* * *
Все мы – летящие в пламени
Листья над стылым ручьём…
Милые, вечные, дальние,
Я не прошу ни о чём.
Испепеляются грамоты,
Плавятся камни в огне.
Если вы мною помянуты,
Значит, вы живы во мне.
Ветер холодный забвения
Да не касается вас.
…Мыслей упорных биение,
Чувств неизбывный запас,–
Всё это вы передали мне,
Встав навсегда за плечом.
Милые, вечные, дальние,
Я не прошу ни о чём…
* * *
Это только в России издревле осталось,
Чтобы плакала радость, а горе смеялось.
Это только в России, на подвиги громкой,
Вечно ходит надежда с сиротской котомкой.
Это только у нас смастерили царь-пушку
Не для дела, а так, напоказ, как игрушку.
И такой изготовили колокол медный,
Чтоб и рта не раскрыл он, царь-колокол бедный.
За такое могли только мы лишь и взяться…
Но зато все другие стоят и дивятся.
Все другие глядят и завистливо судят:
Никогда-то у них вот такого не будет…
ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВЕНЬКА
Я иду по траве, в эти годы ни разу не кошенной,
Наблюдаю, как шмель пьёт из клеверной чашечки мёд.
Может быть, кто-нибудь в деревеньке вот этой заброшенной,
Может, кто-то живёт, может, всё-таки кто-то живёт?
Мох зелёный, густой по краям у дорожной обочины,
Кто же трепетно сложит в молитвенном жесте персты,
Если окна крест-накрест давно были здесь заколочены,
А на кладбище ветхом кресты и кресты, и кресты?
Голоса, голоса… Я их слышу как будто по радио.
Позабуду ли вдов с горькой думой на чистом челе
И кураж мужиков, искалеченных фронтом, израненных?
Это был мой народ, тот, который растаял во мгле.
Только небо звенит над сиреневой тихой окраиной,
Только пруд заглушили осока и грозный аир.
Кто вернётся сюда?
Кто откроет с душою раскаянной
В эти дали калитку, как в светлый затерянный мир?
* * *
В твоих полях я снова молод,
Ты многое напомнишь мне.
Люблю я ивняковый холод
Твоих оврагов по весне.
Люблю я месяца сиянье
Над снежной россыпью берёз.
И расстоянье, расстоянье –
Ослепшее от слёз и гроз.
Кому-то – синих гор верхушки…
А мне милее всё равно
В твоей полночной деревушке
Слезой сверкнувшее окно…
ГРИБНОЙ ДЕНЬ
В речке – щуки да налимы,
В роще – мох как мягкий мех…
Я в берёзовые ливни
Нынче спрячусь ото всех.
Паутинок белых нити
Осторожно развяжу:
– Извините,
не звоните,–
Колокольчикам скажу.
Много тут малины спелой…
Но сегодня на дыбы
Под берёзой,
белой-белой,
Встали белые грибы.
Встали, смотрят зорко-зорко,
Подбоченясь,
а один:
«Забирай скорей в ведёрко!» –
Мне кричит
как господин.
Лист опавший вместо брошки,
Шляпка бурая дугой.
Он стоит на толстой ножке
Коренастый и тугой.
– Эх, родные!..
Места много.
Улеглась ватага вся.
Лес гудит светло и строго,
Чуть пока-
чи-ва-ет-ся…
* * *
Приеду в милые края,
Приду на кладбище родное.
«Ну, здравствуйте… Ну, вот и я…»
И сдавит горло тишиною.
Пусть надо мной кружится снег,
Пусть листья намело к оградам,
Но слышу всех,
но вижу всех,
И словно все со мною рядом.
Здесь связь настолько глубока,
Здесь объяснять себе не надо,
Что разделяет нас пока
Одна вот эта лишь ограда…
ПОЛЕ
Больше нашей крови или соли
В нём смешалось – и не разберёшь.
Что такое Родина без поля,
Где шумит пшеница или рожь?
В нём – все наши радости и беды,
Пепел славы, мужество знамён.
Поле – это пращуры и деды,
Это память,
это связь времён.
В мелочах забот житейских роясь,
Забываем, где добро, где зло.
Поле – это, братцы, наша совесть,
Посмотрите, вон как заросло…
ГЛАЗА
Чем каждый человек томится,
Они всё выразят вполне.
В одни посмотришь – там темница,
В другие глянешь – свет в окне.
Всё понимаю, но при этом
Я не забуду: как-то раз
Друг посмотрел в глаза – и предал.
Враг посмотрел в глаза – и спас…
* * *
Ты это время скорей не гони,
Пристальней жизнь заглянула нам в очи.
Стали короткими серые дни,
Длинными стали тревожные ночи.
Медленно кружится мягкий снежок.
Может быть, это и впрямь для поблажки
Белые-белые к нам на лужок
Падают с неба сегодня ромашки.
Может, не зря в этот миг, в этот час
Сердце такого же чистого просит.
Может быть, это на радость для нас
Кто-то на небе их косит и косит…
* * *
Ах, эта осень…
Словно пьяная
Она уходит от ворот.
И золотые,
и багряные
Она с себя одежды рвёт.
Ей по природе
так завещано.
Напрасно падать ей на грудь.
Уходит осень,
словно женщина.
И не вернуть,
и не вернуть…
* * *
Он говорил, что видел Барселону,–
Испания! Страна сплошных чудес…
А я глядел,
как медленно по склону
Спускался к долу порыжевший лес.
Он о Париже говорил с тоскою,
А здесь сплошная серость, мол, и сырь…
А я глядел,
как светит над рекою
Неугасимо белый монастырь.
А я глядел,
как полз туман к воротам,
А я всё слушал около пруда,
Как плачут журавли перед отлётом…
И не хотелось ехать никуда.
* * *
«Гут!» – и хлопают нас по плечам.
«Молодцы!» –
подпевают хоралы.
И фашистским уже палачам
Появляются мемориалы.
Тем, кто нагло шагал на Восток
По телам наших воинов павших,
Кто расстреливал, вешал и жёг,
Кто насиловал девушек наших.
Утопившим в крови и во зле
Пол-России
в страданиях адских –
Им сиять на смоленской земле?!
Почивать на слезах ленинградских?!.
Ничего не забыли холмы
И поля ещё стонут от боли.
…Или разумом тронулись мы,
Или мы уж не русские, что ли?
СЛАВЯНАМ
Русский, украинец, белорус!
Розно жить мы не имеем права.
Нужен нам один большой союз,
Крепкая славянская держава.
Близкие по крови, по судьбе,
Тянемся душой к добру и свету.
Вместе были мы в одной беде,
Вместе мы встречали и Победу.
Мы же все в одной семье росли!
Не впервой стоять нам друг за друга.
Мы втроём –
шестая часть Земли,
Не сметёт нас никакая вьюга.
Вон какой мы понесли урон.
Нам наносят исподволь удары
Печенеги нынешних времён,
Нынешнего времени хазары.
Нам не надо Родину делить.
Где раздел – там слёзы, кровь и пламя.
Не пора ли дружбу нам крепить
Не словами, братья,
а делами!
Землю нашу отчую любя,
Всё равно в одном сольёмся стане.
Только так мы и спасём себя,
Только так
и мир спасём, славяне!
ЕДУТ ОПРИЧНИКИ…
«Едут по улице братья-опричники…»
И. Стремяков
Ой, на оконцах тускнеют наличники,
Кровельки меркнут, дрожит городьба.
Едут опричники,
едут опричники,
Снова кровавая где-то гульба.
Эй вы, бояре, изменой да смутою
Сколько на царство замыслили зла?
Едут Алёшка Басманов с Малютою,
Головы пёсьи торчат у седла.
Зыркнут глазами – и в бездну провалится
У окаянного князя душа.
Вон как сверкает угрюмая палица,
Сабелька сбоку висит хороша.
Будет вся жизнь перестроена заново!
Едут опричники – шапки долой!
Лютые слуги они Иоанновы,
Страшен расправный указ под полой.
Воры и бражники оба заправские,
Те ещё слуги – кого ни спроси…
Гей, трепещите в хоромах, Мстиславские,
Знайте: един государь на Руси!
Рушится старое,
с треском ломается,
Воет на дыбе от крови и слёз.
Царь Иоанн тешит душу и кается,
В рубище к церкви ползёт, аки пёс…
ДУМНЫЙ ДЬЯК ТИМОФЕЙ
Что творилось в Кремле!..
Стало зябко заморской жар-птице,
Жемчуга и каменья
чуть было не хлынули с плеч.
Думный дьяк Тимофей
присягать отказался царице,
Твёрдо встал он у трона
и начал предерзкую речь.
– Ты,– сказал Самозванцу,–
велишь величать себя ныне
Императором, цезарем –
сие постичь ли уму?
Ты расстрига и вор,
и язычнице Мнишке Марине
Присягать я не буду,
Христос не велит посему…
И зловеще сверкнули
глаза у Отрепьева Гришки:
«Как посмел! Ну, проклятый,
пощады у нас не проси…»
То, что высказал дьяк,
это завтра узнают людишки
Как во граде Москве,
так по весям и градам Руси.
– Присягать я не буду,
хотя бы и бысть мне на плахе!.. –
Побледнел и погладил
спокойно оклад бороды.
Всполошились зело
в Грановитой и немцы, и ляхи,
И латинец от Папы
почувствовал запах беды.
– Как посмел!.. – за ножи
ухватились поспешные слуги,
Дьяк предсмертно хрипел,
не раскаясь, распластанный ниц.
Онемели бояре,
лишь только качнулись в испуге
Их горлатные шапки
из чёрных бесценных лисиц.
Бездыханное тело,
глумясь, за власы выносили,
Бердышом Тимофея
кромсал под окошком стрелец.
Все вздохнули потом,
только Шуйский, боярин Василий,
Усмехнулся в усы,
понимая, что это конец.
Всех, кто в тайну расстриги проник,
во дворце перечесть ли?
Подвиг дьяка молва
понесла на тревожном крыле.
…Не распутничать подлому,
жён и девиц не бесчестить,
Иноземной музыке
уже не греметь во Кремле!
Скоро колокол грянет
у церкви Ильи на Ильинке,
В спальню царскую вломится
синий от гнева топор.
Будет выстрел из пушки,
начнутся такие поминки,
О которых и нам
до сих пор не забыть, до сих пор…
ВЕРНИТЕ РУССКОМУ ДЕРЕВНЮ!
Он без деревни станет тенью,
В тоске погибнет, во хмелю.
Верните русскому деревню! –
Кричу я небу и Кремлю.
Беда немыслимая сгрудит,
Возьмёт Россию в оборот.
Единым без земли не будет
Землёю вскормленный народ.
Недаром, сытости не зная,
Клюёт деревню вороньё.
Она – душа его больная,
Верните русскому её.
Гнушаясь тягостной заботы,
Не зная адова труда,
Делите недра и заводы,
И города, и города.
Перенесёт он перегрузки
И перетруски, но вовек
Не будет без деревни русским
Исконно русский человек.
Взываю к вашему прозренью,
Она совсем не тот пирог.
Верните русскому деревню,
И Русь никто не свалит с ног.
* * *
– Распад и разлад. Безнадёжная власть.
Мир пахнет и ложью, и кровью.
Чем душу лечить, чтоб совсем не пропасть?
– Любовью. И только любовью…
– Как выбрать во мгле нам единственный путь,
Не внять клевете и злословью?
Чем жизнь эту к свету скорей повернуть?
– Любовью. И только любовью…
– Когда удалимся от жизненных драм,
Поставят свечу к изголовью.
А с чем же нас, грешников, встретит Он там?
– С любовью. Конечно – с любовью…
УЧИТЕЛЬ
Поймите, не проситель,
Не грозный судия,
Стоит в стране учитель
На грани бытия.
Отбросим сантименты:
Стоит – да что с того?
Увы, все президенты
Забыли про него.
Стоит, поскольку совесть
Не продал никому.
Все фурсенки, озлобясь,
Стреляют по нему.
Вот-вот и рухнет скоро
У школы потолок.
Нет никакой опоры,
А он ведёт урок.
Пусть бедным, но опрятным,
От славы вдалеке,
Ведёт урок на внятном,
На русском языке.
Он бросить пост не смеет,
Он знает, что нельзя.
Разумное он сеет
И вечное, друзья.
Стыдитесь, бруты, гракхи,
Все трепачи страны,
Дельцы и олигархи,–
Вы все ему должны.
Он верит, что на свете
Не доллар и не газ,
Всего дороже – дети,
В них – продолженье нас.
Борясь за человека,
За свет в его душе,
Стоит под дулом века
Один на рубеже.
Почти один, учтите.
Высок его зарок…
Горжусь тобой,
учитель,
Российский педагог.
* * *
Иль не вчера ещё клён красовался багряный?
За ночь успел сбросить всё с замерзающих плеч.
Боязно даже пройтись этой жаркой поляной,
Листья такие, что могут подошвы прожечь.
А в небесах перелётные дикие гуси
Снова трубят, что вернутся они по весне.
Столько в тех звуках прощальной тревоги и грусти,
Чтобы очнулось, чтоб дрогнуло что-то во мне.
Эти поля, эти в клюкве багровой болота,
Эти осины и шелест сухой камыша…
Бедный простор… Только есть в нём особое что-то,
Только ему открывается чутко душа.
Ах, моя осень… Надвинулись тучи рядами,
Холода в душу успели уже напустить.
Гуси летят – небеса вместе с ними рыдают,
Листья такие, что жалко на них наступить…
* * *
В пути необозримом
Удач и неудач
Люби и будь любимым,
И радуйся, и плачь.
В конце судьбы поблекшей
У света на краю
Как о воде протекшей
Припомнишь жизнь свою.
Зачем такая доля,
Её и соль, и сласть,
На то не наша воля,
На то не наша власть…
* * *
Не загораются зарницы,
Ушли на отдых косари.
Пьют озабоченные птицы
Брусничное вино зари.
Они готовятся к отлёту
В одну из вечно тёплых стран.
А по болоту, по болоту
Ползёт охотничий туман.
А по садам, по огородам
Как марля – кружево тенёт.
И яблоки пропахли мёдом,
И пахнет яблоками мёд.
Никак не расстаётся пара:
– Ты вправду любишь?..
– Да, да, да…
И за околицу упала,
Сгорев от ревности, звезда…
* * *
И весело, и горемычно
Деревня много-много лет
Глядела из окна привычно
Во все глаза на белый свет…
…Иду по травам осторожно,
Зелёный стебелёк жуя.
Здесь можно и сквозь годы, можно
Услышать запахи жилья.
Как будто здесь, где избы были,
Ещё печной витает дым.
…Всех извели.
Всё истребили.
Дух Родины – неистребим.
РАЗВЕ МОЖНО ВСЁ УЗНАТЬ О БУРЕ?
– Разве кто считал все ваши раны?
Падая, вы вновь вставали в строй.
К вам я обращаюсь, ветераны,
Той,
Второй,
проклятой,
мировой!
Вы ушли в легенды, мифы, были,
Вы крещёны кровью и огнём.
С именем его вы в бой ходили.
Кто он?
Расскажите мне о нём?
– Видно, над страной опять подули
Ветры, возвещая о дожде.
Разве можно всё сказать о буре?
О грозе?
Тем боле – о вожде?
Вспомним,
как в конце сорок второго
Каждый в мире был услышать рад
Грозное,
торжественное слово,
Слово нашей славы –
Сталинград!..
…Он державу удержал над бездной,
Тридцать лет парил он над страной
Затаённый,
как «хромец железный»,
С яростною волею стальной.
Упоён своею властной силой,
Был одной мечтой он обуян,
Чтоб могучей стала и счастливой
Родина рабочих и крестьян.
Плакала крестьянская калитка…
Но в державе набирали вес
Метрострой, ВДНХ, Магнитка,
Сормово, Кузбасс и Днепрогэс.
Даже исстрадавшиеся «зеки»,
Даже те, кто не был покорён,
Понимали в этом человеке
Правду
взбушевавшихся времён.
Вдохновляясь исполинской ролью,
Задал он такой кромешный план,
Что ужасным сном,
извечной болью
Стали и Надым, и Магадан.
Видно, он предчувствовал такое,
Что не снилось доблестным умам.
Мир опять метался в непокое
От глобальных
подковёрных драм.
Потому как чувствовался запах,
Запах крови, дыма и огня.
На страну
обрушилась внезапно
Всей Европы хищная броня.
Вот она,
безумная коррида,
Схватка от морей и до морей.
Развевалось знамя геноцида
В лапах у арийских дикарей.
Был его режим подобен бреду.
Но, сплотив народ со всех сторон,
Вырвал он из рук врага Победу
И возвысил свой державный трон.
О, незабываемая эра!
Тот, на Красной площади, парад!
Смяты легионы Люцифера
Мощною пятой его солдат.
Новой жизни светом озарёна
Вся земля вздохнула,
вся земля.
Брошены фашистские знамёна,
Словно хлам,
к подножию Кремля.
Видно, он и вправду был из стали,
Как один поэт о нём сказал.
Даже Черчилль с Рузвельтом
вставали,
Если он входил бесшумно в зал.
Неуместно говорить о торге
Тем, кто кисть пожал его руки.
Перед ним
и в страхе и в восторге
Замирали все материки.
Многим, многим стало не по нраву,
Что властитель в кителе простом
Принял с трёхлинейкою державу,
А оставил с ядерным щитом.
Это стал потом он в чёрной краске…
Но о нём,
с волненьем не в ладах,
Плакали совсем не по указке
В сёлах, деревнях и городах.
Плакали,
не веря страшной вести,
Замирали на любой версте,
Потому что с ним шагали вместе
К той недосягаемой мечте.
Соберите минусы по крохе,
Подчеркните все пороки, но
Всё равно,
взглянув в глаза эпохе,
От плевел очистите зерно.
Ибо над страной опять подули
Ветры, возвещая о дожде.
Разве можно всё сказать о буре?
О грозе?
Тем боле – о вожде?
НА ОСЕТИНО-ГРУЗИНСКОЙ ГРАНИЦЕ
Здесь шли бои.
Вот здесь рванул фугас.
И рухнул дуб с горы в объятья долу.
И я надеюсь, что в последний раз
Здесь вновь прицельно разбомбили школу.
Границу запирают на замок.
Тревожат тишину
лишь птичьи крики.
И я гляжу на кухонный дымок,
На заросли колючей ежевики.
Гляжу на отцветающий левкой,
На мальчиков усталых, запылённых.
Здесь мира нет.
Здесь держится покой
Пока на их не сломленных погонах.
* * *
Там храм в теснине среди гор
Стоит отшельником забытым.
И месяц ночью словно вор
Крадётся по разбитым плитам.
Там так тревожно и темно,
Что с сердцем просто нету сладу.
Перед иконою давно
Там некому возжечь лампаду.
Лишь звёзд небесных благодать,
Лишь крест, мерцающий в дозоре.
Там руку некому подать
Уже ни в радости, ни в горе…
* * *
Не будь с самим собою в ссоре,
Не лги, художник, не греши.
Мир, где и радость есть, и горе,
Бесстрастным сердцем не пиши.
Без вдохновения, без чувства
Создать шедевра не дано.
Живым не может быть искусство,
Когда искусственно оно.
* * *
Во мгле исчезнувших веков
Есть дух небесной глубины.
Скончался Савва Ямщиков,
Заступник русской старины.
Он творческих был полон сил,
Чтил колокольный перезвон.
Великий мастер
воскресил
Из праха тысячи икон.
Он фресок древнего письма
Рукой коснётся –
и в ответ
Отступит,
искрошится тьма
И проступает горний свет.
Соединяя с прошлым нить,
Не угождал,
чтоб не пропасть.
Он скажет: «Надо сохранить!..» –
И ведь прислушивалась власть.
Как витязь бился до конца
За Русь,
за блеск её зари.
…Скорбите, русские сердца,
Все храмы,
все монастыри!
* * *
Народ безмолвствует.
А. Пушкин
Его чеканная строка,
В которой бьёт живая кровь,
Сердца пронзает и века,
Ошеломляя вновь и вновь.
За честь – на дыбу! на дыбы!
Но, поднимая пистолет,
Он понимал, что от судьбы
Спасенья не было и нет.
Глаголу что столетий дым? –
Не задушить, не раздробить.
«Мой друг, Отчизне посвятим…»
Не позабыть бы…
Не забыть.
Ах, Пушкин… Кто такие мы?
Какое время у ворот?
И снова пир во дни чумы,
И вновь безмолвствует народ.
* * *
В этом мире слепому и зрящему
Есть один непреложный наказ:
Полюбите вы по-настоящему,
И не важно, полюбят ли вас.
Жизнь порой колесо неудобное,
Переедет судьбу – и не раз.
Только сделайте что-нибудь доброе,
И не важно, оценят ли вас.
Тихим вечером иль в непогодину,
И в счастливый, и в горестный час
За себя помолитесь, за Родину,
И не важно, услышат ли вас…
ЖЕНЩИНА
Она в любви смелее и умней.
Она всех бед и радостей причина.
И на колени встанет пред ней
Мужчина,
если только он мужчина…
* * *
Что за утро!
Какой всюду снежный наряд!
Да не прячьтесь вы в комнатах-клетках!
Свиристели поют и синицы звенят,
Снегири рассиялись на ветках.
Выходите! В пушистых папахах дома
Стали словно теснее и ближе.
В белой-белой распахнутой шубке зима
Встретит вас, увлекая на лыжи.
Воздух тонко звенит,
как натянутый трос.
Встали свежих сугробов обозы.
И бодрит,
и сжимает до хруста мороз
Обнажённое тело берёзы…
| * * *
Ой, как много воронья,
До небес заборчики…
– Где ты, Родина моя?
– Там, где колокольчики.
Где в зарницах белых дали,
Где луга медовые.
Где росли вы, где гуляли
Юные, бедовые.
– Отчего ты так грустишь,
Что за невезение?
– Оттого, что ныне тишь
Там, где шло веселие.
Где деревни были в ряд
Да луга с покосами,
Нынче душу бередят
Пустыри с погостами.
– Что стоишь ты, как во сне,
Тихая от кротости?
– Завязали очи мне,
Чтоб не видеть пропасти.
А ведь сколько в жизни тут
Вместе с ними пройдено…
– Всё пройдёт и все пройдут,
Не печалься, Родина.
БАБУШКА
В патриархальном я вырос краю,
В провинциальном глубоко.
Добрую бабушку вспомню свою,
Голос: «Какой же ты дока…
Всё тебе знать бы, чего и не знать…»
Сунет мне сахара дольку
И начинает она вспоминать
Сашеньку, Бореньку, Кольку.
Время далёкое… Из-под венца
Весело, с помощью друга,
Дедушка выкрал её у купца,
В сани – и в поле, где вьюга.
Хлеб да любовь… Сыновья расцвели,
Соколы были, да только
Все на солдатское поле легли –
Сашенька, Боренька, Колька.
Муки такие – хоть камень на грудь.
Жить не хотелось, но – внуки…
Бабушка, кто бы я был, позабудь
Голос твой, слёзы и руки!
ПОМНИ О СМЕРТИ СВОЕЙ
Видел икону одну,
А на иконе на той
Весь в прозорливом плену
Праведный старец.
Святой.
Свиток в руке он держал,
Свиток божественный сей
Каждого предупреждал:
«Помни о смерти своей…»
Плач или пой, или пей,
Где ни гуляй, ни кружи,
«Помни о смерти своей» –
Это на сердце держи.
Смело живи, не по лжи,
Зёрен обиды не сей.
Честью своей дорожи,
Помни о смерти своей.
Дней убавляется счёт,
Чем ты себя ни увей.
Если живой ты ещё,
Помни о смерти своей.
* * *
Здесь нет магнолий у окна.
Скажу: в любое время года
У нас таинственно скромна,
У нас застенчива природа.
Ей наша женщина сродни.
Проста порою, может статься,
Но глубже в душу загляни –
Не хватит сил, чтобы расстаться…
* * *
По возрасту ты – внук,
я – дед.
Что мой тебе авторитет?
Что жизнь моя?
По крайней мере –
Мои удачи и потери?
Мои падения и взлёты?
Мои мечты?
Мои заботы?
В жизнь ничего не привнеся,
Ты сразу хочешь всё и вся.
Ты думаешь, что с веком в ногу
Ступил на новую дорогу.
Но жизнь –
всё та же колея.
Не поскользнись, где падал я…
* * *
Ноченька зимняя, ноченька звёздная,
Свет над землёй голубой.
Радость, любовь моя, грусть моя поздняя,
Что же мне делать с тобой?
Лунною пряжей деревни окутаны,
Речки, деревья, мосты.
Наши пути с тобой все перепутаны,
Знаешь об этом ли ты?
Всё засыпает небесной порошею,
Где доводилось нам быть.
Было бы вспомнить что в жизни хорошее,
Было бы что не забыть.
Пусть нас и даль остужает морозная,
Всё же держись, не тужи.
Ноченька зимняя, ноченька звёздная,
Музыка русской души…
* * *
Лиде
Пока ещё душа улыбкою согрета,
Улыбкою твоей, нечаянной почти,
Пока ещё в цвету малиновое лето,
Возьми вот этот стих и про себя прочти.
Прочти о том, как мы, не ведая печали,
Брели тропой любви беспечно наугад.
Прочти о том, как вдруг остались за плечами
И сенокосный день, и клеверный закат.
Не стоит слушать нам пророчества кукушки,
Её контрольный счёт нам душу не проймёт.
Любимая, прости, за то, что в нашей кружке
Был горек иногда и самый сладкий мёд.
На многое уже нам не найти ответа.
Всё, что сбылось, легло в шестнадцать этих строк.
Мы помним цвет и жар. Мы не забудем лето.
Пусть губы жжёт теперь осенний холодок.
СНЕГ ИДЁТ
Осыпается с неба он
белой геранью
На поля, на луга
и на олово рек,
Обшивает заборы
серебряной сканью,
Звёздным блеском мерцает
рассыпчатый снег.
Всю округу занёс,
И дорогу, и лужу,
Все беседки, кусты,
Все тропинки аллей.
…Слышишь, снег,
занеси заодно мою душу,
Чтобы стало в душе
Хоть немного светлей.
ЗЕМЛЯ
Земля, земля у нас кругом.
Порой совсем не зря
Её пинаем сапогом,
Ворчим: «Ну и земля…»
Пока цветёшь среди земли,
Пока вершишь своё,
Ты землю, братец, не хули,
Ты сам – комок её.
МАЙ
«Для любимой наломай
Веток хоть немножко!..» –
Мой черёмуховый май
Заглянул в окошко.
Приподнялся от земли
По-над речкой, чтобы
Засияли, зацвели
Белые сугробы.
Сколько зелени вокруг!
Выйдешь за воротца –
Одуванчиковый луг
Весело смеётся.
Жарко в солнечных лучах
Маю в яркой майке.
Он идёт – и на плечах
Птиц поющих стайки.
Не томит его печаль,
Что не засиделся.
На девчонок невзначай
Взял да загляделся.
Молодцом упал чуть свет
В летние колени.
Засыпают его след
Лепестки сирени.
МЕСЯЦ
Зима.
Снегов пустая гладь.
Глядь, вышел месяц
погулять.
Такой худой,
ну как мальчонка.
Зато щедра его ручонка.
Погладил волосы берёзы,
И у неё сверкнули слёзы.
Заставил поле серебриться,
Заставил
изумиться лица
Прохожих, глянувших невольно
На небо,
где ему так вольно.
Какой красавец!
Потому
И звёзды льнут и льнут
к нему.
Он ни одну
не провожает.
Он только землю
обожает.
НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ
Девчонка в поздней электричке,
К мальчишке голову клоня,
Слова сжигала, словно спички:
«Прошу, не покидай меня…»
«Не покидай меня…»
Как странно
Слова в безмолвной тишине
Вдруг заболели, словно рана,
Заговорили вдруг во мне.
Я о селе всё тише, тише
Пою, в душе любовь храня.
Его я голос часто слышу:
«Прошу, не покидай меня…»
Когда легла мне путь-дорога,
Берёзка, листьями звеня,
Качнулась грустно у порога:
«Прошу, не покидай меня…»
Я сам шепчу любимой горько
На склоне жизненного дня:
«Прости меня за всё, но только,
Прошу, не покидай меня...»
* * *
Как я здесь выгляжу всё же нелепо,
Не деревенский и не городской.
Эти вот избы, и вязы, и небо
Смотрят мне в душу с неясной тоской.
Я ль не отсюда? И улица эта
Мне ли чужая с младенческих пор?
Сколько частушек и песенок спето
Знает вон тот полусгнивший забор.
И потерявшая листья берёза
Шепчет, от грусти осенней седа:
Нет здесь ни клуба давно, ни колхоза,
Нет никого, кто здесь были тогда…
…Всё пронеслось, улеглось… Не пора ли
Уразуметь средь родимой земли:
Много ль печали мы здесь потеряли?
Много ли счастья вдали обрели?
* * *
Келья прячется в белых сиренях,
Рядом тихо струится ручей.
Снова старец стоит на коленях
И не сводит с иконы очей.
В жизнь вступая, ну кто не наивен,
Кто не хочет достичь высоты?
Всё на свете проходит, как ливень:
Дружба, слава, любовь и мечты.
Вздрогнет, вспыхнет небесная сфера,
Слёзы тайно сверкнут из-под век.
На коленях стоит человек.
Всё на свете проходит.
Но вера…
* * *
Поэт – всегда особая порода,
На всё он должен находить ответ.
Нельзя жить лучше своего народа,
А если лучше – значит, не поэт.
Всю драму жизни, боль её и страсти
Поэт отважно вынесет на свет.
Поэт – он в правде выше всякой власти,
А если ниже – значит, не поэт.
* * *
Когда читаешь Бунина и Блока,
Как будто проживаешь жизнь до срока.
И хорошо душе, и одиноко,
Когда читаешь Бунина и Блока.
ЛЕРМОНТОВ
Он был и воин, и поэт,
Точней – поэт и воин.
Всё остальное – только бред,
Который каждый – не секрет –
Придумывать был волен.
На землю он с таких высот
Глядел, душой темнея.
Он был гигант. И это вот
Не вынесли пигмеи.
Сплели интриг и сплетен тьму,
Соткали прегрешенья.
И Демон не простил ему
В его тоску вторженья.
Как он страдал, как он любил,
В страстях своих растерян!
Он был затравлен, загнан был
И лишь потом застрелен.
Лежал ничком он, руки врозь,
Как будто для опоры.
И небо в горе пролилось,
И содрогнулись горы.
Его взял Ангел под крыла…
Среди родного крова
Земля ещё не родила
Такого вот второго.
* * *
В жизни и смелый порой сдаёт,
И слабый бывает смел.
Бывает, подставит подножку тот,
С кем каши немало съел.
Разорван, разбит, размочален уют,–
Шепни хвалу небесам:
«Не страшно, когда тебя предают,
Страшнее, когда ты сам…»
НЕ УБИВАЛ!
Оно далеко-далече
То время и тот туман…
Не убивал царевича
Грозный царь Иоанн.
Чужой нам
вот эту скрепину
В «Историю» крепко вбил.
Не верьте художнику Репину,
Он тоже обманут был.
Ртутью да злыми травами
(Преступен боярский план),–
Но был царевич отравлен,
Как после и сам Иоанн.
Доказано это наукой –
В костях обнаружен яд…
Каким безумьем
и мукой
Исполнен отцовский взгляд!
Вот это сумел на картине
Художник нам передать.
А всё остальное отныне –
Забвенью, как ложь, предать.
Слово скажи, история,
Честно и без прикрас:
При нём возросла территория
Почти в восемнадцать раз.
Нельзя кому-то в угоду
Чернить государев лик.
В ту грозную непогоду
Он был в деяньях велик.
Наверное, и в коварстве,–
Не ангел воссел на трон.
Но мы живём в государстве,
Которое создал он.
ПРЕОБРАЖЕНЦЫ
Часто слышу, как кто-то ноет,
А порой кричит в рупора:
«Русь была бы совсем иною,
Если б не было в ней Петра!
Итальянцы, голландцы, немцы…
Разве надо их было звать?
А уж эти преображенцы,
Вся потешная эта рать.
Наплодили и накосили
Столько бед,
что просто беда.
Убеждали всех, что Россия
Станет заново молода.
Нет, уж лучше бы почивала
Старой, кроткой средь отчих стен…»
Что бы с Родиной нашей стало,
Если б не было перемен?!
Нарастал справедливый ропот,
Но и жить ведь нельзя, как встарь,–
Слишком рядом гремит Европа,
Это понял наш государь.
Чужеземный камзол, коса ли…
Может, это с большой тоски?
Для великих дел подрастали
Молодые его полки.
Ну, какого ещё вам беса!
Нет и не было им цены,
Этим воинам политеса,
Этим труженикам войны.
Осиянные вечной славой,
Не щадя животов своих,
Били шведов и под Полтавой,
И на Балтике били их.
И сошли с пьедестала шведы…
Под восторженное «Виват!»
Петр выковывал дух победы,
Дух Отчизны в сердцах солдат.
Пусть и ноги до крови стёрты,
Но была нерушимой связь:
Императорские ботфорты
Вместе с ними месили грязь.
Взяли всё, что когда-то сдали,
Выпив пламенное вино.
Одолели столько баталий,
Прорубили своё окно.
Это их потомки былинно
Силе траурной вопреки
До Парижа и до Берлина
Пронесут сквозь огонь штыки.
Чтобы вновь из седого пепла
Встали веси и города.
Чтоб Россия цвела и крепла
И всегда была молода.
* * *
В Италии, от солнца золотой,
В лазурной, от сияющего моря,
Сидел бы я на камне разогретом
На берегу и всё смотрел туда,
Где парус реет над морской пучиной.
Смотрел бы я за грань тысячелетий,
Где женщина, такая же, как ты,
Идёт навстречу лёгкою походкой
В простых сандальях, в розовой тунике,
Неся корзину с диким виноградом.
И я бы, словно раб александрийский,
Взял у неё корзину и покорно
Шёл позади, любуясь гибким станом
И чёрными восточными кудрями
Красавицы, Горацием воспетой,
Красавицы, которой нету равных
В Италии, от солнца золотой,
В лазурной, от сияющего моря…
* * *
Разве можно вспомнить, кем ты был?
Может быть, кочевником отважным
В войске беспощадного Атиллы;
Может, в Берендеевом лесу
Стражем был, высматривая зорко
Вражеских лазутчиков двуликих;
Может быть, ходил со Святославом
На хазар и к стенам Цареграда,
Иль сидел, прикованный к галерам,
Когда турки с Римом торговали;
Может быть, на Куликовом поле
Защитил ты Дмитрия Донского,
В грудь приняв татарскую стрелу,
Иль стоял суровым ополченцем
На бессмертном поле Бородинском,
Ранен был в бою и был растоптан
Грозной кавалерией Мюрата;
Может, был простым ты земледельцем,
Сеятелем жита золотого,
И однажды, возвращаясь с пашни,
Ты увидел девушку-колдунью
С вёдрами на ярком коромысле.
Робко попросил воды напиться,
И глотнул воды, и позабыл
Год какой и век какой на свете.
Всё смотрел бы в ласковые очи,
Целовал бы шею и ресницы,
Девичьи прозрачные ладошки.
С той поры ты, сколько ни живи,
Разлюбить её уже не сможешь…
* * *
Ты помнишь ли Чёрного моря волненье,
Тех пенистых волн и кипенье, и пенье,
Тот вал, тот зелёно-хрустальный прибой,
В который мы храбро ныряли с тобой?
Чудесное время. Далёкие годы.
Как много в груди было лёгкой свободы,
Как много любви, удивленья, привета
В то прошловековое жаркое лето!
И ночь нам не в ночь. Было столько луны,
Что сердце взрывалось под рокот волны.
Недаром смотрел же на нас сверху вниз
Завистливо тёмный, как негр, кипарис…
* * *
Кувшины для вина из доброй глины
Здесь делали искусные эллины.
Сооружали крепостные стены
Над крыльями седой понтийской пены.
Летели по волнам далёкой эры
Под парусом галеры и триеры.
Но не хватило ни мечей, ни злата,
Чтоб устоять столице Митридата.
Вот здесь, вот здесь была Пантикапея –
И рабства, и величья эпопея.
Цивилизации эллинской грань…
Такая рань… Тумань веков… Тамань…
СЕБЕ ПОДАЁШЬ
Жизнь каждого в чём-то обманет.
И всё же, объятый тоской
Не каждый на паперти встанет
С протянутой к людям рукой.
Надеясь, любя и страдая,
Он всё потерял. Потому
Пойми, что ему подавая,
Себе подаёшь самому…
СЕРДЦЕ
– Сердце, сердце,
как же пело
Ты от счастья своего!
Отчего ты заболело,
Приумолкло отчего?
Усмехнулось,
улыбнулось,
Почерневшее насквозь:
– На любовь я натолкнулось,
А изменой обожглось…
* * *
– Деревни нет. Пропало всё, пропало.
Нет ничего. Остался лишь намёк…
– А этот в небе
месяц из опала,
Как сломанный девичий перстенёк?
А роща белоногая на склоне
С весёлым пеньем разноцветных птах?
А речка синей жилкой на ладони
Долины,
утопающей в цветах?
А эта даль. Гляди, глаза сужая.
А воздух, воздух! Надышись им впрок…
Была земля бы. Наша. Не чужая.
А избы будут.
Будут. Дайте срок.
Есть белый пар над вешними лугами,
Над озерцом,
над дрёмой камыша.
Есть главное. Есть Родина. Есть память.
Всё, без чего не может жить душа.
КАЛИНА
Над оврагом
при долине
Хорошо цвести калине
Молодой, молодой
Над ручьём,
над водой.
Вот бела стоит, бела,
Рюшки да оборочки.
Недалёко от села,
Близко к поговорочке.
И взыграет душа:
Вот она какая вся –
До того хороша,
Хоть иди и сватайся,
Песней одаривай,
Частушкой уговаривай!
Не пойдёт никуда –
Что ей новый встречный я?
Тут овраг, тут вода,
Тут земля
вечная.
* * *
За что нами ранняя осень любима?
Чем в плен нас берёт её женственный лик?
Рябина горит, будто вся из рубина,
И нет драгоценней её в этот миг.
Она в журавлиную пору отлёта
И чем-то нам ближе, и чем-то родней.
И мы ведь прощальное чувствуем что-то,
И мы неизбежно горим вместе с ней…
САМАЯ ЗОЛОТАЯ
Снег у двора с утра.
Туч ледяная стая.
Вот и прошла пора
Самая золотая.
Бьётся, стучит: «Впусти»,–
Ветка в окно нагая.
Сядем и погрустим,
Самая дорогая.
Непогодь не вини,
Жизнь идёт чередою.
Вспомним, какие дни
Были у нас с тобою.
Как мы цвели душой,
Время не замечали
И от любви большой,
И от большой печали.
Улица вся бела,
Падает снег, не тая.
…Разве не ты была
Самая золотая?
* * *
Всё ниже небо осенью сырой,
Даль недалёкой стужею чревата.
А жизнь раскалена… И лжегерой
На площади зовёт людей куда-то.
Он всё и вся готов стереть в муку,
Его аплодисменты оглушили…
А я подумал: на своём веку
Мы заслужили то, что заслужили.
Среди преград, находок и утрат
Мы жили так, как только мы умели.
Кто на земле из нас не виноват
В своих поступках, в слове или деле?
Я оглянусь на прошлое, туда,
Где за эпохой рушилась эпоха.
Где хорошо бывало иногда,
Где сколько раз бывало очень плохо.
«Смирись!» – теперь душе своей велю.
Тут никакой не надобно науки.
Я никого уже не разлюблю,
С кем разделил и радости, и муки…
ФРОНТОВИК
В подбитом танке он горел,
Отстреливался, но не сдался.
Его водили на расстрел,
И всё-таки он жив остался.
Он у сельпо в родном селе
Под вечер, опершись на клюшку,
Стоит всегда навеселе:
«Марусь, добавь на четвертушку…»
Фронтовики… Семён… Егор…
Иван… Вернулось их немного.
Я с детства помню до сих пор
Его – с грабельками у стога.
Ничто такого не берёт,
Такой, коль гром военный грянет,
Пойдёт, за Родину умрёт
И бронзовым однажды встанет.
* * *
Да что ты рабски перед ним
Все извертел коленца?
Рисуешь виртуальный нимб,
Расхваливая немца:
«Он древним рыцарям под стать,
Не занимать отваги.
Умеет немец воевать,
Не то, что мы, сермяги.
Мы быстро растеряли пыл
Под грянувшие грозы.
Он до Москвы нас бил и бил.
Ах, если б не морозы.
Конечно, зря на нас полез.
Но знает всяк историк,
Что он – Европа! Он – прогресс!
Умён, расчётлив, стоек…»
Но если ты России сын,
Запомни эту фразу:
– Три раза брали мы Берлин,
А он Москву – ни разу.
* * *
Раскол!
И взвыл народ от боли.
Раскол. Распыл. Разброд. Разлад.
Так православных раскололи,
Что щепки до сих пор летят.
О, Родина… В святой скудели,
Прозренья к смерти не тая,
Какие дочери горели!
Какие гибли сыновья!
И не страшась хулы и глума
Хранили свой исконный быт.
А глас палящий Аввакума
И до сих пор не позабыт.
Те буйно-огненные вехи
Ещё нет-нет сверкнут в душе.
Сегодня, в двадцать первом веке,
Мы много поняли уже.
Раскол таит былые мины.
Но время – грозный властелин –
Диктует нам, что мы – едины.
Един народ
и дух един.
* * *
А до семнадцатого года
Была достойной жизнь народа?
Я – не о барах и банкирах,
Я об униженных и сирых,
О миллионах, тех, чьё горе
Глобальным гневом взмыло вскоре.
Ведь не ахти какой нажим –
И сразу царский пал режим.
О приближеньи непогоды
Писал не кто-нибудь в те годы.
Ну, Горький… Тут ответ простой.
Но Бунин,
Чехов,
граф Толстой!
В мечтах туманных не витайте,
Читайте, граждане, читайте…
|
