемые вслед за смачной дулею.
А приглядеться – ползают молодки,
Как матки, по заброшенному улею.
Скажите, есть ли в этом мире русскость,
Иль всё осыпалось сухою глиною.
Я берегу в себе свою подлузскость,
Чтоб оживить ей родину любимую.
10 октября 2008
ЛИЦА ПРИЧТА
Дух оставляет сельские углы,
В других углах почти не обитая.
Мы главного добиться не смогли,
Забыв, что Русь лишь изнутри святая.
Я понимаю, праздная Москва,
Забывчивые кольца золотые.
И не во всех блистающих церквах
Народу дышат ангелы в затылок.
Когда небес великие дары
Для многих стали увлеченьем модным,
Боюсь гонений новых и хулы
На тех, кто остаётся первородным.
На жителей высот и глубины,
Взирающих с умом на лица причта:
В кой мере православию верны
И кто они по сути и обличью?
Ведут себя как будто простаки,
Светящиеся души у киота.
Им мало соли пастырской строки,
Им посолить солёное охота.
В том есть и слава русская, и боль,
И долгая разнузданная смута.
И эта непонятная любовь,
Подобие влекущего Бермуда.
Дух оставляет сельские углы,
Невесть, где в наше время обитая.
Все просят заповедные дары,
Совсем забыв, что Русь и так святая.
2 мая 2005
КОМСОМОЛЬСКАЯ, 13
Валерию Ганичеву
Хочешь с лирой повидаться,
Брось дела, бери такси!
Комсомольская, 13,
Дом Писателей Руси.
Имена-то все – святые,
Дом как Палех, Хохлома;
То портреты золотые,
То великие тома.
Сам туда готов примчаться,
Жаль, что не был до сих пор.
Комсомольская, 13 –
И Голгофа, и Собор.
Есть империя и слава,
В сферах водится Пилат.
И готовится отрава
Для властителей палат.
Где счастливица Ростова
Просияла на балу,
Может даже тень Толстого
Оказаться не к селу.
И не к городу-столице…
В лучшем случае – в подвал.
Сколько лет в России длится
Книжный голод и развал.
Русским некуда деваться,
Путин, где ты там, алло!
Комсомольская, 13,
Несчастливое число.
Хочешь с лирой повидаться,
Побывать на небеси.
Комсомольская, 13,
Дом Писателей Руси. |
