|
Владимир ПОДЛУЗСКИЙ
ПЛАЦКАРТА
Душная живучая плацкарта,
Полная шумливого народа:
Из Москвы, как шулерская карта,
Тащится в провинцию свобода.
До утра на потные постели
Сыплются печатные словечки.
Всё, что мы в России просвистели,
Будет изливаться до конечки.
Не услышит тех речей правитель,
Застесняется людского ангел.
Тут сошлись церковная обитель
И махоркою прожжённый лагерь.
Русскою простецкою судьбиной
Пахнут крепко скроенные звуки.
У вагона брызгает рябиной
Осень на берёзовые руки.
Перед свадьбой приутихла пара:
Родичей разбойных понабилось.
Почему болтают что попало,
Ну, скажи, красавица, на милость?
На кону обшарпанной плацкарты,
Перебравшей под замах колоду,
Всё не те вытягивались карты
Из руки свободного народу.
4 октября 2005
ФЕРГАНА
Несут яиц, картошки, сала,
Свои последние штаны
Семье, что много повидала
В коробке белой Ферганы.
Из кровью политого дома
Без тряпки целой и жратвы
На Русь сбежавшей от погрома
Родной обкуренной братвы.
По-свойски приняли сельчане
Войной пропахших чужаков.
С их азиатскими речами
И жёлтым камнем желваков.
Переиначив для удобства
С улыбкой лёгкой имена,
По всем законам благородства
Их звали просто – Фергана.
Им даже угловатых кличек
С обычной грубостью манер
Не дали, вроде рукавичек,
Что подарили под размер.
Когда ж сыночек с непривычки
Залез у печки в кипяток,
Его всей улицей к медичке
Несли, закутавши в платок.
Сосновый дом и два сарая
Нашли с приезжими язык.
Само, едва не умирая,
Село спасало горемык.
8 ноября 2008
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ СОХИ
Мозолистые хороня ладошки,
Меня ты провожала под слушок.
И лошадь клала на шоссе лепёшки,
Что вслед мужик твой собирал в мешок.
Хозяйственный колхозный малый,
Вчерашний шорник, прапорщик и хмырь.
Прославился как пьяница удалый,
Едва не убежавший в монастырь.
Ты напекла с утра для гостя пышек,
И, приоткрыв халатик и буфет,
Достала сидр и пару милых книжек,
Ведь одноклассник всё-таки поэт!
Мы за шипучий честный пир засели
Под звон стихов и гул осенних мух.
И, как могли, скрывали, что хотели
Сказать, едва удерживая дух.
Мужик, видать, не шибко был ревнивый
И даже обожал мои стихи
За то, что я, весёлый и счастливый,
Писал Евангелие от сохи.
Мне улыбалась сельская царевна,
Признавшая за школьным другом дар.
И, будто грудь её, вздымалась пена,
Как самый мой высокий гонорар.
Мозолистые хороня ладошки,
Меня ты провожала под слушок.
И напрямую топали сапожки
В волшебный мой лирический мешок.
8 декабря 2012
ОТРУБА
Сажалки, дренажная труба
И карьер с формовкою сырца.
Умирают в муках отруба,
Истекая кровью до конца.
Меж полуразрушенных печей
Вымахала красная ольха.
Никаких не хватит кирпичей,
Заложить всем хатам потроха.
Поднимал когда-то середняк
Золотое пахотное дно.
А теперь облюбовал слизняк
Старое забытое рядно.
Хуторок крестьянский, будто рай,
Затворил для люда ворота.
И понять старается сарай,
Как прожить без песни и скота.
Ветра свист, не видно ни души.
Копошится перерытый луг.
Лишь одни холодные ужи
Греться прутся на горячий плуг.
Да гремит охотничий дублет,
Падают подбитые чирки.
Змей уходит, оставляя след
И свои пиратские чулки.
Сажалки, лощины и дренаж,
Мелкий лес и жидкие хлеба.
Кто же думал, что вот так в тираж
Выйдут золотые отруба.
11 декабря 2012
ГРИГОРИЙ
Сто лет назад, как будто бы вчера,
Мне жизнь свою рассказывал Григорий,
С которым лихо на коне с бугра
Въезжали в лужу, радуя глаголы.
Тележный гром будил хмельной колхоз
Отвагой ямщика и агронома.
Ходил по спинам ситцевый мороз,
Колючий и румяный, как солома.
Задор ошеломлял, как нашатырь,
Оглохшее от солнышка селенье.
Григорий, деревенский богатырь,
Без памяти любил преодоленье.
Тьму девок перещупал – ипостась,
Достойная раздольного буяна.
На голом месте загоралась страсть
От первого же встречного саяна.
Прошёл Сибирь и полосатый град
У звонкого от ядер полигона.
Предпочитал сиянию наград
Зелёную бутылку самогона.
Разгульная широкая душа
Не раз крутила как в насмешку дулю:
Уверенный, что в ночь поймал ужа,
Он мог за пазухой таскать козулю.
И с криком в танцевальную избу
Метнуть её, ошеломив полклуба.
И снова, как в солдатах на губу,
Трястись в район до полного отруба.
Как обознался Гришка-богатырь,
Пригревший ядовитую змеину.
Таким был мой ямщик и поводырь
По нашему разбуженному миру.
15 июля 2005
ПЕСНЬ О ВОЛХВЕ
И ТРОЯНСКОМ КОНЕ
Тогда была иная карта,
Другие речи и преданья.
Волхвы небесного Асгарда
Хранили тайны мирозданья.
Кружила ночь трёх лун сиянье
Над зачарованной Землёю.
И взор приковывал вниманье
К звезда`м, как ныне к аналою.
В тот век кудесники Сварога,
Даждьбога избранные внуки
На стражу города-чертога
Призвали вещие науки.
Сто тысяч лет они хранили
Столицу Ирии священной.
Энергетических пять линий
Над плотью властвовали бренной.
В своём искусстве состязались
Волхвы, служа стране и граду.
И враг, имевший меч и замысл,
Не мог пройти через преграду.
Сияли звёздные печали
Над пирамидами Асгарда.
Уже кочевники -джунгары
Вставали медленно из ада.
Обычай был у орд китайских:
Мальцам пленённым тайно маги
Вбивали код, как конь троянский,
В подкорку мозга через страхи.
Когда сирот освобождали,
Как окольцованную птицу,
То их учиться отдавали
Ведунству мудрому в столицу.
Один носитель кода вырос
Волхвом двенадцатым средь главных,
Не ощущающих в нём вирус,
Смертельный для щитов державных.
Он сам не чуял, так искусно
Был закодирован врагами.
Но отчего-то было грустно
Ему склоняться пред богами.
Не раз он, думой утомлённый,
Искал в себе первопричину.
И лился пот со лба солёный,
Не погасающий кручину.
Века откручивали луны,
Пылились звёздные дороги.
И настораживали руны,
Крича пророческие слоги.
Неслись к Асгарду вскачь джунгары,
Востря свой дикий ум и стрелы.
И напрягали маги чары,
Включая скрытые заделы.
И в транс впадал пророк асгардский,
Под заклинанье и молитву.
И ржал победно конь троянский,
Круша копытами защиту.
Орда промчалась, град сметая,
Враз обесточенный от силы.
Так пала Ирия святая,
Предтеча нынешней России.
9 июля 2012
СЕЛЬСКАЯ ПЛОЩАДЬ
В селе темно. Расходится на ощупь
Угрюмое колхозное правление.
И чавкает под сапогами площадь
Под громкое мужское ударение.
Не представляет жизни без обузы
Отчаянная каста картофляная.
По ней и по себе из кукурузы
Волчица воет, будто баба пьяная.
Привыкший к лаю вещему и к вою,
Бреду вдоль церкви, белой и порушенной.
Иным деревня кажется тюрьмою,
А мне тогда была она отдушиной.
Скопление отчаянья и грома,
И лёгкого от водки сумасшествия,
Удобная пора для агронома,
Махнувшего рукою на последствия.
Я вёл дневник из вздохов и каракуль,
Мечтая о писательском везении.
И акты деревенского спектакля
Смотрел порой в большом недоумении.
А красота природная слепила
Изысканной отборностью пейзажности.
И белые аллеи, как стропила,
Удерживали дух от трёхэтажности.
В селе темно. Расходится на ощупь
Из клуба после фильма настроение.
И чувствует восторженная площадь,
Как возрастёт к Пречистой население.
9 декабря 2012
ГОРЯНКИ
В платьях с вырезом горянки
Дефилируют вдоль дома.
То ли решки, то ль орлянки
Нарастающего грома.
Взор бросают молодицы
На рокочущую сцену,
Где клюют святые птицы
Ошалевшую антенну.
Город стонет от жарыни
И сверкающего хлама.
А мужья развозят дыни
От баштанового хана.
Между хромом и булатом
Мышкой жмётся жигулёнок.
И ползёт за старшим братом
К мамке чёрный пацанёнок.
В платьях шёлковых горянки;
Говор, окрики, истома.
Ох, уж эти мне гулянки
Нарастающего грома.
26 июля 2011
ЧЕРНОБЫЛЬЦЫ
Не молчат крестьяне в рукавицу,
Получив от атома права
На пособие и на больницу,
От которой стонет голова.
То ль сивухи, то ль металла привкус
На костяшках съеденных зубов.
И готовы уж давно на вынос
Доски приготовленных гробов.
Разговор про стронций и про цезий,
Про полоний и особый йод.
Местные продвинуты в ликбезе,
Хоть сдавай профессору зачёт.
Зная изотопную картину,
Видеть не хотят её в упор.
По здоровью держат и скотину,
И галдящий индюками двор.
Пилят лес заразный и хоромы
Под гармонь возводят сыновьям.
И устраивают им приёмы
По законным юбилейным дням.
Не молчат при этом в рукавицу,
Кроя власть и вдоль, и поперёк.
И ложатся, коль прижмёт, в больницу,
Чтоб успеть потом на зерноток.
2 августа 2006
ВАРЕВО
В отсыревшем от Невы мешке;
Где-то в чреве каменном филфака,
Борщ варили в гофманском горшке,
Аспирантки, ведьмы артефакта.
Им профессорша про колдовство
Шелестела, будто крошка Цахес.
Вспоминались мне под Рождество
Все неромантические страхи.
Я царице сказок подавал
Красную картонку для зачёта.
Бабам, улетающим в астрал,
Не хватало только звездочёта.
Полюбил литературный гном
Сумрачные склепы подземелья.
Угощали гостя пирогом
И глотком дымящегося зелья.
Вот она – трагедия ума,
Сдуру потянувшегося к догмам.
Золотая русская тюрьма
Ищет ключ, что не оставил Гофман.
Хоть всю ночь устраивай дебош,
Не заметят; у России схватки.
Вот и варят семинарский борщ
То ли ведьмы, то ли аспирантки.
10 октября 2008
ПЕРЕПИСЬ
Переписывать крестьян не надо,
Прописали уж по первое число.
Отгуляло время конокрада,
Прославляется иное ремесло.
В сутемень уводят нагло души
Аж зелёные от радости ловцы.
Так коней когда-то из конюшни
Среди ночи загребали под уздцы.
Мало кто заметил – что` украли,
Но глазницы перепуганных земель
Налились от боли родниками,
Намочив кожух слезами и шинель.
Не рискнёт спросить селян опросник
Хоть в одной, как гусь, хромающей графе,
Так куда же ты приполз, колхозник,
На железной пятикорпусной сохе?
У тебя земли – аж по три метра,
И на тех, набившись искренно в друзья,
Для коров с колючкой строят гетто
Наши и американские князья.
На кладби`ще древнее проходы
Мертвецам закрыли стражник и ковбой.
Докатились сёла до свободы,
У откормленных бурёнок хвост трубой!
Что ж, мужик, теперь ты точишь лясы,
Отдав янки за улыбку пашни пай,
Он вкушает мраморное мясо,
Дулю с маком наш смакует шалопай.
Отгуляло время конокрада,
Новое шальное в сёлах ремесло.
Не описывать, спасать тут надо
Получивших пай по первое число.
Июль 2005 – ноябрь 2012
ЗОЛОТОЙ ЗАМОК
У моря синего в саду сидел султан;
Как гурии, плясали куртизанки
И сладко пели про Аллаха и Коран
И золотые вылитые замки.
Фонтан блистал, составленный из красных вин,
Хоть запускай для ужина осётра.
И горы слитков осенял хвостом павлин,
Как всадники, начищенные сёдла.
Кувшин и таз златой для омовенья рук,
Чтоб смыв следы от жира и от дыма,
Глядеть в упор на гурий и на древний лук
Османского властителя Селима.
Вёл к Каспию подземный длинный гулкий ход,
Куда любили забредать сирены.
И в штормы мраморный его холодный свод
Лизало море языками пены.
Бродила важно расфуфыренная дичь;
До зрелищ пышных был султан охочий.
Лениво выбирал он золотой кирпич,
И вкладывал в свой замок, будто зодчий.
Султан – дитя и первородный сын, огул,
Гремучей ядовитой перестройки.
Министр казны, он смело гнул и перегнул
Финансовые звонкие набойки.
Не раз с визитами визирь и грозный двор
Расплёскивались по дворцу Курою
И, видя замок, злато, мрамор и амор,
Неслись к фонтану с доброй пиало`ю.
Сидел в суде то ли министр, а то ль султан,
Вокруг его – в наручниках гражданки.
И удивлялся государственный диван
Тому, как строят золотые замки.
2 декабря 2012
МОЛОДАЯ ЖНИЦА
Среди колосьев белый колосок
В сиреневых рассыпавшихся ситцах.
И деревенский солнечный платок,
Которым от любви не заслониться.
Глядит, не открывая синих глаз,
На солнышко из-под своей ладошки.
Ну что ты так роскошно разлеглась,
Недалеко от мельничной сторожки.
Оголена немного шея, грудь,
А остальное скрыто меж соломин.
Ну, обязательно когда-нибудь
Тобою будет суженый доволен.
Ну а пока, красава, загорай,
Прочувствуй всё, что чувствовать придётся.
Готовит мельник молодой сарай,
Где сноп, как пояс синий, разовьётся.
Гляди, как крутится его ветряк:
Притягивая полчища вороньи,
Он думает – попробуй лишь приляг,
Как налетит хозяин мой проворный.
Какая целомудренность и свет,
Сияющий лишь летом возле жницы.
Нагрелись, как под солнышком букет,
Сиреневые ласковые ситцы.
18 декабря 2012
НА ТРАВУШКЕ
Красавицы под тракторным прицепом
Легли на травушку: весна и блажь.
Картина снобу кажется нелепой,
Хотя б могла украсить Эрмитаж.
Венок ромашковый, с утра сплетённый,
Платок ласкает руку бахромой.
И разговор кружит, как веретённый,
Помадой перевитый озорной.
Русявые заштатные милашки,
Под жемчуг бусы, ленты и казна.
Кокетливые кофточки-рубашки,
Коралл и голубая белизна.
Одна задумчивая и шальная,
Готовая для свадьбы и родства.
Грызёт былинку вешнюю вторая,
Как будто ищет соки волшебства.
Стан обрамляют юбочки, безбожник
Глядит на то, что не ведёт к кресту.
А если я мужчина и художник,
Пришедший обессмертить красоту.
Всегда дивлюсь, как бабы до деталей
Обдумывают грим свой и наряд:
Как средство против доли и печалей
И даже против смерти, говорят.
Во все века нас мучила загадка –
Откуда тут красавицы и Русь?
Для ощущенья славы и порядка
Я в гости к ним когда-то соберусь.
Меня простят пейзанки с-под прицепа,
Не огрубившего ничуть пейзаж.
Пора понять нам и в эпоху нэпа –
Не устоит без русских Эрмитаж.
19 декабря 2012
ДВОЙНАЯ РАДОСТЬ
Рано или поздно понимаем,
Что любовь выдумывать горазды.
Отмахнувшись, будто засыпаем,
А, проснувшись, мы жалеем дважды.
Первый раз: не так уж и красивы,
И удачливее был соперник.
А второй, что лучше и всесильней
Из тебя же вышел современник.
Муж счастливый спился и свалялся,
Получает каблуками в морду.
Неудачник взял и попытался
Доказать великое – народу.
Захотелось сладкого и славы,
Распылалась, хоть студи на воду.
Потому с жестокостью шалавы
Победителю щекочет морду.
У него таких теперь десятки,
Даже больше, если приглядеться.
Женщина чуть не целует пятки,
Умоляя возвратиться в сердце.
Вечер в окна смотрит осторожно
И гадает про себя на ближних.
Ничего не делая нарочно,
Не желаю рыжих и бесстыжих.
Рано или поздно понимаем,
Что любовь выдумывать горазды.
Радуясь, любимых обнимаем,
Оттого, что не случилось, дважды.
6 мая 2005
| АВОСЬ
Кому по правде довелось
Гостить хоть день у мужичка,
Узнал, просчитано «авось»
Тут до последнего сучка.
Хозяин рюмкою обед
Смочил и будущему рад.
Он всё придумал не во вред,
А для успеха и услад.
Конечно, есть и кривь, и кось,
И на железо злится ржа.
Но это вовсе не авось
И не мужицкая душа.
Не виновата тут ни Русь,
Ни хромоногая Орда.
Иначе я не разберусь
В той поговорке никогда.
Откуда взялся пустобрёх,
Попав заезжим на уста.
И чей на нас свалился бог
Для осмеяния креста.
Живя с народом русским врозь,
Как учат ведьмы и враги,
Придумал сказку про «авось»,
Глотая квас и пироги.
24 октября 2005
ГУДИТ ТРУБА
В сиротский дом, страдающий одышкой,
Хрипящий горлом каменной трубы,
На встречу с выросшим давно мальчишкой
Пришёл с бутылкой бешеной судьбы.
Белёсая подруга без колечка,
Отбитая в подвале под Орлом;
Не побелённая простая печка
С горящим электрическим козлом.
Хозяева расставили припасы,
Червивым гостя потчуют вином,
Что другу Мишке выдал от заразы
Во вредном цехе вредный гастроном.
Аж через вечность встретились соседи:
Четвёртая за столиком – гармонь!
А пятый лишний – полоумный ветер,
Пугающий ворованный огонь.
В зарубках Мишка вышел из детдома,
И жизнь его теперь наперекос.
Подвальная, в наколках, примадонна
Не может без вина и папирос.
Без нервной и стремительной истомы
И оскорбительных, по фене, слов.
От них и задыхается у дома
Всю ночь труба, да и сама любовь.
А я другую вспоминаю пару
С судьбой обоих бешеной такой:
Убийцу белобрысую на нарах
И бронзовую жертву над рекой.
5 марта 2005
СЛУЧАЙ В ВОЛОГДЕ
Выплывает Вологда из волглы
Горького соснового тумана.
Солнце кружкою пивной по стогнам
Бродит для брусничного Ивана.
Вон того, с кровавыми бинтами,
Вырванного с мясом из вагона.
Ну, и буйная у нас ментальность,
Что не можем шага без погона.
Без загула, матерка и блата,
Да стакана, знавшего поэта.
Может, башни те вон – элеватор
То ли хлеба мудрости, то ль света.
Здесь Рубцов искал до смерти пару,
Зрел Белов и зеленел Астафьев.
Под колёсами вздыхают шпалы,
Струны лир и камни эпитафий.
Я смотрю с тревогой на багровость
Городского острого пейзажа.
Никакую радостную новость
Вологда мне больше не расскажет.
Муза классиков давно уж бронза,
Тут не грех бы пива под таранку.
А опричники у тепловоза
Руку крутят русскому подранку.
20-21 ноября 2004
ПОКЛОННИЦА
На станции стихов моих поклонница:
Бостоновый пиджак или жакет.
Со мной поближе хочет познакомиться,
Спеша исполнить волю и обет.
Я радуюсь: хотя и престарелая,
Не поддаётся модному нытью.
Из тех времён, когда сова горелая
Клевала мою бабку-попадью.
Учительнице первой благодарная
За то, что с сыном в самую войну
Вдова преподавала синодальная
При немцах детям русский на дому.
Семья священника, всю жизнь опальная,
Перестрадала тиф и глад, и мор.
А девочка зазубривала правила,
Которые годятся до сих пор.
Нечаянно как будто поседевшая,
От печки, от коровы, от сохи,
Простая удивительная женщина
Поёт по памяти мои стихи.
Такая вот любовь её заветная
Благодарит столь сроков погодя.
Богатая была и очень бедная
На свете этом бабка-попадья.
21 октября 2008
СТАРЬЁВЩИК
В весёлый день на лошади диковин
Катил по хутору лихой старьёвщик.
Как будто праздник бабьих оскоромин,
Где зазывала есть и гардеробщик.
Серёжки-брошки, бусы-чусы, ленты,
С глазурью в синь и в прозелень свистульки.
Тут всё, на что утеряны патенты
И отчего танцуются танцульки.
Смеясь, он ехал с грудою товара
По колее корчажной меж избёнок,
И отблеск золотой от самовара
По лужам прыгал, будто жеребёнок.
Навстречу девки опрометью пышность
Несли и волокли свою задорность
И разную забавную наличность,
И всяческую радостную новость.
Из-за холма, с небесного пространства,
Спускался искусителём старьёвщик.
И становилось молодо и праздно,
И свадебный являлся уговорщик.
12 октября 2008
ДРУГИЕ
Мы изменились, мы другие
И даже молимся не так.
На все народы – аллергия,
На свой – воинственный кулак.
Не те давно уже снаружи
И непонятнее внутри.
Так трудно ныне обнаружить
Не искажённые черты.
Ну, разве что на древних межах.
В руках усталой лебеды
Зажата русская безбрежность,
Не потерявшая следы.
Там до сих пор блестят полати,
И в печке варится луна.
И призрак града на лопате
Выносит баба из гумна.
Там истин ссора вековая
Уравновесила молву.
Ждут в поле старца Николая,
В снах – королевича Бову.
На след тот ступит Панагия,
И храмом станет буерак.
Но мы пока ещё другие
И даже молимся не так.
24 июля 2006
АТАМАН
Казачий полковник – с усами, не ряженый;
Царские знаки, лампасы темны.
Народ наш ещё до конца не заряженный,
То ли пока протирает штаны.
В белёсом, с прожилками времени, кителе;
Поступь тяжёлая – Русь на плечах.
Чему улыбаются добрые жители,
Век не гостившие на куличах.
Кипит атаман весь и духом, и бодростью;
Не занимать у прохожих ума.
По горькой потребе окраинной областью
Вскачь раззвонили поход стремена.
Торжественность – будто бы на коронации;
Блеск картузов и дворянская стать.
Тут самые спелые яблоки нации,
Слаще которых в саду не сыскать.
И я обречён ненасытными лицами;
Сколько тут русского – не перечесть!
Казаки так долго скрипели мостницами,
Но не забыли, как в сёдла им сесть.
С войны невесёлый народ ерепенится
И протирает по лавкам сукно.
В России не раз ещё всё перемелется,
Что бы не сунулось сдуру в окно.
Не зря атаману родами завещено
Шашкой взрываться вдоль тёмных лампас.
Уже нарожали былинные женщины
Тех, кто возжёт нас не хуже лампад.
17 октября 2005
СЕЛЬСКИЙ СОЛДАТ
Крестьянин в армии хитёр,
Но не хитрее генерала.
Он бережёт свой макотёрт
От дури своего ж орала.
Не лезет резко на рожон,
Умеет слушать и кумекать.
И с детства так вооружён,
Попробуй на козе подъехать.
Ему ружьё и причиндал
Любой военный – не помеха.
Солдат всё враз предугадал
Быстрей казённого стратега.
Ведь воевать –почти пахать:
Душевно, грустно, без оглядки.
И на врага ему начхать
В сраженье из-под плащ-палатки.
Крутился б только старшина,
Снабжая кашей и снарядом.
Солдату больше ни хрена
В свистящей жизни и не надо.
Живи и жуй, коль есть котёл
И сбоку фляжка со спиртягой.
Крестьянин так порой хитёр,
Что власть имеет над бумагой.
Солдат всегда не городской
И по уму, и по уставу.
И делит с вечною Москвой
Свои мгновения и славу.
3 сентября 2007
ГЕНИАЛЬНОСТЬ
Россия больна гениальностью.
А значит – другим не в укор –
Здоровой двойною реальностью
И с древних, и с нынешних пор.
Живём по законам божественным,
И нечего сдуру орать.
Веками в параде торжественном
Проходим, как высшая рать.
Ночами под нашими окнами
Зелёная гиблая тварь
О русских шипит экивоками
И брызжет свой яд на алтарь.
От чуди до моря задонского
Ползучий волнистый вокал,
Подобьем вина закидонского
Течёт из разбитых зеркал.
Средь храма пирует посредственность,
Столом заменив аналой.
Помятая русская девственность
Укрыта широкой полой.
Не трожьте святое любовями,
Не капайте слёзы и яд.
Мы каждое слово запомнили,
Не влезшее с нашими в ряд.
Уважьте – больна гениальностью
Россия, и кровный язык
Исколот двойною реальностью,
Такой же, как русский мужик.
11 мая 2007
РЮРИК
Как доберманы, век норманны
Глядят на нас из тайных лож,
Расставив цепи и капканы,
Как историческую ложь.
Из онемеченных цидулек
Я вывод делаю один,
Что званый Ладогою Рюрик
Был по природе славянин.
Наследный князь балтийских россов;
С того он и без толмача
Словес народных сыпал россыпь
В спокойный час и сгоряча.
Князь не по-свейски, а по-свойски
Держал и братину, и речь.
И абсолютно по-геройски,
Как рус, выхватывал свой меч.
Этимология варяга –
Вся из отеческих корней.
Не Нестор врал, врала бумага
Немецких засланных кровей.
А – Рюрик, Рарок, Рерик – сокол
На росских славных языках.
Сиял гербом он на высоких
Руках, домах и облаках.
А за великие обманы,
Что правду ставили впросак,
Наткнулись в мантиях норманны
На ломоносовский кулак.
Кой-что от истины осталось:
И возвращается в процесс
Неприкасаемая самость,
Как целомудрие невест.
12 декабря 2012
МОСТ
В дождь грибной под плёнкою-обложкой
Пас коров в ореховой леваде
И стихи настраивал гармошкой
В синей композиторской тетради.
Я купил её на звучном рынке
Ради нотных проволочек стана,
Чтоб слова любви в зелёной крынке
Загустели, будто бы сметана.
Очередь учительскому сыну
Подошла к коровьей пасторали.
Ножками отмытыми, босыми
Радуги по стану танцевали.
И мычали иногда бурёнки,
Уловив восторженную ноту.
И мелькали в небесах иконки,
По всему лесному горизонту.
Пусть не соглашается агностик
С логикой лирического средства.
Перекидываю шаткий мостик
Ради познаваемости детства.
Больше ничего и не вернулось
Из того волшебного полудня.
Но душа не киснет, словно юность
Мост покрыла синею полудой.
9 января 2012
ВОРОНЬЁ
Над пашней неба колыхалась штора:
Из-за неё воронью шелуху
Вдруг выплюнула бабушка раздора,
Со старины привычная к греху.
Пружинили соломенные скирды
Осенние корявые ветра.
Увядших жнив обкуривали виды
Дымами от солярки трактора.
-Чего он бродит?- думали железно.
-Чего брожу?- раздумывал и сам.
Бросала птиц рассыпанная бездна
Бог знает кем по чёрным полосам.
Я осыпался сам тогда на мысли,
Познавшие сомнения труды.
И, не боясь, устраивались крысы
В утробе утрамбованной скирды.
И возникали где-то сбоку волки,
Забыв про сроки собственных ночей:
Они как из охотничьей двустволки,
Лупили свет зелёный из очей.
-Чего он бродит?- буркали вороны.
-Чего брожу?- просилось на уста.
И не было тогда для обороны
На мне простого русского креста.
20 апреля 2005
БУКВЫ
С другой планеты вглядываюсь в землю,
Богатую и жирную на слоги.
По самому глухому мелкотемью
Ловлю себя на радости и слове.
Моя земля разложена по буквам
И высится зелёным косогором.
Хожу на службу и целую руку
Священнику с божественным кагором.
Он не мудрей меня, но всё ж светлее
От книги в серебре над головами.
Во всяком случае, он больше верит
Во власть небес над высшими словами.
А я их – только первооткрыватель,
Срывающий красивость оболочек,
Которые забывчивый читатель
Готов принять за сердцевину строчек.
Рождённый русским, выше гор Тибета,
Мудрее мифов горного Алтая.
И потому далёкая планета
Как Русь моя, холмистая такая.
И в лире среднерусской землепашцы
На век обручены с живой былиной.
Из букв библейских вырастает паства,
А человек – из пламени и глины.
8 января 2005
РУССКОЯЗЫЧНОСТЬ
Осточертела северная книжность
Поэзии лукавой и имён,
Живущих припеваючи под крышей
Самим себе лишь родственных племён.
Хочу поверить в их воцерковлённость,
Но всем дарам тут предпочли кагор.
И местная упрямая учёность
Расхваливает собственный бугор.
Расхристанная их русскоязычность
Противна многим, как словесный блуд.
Всегда и всюду норовит вторичность
На нашу шею натянуть хомут.
Но мы не кони, хоть и коренные;
Пусть ёкают порою потроха,
Мы до сих пор в России всем родные,
Кто против нас не замышлял греха.
Чего сказать, живём как побратимы,
И, может, даже ближе на бутыль.
Лишь только б нам не портили картины,
А то любой не стерпит богатырь.
Мы встречная божественная прорость
Душевных сил и силы естества.
Вот вам и весь непостижимый Промысл
Без примеси сырого волшебства.
Но как бы мы ни уважали личность
И блеск не коронованных корон,
Главенствует в стихах русскоязычность,
Опасно пошатнувшая канон.
23-25 мая 2008
ЧАПА
Плачет над билетами дворняга:
Жалко всем хозяюшку и псину.
Лучшая краса универмага
Со слезами едет на чужбину.
Вслед за мужем, как в Сибирь княгиня,
Путь в Европу тож сродни этапу.
Остаётся Родина отныне
На родную мамочку и Чапу.
Ну, прощай, блондинистое чудо,
Наша радость, знахарка и няня.
Лай твой, как осенняя простуда,
От меня и в кущах не отстанет.
Помнишь, как меня ты провожала
До метро, живая тамагочи.
Как дочурку нашу обожала,
Точно я, выплакивая очи.
Лучшею игрушкою сезона
В цуме жалась к детскому прилавку.
И тебе наш шеф не без резона
Обещал сторожевую ставку.
У собаки чувства патриота
Нету, но какая дышит верность.
Проглотить готова три билета,
Лишь бы ехать людям расхотелось.
Всё прошло…кромбахерскою брагой
Жизнь пьянит, красуясь аусвайсом.
А болонке, помеси с дворнягой,
Даже не залить кручину квасом.
Раскачало на бауле бирку,
Поплыли раздвоенные трапы.
Наши лезут в авиапробирку
Под рыданье мамочки и Чапы.
10 августа 2013
БЕЛАЯ КОСЫНКА
Юлии из Зигена
Небесным светом фонари развеяны,
Вечерняя звенящая идиллия.
Ступает осторожно по Дивееву
Вестфальская и русская фамилия.
Все храмы благостно сияют нимбами;
За ручку держатся, как на венчании.
Тут люди плавают святыми рыбами
Промежду теремами и причалами.
Тут каждая травинка – Серафимова,
Пыльца цветов счастливая – Саровская.
И ничего нет непреодолимого,
Коль у невесты сила жениховская.
Целуются и плачут между действами
Под жёлтыми крестами и под мальвами.
Не зря сюда спешит народ семействами
Из крашенной, как женщина, Вестфалии.
Паломница под белою косынкою
От инока и от себя скрывается.
В Дивеево с надеждой и слезинкою
Пришла,
Желая, может быть, раскаяться.
Советуется с храмом, как с иконкою,
Подаренной в год радости бабулею:
Сгорает меж двух родин перепонкою,
Пробитой самой ласковою пулею.
Печаль её до дна неутолимая
И мечется кукушкою меж милыми.
Вздыхает в голос пустынь Серафимова,
Вызванивая русские фамилии.
31 июля 2013 года
РУССКИЕ ЭМИГРАНТЫ
Вере Висич, Казахстан
Не удержали небеса атланты,
Ударился о скалы СССР.
И мечутся меж судеб эмигранты,
На родину отыскивая дверь.
Вокруг мелькают этносы и лица,
Кому плевать на русский быт и речь.
И уперлась тяжёлая граница,
Как лезвие холодное меж плеч.
А всё равно нуждаются в привычках
Поговорить за рюмкою за жизнь.
Не раз они у чёрта на куличках
На том и сём прилюдно обожглись.
Лишь ангелам и сосчитать уроны
От всех невидимых и зримых битв.
И, чувствуют, немея, миллионы
Как сердце их по родине болит.
А что она? Да ничего…лютует
И грабит свой же собственный народ.
И, как бы удивляясь, салютует
Тому, кто уж на помощь не придёт.
Сказать пока одно могу: «Здорово,
Далёкий брат! Как золотая нить,
Нас русское соединяет Слово,
Которое чужим не заменить».
Империи подсолнечные дети
В руках не коронованных царей.
И матери больные в Интернете
Разыскивают снимки дочерей.
Кого там Бог дал и кому рожают,
Какие глазки, волосы и нос?
Мужья не обижают? – вопрошают,
Хоть знают, что им вытерпеть пришлось.
Как не крути, мы в мире эмигранты,
Коль сберегли родные голоса.
Я вижу как священные Атланты
Вновь поднимают Русь на небеса.
17 июля 2013
ТРОИЦА
Блистает роща-звонница,
Сияет речка-цата.
По-царски ходит Троица
Из зелени и злата.
Берёзой, кардамоном
Усыпан дом до Духа.
Под лавкою-услоном
Хохочет медовуха.
Загадочными ветками
Украшены колодцы.
Заигрывают с девками
Взрослеющие хлопцы.
Святое и небесное,
Земное и раздольное.
Идём сквозь праздник с песнею,
Как сквозь ушко игольное
Гуляет люд из Киева,
Сябры из Беларуси.
А те, что нас покинули,
Ушли от Иисуса.
23 июня 2013
|
